После

Автор : Светлана Шевченко
Редактор Юлия Науанова
– Ну, сваты, летом ждём, договорились!
И снова – рукопожатия, объятия и похлопывания по спинам.
Ни о чём таком не договаривались, но спорить с обретённым сватом, отставным военным, с медвежьей хваткой, грубоватым юмором, но удивительной искренностью и щедростью было невозможно. Андрей тоже жал в ответ руки, хлопал по спинам и не уступал в крепости объятий.
Катя и Машка держались за руки, шептались о чём-то. Катя гладила дочь по голове, улыбалась, поправляла ей выбившуюся из-под шапки прядку. Обнимала, покачивая как маленькую.
– Кать, куртку можешь снять, прогрелся салон, запаришься, – сказал Андрей, не глядя на Катю.
Катя, как ни странно, повиновалась. Куртку сняла, расправила на спинке сиденья.
Долго ещё махала в окошко. Потом перестала, просто смотрела в окно.
Пока ехали через деревню, потом по просёлочной дороге, потом снова через деревню, Катя так и сидела, отвернувшись всем корпусом к окну. Андрей спросил: добавить тепла или, может, наоборот, ей жарко? Она только плечом повела неопределённо.
«Вот так и поедем до самого Питера, твою мать», – подумал Андрей и, желая побыстрее доехать, чтобы не сидеть в этом тягостном молчании, притопил, как только выехали на трассу.
– Андрей, не гони, пожалуйста, – тихо сказала Катя, смотря вперёд, на дорогу.
Андрей спросил:
– Ты как? Нормально всё?
– Да. Всё в порядке. Если ты не слишком торопишься, давай не гнать, – ответила Катя, всё так же глядя перед собой на дорогу. И добавила:
– Пожалуйста.
И снова отвернулась.
Андрей не торопился, хотя и выехали на час позже запланированного. Потянулся было включить радио, но не стал. Уж лучше ехать молча, чем начать препираться из-за музыки или новостей.
На Катю, точнее, на её ухо и затылок смотреть Андрей не решался. Ему хотелось говорить, но не с Катей. Вот доедут до Питера, выгрузит Катю и поедет к брату. Спокойный, как танк, никогда в жизни ни на кого не повысивший голос, Сергей будет слушать, а потом рассуждать. И рассуждения его будут успокаивать, примирять хаос мыслей. Они выпьют крепко, чего Андрей за четыре дня, проведённых в Тверской области, позволять себе не стал. А хотелось. Завидовал свату: тот не стеснялся. Крепкий мужик. Такому, чтоб свалиться, цистерну алкоголя надо.
Надо же, дочка замуж вышла. Нет, вроде знал, что так будет рано или поздно. И парень, муж уже теперь, хороший. Крепкий. Знакомились ещё год назад, когда Машка привезла его в Питер. Андрей радовался. Простой парень, не похожий на этих, новомодных, одетых в чёрт-те что, крашеных. Отец военный, старший брат по той же, военной, части работает. Второй брат бизнесмен, но правильный, что ли. База с рыбалкой – это понятно Андрею. Это мужское.
Но всё-таки известие о свадьбе дочери застало врасплох. Почему сейчас, посреди зимы? От растерянности спросил, не станет ли он скоро дедом. Дочь смеялась. Напоминала отцу, во сколько лет они с матерью поженились, она, мол, уже их переросла. И говорила, что время такое, чего ждать?
Андрей заёрзал. Вроде всё хорошо, что ж так тяжко-то? Всё уже давно изменилось, но в последние годы всё сильнее мысли одолевают. Брат говорит – кризис среднего возраста. А жена брата, Людка, всё подсовывает и подсовывает Андрею «невест». В новый год вон. Такая женщина. Худенькая, страшно за руку взять, хрупкая. Всем существом выражала раболепное восхищение, Андрей чувствовал себя неловко. И руки касалась, как будто нечаянно, и глазами стреляла, а потом и вовсе повисла на нём, перебрала, бедная.
Андрей оглянулся на Катю, как будто она могла подсмотреть его воспоминания.
