В гостях у белки

26 мая

Немчик.

Автор Мария Скиба
В начале ноября 1945 года по улице кубанского хутора медленно шла очень худая девушка. Она брела, ссутулившись и опустив голову, словно боялась даже взглядом встретиться с земляками, которых она не видела около трёх лет, после того, как её, семнадцатилетнюю девчонку, вместе с другими такими же молодыми людьми немцы насильно увезли в Германию. Девушку звали Анна.
Аня шла, немного пошатываясь от усталости и голода, к тому же она сильно замёрзла. Дул очень холодный влажный ветер, а на девушке из тёплых вещей была только старая кофта и дырявый платок. Наступил вечер, смеркалось, на улице почти никого не было, поэтому Анна дошла до своей хаты так ни с кем и не заговорив, чему была даже рада. Девушка нерешительно остановилась перед покосившейся калиткой своего двора.

На глазах её были слёзы, она смотрела на родной дом, на старую кривую берёзу, сломанную молнией ещё когда Аня была совсем девчонкой, на мерцающий в окне слабый огонёк керосинки и с болью вспоминала обо всём, что произошло с ней за это время.
В первый же день, как Аня оказалась в Германии, её и ещё двух девушек купил немецкий помещик по имени Рудольф. Он жил недалеко от Берлина, держал хозяйство: стадо коров, много свиней, птицу. Таких работников, как Аня, у него уже было несколько человек. Да и потом ещё прибывали. Хозяин заставлял их убирать за скотиной, готовить, прибирать в доме. Дом был большой, и семья у этого помещика была немаленькая, мать, жена, трое детей, двое лет семи-восьми и один уже вполне взрослый, самый мерзкий из хозяев. Все они постоянно старались унизить своих работников, оскорбить, ударить. Даже дети относились к ним, как к рабам, плевались, бросали в них камни. Жили работники все вместе в большом сарае. Вместо постели – дырявые мешки со старым сеном, вместо нормальной еды – похлёбка с морковью и свеклой, да немного черствого хлеба. Вставать приходилось ещё затемно, спать ложились тоже по темну. Только и можно было немного отдохнуть, когда летом выгоняли скот на выпас, на дальние поляны. С работниками туда отправлялся только старший сын Рудольфа, который за ними особо и не следил, знал, что никто не убежит, слишком суровым было наказание за это. Один паренёк с соседней фермы попытался сбежать, но поймали его через два дня и так избили, что не выжил он, умер от побоев.
Тут Анна вздрогнула, оторвавшись от воспоминаний. Из дома вышла Евдокия, её мама. Она стояла, закутавшись в телогрейку и смотрела на дочь. Смотрела и не узнавала...
После того, как Аня и Евдокия, досыта наревелись, обнявшись прямо посреди двора, они зашли в хату. Пока дочь, так и не раздевшись, чтобы немного согреться, ходила по родным комнатам, с нежностью трогая знакомые вещи, Евдокия рассказывала, на кого из родственников и знакомых пришли похоронки.
- А, вот, Митя, жених твой, - Евдокия с улыбкой покивала головой, - вернулся с Войны ещё до Победы, после ранения, с покалеченной левой рукой, но это же не страшно. Я, когда рассказала Мите, что тебя немцы силой увезли в Германию, он расстроился, конечно, но пообещал, что будет ждать твоего возвращения. Любит он тебя, доча, вот и ждёт. Уж, как рад то будет!
Услышав об этом Аня остановилась и вдруг заплакала, да так сильно, что её мать даже испугалась:
- Милая, ну что ты? – как в детстве ласково погладила она Аню по голове, - Всё же закончилось, ты вернулась, ты дома, зачем слёзы лить?
Аня на мгновение задержав дыхание, зажмурилась и резко, двумя руками распахнула кофту. На её худом теле ясно выделялся округлившийся живот. Дочь Евдокии была беременная.
- Немчик?! – ахнула женщина, распахнув с ужасом глаза и тут же прижала к губам ладошку. – Как же так? Что же теперь делать?
- Нет, мама, это не фашистский ребёнок, это от одного работника, Богдана, он попал в плен и его тоже купил наш хозяин. Мама, Богдан скоро приедет за мной. Вот увидишь.
- Да, хорошая сказка, Анютка, да только никто в неё не поверит. Как же теперь людям в глаза смотреть? Позор-то какой! Был бы отец жив, он не пережил бы такой срам! Лучше бы ты сгинула там, чем с таким позором вернуться! – заголосила Евдокия, правда, вполголоса, чтоб с улицы никто не услышал, - А Мите что скажешь? Разве примет он тебя такую? После фрица-то.
