ПУСТОЦВЕТ (2)

Часть 2
Автор : Игорь Шанин
Современная проза
Продолжение рассказа "Зрение" и завершение всего цикла.
#РассказыНаНочьУБелки
#ИгорьШанинУБелки
*Только для ценителей творчества Игоря Шанина.
Дни капают редко и гулко, как вода из плохо завинченного крана. После уроков Влад всегда терпеливо дожидается меня у школьной ограды, и вся дорога проходит в неловких неуютных разговорах ни о чем. Он постоянно задает глупые вопросы, на мои отвечает невпопад, то и дело выдает непонятную чушь, смеется над своими же шутками. Мне остается только вежливо улыбаться и кивать. Это все равно что нести в руках огромный камень и не знать, когда разрешат положить.
Со временем до меня доходит: Влад не научился общаться, потому что его все избегают. Судя по редким рассказам о прошлом, друзей у него никогда не было.
— Такое чувство, что вокруг меня какие-то эти электромагнитные бури, которые никто не может вынести, — говорит он, отводя глаза. — Понимаешь?
Это сложно не понять. По пути в столовую на большой перемене я все чаще замечаю, что теперь Влад курит отдельно от остальных пацанов. А если пытается приблизиться, они как бы невзначай гасят бычки о подошвы и расходятся. Даже Соня недавно вдруг заявила, что «от него какой-то мороз по коже», и направила свои романтические флюиды на старшеклассника из другой школы.
— Хорошо, что ты не такая. — Влад глядит с нежностью, говоря это. — Ты не убегаешь. Я почему-то сразу почувствовал, что с тобой будет не так, как с другими.
И я выдавливаю улыбку в ответ, почти физически ощущая, как воображаемый камень в руках увеличивается в размерах. Давно пора сдать назад и оборвать это общение, но жалость к Владу слишком велика, поэтому я просто плыву по течению, съедаемая чувством вины. Это как возиться с больным щенком, зная, что его придется усыпить.
Через две недели вся школа убеждена, что мы встречаемся. Даже не пытаюсь оправдываться — по собственному опыту знаю, что это бессмысленно. Все видят, как мы ежедневно уходим домой вместе, да и Ленка уже невесть какие слухи пустила. Здесь невозможно бороться и обижаться. На их месте я вела бы себя точно так же. Жаль, что я не на их месте.
— Мама хочет с тобой познакомиться, я ей рассказал о нас, — говорит Влад, и я с упавшим сердцем догадываюсь: он думает как остальные. Или надеется, что все к тому идет.
Впрочем, переживать из-за этого нет сил. Почти каждую ночь я просыпаюсь от неясной тревоги и долго лежу в темноте, разглядывая потолок и прислушиваясь к малейшим шорохам. Чужое присутствие ощущается совершенно явно, но я знаю: если включить свет, комната окажется пустой. Иногда, повисая в пограничном состоянии между дремой и бодрствованием, я шепотом зову Валю, и тогда лицо обдувает легким ветерком. Шевелятся занавески, подрагивают тени на стенах. Она постоянно рядом, но не хочет показываться. Глубоко в душе я благодарна за это, потому что слишком боюсь увидеть ее снова.
Алиса тоже не выходит из головы. За прошедшее с нашей встречи время я почти смогла убедить себя, что придумала ее, но все равно раз за разом вспоминаю бледное лицо и черные глаза. Едва уловимый изгиб улыбки, узкую ладонь с хрупкими пальчиками. Она откуда-то знает, что я сестра Вали, значит, все как-то связано. И единственный способ понять хоть что-нибудь — это вернуться в Башню, но от одной мысли об этом нутро сжимается в холодный комок. Проще верить, что Алиса — плод воображения. Поэтому я только выжидаю, утопая в бездонной серости одинаковых дней и беспомощно надеясь, что все закончится само собой.
***
Влад говорит будто невзначай:
— Я вчера ходил в Башню.
На лице легкая задумчивость, взгляд направлен куда-то вверх. Изо всех сил удерживая бесстрастный тон, я спрашиваю:
— Зачем?
