Комментарии
- 23 авг 2023 18:23Дарья ЗотееваЭто 6 часть?
- 23 авг 2023 19:51Людмила ДнепроваЧитаю на одном дыхании, спасибо.
- 24 авг 2023 06:33Дарья Зотеева
- 24 авг 2023 06:34Дарья ЗотееваБедный Громов
- 25 авг 2023 09:50вадим минибаев
- 26 авг 2023 07:48Любовь Отческая(Белогубкина)Читаю,читаю... Наслаждаюсь оборотами речи... Очень сочувствую...
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
В гостях у белки
:ɐllɐ ɐllɐ
Кот Подлиза, мурча, терся о мои ноги.
Я, сидя на лавочке, начесывал его бока – в бело-рыжую полоску, пока розовый носик требовательно тыкался в мои пальцы, намекая, что процесс надо продолжать.
- Артем, я вашу машину помыл, - дежурно отрапортовал Веник. От отчества вроде бы излечился, но «выкать» не перестал.
- Держи, - я протянул ему дежурные десять рублей. Он взял. Попробовал бы не взять – снова наградил бы его пинком под зад, как наградил, когда он в прошлый раз попытался заломить из себя принца крови.
«Веник, за идею работать в мире **** – порочная практика. Себя сгубишь, а **** – наплодишь. Понял, да? На, не выпендривайся. Булочку купишь».
Он помялся, явно желая что-то еще сказать. Я смерил его взглядом, и Громов-младший покорно пропал в кустах. Пожевывая сухарики из пакета, я слышал, как он кряхтит, устраиваясь на ночлег – зашуршали бумаги, гулко застукали коробки, из которых был сложен его домик, раздалось звонкое «вжжжжжих» расстегиваемой молнии спального мешка, который «реанимальчики» ему все же купили. Подлиза сорвался с места, запрыгал, задрав хвост трубой, прямо через кусты, стряхивая морось себе на шерстку. Понятно. Веник для него теперь – царь и бог, воплощение всей вселенской доброты и любви.
На станции три бригады – моя, восьмая и тринадцатая. На восьмой – Юлька, на тринадцатой – незнакомый мне врач и малознакомый фельдшер-совместитель, аккурат с первой больницы. Спросил его в пересменку по поводу родильницы – хмыкнул, сделал глупое лицо, выдал дежурную обойму «я-всех-больных-не-помню-много-их». Понятно. Не доверяет. Впрочем, на его месте я повел бы себя точно так же.
Смотрю в небо. Неба, как такового, нет – если вспоминать небо летнее, разливистое, темно-фиолетовое, рассыпанное ярким покрывалом бешено мерцающих звезд. Сейчас надо мной низко нависшие над мокрым городом брюха подсвеченных заревом огней тяжелых туч, сочащихся, словно губка для мытья посуды, мерзкой капелью, барабанящей по остаткам листьев на деревьях станционного сада. Изредка по тучам пробегает блик – ночной клуб «Картахена» обзавелся прожекторами, выводящими на облачной пелене рисунки. Помню, как же – в первый же день, как они эту свою шайтан-машину запустили, на станцию обрушился шквал звонков – у бабушек шкалило давление, НЛО они узрели на склоне лет.
- ДЕВЯТНАДЦАТЬ, ОДИН-ДЕВЯТЬ!
Беру карточку.
«Гостиница "Береговая", ресторан "Арабелла", свадьба, не дышит, муж., возраст неизвестен».
Перечитываю. Ч-чего?
«Арабелла» - это чисто армянский кабак. Свадьбы там – минимум три-четыре сотни человек. Если каждый из них по разу в меня плюнет – я утону. А тут повод – «не дышит».
- Мила? Ты совсем ох…
Ну… это Мила Тавлеева. Миле давно уже за пятьдесят, но она настолько свежа, чиста и невинна, что вполне сойдет за человека из параллельной вселенной. Вечно изогнутые в хронической улыбке сочные губки, распахнутые в детском изумлении огромные глаза с длиннющими ресницами, нежный воркующий голосок горлинки из мультика.