Аня, сморщившись, словно от боли, посмотрела на покрасневшую от презрения маму и ничего ей не ответила. Девушка поняла, что ей, действительно, никто не поверит. Особенно Митя.
Парень прибежал утром следующего дня, сразу, как только новость о её возвращении добралась до него. Митя без стука распахнул дверь их хаты и задыхаясь от счастья ворвался в комнату. Он хотел уж было схватить невесту в охапку, чтобы крепко её обнять, но тут взгляд его зацепился за живот Ани и Митя замер, как вкопанный. Радость махом слетела с его лица, уступив место бледности и презрению:
- Ты спала с фашистами? – срывающимся голосом выкрикнул он, скривился в усмешке, когда Аня яростно замотала головой, и жёстко добавил: - Даже не подходи ко мне, убью! – он повернулся и быстро вышел из хаты, с громким треском хлопнув дверями.
Слух о том, что Анна ждёт ребёнка от гитлеровца, мигом разлетелась по хутору. Конечно же, Анин рассказ о пленном Богдане никого не впечатлил. Над ней в открытую насмехались, обзывали «немецкой подстилкой», старухи плевали ей в лицо при встрече. Бывшие друзья и подруги не здоровались, шарахались от неё, особенно если девушка пыталась с ними заговорить. Аню даже на работу в совхоз не взяли, сказали, что предатели им не нужны.
Тогда девушка перестала выходить со двора. Она занималась хозяйством, домом, пока мать ходила на работу. Живот её рос, время родов всё приближалось. Аня знала, что этому ребёнку жизни на хуторе не будет, загнобят его и её с ним заодно. И со страхом ждала его рождения.
Мальчик родился в апреле. За это время, конечно же, никто к Ане не приехал. Роды у дочери Евдокия приняла сама, благо, это произошло в воскресенье, и она была дома. Евдокия завернула орущего младенца в какую-то тряпку и отнесла в сени на лавку.
- Не корми! – холодно приказала она дочери, плотно затворив дверь в комнату, - Покричит и отойдёт малец, а тебе жить нужно, выйдешь, даст Бог, замуж, нарожаешь ещё. Людям скажем, что ночью придавила, с непривычки. Никто и придираться не станет, кому этот немчик нужен! Потом поутихнет всё, попросишься опять в совхоз, авось, и примут, заживешь, как все.
Аня лежала на кровати с широко раскрытыми от ужаса глазами и молчала. Душа её рвалась к ребёнку, разрывалась от его крика, слёзы душили, травили сердце, словно змеиный яд, но Анна, свернувшись на мятой постели, лежала, зажав руками уши, и пыталась убедить себя, что это решение не её, а матери, и Аня, вроде как, ничего поделать не может, мать сказала, она и подчиняется. Потому что другого выхода нет. Не будет ей и ребёнку жизни, а так, может, и забудется со временем.
Евдокия напоила дочь отваром каких-то трав, та и уснула, тяжёлым, глубоким сном. Проснулась очень поздно, за полдень. Матери не было, ребёнка тоже. Анна лежала, не в силах встать с постели, так подкосили её роды и тяжесть преступления. Вскоре в хату зашла Евдокия. Она присела на постель рядом с дочкой и рассказала, что ребёночек к утру затих, она и похоронила его на кладбище, у забора. Нужно будет только крестик потом поставить.
На следующий день Евдокия рассказала бабам на ферме, где она работала дояркой, что дочь родила, да так крепко после родов уснула, что придавила младенца. Забрал, мол, Господь душу неприкаянную, чтоб не маялся на этом свете. Бабы, хоть, и осуждали Анну, но тут согласились с Евдокией, даже посочувствовали.
Прошло несколько месяцев. Аню всё же взяли в совхоз на работу, свинаркой.
Девушка была очень рада, потому что люди понемногу стали разговаривать с ней, не так, как прежде, до Германии, но всё же. Про то, что она уморила своего ребёнка, Анна старалась не вспоминать. Днём это было несложно, забывалась в работе, но, вот, по ночам, в снах, ей часто слышался плач малыша, брошенного умирать на лавку. Чтоб не сойти с ума, девушка вышла замуж за первого, кто её посватал, за контуженного Стёпку Пилипенко. Вернее, это его мать с отцом предложили Ане выйти за их сына. После возвращения с фронта он никак не мог прийти в себя, почти не спал, всё время разговаривал с погибшими друзьями, с которыми в одном танке на мине подорвался. Родители Степана очень надеялись, что жена, а потом и дети вернут его к нормальной жизни. Местные женщины не хотели идти за Стёпку, боялись, а для Анны это был хоть какой-то шанс стать опять равной всем и родить ребёнка. Аня только об этом и думала, ей казалось, что если она родит, то грех спадёт с неё и она снова будет счастлива.