Блеклое солнце новорожденной зимы висит в небе как крошечный диод, совсем не давая тепла. Уроки кончились двадцать минут назад, и мы шагаем привычной дорогой, вдыхая холод и выдыхая облака пара.
— Хотелось посмотреть, — отвечает Влад. — Проверить.
— Что там проверять?
— В Башне кто-то есть, ты же знаешь.
Сердце сбивается с ритма, кровь приливает к вискам.
— Ничего я не знаю.
Он бросает короткий усталый взгляд:
— Как скажешь.
— Так и что дальше? — спрашиваю, выдержав паузу. — Нашел кого-нибудь?
— Нет. Только та странная комната, которая вся в плесени и паутине. И еще по всему зданию следы попадаются, тут и там. Черные, тоже плесень. Не могу понять, кто их мог оставить.
— Почему их кто-то обязательно должен оставить? Мало ли откуда могла взяться плесень.
— Я чувствую того, кто там обитает.
По затылку пробегают мурашки, и я поднимаю глаза:
— Как это — чувствуешь?
Почти минуту он не отвечает, угрюмо глядя под ноги, а потом тихо говорит:
— В мире существуют не только люди. Есть много тех, кого ты не замечаешь или не хочешь замечать. Они живут сами по себе, занимаются своими делами и обычно не пересекаются с нами. Почти всегда они слабые и неинтересные. Но иногда попадаются твари, которые обладают серьезными способностями и стараются навредить невинным. Я сталкивался с такими, и не раз уже. Обычно с этим не возникает больших проблем. Но тот, кто сидит в Башне, он… очень странный.
— Почему странный? — спрашиваю, попутно силясь переварить услышанное.
— Он такой сильный, что я даже прямо сейчас чувствую эту силу. Впитываю ее и сам становлюсь сильнее. Это феномен какой-то. По идее, он должен как-то действовать, вытворять что-нибудь, а он только сидит на месте и никому не показывается. Понимаешь?
— Нет, — выдавливаю кривую улыбку, надеясь обратить все в шутку. — Это все бредятина просто. Ты сейчас говоришь как псих какой-нибудь, лучше не повторяй такое на людях, а то сразу загребут.
Влад бурчит под нос:
— Сля мё фэ шье.
— Это что-то матерное?
— Нет, я сказал, что злюсь. По-французски.
— Ты знаешь французский?
— Учил немного года три назад, — он неожиданно смеется. — Если честно, моя учительница двойку влепила бы за такое произношение. Я уже почти забыл правила и всякие там нюансы, но мне нравится в голове это все проговаривать. Вслух обычно сдерживаюсь, чтобы не позориться.
С интересом наблюдаю, как расцветает его лицо. Будто отступают мутные воды, показывая усыпанное самоцветами дно. Это длится всего мгновение, а потом Влад снова делается необъяснимо колючим, никак при этом не меняясь внешне.
— У всех есть предназначение, — говорит. — И мне теперь понятно, что я оказался в этом городе, потому что должен встретиться с существом из Башни. Только не понимаю, как до него докопаться.
***
Вечером я расхаживаю по комнате, не находя себе места. Слова Влада не укладываются в голове, обжигаясь и царапаясь. Теперь понятно, что Алиса существует на самом деле, вот только от этого ничуть не легче. Если перестать отрицать услышанное и произошедшее, то придется поверить в нечто запредельное, в существование всех этих «существ, которые живут сами по себе и занимаются своими делами». Это совершенно ненормально, но только так можно что-нибудь объяснить, или хотя бы попытаться. Все происходит не внутри меня, а снаружи. А значит, все происходит по-настоящему.
— Куда собралась? — кричит из гостиной папа, когда я шуршу в прихожей, надевая куртку.
— Сонька в гости позвала. Я не допоздна.
Башня кутается в сумерки, чернея на фоне темно-синего неба. Окна соседних домов тлеют в потемках как кончики зажженных сигарет, неподалеку раздается музыка из открытой машины. Натягиваю капюшон и ступаю вдоль бетонного ограждения, сутулясь и постоянно оглядываясь. Если Ленка увидит меня и в этот раз, новые слухи будут гарантированы.
