Дорога домой

Двенадцатая книга цикла " Шёпот давних поверий "
Автор : Ольга Корвис
Цикл : #ШёпотДавнихПоверийУБелки
В смерти не было ничего красивого. Прошедший вторую мировую дед как-то говорил про войну, что нет там ничего человеческого, только грязь, говно и немцы. Вот и у Мартина сегодня то же самое. Только вместо немцев краснокожие уродцы. И не люди, и не зомби. Год назад не поверил бы, что такое вообще бывает где-то ещё, кроме трэшовых фильмах ужасов. Но год назад всё было иначе. Прошло-то всего-ничего, а по ощущениям — целая жизнь.
Вдалеке почудилось шарканье. Он замер, прислушиваясь. Нет, не почудилось… Снова ползут. Он покрепче перехватил рукоять пистолета. К звуку шагов добавился голос.
— Сме-ерть… Красивая… Сме-ерть…
Ну так и есть. Ещё один болванчик очнулся. Хорошо, что тупые как пробки. Несут ахинею, и слышно их издалека. Будь они чуток поумнее, пришлось бы попотеть, отстреливаясь от тварей в узких и тёмных катакомбах.
— К-красивая… Х-ха… Смерть? Сме-е-ерть… Х-ха-ха.
По коже невольно пробежал холодок. Сколько он таких уже завалил? Десяток точно, а каждый раз от их перекошенных рож становилось слегка не по себе. Мартин спиной прижался к стене, выжидая. Повернул голову в сторону, где изгибалась каменная кишка коридора. Звук шёл оттуда, а его источник не заставил себя долго ждать.
— Х-ха… Х-ха-ха-х-ха…
Звук напоминал нечто среднее между истерическим смехом и надрывным плачем. На свет фонаря неуклюже вывалилось человекоподобное существо. Как и все предыдущие, абсолютно голое. На первый взгляд, его можно было принять за хорошо подвыпившего и распаренного мужчину, выбравшегося из бани подышать свежим воздухом. Кожа у всех существ отливала красноватым и блестела словно покрытая испариной. Передвигались они неуверенно, но ровно до тех пор, пока не заприметят человека. Потом откуда только бралась прыть. Срывались с места как сторожевые псы.
Существо резко повернуло голову и уставилось на чужака.
— Сме-ерть… — на искажённом, словно разбитым параличом лице проявилась ломаная улыбка. — Сме-е-рть… Красивая…
Мартин вскинул пистолет прежде, чем оно успело сделать ещё один шаг. Звук выстрела прокатился далеко по катакомбам. Существо рухнуло на пол, и он быстро к нему подошёл. Пуля вошла ровнёхонько в лоб. Человек бы умер на месте, а этот уродец ещё шевелился.
— Сме-е-ерть…
Изо рта существа с пузырями сочилась темная как нефть кровь, но оно счастливо улыбнулось, протягивая руки, будто встретило давнего друга. Мартин с силой опустил тяжелый ботинок на лицо уродца. Ещё одним отличием от людей оказались ломкие как гнилое дерево кости. Один удар — и череп всмятку. Он глянул под ноги. Знал бы, что придётся головы давить, захватил бы гамаши. Ещё домой ехать, а он по колено в грязи и крови. Вслед за ироничной стукнулась другая, нерешительная мысль — это если дело вообще дойдёт до возвращения, но Мартин быстро её прикопал, откуда вылезла. Дойдёт. Нет у него других вариантов. Пусть там впереди сотня обормотов, талдычащих про какую-то красивую смерть. Да хоть сам дьявол. Обещал Дашуньку вернуть — значит, вернёт.
Перешагнув через труп, он пошёл дальше по катакомбам. Где-то впереди ждало сердце безымянного. Спроси его, что это такое, он бы не ответил. Всё, что он знал — что это нужный для ритуала предмет. Кто-то ходит в супермаркет и ставит галочки напротив списка продуктов, а у него свой список. Часть он уже собрал — своей и чужой кровью, обманом, смертью. Следующим было сердце безымянного, которое билось где-то в заброшенных каменных тоннелях под таким же давно покинутом монастырём.
Прошлый “он” сейчас вызывал только усмешку — горькую, понимающую. Тогда он думал, что всё, жизнь закончилась. Как он без Дашуньки? Без своей маленькой дочурки, которую не найти и не вернуть. А потом шаг за шагом добрался. Сквозь боль, сквозь неверие и отчаяние. Сколько раз он хотел всё бросить — не сосчитать. Кому скажи, что он колесит по всей стране и собирает крупицы для ритуала, который якобы может воскресить мёртвого — назовут сумасшедшим и запрут в дурке. Поэтому Мартин никому не говорил. Молча пробивался к цели, с тяжёлым сердцем замечая, как чем дальше он шёл, тем сильнее размывалась грань допустимого. Мораль тускнела. Принципы отступали. Иногда и правда хотелось всё бросить. Но он снова и снова напоминал себе, что должен дойти до конца и попытаться. А уж если не выйдет вернуть из мёртвых, тогда будет время и погоревать, и подумать, и много чего ещё. Сейчас он не имел права отступать. Только набивать старые раны анестетиком из упрямства и слепой веры.