- Тёмочка, зайчик, некого посылать. Двенадцатую держим под кортеж, одиннадцатая на Прогрессе с кардиогенным. Пятая и вторая – не успеют. А там орут и угрожают нас перестрелять.
Все это – нежным, милый голоском девочки пятнадцати лет. Была бы Мила помоложе… или я постарше, вот ей-богу, по-другому бы с ней общался бы, святой истинный.
- Ладно, поехал я... куда деваться.
- Кис, свали! Не до тебя!
- Вы погладьте, Артем, - раздалось из кустов. – Хороший котик… добрый. От него всякому добро.
- Веник, тоже свали!
Утешитель и гуру отрылся из коробок, твою бабку.
- Да я… что… кот же, он же все чует…
- Что он чует? – остановившись, я вгляделся в кусты. Лежит же, гад, в тепле спальника, умничает.
- Боль вашу всю чует… страх там... все плохое... - долетело. – Ведь живая же скотинка, все понимает. Всю гадость забирает… потому его этот урод и выбросил, да.
Я медленно втянул и выбросил морозный воздух через ноздри.
Кот настойчиво терся о мои ноги.
А, собственно, чего я ерепенюсь?
Впереди – вызов с обязательным скандалом, ибо на многолюдной свадьбе кто-то перестал дышать, и именно туда мне сейчас предстоит ехать одному.
Подняв пушистое, теплое и мягкое тельце, я поднес его к лицу. Провел ладонью между ушками.
- Ну, Под…?
Подлиза, вытянув мордочку, не дожидаясь окончания, обхватил мои щеки пушистыми лапками, начал сосредоточенно облизывать мой нос. Мокрый язычок с зубчиками больно, но приятно скользил по ноздрям. Котик довольно урчал, словно студент, дописывающий последние строки своей дипломной работы. Звонко фыркнул мне в лицо, засучил задними лапами с полувытянутыми когтями. Я спустил его на пол. Котик деловито потрусил в сторону кустов.
Кусты промолчали, шелестя лапами уходящего кота.
До «Береговой» мы долетели быстро – за семь минут, благо ночь, нет пробок, светофоров и деток чиновников, считающих забавным преграждать путь бригаде броском «крузака» аккурат под сирену с последующим длинным сигналом и оттопыренным средним пальцем в окно. Длинный ряд карликовых кипарисов, поворот, будочка охранника, с вытянутым вперед удилищем шлагбаума – и мечущаяся возле него фигура в стильном кожаном пиджаке.
Я опустил стекло окна:
- «Скора….
Сквозь оконный проем мне в щеку, заставив зубы скрипнуть, ткнулось холодное железо «Макарова».
- ЯТЕБЯЗАВАЛЮСУКА!!!! – вопль ультразвуком, ярость мешается с радостью – нашелся-таки объект для вымещения. – ЗАВАЛЮ!!!!
Валера замер. Если выстрелит – пуля обоим, понятно.
Машина глухо урчала.
- Так, - произнес я. – Давай….
- **** ДАВАЙ, ЭЭЭЭ?!!!! – тут же перебило фальцетом. – ТЫ ГИДЭ ЕДИШЬ, ПАДЛА, Э?!!!
Щетина, рыхлая, несмотря на молодость лет, ряха, под кожей одежки выпирает пузо – явно парень на пистолет заработал не ударным трудом в три смены на макаронной фабрике. То бишь – не гаврош, выкормленный улицей, отчаянный и дикий, а мамина радость, возросшая в атмосфере комплиментарности, любви и безнаказанности. Такому спустить курок – слабо, нужно стальное парное то, что делает мужика мужиком. И то, чего нет у этого утырка, пихающего мне кусок железа в лицо.
Само собой, ствол убрался. Мы поехали, вслед полилась тугая сочная струя отборного мата.