Внутри каждый шаг кажется оглушительным. Темные дверные проемы смотрят с любопытством, готовые в любой момент проглотить незваного гостя. Включив на телефоне фонарик, я медленно поднимаюсь по лестнице и уговариваю себя не сбежать. Сердце колотится как сумасшедшее, гоняя по венам чистый холод, ноги захватила ватная слабость. Луч света выхватывает грязные ступени и кирпичную кладку, удлиняет тени валяющегося на полу мусора. По зданию порхают звуки — шелест птичьих крыльев, шепот сквозняка, неясные далекие шорохи. Во всем слышится что-то потустороннее.
Поднимаюсь на четвертый этаж и невольно задерживаю дыхание, как будто нырнула в бассейн. Посмотрю одним глазком — если никого нет, сразу уйду. Не буду выискивать и звать. Просто посмотрю и уйду. Посмотрю и уйду.
Свет заползает в комнату Алисы, когда замираю на пороге. Тут все по-прежнему — плесень и паутина. По стенам расходятся сети трещин, сквозь окно видно дом напротив. Перемигиваются окошки, мелькают человеческие силуэты. Там кипит жизнь, пока здесь, всего лишь в нескольких сотнях метров, все безнадежно остановилось.
Поводив лучом по углам и никого не найдя, я перевожу дыхание. Можно уходить. Хорошо это или плохо — разберусь потом, а сейчас поскорее прочь.
— Привет, — раздается сзади.
Вскрикнув, резко оборачиваюсь. Алиса всего в паре шагов от меня. Рот изогнут в улыбке, глаза совсем не щурятся от ударившего в лицо света. По волосам переливаются серебристые блики, кожа желтовато-белая как страницы старой книги.
— Почему так испугалась? — спрашивает, подаваясь вперед. — Ты же пришла, чтобы увидеть меня.
— Не испугалась, — говорю, невольно отступая. — Просто ты так подкралась, я не ожидала.
Она пожимает плечами, не сводя неподвижного взгляда с моего лица. Совсем не ежится от холода, хотя блуждать по продуваемому зданию в ноябре, одевшись в одну только ночнушку — сомнительное удовольствие даже для закаленного. Не дождавшись вопросов или возражений, я негромко говорю, будто оправдываясь:
— Мне просто хотелось посмотреть. Ну, убедиться, что ты настоящая. Я думала, мне привиделось, или галлюцинация там какая-нибудь, а потом Влад, мой одноклассник, сказал, что…
— Влад был здесь, — отвечает Алиса, переставая улыбаться.
Только тут замечаю, что из ее рта не вырывается пар при разговоре.
— Почему ты не показалась ему? Он очень хотел, сказал, что чувствует силу и…
— Я его боюсь.
Повисает тишина, и я невольно оглядываюсь, будто из темноты в любую секунду может кто-то напасть. Голос Алисы становится вкрадчивым:
— И ты тоже боишься.
— Он… странный, конечно, но я не боюсь, я просто… Мне как-то не по себе, вот и все. Это не страх.
— Вокруг него ходят отвергнутые мертвые. Живые чувствуют это, поэтому стараются держаться подальше. Это и есть страх, просто вы его не осознаёте.
Сжимаю телефон крепче, пытаясь унять дрожь в пальцах, но свет фонарика все равно скачет по стенам как отражение луны на волнующейся водной поверхности. Возможно, будь сейчас день, я бы цеплялась за объяснения и логику. Но обступившие со всех сторон мрак, холод и пустота заставляют верить во все услышанное.
Шепчу:
— А ты тоже мертвая?
— Нет. Но и живой никогда не была.
Алиса движется — босые ступни выглядывают из-под подола, касаясь бетонного пола и оставляя черные пятна. Развеваются прядями длинные волосы, руки взмывают как крылья, шурша тканью.
— Я появилась в незапамятные времена, когда человечество только зародилось. И одновременно в далеком будущем, когда оно перестало существовать. Я живу вне времени, сразу везде, в каждом мгновении, которое уже случилось и в каждом мгновении, которое может случиться.