Под ногами захлюпала вода. В запах сырости добавилась вонь разложения. Такую ни с чем не спутаешь. Она усиливалась с каждым шагом. Несло так, словно он спустился в могильник. Мартин поднял на лицо шейный платок-арафатку. Старался дышать ртом. Он миновал изгиб коридора, откуда выбралось существо и сбавил шаг. Впереди виднелся свет. Всю дорогу в катакомбах было хоть глаз коли, и вдруг посветлело. Выключить фонарь Мартин не решился. Чёрт его знает, откуда этот свет. Крепко сжимая пистолет, он осторожно прошёл вперёд. Тоннель ещё раз вильнул вправо и вывел его к просторному помещению. Смердело здесь уже до рези в глазах. Зал, где он оказался, был небольшим. На ум пришло неуместное сравнение с балетным классом, куда он водил Дашуньку. Такой же вытянутый. Только вместо станка и зеркал на стене мозаика из разлагающихся трупов. Сплошное человеческое месиво, нанизанное на торчащие из кладки ржавые металлические прутья. Бог знает, какой силой они там держались. Некоторые тела уже склелетировались. На других ещё висела плоть с останками одежды. Мартин невольно содрогнулся от отвратительного зрелища. Он не хотел знать, кто эти люди, и как сюда попали. Но словно эхом на его мысли за спиной прозвучало:
— Сме-е-ерть…
Голос был глуше и пониже, чем прежде. Мартин интуитивно отпрянул в сторону, тут же оборачиваясь. Мысленно выругался. Так остолбенел от увиденного, что забыл об элементарных правилах безопасности — не стоять спиной к открытому пространству. Даже если только что прошёл весь коридор, не оставляя никого позади. Некоторые человеческие законы и правила давно перестали действовать, когда он ступил на полную чертовщины дорожку.
Загрохотали быстрые тяжёлые шаги. Мартин отошёл подальше от входа и прицелился в проём, готовый стрелять, чтобы там ни показалось.
— Краси-и-ивая….
В помещение ввалилось существо раза в полтора больше предыдущих. В отличие от остальных это выглядело бесполым, обтянутым тёмной как сухой чернозём кожей. С белёсыми, похожими на слепые глазами. Не медля ни секунды Мартин выстрелил. Уродец слегка покачнулся и уставился на него с неподдельным интересом. Как будто с любопытством… Мартин снова нажал на спусковой крючок, но существо ринулось прямо на пули, будто те не причиняли ему никакого вреда — с такой скоростью, что отпрыгнуть он не успел.
Уродец сбил его с ног. От удара об пол пистолет вылетел из руки. Мартин потянулся к оружие, но существо снова опередило — схватило за грудки и потащило к трупной стене. Он брыкался и бил монстра изо всех сил, но если у других плоть и кости ломались от первого же удара, то с этим он словно молотил бетонную стену.
— Для-а-а меня-а… — прорычало существо. — Остане-ешься.
Оно как будто бы улыбнулось. Не зло, а как-то… довольно. С умилением, выглядящим абсолютно чужеродно на лице монстра. Словно бабушка, только высадившая на грядку шикарный розовый куст. На гордость сада Мартин не тянул. Скорее, на подорожник, об который вытерли ноги все, включая саму жизнь. Но для монстра он выглядел достойным украшением трупной коллекции. Существо с поразительной лёгкостью подняло его в воздух и шмякнуло об стену. Мартин рассмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы, что ему повезло, но удача на самом деле его задела — как шальная пуля на излёте. Прослойка из гниющих тел слегка смягчила удар, хоть перед глазами всё равно поплыли тёмные круги. А ржавый штырь оказался аккурат между боком и левой рукой. Швырни его монстр чуть в сторонку, и болтался бы Мартин как бабочка на игле.
Из рук уродец его не выпустил. Соображалки хватило, чтобы понять, что жертва не пришпилилась к стене. Он нахмурился — совсем как человек. Мартин воспользовался секундной заминкой — выхватил из набедренный кобуры охотничий нож и со всей силы всадил его в глаз монстра. Тот взревел и разжал руки. Мартин с трудом удержался на ногах. Пока существо выло от боли, он бросился к пистолету. Подобрал и выпустил остатки магазина в монстра. Только целился в этот раз в его башку. Когда пистолет защёлкал впустую, Мартин быстро перезарядил оружие и выстрелил ещё несколько раз прежде, чем существо, наконец, пошатнулось и мешком свалилось на пол.
