Кажется, впервые за этот месяц с неба повалил снег.

Не скудно упал, присыпав грязь, не налип куцей шубенкой на деревья и заборы, а именно повалил. Кто—то будто выпотрошил старую подушку, какую хранят у себя в сундуках старушки, живущие в потемневших, покосившихся избах. Или хозяйка в ожидании гостей затеяла печь пироги и взяла щедрую горсть муки, да и растерла её по досочке, на которую сейчас упадет ноздреватое, теплое тесто…
Черные полосы земли над теплотрассой, серый, в грязных лужах асфальт — всё накрывало мягкой периной, чистой, как платье невесты и все её помыслы.
У ресторана, чья веранда была традиционно украшена гирляндами и красными цветами «Рождественской звезды», а ступеньки заботливо вычищены веничком, выстроилась длинная очередь. Гардеробщик Ванечка, худосочный, долговязый парень с вечно красными от смущения щеками, не успевал принимать пальто, куртки, шубы, плащи и накидки, путался в полах длинной дорогой одежды, ещё больше краснел, ронял отданные ему шапки и перчатки, извинялся, мямлил что-то, чем вызывал, кажется, недовольство посетителей. Или ему так казалось, а людям было сегодня просто не до него, у них уже заказан стол, выбрано нарядное платье или костюм, найдены подходящие случаю серьги и запонки. А там недалеко и до праздника. И он, Ванька, небольшое препятствие на пути к этому торжеству, маленькое, но очень значительное.
— Да что же такое? Очередь, как за селедкой! Молодой человек, надо бы побыстрее! — ворчал какой-то круглый, с выпирающим из пиджака животом мужчина.
Женщина, видимо, его жена, постоянно шикала на него, просила замолчать, оправдывалась перед Ванечкой.
— Он просто у стал. Год выдался, знаете ли… Да и голова у него болит… — лепетала она, постоянно потирая руки так, как будто размазывала по ним крем. — Простите… Денис, я прошу тебя, ну замолчи! Люди же смотрят.
— И что мне до людей, Галка?! Что мне до людей? Запомни! — Тут крикливый посетитель наклонился над стойкой и схватил Ванечку за манжету рубашки, белоснежной, как падающий сверху снег, утром выглаженной тетей Аней, у которой Иван живет вот уже почти три месяца. — Я себя в обиду не дам! Всяким там… Этим… — Мужчина стал оглядываться, ища как будто, кому себя не даст в обиду. — Я заслужил! Понял ты?
Иван кивнул. Он всё понял, он давно-давно понял, ему ещё отец говорил, что он, Ванька, ничтожество и бездарь. Он, Ваня, только деньги отцовские проедает, а сам без точки палка.
«Ишь, ты! — усмехался батя, сидя на табуретке в их маленькой, темной кухоньке. — Хлеб трескать ты завсегда! А поступить в колледж не смог. Колледж, Иван, это ж тьфу! Это как ремесленное! А тебя и туда не взяли!»
Да, Ваня не поступил, хотел, готовился, а когда пришел на вступительные экзамены, то всё перед глазами плыло, и в голове поселился какой-то монотонный, непрекращающийся гул. Надо было собраться, Ваня очень старался, но так и не смог. Ему хотелось просто провалиться в черноту, глухую, без единого звука, темную, как безлунная ночь, холодную и безразличную. Тогда бы стало легче. Всю неделю до экзаменов Иван бегал в больницу к матери.
— …Отец! Это же он, да? Не ври, что поскользнулась на ступеньках, мама! Так не падают. Это всё он! Ну скажи правду, давай заявим на него! — Он держал мать за руку, а она безразлично смотрела в потолок, лежа на пожелтевшей от многочисленных стирок простыне и укрывшись по самый подбородок тонким шерстяным одеялом. Рука женщины была тонкая, с просвечивающими венами, совсем слабая. И сын держал её так крепко, что казалось, сломает.