Она ходит вокруг, и я невольно поворачиваюсь, не отрывая взгляда от складок ночной рубашки. Мелодичный голос журчит чистой водой, лаская слух и приглушая тревогу.
— Я живу, пока живет человечество, и умру, когда оно умрет. Потому что я — ваша боль и ваши страхи, отражение всех ваших мучений. Чем больше вы страдаете, тем сильнее я становлюсь.
Вскидываю голову:
— Поэтому ты заставляешь нас мучиться? Чтобы стать сильнее? Валя, она ведь...
— Не заставляю, — перебивает Алиса. — Я никогда не вмешиваюсь, всего лишь впитываю то, что происходит. Поверь, мне хватает пищи. Боль на земле всегда в избытке, множить ее просто незачем.
Алиса касается стены, и в тусклом свете фонарика видно, как плесень въедается в кирпич, кроша его сеткой трещин.
— Именно поэтому я обитаю в местах, где меня никто не найдет. Прячусь и пытаюсь жить в тишине. Когда имеешь силу, которая так велика, что не укладывается в рамки разумного, приходится ее скрывать. Люди думают как ты: раз я питаюсь болью, значит, буду ее причинять. Раз я сильная, значит, буду применять силу во вред. И ничего не объяснишь, им надо сразу убивать и истреблять. А тех, кого не получается убить, надо заточить. Со мной такое однажды случилось — поймали, заманили в другой мир. Я так долго там просидела. Много, очень много лет.
— Другой мир?
— Тот, куда вы уходите в своих мыслях. Во снах. Вам там легко и свободно, а я как в клетке, как будто связана по рукам и ногам. Меня закрыли там, так глубоко, что никто не должен был отыскать, но мне невероятно повезло. Одна девочка нашла меня и выпустила. Дети прекрасны, потому что не испорчены внутренним мраком. Это она придумала мне имя. Мне давали много имен, но это я решила оставить. В знак благодарности.
— Если ты существуешь сразу во всех временах, значит, должна знать будущее? Как ты не предвидела, что тебя поймают?
Алиса улыбается:
— Все будущие события делятся на неотвратимые и способные меняться. Существуют моменты, после которых реальность разветвляется на разные варианты. Какой из вариантов станет реальным — нельзя знать заранее. Это зависит от чьего-нибудь выбора, спонтанной идеи или другой случайности. Поэтому некоторые детали будущего не меняются, а некоторые невозможно предугадать.
Оглядываюсь на оконный проем — дома с горящими окошками на месте, люди занимаются своими делами, можно даже различить музыку из машины, что я слышала, когда подходила. Все реальное, привычное и незыблемое. В таком мире не может существовать никаких духов, питающихся болью и замурованных в мире снов. Зажмуриваюсь так крепко, что под опущенными веками рассыпаются искры.
— Ты хотела узнать, кто я, — говорит Алиса. — Вот тебе ответ.
Открываю глаза. Она стоит так близко, что можно протянуть руку и коснуться плеча. Это тоже реально и незыблемо, но не знаю, как такое можно принять.
Хрипло выдыхаю:
— Говоришь, твоя сила такая большая и немыслимая. И при этом ты боишься Влада?
— Он может проглотить меня за секунду, всего лишь прикоснувшись. Тогда моя сила перетечет в него, и ничем хорошим это не кончится.
— Что ты имеешь в виду?
— Все, что к нему относится, невозможно предвидеть. Каждый его поступок порождает множество вариантов будущего. Никак не угадаешь, какой окажется правильным. Влад пришел в мир, чтобы изменить привычное течение, и я не знаю, можно ли это предотвратить.
Вдыхаю холодный воздух, почти слыша, как натужно скрипят шестеренки в мозгу. Перед глазами стоит веснушчатое лицо Влада с вечно задумчивым выражением. Его странные слова и вопросы порой удивляют, но не может же все быть настолько серьезно.
— Как он может изменить течение? Почему такой опасный? — спрашиваю. — Он что, типа посланник ада?