С того дня, когда дочь сообщила о свадьбе, и до самой свадьбы Андрей сомневался. И стряхивал с себя ту самую Оленьку, которая проявляла активность и штурмовала Андрея, как войско крепость. Ни за что бы не подумал, что у такой хрупкой Оленьки такая железная хватка. Нет, она не навязывалась, не доставала вроде. Но Андрей понимал – тут тактика такая, что увязнешь, как оса в варенье, и всё, не выберешься. Тем более, что с другой стороны наседала Людка.
Проходили уже. Была уже «Оленька». Только Алёна. Андрей тогда и правда подумал: почему бы и нет. Алёна была весёлая, ласковая, покладистая. Совсем не похожа на Катю. Алёна была простой и понятной. В постели затейливая. Когда Андрей уезжал в командировки – не проверяла звонками. Писала: «Андрюшенька-Андрюшенька-Андрюшенька. Скучаю». И забавные эти эмодзи – поцелуйчики, рожицы. Андрей даже умилялся поначалу. И она приходила в восторг от всего, что делал Андрей. А после бурных затей в постели могла вдруг посреди рабочего дня прислать смс: «Ты мой тигрик! Р-р-р!». Вот тут Андрей кривился. Ну что за «тигрик», ей-богу!
Андрей снова воровато глянул на Катькин затылок и ухо. Кажется, она даже позу не меняла.
«Эх, Катька, Катька, сколько мы в разводе уже?», – снова вздыхал и ёрзал Андрей. Не вспомнить. Он иногда пытался, отсчитывал в уме. Казалось, совсем недавно, а выходило, что очень давно. Сто лет прошло.
За пару недель до поездки к дочери на свадьбу Андрея вдруг посетила неприятная мысль: а вдруг Катька будет на свадьбе не одна? И следом за этой мыслью целый состав пожаловал. Что он не знает, как живёт его бывшая жена. С кем живёт. Ну, то есть иногда на ум приходило, что уж, поди, не одна. Но так досадно было от этой мысли, что Андрей отмахивался – не моё дело. У нас всё давно решено и кончено.
А тут стал думать, может, и ему взять с собой – да вот хоть Оленьку? Катя и к дочке ближе, и с будущими родственниками общается, каково ему будет, если с Катей ещё и мужик нарисуется? Силился представить и не мог, злился. Думал, как бы у дочки спросить, но в итоге позвонил самой Катерине, спросил, может, она с ним на машине поедет? Она ответила, что туда поедет точно отдельно, а вот обратно – возможно. И он стал себя успокаивать, что, наверное, одна?
Катерина села резко, потом сказала:
– Можно сиденье откинуть? Я попробую поспать. Если хочешь, радио включай, я музыку в наушниках поставлю.
Они провозились какое-то время: он помогал сиденье откинуть, она в куртку заворачивалась. Потом сунула пуговки наушников в уши, снова отвернулась.
Радио Андрей включать не стал. Ехал, будто один. И знал, что вот тут – Катя. Бывшая жена. И так его это раздражало, потому что все четыре дня они были так любезны друг с другом. И сейчас – любезны. Словно совершенно посторонние попутчики случайные, словно ничего не было. Не было никогда их. Ну вот, дочка совместная. Так уж вышло.
Да было же! Было! Он же любил её, и она его любила. Как всё это пошло наперекосяк, когда? Он до последнего не верил, что разводятся. Хотя это он ушёл. И на развод он подал.
И мысль, что он мог припереться на эту свадьбу с Оленькой, была такой нелепой, что Андрей даже дёрнулся весь.
Свёкр Машкин оказался потрясающим мужиком. И всё семейно было замечательным. И Катя не ругалась и не делала холодный и отстранённый вид. И свадьба, хотя и ненастоящая (расписались Маша с Лёшей ещё до того) – так, постановка, но как-то хорошо было.
«Кризис среднего возраста», – повторял Андрей про себя. И ещё думал, что во-первых, напьётся прямо сегодня с Серёгой. Про свадьбу расскажет, как хорошо всё было, славно. А потом станет рассказывать, как он за Катькой всё время наблюдал. И Серёга примется рассуждать, и будет спокойно.