— Нет, это не он, Ваня! Я уже всем всё сказала! Я сама упала, бывает, — наконец ответила Нина, быстро посмотрела на лежащих в палате женщин, те делали вид, что заняты своими делами, но на самом деле так и прислушивались, о чем она говорит с сыном. Конечно, всем интересно влезть в чужую жизнь, сунуть туда свой пакостный, любопытный нос, дышать своим смрадным дыханием в чужую душу. Вот и доктор, что осматривал Нину там, в приемном покое, тоже наседал, мол, скажите, кто вас так! А какое его дело?! Лечи, раз ты доктор, а в остальное не встревай!
Она выписалась, сама приехала домой. Муж был там, сидел за столом, некрасиво ел, вытирая руки о футболку, причмокивал и кряхтел. Услышав, что кто-то пришел, даже не вышел встречать, не его царское это дело.
— Явилась? Чайник поставь! — приказал он стоящей на пороге кухни жене. — Чего-то похудела… Совсем костлявая стала ты, Нинка. Противно смотреть. Оглобля драная! — Он почему-то разозлился, уже занес руку, чтобы «наподдать», как он это называл, жене, но руку кто-то перехватил. Сын… Иван… — Аааа… Ты… — усмехнулся отец, высвободился, а потом быстро встал и толкнул Ваньку назад, к стене. Парень завалился, стал размахивать руками.
А Нина просто стояла и смотрела. Ей всё равно. Она цепной пес, старый, никудышный, костлявый пес, она слушается своего хозяина, его рука — это закон. Он волен Нину, погладить, а волен и ударить так, что искры из глаз посыплются. И пес всё равно будет любить своего обидчика. Ну куда она, Нина, без него?.. Год, второй, третий. Дни превратились в бесконечность, и менять женщина ничего не станет. Ей и так сносно.
Ваня уехал через месяц после того случая. Собрал вещи, купил билет и отправился к тете Ане.
— Ну как они там? — спросила хозяйка, увидев на пороге племянника. — Всё так же?
Иван только пожал плечами. Так же. Так же плохо.
— Почему, теть Ань? Почему она с ним, а? Я звал маму с собой, мы бы могли начать всё сначала, и она бы здесь выздоровела, окрепла, я устроюсь на работу, я всё для неё могу, а она отказалась… — Большие, по-собачьи преданные и грустные глаза Вани смотрели на женщину так безнадежно, что у той всё внутри рвалось на лоскутки. — Она сказала, чтобы я не наговаривал на отца, чтобы уезжал и не смел даже появляться в их доме. Почему, тётя Аня?!
— Я не знаю, Ванюш… — Анна погладила паренька по голове. — Твоя мама всю жизнь как будто не в себе… Это что-то из психиатрии, ты уж меня извини. Она давно могла уйти, еще до твоего рождения. Петя и тогда уже руку на неё поднимал, а ей как будто это и хорошо. Ну, чужая душа — потемки, а что уехал — это ты молодец. Спасти ты её не сможешь, коль она сама не хочет, а вот намучался уже достаточно. Ничего, Ваня! Ничего! Устроим тебя на работу, а на следующий год поступишь. Договорились?
Так Иван и оказался на этом месте гардеробщика. У Ани были тут какие-то связи, она порекомендовала племянника, хозяин согласился.
И вот перед ним очередной посетитель, Денис, как называет его жена. Он тоже кричит и сжимает кулаки, а женщина утешает его, уговаривает не шуметь. Противно!
Иван выхватил из Галиных рук пальто, повесил на тот же крючок, что и дубленку мужчины, положил на стойку номерок.
Денис, брезгливо поморщившись, зашагал в зал. Администратор, Марина Сергеевна, уже улыбалась ему, уточняла, заказывал ли Денис столик, и всё втягивала голову в плечи, как будто стараясь казаться ниже.