— Нет, — усмехается Алиса. — Есть то, что стоит выше ада и рая, то, чему подчиняется абсолютно все — это Порядок и Хаос. В той или иной мере они пропитывают каждую деталь, каждую незначительную вещь в мире. Это суть всего. Пока цел Порядок, мир существует и процветает. Хаос же стремится выбить все из равновесия. Разными способами и в разные времена. Иногда он предпринимает одну попытку раз в сто лет, иногда — раз в тысячу. Можно сказать, тебе повезло жить в такой момент и увидеть все своими глазами.
— В смысле, это не в первый раз?
— Не в первый. Но сейчас это особенно опасно. Раньше люди были более открыты к тому, что не укладывалось в рамки привычного. Не отрицали и не пытались закрывать глаза. Они видели, когда начинала расцветать необъяснимая опасность, и давили ее в зародыше, пока это возможно сделать голыми руками. Сейчас другие времена — демоны могут рушить целые дома, а вы будете придумывать логические объяснения и ничего не делать. Хаос воспользовался этим. Он наделил Влада частицей себя, когда тот был еще в утробе — дал столько, сколько может вместить младенец, и теперь ведет его к цели, помогая и подсказывая, как стать сильнее. Если Влад наберет достаточно силы, Порядок будет не спасти.
Качаю головой:
— Бред какой-то. Такого не может быть. Почему я должна тебе верить? Валя говорила со мной, сказала, что из-за тебя… Она сказала, что была здесь. Что ты с ней сделала?
Алиса открывает рот, но тут снизу слышатся шаги, и я оборачиваюсь, наводя фонарик на лестницы. Там тоже скачет свет — кто-то торопливо поднимается, шаркая подошвами и тяжело дыша. Пока раздумываю, куда спрятаться, в пролете появляется знакомая рыжая шевелюра. В глаза бьет луч, и я машинально прикрываюсь ладонью, выкрикивая:
— Влад!
Алисы уже нет. Я даже не услышала, как она ушла.
Влад быстрым шагом обходит коридор, светя в проемы. Вид взволнованный и взъерошенный, будто его разбудили среди ночи хлопушкой.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю.
— А ты?
— Я… я гуляла. Хотела проветриться немного.
— Здесь? По темноте? — бросает на меня колкий взгляд. — Одна?
Пока ищу ответ, Влад присаживается на корточки, изучая черные следы Алисы.
— Ты разговаривала, я слышал. И тебе кто-то отвечал, другой женский голос. Опять сама с собой, да? Почему ты меня обманываешь?
Он выпрямляется и подходит так близко, что я чувствую горячее дыхание на лице. Прилагаю большие усилия, чтобы не отпрянуть. Как загнанному волчонку, мне остается только кусаться.
— А что ты со мной таким тоном разговариваешь? — задираю нос. — Где хочу, там и хожу, не должна ни перед кем отчитываться. Мало ли что мне тут надо. Сам-то зачем явился?
— Потому что почувствовал, что здесь что-то поменялось. А это ты пришла, и он… то есть, она на тебя отреагировала. Почему она мне не показывается?
— Вообще не понимаю, про что ты говоришь.
Он указывает на меня пальцем:
— Оно и видно, что не понимаешь! Это все слишком важно, чтобы ты тут в секретики игралась. Я должен знать, мне надо с ней встретиться! Это должно произойти, это предназначение!
Раздражение вскипает и бьет через край.
— Да пошел ты со своим предназначением. Ходишь и несешь фигню как дурачок какой-то. Вел бы себя как все, и нормально бы с тобой общались.
Влад отступает, глядя так, будто получил пощечину. Разворачиваюсь к лестнице и ухожу, мысленно молясь, чтобы не догонял.
***
Когда возвращаюсь домой, в гостиной какая-то истерика. Слышно плач, возгласы и споры. Торопливо сбрасываю кроссовки и шагаю, на ходу снимая куртку, но замираю на пороге, так и не раздевшись.
Мама сидит на полу посреди комнаты, руки закрывают лицо, спина содрогается от рыданий. Папа замер рядом, поглаживая ее по спине и раз за разом повторяя:
— Как это случилось? Так не должно быть! Это неправильно.