Он так зол был на Катьку, когда ушёл. Он думал – да никогда больше! А потом они продолжали ругаться при каждой встрече. Он после таких ссор всё договаривал и договаривал ей на прокуренной кухне в съёмной квартире то, что никак не мог договорить при ссорах. Её ж хрен переговоришь, Катю! А ещё она начинала рыдать, и это было ещё хуже, потому что вроде как он виноват? А в чём? Не он всё так устроил! Не он так сделал! Он старался. Он на работе пропадал, он на всё был готов. Он спрашивал: «Ну, чего тебе?». А она…
Когда она говорила – было плохо. По всему выходило, что Андрей – гад. Когда молчала, было ещё хуже. Он вообще не знал, на какой козе к ней подъехать.
Оленьки, Алёнки. Андрей даже не представлял, сколько одиноких голодных женщин на всей территории страны. Он их побаивался. Даже одно время после развода ездил в командировки, надевая обручальное кольцо. Коллеги снимали, а он – надевал. Жаловался Серёге: «У них локатор, что ли? Они как будто знают, что я разведён». Сергей смеялся: «У тебя, может, у самого на них стойка?». Андрей и этого не исключал. Без Катьки с Машкой, в чужой, с пропахшей чужим запахом мебелью квартире было плохо. На всю стену в комнате ковёр висел, и ковёр этот Андрея пугал. В каком воспалённом мозгу родилось решение изваять на плюшевом ковре разноцветную Богородицу?! И как Андрей не увидел этот ковёр, когда просматривал квартиру для аренды? Он всё думал, представлял, как бы Катька этот ковёр комментировала и ужасалась.
И он хотел уже «замутить», как говорил его зам, с кем-нибудь. Катьке назло. Себе доказать. А ещё было страшно, беспокойно отчего-то. И не мог он «замутить» – как будто он Катьке изменяет. Блин, столько времени с развода не мог, потому что мерзко было. Потому что если случится какая-нибудь потная и суетливая ночь с одной из этих женщин, то Катька будет не его уже. Как будто он уже не сможет претендовать с уверенностью на её мягкий бок, на жаркие бёдра, шею, грудь.
– Вот чёрт, – Андрей вильнул рулём, выровнял, потёрся спиной о спинку сиденья: пот прошиб. Катька не шелохнулась, спит всё-таки.
Андрей открыл окно, глотал морозный воздух, ругал себя, что такая чушь в голову лезет. Сколько они там уже в разводе? Они попутчики. И теперь, наверное, не увидятся никогда.
А всё равно вспоминал.
На Машкин выпускной он и не собирался, но в последний момент вдруг решил, что на торжественную часть пойдёт. Катю он даже не узнал сразу. Катя никогда не была худышкой, и ему это нравилось, очень. Он боялся отчего-то худых женщин. Но она тогда была сильно похудевшей. Он пялился всё время на неё, не узнавая. Вроде Катя, а вроде – другая какая-то. Потом он отвёз её домой. Уже не в их квартиру. Катька их квартиру продала. Перед продажей уже привычно поскандалили. Катя настаивала, чтобы Андрей долю забрал. Мол – совместное. Как он злился! За кого она его держит? За конченого мудака? Наговорил тогда, сам не помнит – чего. Он рассматривал новенькую Катину с Машкой квартиру, узнавал и не узнавал: часть вещей была из их с Катькой жизни, а часть – новых. И Катька ещё. Худая, тонкая.
Они пили шампанское. А потом вино какое-то. И Андрей был пьян, точно. И Катя была будто новая девушка: и она вроде, и незнакомая какая-то.
А утром, надеясь, что несмотря на алкоголь, он был в силе, думал, что надо бы поговорить? Может, всё ещё как-то можно вернуть? Или наладить?
Катька была насмешливой и дерзкой. И очень чужой. Когда он попытался заговорить, сказала:
– Эй, тебе там Кисуня иззвонилась, исписалась. Кашу сварить? Или только кофе?
Конечно, они поругались. Он кричал, что она маньячка и в чужой телефон лазила. А она – что он бы ставил пароль на телефон, никто бы не лазил!