Иван будет работать всю новогоднюю ночь, он устал, конечно, да и с тетей Аней хотели посидеть, отметить, а ещё друзья звали к себе… Ну ничего, потом. Зато хозяин обещал хорошо заплатить.
К столикам, сдав верхнюю одежду, прошла пожилая пара. Дама, а именно так назвал бы Ванька женщину, которая мило ему улыбнулась и поздравила «с наступающим», была очень просто одета, совсем не броско: какой-то брючный костюм, белая блузочка, в тон жакету платок на шее, сапожки на низеньком каблучке. Женщина держалась раскованно и в то же время с достоинством. Она знала себе цену и ничего никому не хотела доказывать. Она пришла сюда, в этот ресторан, отметить Новый год в кругу друзей и родных, она будет улыбаться и кивать, смеяться шуткам и то и дело поправлять платок на шее. Он закрывает шрам после операции. Всё случилось так быстро — диагноз, назначение операции, холодный белый свет, бьющий в глаза, рука анестезиолога на Ленином лбу, потом провал, мягкая, ватная субстанция обволакивает тело, мозг отказывается сопротивляться наркозу. «Лен, надо отдохнуть. Немножко, но надо, - шепчет врач, женщина кивает и через секунду уже ничего не чувствует…
Вспоминать всё это Лена сегодня не хочет. Не хочет вопросов, сочувственных взглядов, вздохов. Ничего этого не нужно! Хочется просто встретить Новый год, только и всего.
— Паш, ты обратил внимание, какой мальчик? — спросила Лена, когда уже сели за стол, и официант положил перед гостями меню.
— Где? — прищурившись, потому что забыл очки, буркнул Павел. Строчки меню были такими мелкими, что сливались в одну сплошную черную полоску, точно муравьиная дорожка на асфальте.
— Да отвлекись ты от листочка своего, Паша! — потрепала мужа по плечу Елена, сняла очки, дала их Павлику. Тот с досадой взял окуляры, нацепил себе на нос. — Там, в гардеробе. Такой смешной, с румянцем. Приятный молодой человек. На Илюшу похож…
Лена улыбнулась. Их сын, Илюша, тоже скоро приедет сюда, он звонил ещё днём, сказал, что опоздает. Но это всё ерунда! Главное, что он будет с ними в новогоднюю ночь, с ней и отцом, и вообще, что она, Лена, будет с ними. Это важно.
— А… Этот… — поморщился Павел. — Да. Так что мы будем? Ты же всё уже заказала! Я помню!
Лена стала уговаривать мужа, чтобы подождал, пока соберутся гости, пока…
— Ой, Лен! Давай, я поем! Ну не могу, внутри всё аж сводит! — отмахнулся Павлик. — А гости потом, я за них рад буду, а?
В другой раз Лена бы возмутилась: ну как же так?! Гости — значит гости! Ждать, готовиться, глотать слюнки, перекладывать вилки на столе и опять ждать…
Но не в этот Новый год.
— Ладно, Паш, салатик тогда, может быть? — вдруг легко согласилась Лена, брови Паши поползли вверх. — Нет, ну а что? Я, правда, не против, Пашка! Господи! Да ешь ты, сколько хочешь! Я люблю тебя, Паш…
Она уткнулась в его плечо лбом. Ленка всегда так делала, с детства, когда Паша, высокий, непреступный, важный, сидел рядом с ней на бревнышке у речки и отчитывал за двойку по алгебре. И тогда она его уже любила…
Ване стало жарко, он скинул жилетку, хотя так делать было нельзя, но уж очень много народа толпилось в «предбаннике», и он волновался, что они начнут ругаться.
— Друг! Возьми! — протянул белую шубку Ивану низкий, крепенький мужчина. Рядом с ним, почти прилипнув к своему кавалеру, топталась на высоченных каблучках девчонка, совсем юная, ну может чуть постарше Вани. Димку она знала каких-то две недели и очень гордилась тем, что он пригласил её в компанию своих друзей отмечать Новый год. Таня жевала жвачку и опять топталась, как будто она зебра в вольере. — Танюха! Гляди, какая красота! — обвел своими коротенькими ручками зал Димон. Таня кивнула.