Стёпа отнёсся к появлению жены спокойно. И даже обрадовался, когда она через пару месяцев объявила, что беременная. Родители парня были просто счастливы. И сама девушка расцвела, заулыбалась. Но до положенного срока Анна не доходила, родила мертвого ребёнка. Девушка тяжело перенесла потерю, но её поддержала свекровь, успокаивая тем, что следующий ребёнок обязательно родится здоровым. Анна, действительно, вскоре опять забеременела, но и второй ребёнок после рождения прожил всего несколько дней. Мало того, что сама женщина билась после этого в истерике, так и у Степана ещё больше нарушилась психика, он стал сильнее заговариваться, даже запил. Теперь уже его родители не выдержали и безжалостно выгнали неугодную невестку из дома, крикнув вслед, чтоб катилась к своим, в Германию. Анна вернулась домой, взяла верёвку и ушла в баньку. Когда Евдокия, сообразив, что дочь задумала страшное, бросилась за ней, то, забежав туда, ахнула: дочь стояла на полене с петлёй на шее.
- Анюточка, не надо, ребёночек... – она не успела договорить, увидела, как под дочкой закачался пенёк и, побледнев, схватилась за сердце...
Прошло двенадцать лет. Однажды ранней весной, на рассвете, к старой покосившейся хате, стоявшей под корявой берёзой, подошёл мужчина, возраст которого определить было очень сложно. Внешне, вроде, и не старик, а взгляд тяжёлый, спина сгорблена и руки сморщенные, как у столетнего деда. Мужчина решительно распахнул калитку, прошёл к дому и громко постучал в шаткую дверь. Ему долго не открывали, но он стучал и стучал, пока дверь не распахнулась и на крыльцо не вышла женщина, опущенная голова которой была завязана шерстяным черным платком так, что и лица почти не было видно.
- Скажите, здесь живёт Анечка Краснюк? - спросил гость у хозяйки, та, на мгновение подняв на него исподлобья усталые глаза, тут же опять опустила голову.
- Анечка? – шепотом переспросила женщина, - Нет больше Анечки, давно уж нет. Умерла она.
- Как умерла? Нет, этого не может быть! Я столько лет ждал этой встречи! – отчаянно воскликнул мужчина, - И, оказалось, напрасно? – он тихо застонал, потом сел на ступеньки крыльца и зажал голову руками.
Посидев так какое-то время, мужчина посмотрел на так и стоявшую около него хозяйку дома полными слёз глазами и умоляюще попросил:
- Можно у вас немного передохнуть и попить воды? Пешком шёл от самой станции, не мог дождаться автобуса, так торопился увидеть Анечку. Устал очень, а силы уж не те.
Женщина, отвернувшись, нерешительно переминалась с ноги на ногу, затем всё же распахнула дверь перед непрошенным гостем, пригласив тихим хриплым голосом:
- Ладно, заходи, чаем напою.
- Мы с Анечкой вместе в Германии у фрица работали, - торопливо рассказывал мужчина, держа двумя руками железную кружку, в которую хозяйка налила ему горячего чая с сушенными листьями малины, - я там оказался после того, как в сорок четвёртом раненый в плен попал. Немцы меня подлечили и этому Рудольфу продали. До самого прихода наших мы на него батрачили. Тяжело было, немцы к скотине лучше, чем к нам относились. Но я встретил там Анечку и так её полюбил, что больше ни о чём думать не мог. Она тоже говорила, что любит меня. Что выйдет за меня, как только на Родину вернёмся. Когда нас освободили, Анечка уже ждала от меня ребёнка! Но мы потерялись, домой нас везли на разных поездах, а потом меня арестовали и осудили на десять лет, как предателя, не поверили, что не по своей воле в плен попал, да ещё работал на фрица. Ну не мог я бежать! Убили бы и меня, и её заодно, все же знали, что мы вместе. Находясь в лагере, я не мог искать Анечку, а, когда освободился, уехал к родителям под Курск, и стал писать и писать везде, запросы делать. Но я знал только её фамилию и то, что она с Кубани. Четыре года искал и, наконец, мне прислали этот адрес. Я, как получил письмо, так сразу и поехал сюда, да, вот, опоздал, - мужчина опустил голову и замолчал, но вдруг с надеждой спросил: - А ребёнок у неё был?
Женщина вся напряглась, тяжело поднялась с табурета, на котором, всё так же, отвернувшись, сидела в стороне от гостя, подошла к окну и стоя спиной к Богдану покачала головой. Мужчина вздохнул, допил уже холодный чай, надел на седую голову шапку и встал из-за стола:
- Как же мне теперь? – пробормотал он, - Я все эти годы только и жил надеждой, что найду Анечку. В Гулаге тифом заболел, все думали – помру. А я выжил, из-за неё выжил. Нет, я, конечно, допускал, что она могла выйти замуж или разлюбить, но всё же надеялся, что ждёт меня, что ребёнка моего растит. Мне нужно было, хоть, посмотреть на них, может, помог бы чем и то хорошо. А теперь осталось только о смерти мечтать, там и с Анечкой встречусь, – и шаркая ногами он, сгорбленный, побрёл к выходу. Гость поднял брошенный у порога рюкзак, надел его на сутулые плечи:
- Ты уж не серчай, хозяйка, что потревожил. За чай благодарствую, прощай, - низко поклонился он и толкнул дверь.
В дом тут же ворвался прохладный весенний ветер, и сквозь его шелест мужчина вдруг расслышал тихое:
- Богдан, прости меня, если сможешь.
Он замер на месте, потом резко развернулся, быстро подошел к хозяйке дома и пристально заглянул ей в лицо. На него, с болью и отчаянием, смотрели такие родные, когда-то синие глаза...
Анна и Богдан уехали через несколько дней. Вместе. Тихо уехали, ни с кем не попрощавшись. А через четырнадцать лет ранним летним утром на хуторской остановке из рейсового автобуса вышли трое человек: немного полноватая женщина, мужчина с палочкой и девочка лет десяти. Местные женщины, ожидавшие автобус, чтобы ехать на рынок в город, с удивлением узнали в приезжей женщине Анну Краснюк. Только Аня очень изменилась, расцвела, зарумянилась, от прежней осталась лишь оттенок печали в её выцветших от былых слёз глазах.
- Здравствуйте, бабоньки, - сдержанно поздоровалась она с бывшими землячками, и тут увидела свою двоюродную сестру: - Тоня? Как поживаешь? Познакомься, это моя дочь Лидочка, вымолила я её у Боженьки то, а это муж мой, Богдан, тот самый, от которого я и была беременная, когда вернулась из Германии. – Аня нахмурилась: - Не от фрица, а от советского солдата, попавшего раненым в плен. Если бы вы все мне тогда поверили, мой ребёнок был бы жив, - женщина взяла за руку дочь и вместе с мужем торопливо зашагала в сторону кладбища, они приехали специально, чтобы навестить могилки Евдокии и новорожденного сына Анны и Богдана, который так и умер безымянным.
- Постой, Аня, - закричала ей вслед Тоня, подбежала и схватила Анну за руку, - У нас письмо для тебя лежит, уже около десяти лет. Мы же не знали, куда ты уехала, иначе бы переслали тебе. Ты должна его прочитать, это очень важно! Потом на кладбище сходите, потом, – Тоня потянула Анну за собой, она уж и забыла про то, что куда-то собиралась ехать.
Прочитав письмо Анна медленно подняла на мужа огромные от изумления глаза и дрожащей рукой протянула ему исписанный аккуратным почерком листок. «...Моя мама тяжело больна и вчера рассказала, что не родная мне, что согласилась забрать меня, новорожденного. Она сказала, что моя родная бабушка, её дальняя родственница, десять километров тайно несла меня ночью чтобы спасти, потому что я, возможно, рождён от немца и поэтому мне нельзя было оставаться с Вами, она даже Вам хотела сказать, что я умер. Через несколько дней мама со мной уехала к сестре, там всем сказала, что я её сын...» - прочитав эти строки Богдан обнял жену и они вместе, не стесняясь никого, заплакали.
- Так вот о чём мама пыталась рассказать мне перед смертью! Но не успела, - всхлипнула Анна, уткнувшись лицом в плечо мужа, - Я ж всю жизнь считала её так же, как и себя убийцей моего ребёнка, а она спасла его, – женщина резко подняла голову: - Мы найдём нашего сына! Мы сегодня же поедем и найдём его.
Через два дня Богдан крепко сжимал в объятьях своего взрослого сына Дмитрия, очень похожего на него.
Анна опять плакала, но теперь от счастья, а Лидочка с восхищением смотрела на красавца-брата, который всегда будет её защитником и другом, потому что теперь они будут жить вместе и больше уже ни за что не расстанутся! Потому что они - семья!

фото из интернета.
***
Новые рассказы автора можно найти в группе " Истории Марии Скибы " по ссылке

https://ok.ru/group/58283577049274
https://ok.ru/istoriimar

РАССКАЗЫ МАРИИ СКИБЫ ПУБЛИКУЮТСЯ В ГРУППЕ " В гостях у белки " С РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА.
Распространение ( копирование) , без согласия автора, запрещено🚫.
•

Комментарии