Запоздало начало потряхивать. Расслабился он. И появление уродца прозевал, и выстрелил сначала только один раз — понадеялся, что хватит ему пули, как и всем остальным. Держа чудище на прицеле, Мартин медленно приблизился. Забылся, да… Так далеко зашёл и чуть не пересрал всё дело. Что бы ему Дашунька сказала, если бы монстр его на штырь нашпилил? Глупый ты, папка. Пообещал и не сдержал слово. Да нет, конечно, не стала бы она его ругать. Пожалела бы дурака. По-своему, по-детски. Добрая она была, а он вот её не уберёг…
Чудище не шевелилось. Мартин попинал его для верности. Никакой реакции. Он тяжело вздохнул. Ну вот и куда дальше? Обратно по катакомбам? Может, там еще какой-то уродец заспавнился. Краем взгляда Мартин заметил, что кожа на груди чудища посветлела и стала прозрачной, а под ней виднелась требуха. В голову пришло на редкость неуместное сравнение — как пицца столовке в далёкие универские годы. Там её замывали в прозрачную плёнку, и похожа она была на блевотину, а не нормальную еду.
Мартин опустился на колени. В башке стучила дурацкая мысль, что чудище вот-вот очнётся и раздерёт его в клочья. Хотя учитывая, сколько он повидал чертовщины, не такой уж и глупой она была. Он прислушался. В абсолютной тишине едва слышно что-то ритмично пульсировало. Тук-тук… тук-тук… Мартин неверяще приложил ладонь к груди уродца и тряхнул головой. У того билось сердце! Несмотря на разможжённую выстрелами в кашу башку! Он вытащил из глазницы существа нож и вспорол прозрачную кожу. Грудная клетка раскрылась сама по себе словно цветок. Ощерилась рёбрами. Как венерина мухоловка, только наоборот. Внутри пульсировало сердце — на вид обычное, человеческое. Мартин перерезал артерии и мышечную ткань. Взял его как самую большую драгоценность. Поднялся на ноги…
Пока думал, как нести, сердце сократилось в последний раз и начало оседать прямо в руках, превращаясь в вонючую слизь, словно кто-то процесс разложения пошёл в ускоренном режиме. Мартин неверяще и зло мотнул головой. Нет, да не может быть! Он должен забрать это долбанное сердце! В ответ на его мысли останки протекли сквозь пальцы, но на ладони правой руки он увидел крохотный камушек размером с ноготь. Ярко-алый, словно с россыпью золота внутри. Мартин осторожно взял его двумя пальцами. Стоило присмотреться, камень будто оживал — узор на поверхности менялся и пульсировал. Как настоящее крохотное сердце. Безымянное. Он глубоко вдохнул. Вытащил из нагрудного кармана куртки носовой платок и бережно обернул им камень. Спрятал поближе к своему сердцу — уставшему, израненному. Но ещё живому.
На обратном пути на поверхность никто не встретился. Только тихонько выл ветер. Мартин готов был поклясться, что пока бродил по каменным тоннелям, не слышал ни намёка на движение воздуха. А теперь он тихо звучал словно печальная песня в последнем пристанище и для людей, и для монстров. По-хорошему стоило бы куда-нибудь позвонить. Сказать, что здесь склад мертвецов. Погибших на стене наверняка искали. А хуже нет чувства, когда близкий пропал. Не умер. Не ушёл, хлопнув дверью. А исчез, наполнив душу мучительной неизвестностью.
Скрепя сердце, Мартин заключил сделку с совестью. Закончит свои дела — и сообщит. А пока лишнее внимание только помешает. Сразу завалят вопросами — зачем пошёл, как узнал, а может ты сам всех там развесил. Кто же поверит, что он пришёл за ещё одной частичкой, которая поможет вернуть его Дашуньку. Такое только скажи — и прямая дорога в дурку. Они же не поймут никогда.
От мысли о дочери на душе всегда становилось и теплее, и невыносимо больно. Надежда, что вела всё это время, не согревала. Она разъедала как кислота, била наотмашь и заставляла снова и снова верить в невозможное, продираться сквозь смерть, чтобы в конце концов её победить. Она разрушила всю прежнюю жизнь до основания, но разве нужна такая жизнь, где нет Дашуньки? Мартин помнил, как кто-то ему ляпнул, что они с женой ещё молодые. Потерять ребёнка — страшное горе, но незачем себя хоронить вместе с ним. Погорюют, переживут и заведут другого. После такого совета он почти сутки просидел в полиции.
Да и какой он теперь молодой? Мартин постарел. Не столько внешне, сколько душой. Ощущалось, за спиной не тридцать пять лет, а долгая жизнь. Как у отца или покойного деда. Впереди он видел одну-единственную цель и шёл к ней словно к свету маяка. А вот как выполнит, как вернёт свою девочку, так и останется среди темноты.