— Ага! Красиво!
— По-заграничному, с размахом! — гордо выпятил нижнюю губу Димон. – Елки, шарики, гирлянды.
Конечно это было очень «по-заграничному», Таня согласилась. Да какая разница вообще, какие тут ёлки, если они с Димой сейчас будут сидеть за столом и есть вкусную еду! Танька в ресторане-то была раза три всего, да и не в ресторане, а в кафе. Пили чай с лимоном, ели эклер, один на двоих, и потом Мишка, её «бывший», долго искал в карманах деньги, в итоге Таня заплатила за них сама.
Вот Димка не такой! Он обходительный, богатый опять же, тачка, квартира…
Да Таня на деньги не падкая, ей просто надоело жить «плохо», хотелось «хорошо». А в этот раз, кажется, повезло, нашла того, кто ей эту «хорошесть» обеспечит. Удачный год!
Иван быстренько пристроил шубку, взял тонкий плащик Димона, тоже привесил на крючок.
— Держи, парень! С наступающим! — Димка щедро положил в руку гардеробщика пару купюр, потащил Таню в зал. Марина Сергеевна дежурно улыбнулась, нашла их фамилии, повела к столу…
Пока Паша сосредоточенно ел «Шубу», выуживая селедочные косточки, Лена наблюдала за другими гостями.
Сколько людей решили встретить праздник вне дома! Много, очень много! Почему? Вот Лене просто тяжело было, устала очень. А другие?
— Да лень всем, понимаешь?! — как будто прочитав её мысли, сказал Павел. — Не кухарки правят государством, Лена. Закончилась эра домашнего разносола. Хотя я люблю у нас, в квартире…
— Следующий Новый год встретим дома, я тебе обещаю, — шепнула Лена. — Загадаю это, и сбудется, Паша…
Муж внимательно посмотрел на неё, едва заметно кивнул. Аминь!
В центре зала, за квадратным столом ворчал о чем–то Денис, Галчонок натужно хихикала, ворковала, а потом и вовсе замолчала, занявшись едой.
Димон и Татьяна сели на свои места, стали оглядываться. Парнишка уже немного «поплыл» - от тепла, огоньков, мигающих в еловых ветках, которые талантливый дизайнер разложил по подоконникам, от сидящей рядом Тани, такой юной, наивной, немножко глупой, но это даже приятно. Пахло хвоей, приправами и дымом. Таня вздохнула: «Хорошо! Господи, как же хорошо! Вот бы бабулю сюда…» Немного погрустнела, схватила Димона за руку, тот ободряюще закивал, подумав, что Танька испугалась его друзей. А она ничего не боялась, отбоялась уже своё, наверное.
Жить с бабушкой оказалось не сложно, одиноко только иногда, но ведь это же ничего, правда? Бабушка тоже родная!
«Тяжелый год был… Отвратительный… Поскорее бы закончился! — подумала вдруг Таня. — Поскорее бы… Надо же, странно… Хороший и плохой в одном флаконе…»
И год скоро закончится. У всех — у Вани и тети Ани, у Лены и её мужа, у Димона с Таней. Закончится. Всё. Точка.
К столу Лены и Павлика стали подходить родственники, они улыбались, целовали Леночку, пожимали руку её мужу, рассаживались. Мужчины снимали пиджаки, женщины поправляли прически. Официанты разносили тарелки, улыбались. И у них год скоро закончится. Да и пусть его...
— Любуешься? — дерзко кинул молодой человек в косухе, сапогах и с красным шарфом на шее стоящему у окна ресторана мужчине. Тот, сутулый, с потухшими, пустыми глазами, смотрел внутрь, на Лену с Пашкой, на Димона, вальяжно откинувшегося на стуле, на Таню, вдруг застеснявшуюся и, как девчонка, сложившую руки на коленях, на недовольного Дениса.
