Мелодия становится цветком, Он распускается и осыпается, Он делается ветром и песком, Летящим на огонь весенним мотыльком, Ветвями ивы в воду опускается...
Проходит тысяча мгновенных лет И перевоплощается мелодия В тяжелый взгляд, в сиянье эполет, В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие" В корнета гвардии - о, почему бы нет?..
Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу. - Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу, Серебряными шпорами звеня.
Мы дышим предчувствием снега и первых морозов, Осенней листвы золотая колышется пена, А небо пустынно, и запад томительно розов, Как нежные губы, что тронуты краской Дорэна.
Желанные губы подкрашены розой заката, И душные волосы пахнут о скошенном сене… С зеленой земли, где друг друга любили когда-то, Мы снова вернулись сюда — неразлучные тени.
Шумят золотые пустынные рощи блаженных, В стоячей воде отражается месяц Эреба, И в душах печальная память о радостях пленных, О вкусе земных поцелуев, и меда, и хлеба…
Сентябрь, 1921 Георгий Иванов
Георгий Иванов
Как всё бесцветно, всё безвкусно, Мертво внутри, смешно извне, Как мне невыразимо грустно, Как тошнотворно скучно мне...
Зевая сам от этой темы, Её меняю на ходу.
- Смотри, как пышны хризантемы В сожжённом осенью саду - Как будто лермонтовский Демон Грустит в оранжевом аду, Как будто вспоминает Врубель Обрывки творческого сна И царственно идёт на убыль Лиловой музыки волна...
Бредет старик на рыбный рынок Купить полфунта судака, Блестят мимозы от дождинок, Блестит зеркальная река. Провинциальные жилища, Туземный говор. Лай собак. Все на земле-питье и пища, Кровать и крыша. И табак. Даль. Облака. Вот это - ангел, Другое - словно водолаз. А третье - совершенный Врангель, Моноклем округливший глаз. Но Врангель, это в Петрограде, Стихи, шампанское, снега... О, пожалейте, Бога ради, Склероз в крови, болит нога. Никто его не пожалеет, И не за что его жалеть. Старик скрипучий околеет, Как всем придется околеть. Но все-таки... А остальное, Что мне дано еще, пока- Сады, цветущие весною, Мистраль, полфунта судака? Вот так грустно...
Великие люди России
Георгий Иванов...
Мелодия становится цветком,Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие"
В корнета гвардии - о, почему бы нет?..
Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
- Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.
Осенней листвы золотая колышется пена,
А небо пустынно, и запад томительно розов,
Как нежные губы, что тронуты краской Дорэна.
Желанные губы подкрашены розой заката,
И душные волосы пахнут о скошенном сене…
С зеленой земли, где друг друга любили когда-то,
Мы снова вернулись сюда — неразлучные тени.
Шумят золотые пустынные рощи блаженных,
В стоячей воде отражается месяц Эреба,
И в душах печальная память о радостях пленных,
О вкусе земных поцелуев, и меда, и хлеба…
Сентябрь, 1921
Георгий Иванов
Как всё бесцветно, всё безвкусно,
Мертво внутри, смешно извне,
Как мне невыразимо грустно,
Как тошнотворно скучно мне...
Зевая сам от этой темы,
Её меняю на ходу.
- Смотри, как пышны хризантемы
В сожжённом осенью саду -
Как будто лермонтовский Демон
Грустит в оранжевом аду,
Как будто вспоминает Врубель
Обрывки творческого сна
И царственно идёт на убыль
Лиловой музыки волна...
Купить полфунта судака,
Блестят мимозы от дождинок,
Блестит зеркальная река.
Провинциальные жилища,
Туземный говор. Лай собак.
Все на земле-питье и пища,
Кровать и крыша. И табак.
Даль. Облака. Вот это - ангел,
Другое - словно водолаз.
А третье - совершенный Врангель,
Моноклем округливший глаз.
Но Врангель, это в Петрограде,
Стихи, шампанское, снега...
О, пожалейте, Бога ради,
Склероз в крови, болит нога.
Никто его не пожалеет,
И не за что его жалеть.
Старик скрипучий околеет,
Как всем придется околеть.
Но все-таки... А остальное,
Что мне дано еще, пока-
Сады, цветущие весною,
Мистраль, полфунта судака?
Вот так грустно...
#26августа