Мартин выбрался из тоннелей. С наслаждением вдохнул свежий воздух. В дождливую сырость наступающей осени примешивался другой запах — гнилостный. От одежды и волос. Он порадовался, что в последний момент решил ехать на машине. Так дольше, но спокойнее. Проще. Снял шкуру уставшего безумца, затолкал в пакет, чтобы не воняло. Надел другую, стал похожим на человека и поехал домой — в пустую квартиру на расстоянии почти суток пути. Дорога стала его настоящим домом. Вся его жизнь за последние месяцы состояла из дорог, как узорчатое полотно — из скоростных автострад и лесных грунтовок, едва заметных троп. А он мчался, шёл, продирался, не замечая ничего вокруг, куда бы они ни вели.
Короткая остановка в придорожном отеле, душ, несколько часов сна — и к дому Мартин подъехал почти человеком. Как бы он ни рвался сразу погнать дальше, понимал, что необходимо пару дней отдыха. Отоспаться, восстановиться. Он месяц искал эти чёртовы катакомбы, а они оказались почти под носом. Вещи Мартин оставил в машине — потом заберёт. Вроде час назад чувствовал, что готов мчаться дальше хоть прямо сейчас, а как добрался, так навалилась безмерная усталость. Забрал только рюкзак с оружием и побрёл к подъезду. На детской площадке напротив дома он увидел Гришку с младшим сыном. Сделал вид, что не заметил приятеля, но тот сначала махнул рукой, потом окликнул.
— Мар! Погоди!
Мартин нехотя остановился, глядя как тот идёт к нему. С Гришкой они знали друг друга лет тридцать, но смерть дочери и между ними создала пропасть. Давний приятель, похоже, не знал, как и о чём с ним говорить, а Мартин в принципе отгородился ото всех, кого знал. Он не завидовал и уж тем более не злился на тех, кто продолжал жить обычной жизнью. Всего лишь хотел, чтобы все они дружно отвалили от него с их осточертевшим сочувствием.
— Здорово, — поравнявшись с ним, Гришка протянул руку. — Что-то ты запропал. Юля твоя мне звонила. А утром заезжала сюда. Сказала, что ты не отвечаешь на её звонки…
Он обернулся, глянул на сына.
— Я тебе тоже звонил. Всё нормально?
— Занят был, — холодно ответил Мартин.
Он видел пропущенные звонки от бывшей жены и Гришки. Ещё какие-то с незнакомых номеров, но не отвечал и тем более никому не перезванивал.
— Юля просила передать, чтобы ты ей позвонил, если тебя увижу, — приятель помедлил и добавил. — Мар, у тебя точно нормально всё?
— Лучше некуда, — ещё холоднее отозвался Мартин. — Дел очень много, так что извини.
Не дожидаясь ответа, он зашёл в подъезд. В который раз подумал, что надо съехать из дедовской “двушки”, куда перебрался после развода, и снова отложил эту мысль на как-нибудь потом. Как только Мартин перешагнул порог квартиры, в кармане едва ощутимо завибрировал телефон. Он вытащил его и посмотрел на дисплей. Юля. Видимо, Гришка ей отрапортовал, что нашлась пропажа. С бывшей женой у него было всё ожидаемо сложно настолько, как может быть у пары, пережившей смерть ребёнка. Утрата быстро превратила их в чужих людей. У них не нашлось правильных слов. Чем дольше они жили вместе, тем сильнее терзали друг друга. В конце концов лучшим решением стал развод. Разумом Мартин понимал, что несмотря на горе, нужно жить дальше. Да, он застрял в уничтожающем его состоянии утраты, но Юля могла и должна была двигаться вперёд. Разумом понимал, а сердцем принять не смог. И когда увидел, что в комнате Дашуньки не осталось ни намёка, что здесь когда-то жила их дочь, взбесился и обозлился на бывшую жену. Глупо, не по-взрослому, но Мартин ничего не мог с собой поделать. Такое же иррациональное чувство, как некое чувство вины Гришки. Ничем полиция, где работал приятель, не помогла.
На звонок он всё-таки ответил. Раз уж Гришка сдал, то Юля бы не поленилась приехать, продолжи он её игнорировать.
— Слушаю.
На той стороне соединения прозвучал раздражённый голос бывшей жены.
— Да неужели ты ответил! Мы же договаривались! Почему ты снова не приехал?
— О чём? — спросил Мартин.
В трубке повисла тишина. За несколько секунд напряжённого молчания он успел открыть холодильник — ожидаемо пустой. Нашлась одинокая бутылка тёмного пива.
— Ты серьёзно? — наконец, сказала Юля.
Судя по интонации, будь она рядом, прибила бы на месте. Мартин попытался припомнить, о чём они договаривались и не смог.
— Ты должен был вчера подъехать в МФЦ.
Вот теперь он вспомнил. Мартин криво улыбнулся и скрутил крышку. Точно. Юля который месяц пыталась выкупить его долю квартиры, чтобы продать и переехать, а он действовал как в поговорке — ни себе, ни людям.