Алёнка знала, что он пойдёт на впускной. Про бывшую жену знала. Сообщений было много. И «тигрик» был, и «скучаю-скучаю-скучаю», и «твоя кисуня». Катя смотрела насмешливо и брезгливо.
Андрей снова открыл окно и подышал морозным воздухом. Так легче. Он четыре дня наблюдал за Катькой и не мог понять, что ж так хреново-то?
Андрей потихоньку включил радио, настроился на что-то ненавязчивое, звук убрал до минимума. Сказал себе, что сейчас они вряд ли поругаются и едва ли что-то будут выяснять. Что уже выяснять-то? А потом он таки напьётся с Серёгой. И расскажет про свадьбу. И у Людки найдётся очередная «девушка» сложноопределяемого возраста. А вообще, и не до того сейчас. Работы – вал. У Машки, наверное, дети будут. Он поможет, конечно. Сергей на свадьбу поехать не мог, так что летом надо хоть и небольшой, но праздник организовать. С дочкой решили, что на кораблике. Машка хохотала: «У меня три свадьбы!». Первую отметили с парой друзей в Москве, скромно, просто в кафе. Вторая – вот, для родителей. А третья для любимого и единственного Машиного дядьки с семьёй.
Андрей потянулся к панели, хотел радио выключить, но то ответило резким и громким звуком. Андрей чертыхнулся, звук убавил до минимума, глянул на Катю. Неужели не слышала? Ну, и хорошо, пусть спит. Он сначала обрадовался, что поедут вместе. Это было уверенное перемирие. А теперь чувствовал себя скверно. Когда она проснётся, о чём говорить? От точки до точки – семьсот километров. Не будут же они всю дорогу молчать?
– Вот чёрт, – опять ругнулся Андрей.
С самого своего ухода, ещё до развода, а после – долго, несколько лет, он старательно гнал от себя чувство вины. Сколько с Серёгой переговорили. А тут Машкина свадьба. Замечательная свадьба, хоть и постановка. Андрей смотрел на румяную смеющуюся Машку, когда говорили тосты, когда Машка с молодым мужем танцевали. Вот тогда и стали наползать спрятанные до поры виноватые мысли.
Они с Катей поженились ещё во время учёбы. Расписались осенью и сразу из ЗАГСа, поцеловавшись наскоро, поехали каждый в свой институт. Вечером пили шампанское, но чуть-чуть: завтра – снова на учёбу. Смеялись, любовью занимались до изнеможения. Катя говорила: «Обещай мне, что у нас будет свадьба. Самая настоящая!». Андрей обещал, что всё будет, как Катька пожелает.
Не было никакой свадьбы, конечно. Летом рассудили, что на с трудом добытые деньги лучше махнуть на море дикарями. Оттуда, из Крыма, и «привезли» Машку.
«Надо сделать остановку», – решил Андрей. Хоть и проехали всего ничего, а ему невмоготу один на один с мыслями. Вспоминать, как он украдкой во время разыгранной церемонии на Катьку смотрел. А она смотрела на дочь. Задирала голову и часто-часто моргала, а потом смахивала украдкой слёзы.
Надо остановиться, набрать пригоршню снега и зарыться лицом или вообще нырнуть головой в сугроб. Может, мысли отступят. Виноват ли он? Не было у них никакой свадьбы и потом.
Да Бог с ней, со свадьбой! Хорошо же жили. Даже когда трудно, всё равно хорошо. Когда денег ни на что не хватало, Андрей злился, менял работы, влазил в какой-то бизнес, еле оправился потом. А всё равно – хорошо! Катька всегда была поддержкой. Не боялась ничего. Говорила, главное, мы есть, мы вместе, справимся! И мечтали, как заживут, когда квартиру купят. Как будут ездить отдыхать вместе. Как свозят Машу в Крым, где молодые мама с папой провели медовый – не месяц, конечно, а десять дней. Жарких, юных, сумасшедших, счастливых дней и ночей.
Впереди показался съезд с дороги, Андрей сбросил скорость, остановился.
Вышел из машины, приседал, потягивался. Шагал бодро за деревья через сугробы. Не устал ещё, проехали всего ничего ведь, хотел мысли прогнать. О чём тут уже думать. Всё давно передумано, сказано и решено.