Длинный параллелепипед гостиницы, вытянутый к морю, затянутый мерцающим неоном рекламных баннеров – каждый куда как длиннее моего роста, яркий слепящий свет фонарей, крашеные золотом «мерседесы» с номерами в три одинаковые цифры, лаковые отсверки с поверхностей перил, вводящих простых смертных во чрево ресторана – фыркающее багровым инфернальным светом, намекающим, что простого смертного, покусившегося преступить пылающий золотом чертог, ждет смерть в адском пламени. Ибо нехрен.
Я преступить не успел. Стоило мне распахнуть дверь, на меня ринулись пятеро. Первый сгреб меня за шкирку и от души шарахнул о железо борта «Газели», второй бегло съездил по уху, третий – прицельно ударил в живот, вряд ли желая – но удачно попав аккурат в печень. Роняя чехол с тонометром, я скрючился у колеса, воняющего горячим железом и резиной, смутно ощущая, как оставшиеся два награждают меня уже незначительными в тот момент пинками в бока.
Бог Асклепий, ты там все видишь, на своих пушистых облачках, верно? Твой адепт приехал лечить человека – бесплатно, по зову души и диспетчера. Его, вместо вежливых поклонов, прямо с порога, лупят по физиономии, больно так лупят, от души, не пытаясь свести это к дружеским тычкам. Все видишь и молчишь? Ну, давай, молчи, просто смотри, как очередного внука твоего Телесфора и Подалирия сейчас мудохает внучек не пойми какого божка быдловатости.
Успел уклониться от удара, он лишь оставил на волосистой части моего черепа жгущую болью полоску.
- Потом можете доказать все остальное. У вас там кто-то умирает вроде? Где он?
Выпрямился, кривясь, чувствуя, как в животе ползет сороконожкой боль. Но вопрос по теме – дальше меня бить уже строго не по понятиям.
Один из пятерых неохотно пихнул меня в сторону «ниссана», в котором силуэт, задрав голову, пил воду из бутылки.
Так. Я распрямил плечи. Если пьет – значит, дышит. А если дышит – значит, не все так уже паршиво.
- Щивились, давай! – очередной тычок между ребер.
Не отвечая, я наклонился над окном машины.
- Добрый вечер. «Скорая помощь», бригада девятнадцать.
- Добрый… - выдохнул сидящий – грузный мужчина армянских кровей, опуская руку с опустошенной «полторашкой» минеральной воды, скривился, и тяжело, надрывно, закашлялся. – Добрый, блин… Вот.
Распахнув дверь, я его полуобнял, извлекая.
- Пойдемте-ка к нам, ага? Кардиограмму вам снимем, для начала.
- А кожу? – с вялым юмором поинтересовался больной.
- И ее, если понадобится.
- Чемодан будешь делать, э?
- Шприц кожаный. Давно мечтал.
Уложив мужчину на ложе носилок, я потянулся за вовремя подобранным тонометром.
- Так что случилось-то?
В салоне сочно пахло водочным «свежачком».
- Да вот… танцевали, сдавило тут вон… аж скрутило, - мужчина положил ладонь на левую половину груди. – Думал, пройдет, тудым-сюдым, водки еще бахнул, вышел на воздух, думал – покурю, так отпустит…
Он снова гулко откашлялся.
- А там совсем хреново – в глазах потемнело, очухался на земле.
- Понятно.
Расстегиваю рубашку, обклеиваю лежащего электродами кардиографа, наматываю на предплечье манжету тонометра.
На выползшей из «Фукуды» ленте кардиограммы – ожидаемые удлиненные и расщепленные наподобие буквы «М» желудочковые комплексы. Неполная блокада левой ножки пучка Гиса. По сути – ничего жизнеугрожающего, с такой живут, и не знают, что она есть, пока основное заболевание не поставит жирную точку в этом нарушении проводимости. Но вот водочно-сигаретные танцульки, помноженные на возраст, позднее время суток и перепад температуры помещения и зимней улицы – эти да, могут спровоцировать то, что я сейчас созерцаю, включая обморочное падение на пол.