— Мог бы предупредить, если передумал, чтобы мы тебя не ждали.
Мы. Ну, он, конечно, уже слышал, что Юля кого-то нашла, но до недавнего времени она не говорила об этом напрямую.
— Юль, а я обещал? — устало спросил он. — Насколько я помню, ты позвонила и сказала мне быть, даже не особо спрашивая, хочу я продавать тебе свою часть или нет.
— А как мне ещё с тобой говорить? Как?! Если ты не хочешь пощадить себя, то прекрати хотя бы меня мучить…
На несколько мгновений Мартин услышал ту самую Юлю, свою Уставшую, сильную и хрупкую одновременно. Он отогнал опасную мысль, что они всё исправят. Может, на самом деле смогут — но не вместе.
— Я не хочу, чтобы ты продавала нашу квартиру.
— Мартин… Мы же говорили об этом много раз.
— Дай мне месяц. Продам свою “двушку”, отдам тебе деньги и езжай, куда хочешь.
— Месяц. Если снова пропадёшь, богом клянусь, я продам свою часть каким-нибудь цыганам, а дальше разбирайся как хочешь.
Юля сбросила звонок. Мартин небрежно кинул телефон на стол. Отпил из бутылки. Месяц — это он с запасом назвал. Всё раньше должно закончиться. Ему ещё в последний забытый всеми уголок съездить и всё. Что будет после, Мартин не думал. Сознание словно включало режим самосохранения. Пока и так хватало того, что резало душу.
Обычно дома возвращались мучительные сны. В поездках он выматывался и вырубался мертвецким сном. А в удобной постели подбирались кошмары — один и тот же, повторяющийся на протяжении года. Мартин снова и снова безуспешно искал дочь и всегда опаздывал. Находил её мёртвую, она умирала у него на руках, или он метался по заброшкам а из ниоткуда его звал детский голос “Папа! Папа! Помоги!”
Это ночью вместо повторяющейся череды кошмаров приснился покойный дед. Он строго смотрел на внука и неодобрительно качал головой.
“Куда ты всё рвёшься? Нам здесь и без тебя неплохо. Непутёвый ты, Мартынка, ох непутёвый”.
Деду не нравилось настоящее имя внука. Ворчал, что назвали не по-нашенски. Он таких Мартинов, Фрицев и Гансов стрелял, как в сорок втором на фронт ушёл. А тут на тебе — родную кровинку обозвали. Пока дед ворчал, Мартин разглядывал всё вокруг, оставшееся таким же, как в детстве. Облупившаяся лавочка рядом с деревенской избой. По обе сторону грунтовой дороги грелись на солнышке другие домишки, а вдалеке виднелось огромное поле поспевающих колосьев. Раньше оно казалось бескрайним словно океан. Мартин мог бы поклясться, что помнит их запах. И ещё как пахнет разогретая жарким летним днём поржавевшая крыша гаража, и как хочется чихать, если слишком близко сунуть нос в ярко-синие цветы в палисаднике.
Пока он глазел по сторонам из-за дома выскочила Дашунька, живая и невредимая. Завидев его, радостно бросилась к нему.
“Папа!”
Мартин обомлел. Неверяще протянул руки, ожидая подвоха. Может, она сейчас исчезнет прямо на глазах, или вообще всё рассыпется. Но ничего не произошло. Дочь подбежала, и он крепко её обнял. Сердце переполняли и радость, и тоска, и невыносимая горечь. Отчаянно хотелось поверить, что это не сон, а некая сила исправила чудовищную ошибку и вытерла часть событий прошлого. Поверить и остаться здесь навсегда. Мартин со слезами на глазах прижимал к себе дочь, дрожащим голосом повторяя её имя, а она удивлённо спрашивала:
“Пап, ты чего плачешь? Не плачь, всё хорошо”.
Краем взгляда Мартин увидел, как дед понимающе кивнул… и проснулся. Один. В пустой квартире. В мире, где его дочь почти год была мертва. Несколько минут он бездумно смотрел в потолок. Казалось, если пошевелится, сердце разорвётся. Поэтому лежал, мелко дыша, чтобы не расплескать боль, а к вискам стекали горячие дорожки горьких слёз.
В последнюю поездку Мартин собрался через несколько дней. Это место было единственным, о котором он знал с самого начала, но человек, рассказавший ему про ритуал, настойчиво повторял, что к ведунье нужно ехать в последнюю очередь — только когда соберёт всё остальное. А она укажет путь к чаше скорби. За полтора дня дороги Мартин добрался до нужной деревни. Уже не удивился, в какую глухомань снова занесло. В таких местах он уже чувствовал себя как дома. Он дошёл до избы и замер возле низкого заборчика. Ненадолго задумался, а как будут звучать его слова. Пришёл какой-то незнакомый человек и сходу затирает чёрти знает про что. Пока он думал, из сарая возле дома вышла пожилая женщина в платке и старом ватнике. Дед в таком ходил. Лет двадцать назад.