— Любуюсь. Привет… - протянул мужчина, оглянулся на собеседника. — Люди красивые. Женщины нарядные какие! — Он хотел ещё что–то сказать, но вдруг замолчал, нахмурился.
— Красивые, потому что радостные. — подмигнул парень. — А погодка налаживается! Да… Давно ты тут? Зря. Чего нервы—то себе мотаешь?! Сейчас же начнут говорить, неприятно будет… Не страшно? Иди уже, а… — усмехнулся парень, дернул мужчину за плечо. Тот вырвался, стал опять упрямо смотреть на праздник внутри ресторана.
— Попрощаться хочу. Не гони. Да и не боюсь я. Чего мне бояться? — спросил он, смело посмотрев на собеседника.
— А сейчас узнаешь. Господи, ну как дети! Вы, старики, как дети! Пойдем! — потянул за руку товарища парень. Его красный шарф с реденькой бахромой приподнялся от ветра, стал змеёй трепыхаться впереди.
— Не пустят, — тем временем пожал плечами старик.
— Пустят. У меня столик заказан. В светлое будущее! — молодой человек широко улыбнулся, покровительственно положил руку на спину мужчине.
Иван, поглядывая на часы, забрал у странных гостей верхнюю одежду. Почему странных? Ну, наверное, такие, как они, не ходят в рестораны на Новый год. Такие сидят дома, с семьями. А у старика глаза какие-то уставшие, как будто слишком много он пережил и сил уже нет…
«Надо обязательно позвонить тёте Ане! Она, правда, с соседкой должна быть, телевизор смотреть, но к телефону обещала подойти…» - вдруг подумал Ванюша, отдал мужчинам номерки.
Сели, заказали кофе.
— Пей, пей! Когда теперь придется… — Парень пододвинул к гостю чашку. Свой красный шарф он так и не снял.
— Спасибо. Холодно что-то… - Старик поёжился, обхватил чашку руками. — Холодно, очень. Почему же так холодно?..
— Потому что ты уже никому не нужен! — прочитав его мысли, пояснил молодой человек. Он был красавчиком, глаза светятся, плечи широкие, статные, фигура — любой позавидовал бы! И румянец на щеках детский, нежный такой, усики над губой пробиваются, не брился, поди, ещё ни разу. Но дерзкий, бестия, ох, дерзкий!.. — Ну, сейчас начнется, дед! Ты не тушуйся! Извини, я на «ты», не чужие же. Да… — как будто сочувственно сказал он.
Встал Павел. Лена дала ему в руки бокал, Паша нервно схватил его, чуть не расплескал.
— Ну… Проводим… Сложный был год… Врагу не пожелаешь… Да будь он проклят! – Павел выпил, обнял жену. Друзья закивали. И у них был трудный год — и на работе, и вообще… — Хоть бы следующий порадовал!..
За соседним столиком забасил Димон.
— С наступающим, друганы! Всех благ, так сказать, деньжат, ну и любви… — Он потянулся к Тане и продолжил:
— А этот пусть уходит. Хорошо, хоть, взял деньгами, год этот! — закончил Дима. Татьяна опустила глаза, гости закивали, жалея Димку.
В этом году Димона крупно подставили, пришлось откупаться. Много отдал, но хоть в бетон не закатали, и то хорошо!
Ваня взял стакан с чаем, выпил. Первый раз без матери встречал он Новый год. Необычно.
Старик в углу, в сгустке темноты, прислушался, нахмурился. Нехорошо провожают… Чего ж они так?! Неужели плохо он отслужил?!
— Ну, видишь? Ай–яй–яй! Не всем быть звездами, дедуль. Ты кофе–то пей, остынет! – пожал плечами паренек, толкнул ногой своего компаньона.