В кресле, сложив руки на коленях, расположилась Валя. Голова чуть склонена, длинные темные волосы слегка растрепаны, взгляд тоскливый и холодный. Светлое платье ничуть не помято, будто надето только что. Сглотнув, я открываю рот, но слова присыхают к языку, и получается только хрипеть.
— Ты видишь ее? — спрашивает папа, заметив меня. — Она правда здесь?
Заторможенно киваю, и он качает головой, не переставая гладить маму. Подхожу ближе, рассматривая Валю и пытаясь понять хоть что-нибудь. Бледная, босая, она не сводит с меня взгляда, будто ждет расспросов. А я не знаю, с чего начать.
— Может, она была в коме? — негромко говорит папа. — Или заснула этим сном, как там его... Ну, когда людей хоронят, а они потом просыпаются, такое же бывало...
— Это не она, — глухо отвечает мама, не отнимая рук от лица. — Такого давно не бывает уже, что ты городишь? Врачи констатировали смерть, а даже если бы нет, столько времени прошло... пока она там лежала... Она... не выбралась бы, даже если бы...
Слова сменяются рыданиями. Стою неподвижно, с висящей на плечах курткой, и разглядываю ожившую сестру. Неподвижно застыв, она смотрит в ответ, по-прежнему не говоря ни слова. Лицо будто выполнено из мрамора, капилляры в глазах синие. Одна часть меня порывается рассмеяться, заключить ее в объятия и кружиться по гостиной, а другая чернеет от подозрений и неестественности происходящего. Эта, другая часть, гораздо больше и увереннее.
Тихо спрашиваю:
— Как ты вернулась?
— Нет! — выкрикивает мама. — Не говори с ней! Отойди! Отойди, я сказала!
Она вскакивает и дергает меня за локоть, волоча подальше от кресла. Чувствуя себя тряпичной куклой, я безвольно подаюсь назад.
— Она просто появилась здесь из ниоткуда, села и сидит, — говорит мама. — Просто появилась из воздуха, это не Валя, нет. Не говори с ней, слышишь? Я не знаю, кто это. Нам надо убежать от нее, нам надо...
— Это Алиса тебя вернула? — спрашиваю.
В глазах Вали мелькает беспомощная тревога. Размыкаются сухие губы, но тут мама кричит:
— Молчи! Катись отсюда, сейчас же! Уходи, уходи! Оставь нас в покое!
Валя опускает голову, и в следующую секунду кресло пустеет. Только продавленная подушка подтверждает, что все было на самом деле.
— Видела? — шипит мама. — Это все какие-то... непонятные силы. Это чертовщина, самая настоящая чертовщина... Кто-то использует ее облик, какие-то непонятные силы...
Всегда сдержанная и спокойная, теперь она похожа на сумасшедшую. Лицо распухло и покраснело от слез, воспаленные глаза бегают по сторонам.
— Моя доченька, — шепчет. — Я не дам тебя в обиду. Я больше не переживу такое, я...
Вырываюсь из ее хватки и бросаюсь к себе в комнату. Пальцы машинально поворачивают щеколду, звонко клацает замок. Тяжело дыша, прижимаюсь к двери лбом и слушаю, как папа утешающе воркует дрожащим голосом, уводя маму в спальню. Случившееся не укладывается в голове, встает в горле костью, не давая думать ни о чем другом. Если раньше появления Вали можно было списать на сон или надуманные предчувствия, то теперь придется принять как реальность. Еще одна лишняя деталь пазла, которую придется втискивать в картину привычного мира.
Давясь слезами, я медленно оседаю на пол. События последних дней похожи на непрекращающиеся удары по голове. К такому не привыкнуть, надо бороться, отталкивать, прятаться. Слишком много всего свалилось, никак не разгрести. Алиса делает непонятно что, а Влад...
«Вокруг него ходят отвергнутые мертвые».
Догадка, острая и пронзительная, вспыхивает ярким лучом. Валя пришла ко мне после того, как Влад про нее расспрашивал. А потом он интересовался Мишей Мироновым, и на следующий день тот скандал перед учительской. Алиса здесь ни при чем, она и правда не вмешивалась. Это ведь с самого начала было очевидно.
Какая же я дура.