— Здравствуйте! — окликнул Мартин. — Мне сказали, что к вам можно обратиться…
Женщина подошла к заборчику и пристально оглядела его с головы до ног.
— Смотря за чем.
Мысль, что о нём подумают что-то не то, просуществовала всего лишь несколько секунд. Да какая разница? Разве ему привыкать?
— За чашей скорби, — коротко ответил он, глядя в глаза. — Сказали, что вы укажете, куда идти.
На лице местной промелькнуло понимание. Она кивнула.
— Жди здесь.
Женщина скрылась в доме. Глядя ей вслед, Мартин ожидал чего угодно. Даже что сейчас выйдет её муж и пальнёт в него из охотничьего ружья, и получит он тогда свою чашу скорби на кладбище. К счастью, долго гадать не пришлось. Местная вернулась через пару минут и протянула ему крохотной клубочек красных шерстяных ниток.
— Вернись на дорогу, как ехал. А где сюда, к нам повернул, поезжай прямо. Проедешь две деревни, пока не увидишь указатель “Опалево”. Там озеро потом будет. Дальше не проедешь. Иди пешком, часа полтора. Ты молодой, побыстрее дойдёшь. Как увидишь покинутые дома….
— Погодите, — перебил её Мартин. — А можно поточнее? В какую сторону от озера? Может, карта есть?
— Ты клубочек мой в руке держи. Он доведёт так, что не заблудишься. Тем более, ты сам уже всё решил. А как дома увидишь, начинай наматывать ниточку на запястье. Тогда и на месте окажешься. Не тревожься. Только в той последней деревне перед озером осторожнее. Люди там много стало дурных, — она вдруг огляделась по сторонам и улыбнулась. — День ты хороший выбрал.
С этими словами местная развернулась и ушла в дом, словно к ней пришёл не незнакомец за какой-то чашей скорби, а сосед попросить пару яиц или банку солений. Мартин ещё несколько долгих секунд стоял как вкопанный. Странно как-то получалось. Он привык выбивать всё потом и кровью, а здесь его и поняли, и место назвали. Поневоле чудился подвох, но выбора, как обычно, не было.
Единственное, с кем легко согласился — это что день действительно был хороший. Холодный, но солнечный. В такие осенние дни всегда казалось, что все краски особенно ярче.
Дальнейший путь оказался таким же, как сказала местная. Сначала две деревни, потом указатель “Опалево”. Озеро, где Мартин оставил машину. И долгий путь через лес, пока сквозь заросли не проступила вырубка с остовами старых домов.
На первый взгляд он оказался в очередной заброшенной деревне в русской глубинке, где в лучшем случае всё давно растащили, а в худшем — в любой момент могла появиться какая-нибудь неведомая хренотень. Мартин надеялся на второе. За этим и приехал — за самым последним чудом. Он обмотал вокруг запястья и медленно пошёл к покосившимся домам, наматывая заговорённую красную нить.
С каждым витком обстановка неуловимо менялась. Высокая нетронутая трава стала примятой. Дома словно набрались сил и выпрямились. В окнах зажглись огоньки. Чем дальше шёл Мартин, тем гуще становились сумерки. Из холодного октябрьского дня он шагнул прямиком в летний вечер. Полумрак вокруг ожил голосами. Скрипнул высокий колодец-журавль. Рядом с ним у деревянных вёдер склонилась молодая девушка удивительной красоты. Босая, в лёгком платье. Она ловко подцепила коромыслом полные воды ведра и выпрямилась. Мартин ещё раз обернул нить вокруг запястья, и красавица пропала. Сумерки сгустились до ночи. Повсюду горели воткнутые в землю факелы, а в освещённом ими круге танцевали молодые девушки и парни. Без музыки, но на удивление складно, как будто она звучала сразу в их головах. Мартин почти физически чувствовал исходящее от них беззаботное веселье. Сам невольно улыбнулся. Ему словно передавалось чужое настроение. Он подошёл поближе. На душе разливалось непривычное спокойствие. Будь он помоложе лет на десять, сам бы закружился вместе с ними. Впервые за последние месяцы Мартин тянулся к чужой радости, а не норовил отгородиться ото всех наедине со своей скорбью. Хотел снова почувствовать вкус жизни, а не доживать, шагая рука об руку с болью и местью.
— Здравствуй, видящий, — прозвучал глубокий женский голос.
Мартин повернул голову и опешил. Рядом стояла женщина лет тридцати с небольшим. В простом белом платье. Девушка возле колодца ни шла ни в какое сравнение с её величественной красотой. Она напомнила строгий лик с икон, стоявших в доме деда. Только вместо кротости в глазах горел непокорный и дикий огонь.
— Их счастье притягивает, не правда ли? — спросила она, с интересом посматривая на своего гостя.