Вопли на улице не утихают, наоборот – набирают силу и темп. Краем уха, набирая в шприц верапамил, слышу забавные подробности про всю свою семью, до десятого колена, и про то, что с ней сделает вопящий юнец в кожаной куртке с пистолетиком, присоединившийся к соратникам по негодованию. Кто-то из тех, что встретил меня пинками, решает не останавливаться – по борту машины что-то звучно шарахает, скорее всего – нога одного из буйствующих, таким образом выражающего свое сочувствие состоянию родственника, вплоть до готовности развалить машину с этим родственником внутри.
- А вы не могли бы…? Мешают, честно.
- Аллергия на лекарственные препараты есть?
- Колоть будете?
- Да не хотелось бы, но Минздрав ругаться будет.
Вяло обмениваемся улыбками, он – прикусывая губу, когда игла вонзается в локтевой сгиб, мокрый от спирта, я – пытаясь избавиться от желания бросить шприц и начать щупать растущую «шишку» на голове.
Введя препарат, вылущиваю из конвалюты белый кругляшок анаприлина.
- И это – под язык. Таблетка мерзкая, жечь будет, сразу предупреждаю.
Пациент лицом изобразил знакомую гамму чувств, когда пропанолол, спрессованный с тальком, крахмалом, стеаратом кальция и прочими балластными веществами, впился зудящей струей в уздечку языка, наполнив рот литрами слюны.
- Легче?
- Когда иглу вытащил – полегчало, от таблетки твоей – снова умирать захотелось. Жить-то буду?
- Жить – да, смеяться – вряд ли.
Против обещанного, смеемся снова. На миг зацепились глазами – нормальный мужик, из упорных работяг в молодости, заслуживший свое право заливаться водкой в дорогущем кабаке своими трудами, а не родительскими авансами. Даже юмор его – без подначки, обычные сконфуженные шутки над собственным состоянием сильного человека, привыкшего решать свои проблемы самостоятельно, и непривычного к пассивному лежанию на носилках. Таких лечить приятно, а терять – жалко.
- Сегодня уже не пьете, лады?
- Да куда там…
- Домой есть вас кому отвезти?
- Вон, племянников куча, все на машинах - кто-нибудь довезет. Спасибо, врач, полегчало – чувствую.
Ну и чудно. А то – «не дышит»…
Жена?
Я усаживаюсь на подножку машины, кладу на колено планшет с картой вызова, начинаю писать.
Тень человека заслоняет мне свет фонаря.
А, нет… не человека.
- На, - говорит владелец «Макарова», небрежным жестом бросая мне на карту две бумажки достоинством в пятьсот рублей. – За работу вазьми.
Ни намека на благодарность, сожаление и вину за свое скотское поведение. Волосенки, густые, уложенные в «битловскую» прическу, блестят от бриолина.
Наклонив планшетку, я резким движением стряхнул купюры на стилизованные под мрамор плиты двора.
- Ты, кажется, деньги уронил. Подбери, а то затопчут.
Стрельнул взглядом – и встретился им же с взглядом жены, которая всю эту сцену наблюдала. Как наблюдала, разумеется, пламенную сцену встречи приехавшей на помощь человеку бригады. Увидел, как она что-то зашептала моему больному на ухо.
- Ты, падла, щьто, савсэм аху…
- КАРЕН!
Повинуясь зову, он неохотно подошел. Мелькнула ладонь моего больного, влепившая гаденышу звонкую, хлесткую, музыкой прозвучавшую, пощечину – за малым щетина не поотлетала от холеной физиономии неудавшегося стрелка.
Пытаясь сохранять индиферрентное выражение лица, я продолжил черкать ручкой по графам карты, ставя галочки в нужных пунктах.
- Доктор, - тихо, участливо. – Вам сильно больно?
Почему-то я не стал смотреть ей в глаза. Неудобно это как-то - видеть стыд человека за чужие поступки.
- Да нет… привычный я уже.
В мой нагрудный карман аккуратно легла пятитысячная купюра.
- Возьмите, пожалуйста. Спасибо… вам…
Женская рука легко, нежно погладила меня по голове. Пальцы подрагивали.
- И простите…
Я промолчал. Молчал почти всю дорогу до станции, куда нас вернула Мила, пока мы не свернули на улицу Леонова.