Катя стояла у машины.
– Поспала? – спросил Андрей.
– Нет, – ответила Катя, – мне тоже надо, – мотнула подбородком в сторону деревьев.
Когда вернулась, сказала, что пока, наверное, не уснёт. Они повозились, устраиваясь, перебрасываясь короткими репликами. Андрей выехал на дорогу, спросил, сделать ли радио погромче, Катя ответила, что всё равно, как Андрею угодно.
Какое-то время ехали молча, Андрей делал вид, что сосредоточен на дороге. Хотя дорога была отличная, и скорость небольшая.
Иногда искоса смотрел на Катю, та что-то высматривала в телефоне. Потом, не глядя на Андрея, спросила:
– Ты, правда, не торопишься? Или тебе уже завтра на работу?
Андрей ответил, что на работу ему не завтра.
– А что? – спросил.
– Может, заедем куда-нибудь? В Торжок или Вышний Волочёк? Тут вот какие-то памятники. Или в Новгород? Хотя Новгород – это уже совсем поздно будет, – не то рассуждала, не то спрашивала Катя.
Андрей даже взгляд от дороги оторвал, посмотрел на Катю – шутит? Катя смотрела вперёд.
Андрей, сохраняя по возможности спокойный вид, сказал, что не проблема. Можно и заехать. Чтобы не оказываться снова в тишине, в которой он чувствовал себя всё так же неловко, спросил, что за памятники, мол.
Катя зачитывала из телефона, но Андрей не слушал ни про Торжок, ни про Волочёк. Думал про Новгород. В Великий Новгород они ездили, кода Манюне года четыре было, может, пять. Машины ещё не было, ехали автобусом. Катька была такая счастливая, всё рассказывала про Кремль, и что обязательно надо выкроить немного денег, чтобы купить что-нибудь из бересты, из народных промыслов. Тогда тоже была зима, и Катька отчаянно мёрзла в своём пальтишке, так что вместо народных промыслов из бересты они купили какой-то дорогущий платок. Огромный, как одеяло. И Катьку в него укутали. Андрей расстраивался, что на бересту у них уже денег не хватит.
Но Катя так сияла, так радовалась, рассматривала зеркальца в берестяной оправе, заколки и вазочки, ангелочков и рамки для фотографий. Говорила: ничего, в следующий раз! Они считали свои деньги, и выходило, увы, что на то, чтобы переночевать даже в самом дешёвом отеле, им не хватит, и Катька расстраивалась совсем чуть-чуть и требовала: «Пообещай, что мы сюда ещё приедем!».
Конечно, они не поехали.
– А ты, – заговорил Андрей, загоняя поглубже и воспоминания, и снова накатывающее чувство вины, – ты не торопишься? Тебе, кхм, на работу надо?
– Нет, – просто сказала Катя.
– Ну, можем и памятники посетить. Ты решай. Если в Торжке и Волочке останавливаться, то к Новгороду мы уже по темноте ехать будем.
Катька всё листала что-то в телефоне, Андрей только поглядывал. Потом вдруг скрестила на груди руки, сказала:
– Не знаю. Наверное, не стоит заезжать. И правда, к Питеру вообще ночью доедем.
Андрей глянул быстро на Катю – что за смена настроения?
– Да это не страшно. Что там тебя привлекло? Соборы? Музеи? – спрашивал наобум. В таких местах всегда музеи и всегда соборы или монастыри.
– Ладно, посмотрю ещё, – сказала Катька и снова уставилась в телефон.
Не стоило бы заезжать никуда. Переживаний и давящей где-то за рёбрами боли и у свёкров Андрею хватило. Всё прислушивался – слева или справа давит? Выходило, что давит посередине.
И дом, и двор свёкров был очень старым. Крепким, но по-настоящему с историей. Ещё отец свата строил, тоже военный. Причём какой-то важный чин. И участок был огромным. Сват водил Андрея по участку, показывал на снежные шапки на деревьях, называл сорта яблонь и слив, обещал, что летом, когда сват приедет – непременно, непременно! – то он отсюда и уезжать не захочет! Ещё в саду стояла застеклённая беседка. Ещё старше, чем дом, кажется.