Шагнула ближе и дотронулась пальцами до его щеки. Жест вышел слегка властным, требовательным, но у Мартина не возникло мысли сопротивляться. Он лишь задумался над её словами. Ведь и правда — тянуло забыться. Прикрыть свои раны радостью и больше про них не вспоминать. Не возвращаться домой, где никто не ждал. Не терзать каждый день душу одними и теми же сожалениями.
— Хочешь остаться здесь?
Её голос звучал ровно. Она не уговаривала. Не предлагала. Спрашивала, глядя в глаза, а Мартину казалось, что смотрит она прямо в душу и видит его насквозь.
— Я не знаю… — ответил он. — Я бы хотел.
Отчего-то эта женщина ощущалась так, что ей можно доверить самое сокровенное и наболевшее, не боясь осуждения. От этого чувства снова защемило сердце, но не привычной тоской, а раскаянием, надеждой. Слова сами собой полились горьким потоком.
— Хотел, но не могу… Мне нужно закончить одно дело.
Женщина улыбнулась. В глазах цвета штормового неба промелькнуло понимание.
— Ты хочешь бросить вызов смерти, — утвердительно произнесла она. — Отобрать, что ей принадлежит.
Мартин покачал головой. Отвёл взгляд и посмотрел на танцующих. На мгновение почудилось, что они застыли на месте, и их покой был не счастливым, как ему показалось, а мёртвым. Почувствовав прикосновение к своей руки, он снова посмотрел на женщину.
— Ты видишь больше, — с тонкой улыбкой сказала она. — Другой бы не увидел их настоящих. Ни с оберегом, ни без него.
Она размотала алую нить с его запястья. На короткое мгновение показалось, что сквозь черноту ночи пробился луч дневного солнца. Повеяло октябрьским холодом. А потом всё вернулось почти как прежде — дома, родом словно из начала прошлого столетия, горящие факелы. Фигуры людей — застывшие и покрытые инеем. Мартин неверяще нахмурился. Он только что видел, как все танцевали и веселились. Но они ли? Присмотревшись, он заметил, что люди изменились. Мартин разглядел женщину лет пятидесяти с посеребрёнными морозом волосами, совсем пожилого старика, прижимающего руки к груди. Были и дети. Рядом со стариком молодая женщина вела за руку сына. На лице парнишки застыло любопытство, а в глазах его матери — скорбь.
— Кто они? — спросил он и обернулся.
Вместо ответа она взяла его за руку как ребенка и повела к замороженным телам.
— Старик, чьё время почти пришло. Женщина, окружённая одной лишь болью. Мать, решившая подарить покой неизлечимо больному дитя. Важнее иное — они все пришли сюда за забвением. Но не ты… Ты не знал, куда шёл, и надеялся на другое.
Мартин вздрогнул. Выпустил чужую руку и машинально шагнул назад, словно это могло уберечь его. Теперь он уже не сомневался, кто перед ним. Эта мысль отчётливо проступила в сознании. Он беззвучно произнёс её имя, и Мара одобрительно улыбнулась в ответ. Внутри вспыхнул страх. Не осталось сомнений, что перед ним стоит сама повелительница смерти, но боялся Мартин не умереть, а не исполнить обещание. Он упрямо покачал головой.
— Я думал, что здесь найду последнюю часть ритуала.
Сказал и сразу же почувствовал себя идиотом. Только дурак мог спорить со смертью. Мара рассмеялась, искренне и без зла.
— Нет такого ритуала. Тот, кто тебе о нём рассказал, уже погиб за свою ложь и алчность, потому что продал несуществующий рецепт от смерти.
По спине пробежал холодок. Мартин неверяще смотрел на Мару. Нет, быть такого не может!
— Но я же нашёл всё, о чём он говорил… — пробормотал он. — Горицвет, пепел со дна огненной реки…
— В мире много чудес, и тебе рассказали лишь о малой их части, — мягко ответила Мара. — Неувядающий горицвет найти несложно. Он дал надежду, что ты сможешь отобрать человека у смерти. Поверить, что есть и всё остальное…
— Но ведь так и было! — порывисто возразил Мартин. — Я нашёл горицвет… Забрал пепел…
— Прах мёртвых ничем не поможет в воскрешении. Тот, кто отправил тебя, продал надежду и крупицы своих знаний. Если бы ты не оказался прозорливее других людей, никогда не нашёл берег Смородины-реки.
Недолгая злость сменилась опустошением. Здравый смысл говорил, что Мара права, но всё внутри сопротивлялось горькой истине.
— А та ведунья? Она же отправила именно сюда. Даже если тот человек обманул, не он послал меня в эту деревню, он лишь сказал про ведунью…
Мара едва заметно улыбнулась. и Мартин ощутил всю бесполезность своих слов.