- Валер. Тормозни у «телефонного». И не трогай меня минут десять, ладно?
Машина остановилась на остановке, которую освещал вывеской круглосуточный ларек. Название свое он заслужил после реплики Вали Холодовой, громко осведомившейся как-то, цены ли изображены на ярлыках, или номера телефонов. Ценовая политика там, и правда, далека от приближенной к пролетариату – но не тогда, когда у тебя в кармане четвертая часть твоей зарплаты.
- Водка есть?
Маленькая «чекушка», аккурат тех же габаритов, которой я пытался откупиться от Веника. Я свинтил крышку, зашагал под арку в темный двор, образованный тремя, соединенными буквой «П», «хрущевками».
- АААААААААААБЛЯЯЯЯЯЯ!!!!
Дома молчали.
- НЕНАВИЖУ ВАС, ТВАРИ ГНИЛЫЕ! В АДУ СГОРИТЕ, ЯЗВАМИ ПОКРОЙТЕСЬ!! ЧУМА НА ВАШИ СЕМЬИ, ВЫРОДКИ ЧЕРТОВЫ!!
Я прыгал, махал руками, из глаз лило, щеки горели.
- ПОМОЩИ ВАМ НАДО, УБЛЮДКИ?! ПОМОЩИ?! КОТОРУЮ ВЫ ****ЮЛЯМИ ВСТРЕЧАЕТЕ?! ХЕР ВАМ В САМОЕ ДЫХЛО, ГНИДЫ ПОДВАЛЬНЫЕ!!!
Где-то вспыхнуло одно окно, второе. Мелькнули силуэты на фоне штор.
- ВАС ЛЕЧИШЬ, ВЫ РОЖИ БЬЕТЕ!!! НЕНАВИЖУ, ТВАРИ! НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ!! НЕ-НА-ВИ-ЖУУУУУ!!!
Последнее слово я провизжал, с размаху пнул ствол мушмулы, растущей у подъезда, так, что крона заколыхалась, роняя мелкий растительный мусор.
- Слышь… ты чего разорался? – прозвучало откуда-то сверху и справа. Зло и сонно прозвучало.
Я огляделся. Ага, банка из-под пива. Подобрав ее, я швырнул ее в направлении негодующего. Недокинул, понятное дело – она завертелась, ушла в сторону по кривой дуге, забренчала по асфальту двора.
Окно захлопнулось. Ага, конечно – вылезет сейчас доблестный менеджер по продажам из домашних тапочек, впрыгнет в одежку, выберется пешком по лестницам пяти этажей в холодный ночной двор разбираться с кем-то там, орущим в темноте.
Остальные тени просто присутствовали, не пытаясь вмешаться. Не люди – тени. Люди не бьют медика по лицу. Люди не пытаются откупиться паршивыми деньгами от сучьих поступков. Люди не тычут фельдшеру, которого позвали помочь, пистолетом в лицо. Просто тени, пустые и мертвые, живущие по инерции, молчащие, когда убивают, предают, обворовывают, издеваются.
Ты ведь ради них работать на линейную бригаду пришел, фельдшер Громов. Ради теней. Пытаясь за их мельтешением увидеть людей, которые эти тени отбрасывают – пытаясь, и не видя. Каждый раз, смену за сменой.
Тяжело дыша, я несколько раз сильно зажмурился и раскрыл глаза, наблюдая фиолетовые круги, плывущие перед ними. Все, Артем. Теперь вдохнули и выдохнули… еще раз, и еще. И снова. Успокоились. Выпустили пар. Можно уходить. Нельзя все то дерьмо, которым ты только что угостился на вызове, нести с собой. Пусть останется здесь, в этом темном дворе. Двору не привыкать. И теням в окнах – тоже.
Слегка пошатываясь, я вернулся к машине.
- Не звали?
Валера покачал головой.
- Тогда домой.
Освещенная фонарями, длинная, усаженная с двух сторон магнолиями, улица Леонова легла под капот машины.
Продолжение следует...
#ВеникВрайтов