Оседает в руках горстью сброшенных звезд, И поет ему вслед пробудившийся дрозд, И нет шрамов-тайпанов на коже моей; Мне в пути снился дом: там цветные платки, И большие сердца, и большие хлеба, Домовые в тенях сторожат погреба, А царевны сражают движеньем руки, И русалки сидят на широких ветвях, И по тропам лигнитовым леший бредет, У костров поздней ночью танцует народ, Звуки новых частушек рождая в устах; Пахнет сдобой в избе, древесиной, теплом, На прабабкиной скатерти ждет самовар, Облака-голубки — неба светлого дар — Медный солнечный диск заслоняют крылом. Мне в пути снился дом. Я давно не была Ни в той старой избе, ни в церквушке своей, Я взломала за жизнь сто замков, сто дверей И познала все лики, все образы зла, Пронеслись сквозь меня вихри новых разлук, Реки-очи застыли и стали — топаз, Я носила меха, я носила адрас, Я пила из кувшинов и сложенных рук, Я вдыхала пески, я боролась с Исфет, Я играла на табла под полной луной, На границе миров наблюдала прибой Рука об руку с тем, кого в мире уж нет, Повидала пуджари и мрачных жрецов, Францисканские хабиты, бархат, доспех, И посмертный позор, и прижизненный грех, И таинственный смех замогильных ветров, И над фьордами льющийся свыше мороз, Что внутри разливается брагой — глотай! Помню, как убегала от яростных стай, Но все это пустое, оно не всерьез; А всерьез — только утро. И пахнет теплом. И прабабка пирог достает из печи. И природа росистая нежно молчит, И скрипит под старушкиной поступью дом. За окном ребятишки шагают гурьбой, Речь их ладно журчит, как весною — вода... Я сегодня во сне возвратилась туда. Я сегодня во сне снова стала собой. 26. 10. 24.
Волшебный мир Мандрагоры
Мне в пути снился дом: звон спокойный церквей
Оседает в руках горстью сброшенных звезд,
И поет ему вслед пробудившийся дрозд,
И нет шрамов-тайпанов на коже моей;
Мне в пути снился дом: там цветные платки,
И большие сердца, и большие хлеба,
Домовые в тенях сторожат погреба,
А царевны сражают движеньем руки,
И русалки сидят на широких ветвях,
И по тропам лигнитовым леший бредет,
У костров поздней ночью танцует народ,
Звуки новых частушек рождая в устах;
Пахнет сдобой в избе, древесиной, теплом,
На прабабкиной скатерти ждет самовар,
Облака-голубки — неба светлого дар —
Медный солнечный диск заслоняют крылом.
Мне в пути снился дом.
Я давно не была
Ни в той старой избе, ни в церквушке своей,
Я взломала за жизнь сто замков, сто дверей
И познала все лики, все образы зла,
Пронеслись сквозь меня вихри новых разлук,
Реки-очи застыли и стали — топаз,
Я носила меха, я носила адрас,
Я пила из кувшинов и сложенных рук,
Я вдыхала пески, я боролась с Исфет,
Я играла на табла под полной луной,
На границе миров наблюдала прибой
Рука об руку с тем, кого в мире уж нет,
Повидала пуджари и мрачных жрецов,
Францисканские хабиты, бархат, доспех,
И посмертный позор, и прижизненный грех,
И таинственный смех замогильных ветров,
И над фьордами льющийся свыше мороз,
Что внутри разливается брагой — глотай!
Помню, как убегала от яростных стай,
Но все это пустое, оно не всерьез;
А всерьез — только утро. И пахнет теплом.
И прабабка пирог достает из печи.
И природа росистая нежно молчит,
И скрипит под старушкиной поступью дом.
За окном ребятишки шагают гурьбой,
Речь их ладно журчит, как весною — вода...
Я сегодня во сне возвратилась туда.
Я сегодня во сне снова стала собой.
26. 10. 24.