А Андрей всё смотрел на Катьку.
Катька возилась с детьми старших братьев Машкиного мужа. Андрей в них сразу запутался. Пятеро, все бойкие, шумные, активные. А Катька их всех различала и снеговика с ними лепила. И с собаками, аж двумя, беспородными и весёлыми, возилась, заглядывала в собачьи морды, трепала за уши, говорила: «Ах, ты, псина, какая же ты замечательная псина!».
Они так мечтали когда-то – это Катька всё придумывала, а Андрей радовался и соглашался, – что у них будет дом, и куча детей, и собак, и кошек, которые будут прибиваться к ним сами по себе. И они будут жить долго и счастливо с детьми, а потом с внуками и умрут в один день, конечно, потому что не смогут поодиночке! Катька брала крепко его лицо в ладони и говорила: «Я так тебя люблю, что ни одного дня без тебя не хочу». И глаза у неё были счастливые.
Андрей крепче взялся за руль, поводил шеей.
Сначала так вышло, что детей много-много у них не будет. Андрей тогда, после скитаний и мытарств, устроился, наконец, на предприятие. Делал карьеру с таким остервенением, что Катька переживала, чтобы он не надорвался. И всё хорошо шло. Уже квартиру взяли, ещё платить и платить, конечно, но всё равно – ладилось! И уже заговорили, что пора бы второго, даст Бог, мальчика! А тут Машка из школы какой-то вирус принесла. Андрей с дочкой переболели и выздоровели. А у Катьки пошли осложнения. Пневмония сначала, а потом – воспаление на воспалении, всего подряд. Андрей чуть с ума не сошёл. Он всех на уши поднял, лечили Катьку, но что-то там по-женски пошло не так. Была операция, и вердикт – детей больше не будет. Андрей радовался, что Катька его жива, а Катя страдала, плакала, полнела, потом худела и впадала в такое отстранённое состояние, что Андрей пугался. Тогда ещё психологи не в такой моде были, но Андрей нашёл какого-то специалиста. Потому что Катька совсем гасла. И сам ходил. Тот специалист сказал, что Кате нужны какие-нибудь ближние цели. Вдохновляющие. Чтобы ей хотелось жить, чтобы она понимала, что без детей – не значит несчастливо.
И Андрей придумал. Они когда-то мечтали, что поедут в Испанию. Катьке нравилось. Она даже пробовала танцевать фламенко. И он сказал – поедем! И да, Катя ожила, ждала отпуска, строила им маршруты, мечтала купить юбку в огромные горохи для танцев.
Андрей поехать не смог. Завод продавали. Сначала надо было удержаться на своём месте. Он обещал, что приедет в конце отпуска. Хоть пять дней, но побудет с женой и дочкой. Но перспектива нарисовалась такая блестящая! Всего-то и надо было на эти пять дней поехать в какие-то охотничьи угодья с новыми хозяевами. И не прогадал. Встал в высшее руководство.
Андрей оглянулся на Катю. Телефон на коленях, смотрит в окно, в сторону. Спросил:
– Надумала?
Катя вздрогнула, повернулась, быстро покачала головой и снова полезла в телефон.
Кое-как пережили тогда. Катька пыталась куда-то устроиться работать, Андрей не спорил, только Серёге жаловался и ходил к тому самому специалисту, к которому Катька почему-то ходить перестала. Андрей всё ждал, что тот специалист прям вот даст какой-нибудь действенный рецепт, Андрей его приведёт в исполнение, и всё будет как раньше. Подумаешь, дети. Катька переживает, конечно, но у них вон какие перспективы! Он хвастал Катьке, мол, заживём! Тут уже прям повеяло такими доходами, о каких они и не мыслили. Зачем ей работа? Занимайся Машкой, на танцы ходи, ещё какие курсы. Вон, благотворительностью займись, если хочешь пользу приносить. И она, правда, куда-то ходила, но Андрей не вдавался. Не рыдает, не киснет, и хорошо! Он на работе был всё время.