— А я и не претендую…
В ресторане вовсю играла музыка, на большом экране показывали эстрадных звезд, фейерверки, елки и счастливых людей. Они все хотели, чтобы старый год ушел. Очень хотели. И желали чего-то.
— И с тобой будет то же самое! То же самое, слышишь? — скомканная салфетка упала на пол, старик прищурился. — Им всегда всего мало. Всегда! Вспоминают только плохое.
— Не будет. Я-то уж по-другому всё обставлю! Вон, желаний — полный воз, и я их исполню. Всё устрою лучшим образом! Люди будут жалеть расстаться со мной, понятно тебе? — Парню было весело, он попросил шампанского, расслабленно облокотился на стену головой. У него всё впереди, в отличие от некоторых.
— Да дурной был год, что говорить! — крикнул кто-то из середины зала, выругался, потом засмеялась женщина, гости вышли на танцпол. Замелькали огни софитов, выхватывая из темноты лица.
Лица, лица, лица… Старик помнил их все! И помогал, как мог, оберегал, защищал. Но иногда был не в силах, да и право выбора своей жизни остается всё же за людьми… А теперь они, эти лица, без сожаления гонят его прочь, надеясь на будущее.
— Добрый вечер! — за столик к мужчинам вдруг села Таня. У неё чуть-чуть закружилась голова, в зале было душно. — С наступающим! Извините, я сейчас уйду, просто…
Она замолчала, глядя на пожилого человека. Он закрыл лицо руками, потом тихо просил:
— Скажите, у вас было что-то хорошее в уходящем году? Ну ведь было же!
Татьяна пожала плечами.
— Было… Ну, работу вот нашла, а летом ездила в Питер. Представляете, так повезло с погодой. А ещё Димку встретила, вон сидит! — Она ткнула пальцем за соседний столик. — Не знаю, может, поженимся. Нет, было и хорошее! Ой, извините, я бабушке позвоню!
Девчонка сорвалась с места, побежала к сумочке, выхватила сотовый, потом вообще пошла на улицу.
Иван невольно услышал, как она шепчет, что очень–очень любит свою бабулю, что никогда её не бросит, что будет всегда помогать и…
Таня говорила и говорила, а Ванька слушал, краснея от своей бестактности.
А потом тоже позвонил. Тёте Ане. Та долго не подходила, наконец ответила.
— Тёть Ань, спасибо тебе! За то, что приютила, что устроила на работу. Мне кажется, я этот год прожил так, как будто дышать начал. У тебя всё хорошо?
У тёти было всё замечательно.
Немного помедлив, Ваня набрал матери. Та ответила сухо и отстраненно, как будто ей позвонили из коммунальной службы, сказала, что всё нормально, отец дома, и они уже ложатся спать.
— Да чего уж тут встречать, Ваня?! Был один год, придет такой же. Пока, некогда мне.
И выключила телефон. Иван так и не сказал ей, что ждет её приезда, что надо всё поменять, начать жить, дышать, как он… Но она бы всё равно не послушалась, потому что менять что-то — это страшно, уж лучше не стоит…
— А знаете! — услышал старик голос Леночки. — Я в этом году многое пережила и теперь могу точно сказать, как шуршит по дорожкам дождь, как встает солнце, как садится, как оно просвечивает сквозь листья липы, что растет у нас под окнами. Я заново научилась это всё видеть, чувствовать. И на море ездили, и вообще… Нет, год был разным, но хорошего было в нем много. Паш, ты со мной согласен?
Муж пожал плечами. Может, Лена и права?.. Ведь и с работой устроилось, и сын скоро женится, и сама Ленка жива… Было хорошее!
Музыка замолчала, между столиками снова забегали официанты, стали зажигать свечи, маленькие, похожие на оброненные кем-то капельки света.
— Живы, вон, в ресторане сидим, как короли какие-то, еды навалом — чем не хорош этот год, ребята? — вдруг сказал один из Димкиных друзей. — Что смогли — преодолели, сделали, во многом сами виноваты. Во вселенском масштабе, конечно, мы всё равно бессильны. Но свою жизнь я в этом году прожил славненько. За уходящий, пацаны! За нас!
Звон от столкнувшихся бокалов заставил парня в красном плаще поморщиться.
Денис и Галочка переглянулись. А у них—то как? Издательство, где оба работают, терпит убытки, ну а кто сейчас их не терпит? Есть ещё надежда, что выплывут, и хорошие авторы нашлись, их быстро раскупают, авось, наладится всё! Галина за этот год осилила-таки курс иностранного, а вдогонку ещё и парикмахерское искусство — тоже хорошо. Дома у них спокойно, уютно, без любовных страстей, но в их возрасте это даже лучше. Если и ругаются, то быстро остывают, на ночь Денис всегда Галочку целует, спят в обнимку, как дети. Многие им завидуют, да они и сами себе завидуют, честно говоря.
— Галчонок, спасибо тебе, что ты меня терпишь! — вдруг прошептал муж, накрыл руку Гали своей, большой, горячей. Жена кивнула, хотела что-то сказать, но муж покачал головой. — Не надо, Галь…
Ваня стоял у раскрытой двери и нюхал снег. Да, он делал это, кажется, всю свою жизнь. У снега, по его мнению, есть запах. Или так пахнет вывешенное на мороз после стирки бельё? Какая разница! Главное, что что-то поменялось в этом мире за последний год, родилось вдруг что-то ценное, и не жалко потраченных дней. А падающий снег — это как белый лист, ваяй, что хочешь, получай удовольствие!..
— Ну, пора мне! — Старик улыбнулся, встал, поправил манжеты сорочки, положил на стол деньги за кофе. Он был теперь спокоен, больше не хмурил лоб. Он провел своё время не зря! Нет, совсем не зря!
Парень тоже поднялся. Ему вдруг стало страшно, вся спесь сошла, и он почувствовал себя ребенком, которому поручили спасать мир. А вдруг не справится? Вдруг не получится?! А вдруг…
— Да не бойся, сынок! — обернулся на прощание его друг. — Делай, как должно, и будь, что будет! До встречи!
Иван смотрел, как в белой завесе снега исчезла одинокая фигурка, как будто её просто кто-то стёр ластиком. Даже вышел поглядеть, куда делся тот мужчина.
А он никуда не делся, просто отслужил своё, отслужил так, как мог, и ушёл, уступив место другому.
Завтра все люди на земле снимут со стены старый календарь и, перебирая, как четки в руках, воспоминания, улыбнутся. Там, в «прошлом году» было многое. Ушло. Но каждая потраченная минута — это частица их жизни, огонек в гирлянде судьбы. Не загорелась бы она, не быть и всему остальному, здесь нет «параллельных» цепей, только «последовательные», вчера–сегодня–завтра. Поэтому она, эта минута, ценна, какой бы ни была. И спасибо уже за то, что она случилась…
Из динамиков раздался бой курантов. Люди повскакивали с мест, стали обниматься. Паша крепко—крепко прижал к себе Леночку, гладил её волосы, целовал глаза, щеки, губы. От неё пахло чем—то сладким и родным. Впереди у них еще миллион частиц, мгновений, и проживут они их без сожаления. Только так!
Иван, крутя в руках номерок от пальто ушедшего гостя, зажмурился. Хотелось плакать и смеяться одновременно, и кричать, и молчать, и броситься в пляс. Хорошее уже началось!
А на сцене, взяв в руки микрофон, стоял тот самый паренек с красным шарфом на шее. Он будет править этот бал ещё много дней и ночей. И у него получится, а как же иначе!
Удачи тебе, новый год!
---
Зюзинские истории https://dzen.ru/a/Z3wYF5NrdH4Sm4SU #проза