— Ведунья — моя жрица. Ты пришёл к ней просить помощи, и она отправила ко мне, как и всех остальных, кто искал забвения. Она дала тебе нить, чтобы ты увидел счастливый покой тех, кто уже пришёл сюда, и остался среди них. Без боли и страха. Здесь нет последнего фрагмента для ритуала, который ты жаждешь провести, как и нет самого ритуала.
Мартин стоял оглушенный перед богиней смерти, бессильно сжав руки в кулаки. Значит, он всё-таки подвёл свою девочку… И тогда, и сейчас.
— Если ты… сама смерть… я могу увидеть дочь? Хотя бы издалека.
— Нет, — покачала головой Мара и, чуть помедлив, продолжила. — За рекой, чьи воды ты видел, есть два источника. Один с живой водой, другой с мёртвой. От мёртвой затянутся любые раны, а живая воскресит, кого ты хочешь.
Она взяла его за руку и вложила в ладонь две льдинки.
— Вижу, что согласишься на что угодно, лишь бы сдержать данное мёртвому слово. Не пожалеешь ни чужой, ни своей жизни. Ступай, видящий. Сделай, что должно. Когда придёт время, я призову тебя, и ты придёшь без сомнений в сердце.
Мартин изумлённо смотрел на богиню. Казалось, это всего лишь злой морок. И нет никакой Мары и воды из Нави. Он с растерянностью посмотрел на ладонь, где поблёскивали кристаллы. Вытащил из кармана носовой платок, обернул их и убрал во внутренний карман куртки.
— Я… — голос у него дрогнул. — Я вернусь, как только позовёшь.
— Я знаю, — улыбнулась ему смерть. — А пока — ступай и не тревожься. Сегодня твоё время не настало.
Усилием воли Мартин заставил себя отвернуться и пойти обратно, прижимая ладони к груди — как тот старик среди мёртвых людей. Мысли словно застыли. С каждым шагом вокруг становилось всё светлело. Колдовской вечер таял под лучами холодного октябрьского солнца.
Когда Мартин обернулся, увидел только разрушенную и заросшую деревню. Не было ни Мары, ни нашедших последний приют мёртвых людей. Он прерывисто вздохнул и побрёл дальше. В голове по-прежнему царила удивительная пустота. Мысли зашевелились, когда сквозь деревья проступил оставленный внедорожник и две фигуры рядом.
Возле “Патриота” тёрлись двое парней лет двадцати с небольшим. Завидев хозяина машины, один быстро огляделся по сторонам. Второй сунул руку в карман. Мартин сбавил шаг. Проблем он не хотел, но те, верные своей традиции, приходили сами.
— Чего надо?
— Машина у тебя хорошая. Подошли вот посмотреть, — недобро ухмыльнулся тот, кто оглядывался.
Мартин хмыкнул. Посмотреть они подошли… На побитый жизнью “уазик”, в последний раз заезжавший на мойку месяца три назад.
— Насмотрелись? Ну а теперь валите отсюда.
— А что ты, дядь, такой грубый? Мы к тебе со всей душой, а ты хамишь. Нехорошо.
Второй шагнул вперёд, вынимая из из кармана руку с ножом. Беззвучно вылетело лезвие. Первый по-птичьи склонил голову к плечу и вытащил из-за пояса “ствол”. Глядя на них, Мартин не мог не согласиться, что да, нехорошо. Очень даже. С одной стороны, можно было включить испуганного дядечку, выложить им деньги и надеяться на лучшее. С другой, внутренний голос мрачно говорил, что никакого лучшего для него не завозили. И сдохнет в двух шагах цели, ради которой жил.
— Ничего себе, вы серьёзные ребята… — медленно протянул Мартин. — Спокойно, все свои, договоримся. Вы чего, денег хотите?
Развёл руки в стороны, показывая, что безоружен. Огромных усилий стоило сохранить самообладание. Растеряется — станет трупом или калекой. А ему сейчас ни то, ни другое никак нельзя. Это потом пусть хоть на части разбирают. Он осторожно пошёл навстречу ублюдкам. Изобразил нервную улыбку.
— Мужики, ну чего вы? Давайте договоримся… Денег надо? Я отдам… Вы только это… Спокойно, лады?
Наперекор словам сердце бешено билось. Шансов уйти живым было мало. Здоровым — и того меньше.
— За базаром надо следить. А щас чё такой послушный стал, а? Зассал? — парень в воздухе угрожающе ткнул в него пистолетом.
Этим Мартин и воспользовался. Резко ударил по руке с оружием, выбивая “ствол”. Левой рукой тут же пробил в челюсть. Отпихнул ногой в придорожную траву выпавший пистолет. Парень покачнулся и осел на землю. Его подельник на мгновение замешкался, потом неумело махнул перед собой ножом. Мартин про себя выругался. Такой боец ещё хуже того, кто знает как обращаться с холодным оружием. Не угадаешь, что выкинет в следующую секунду.
— Ты чё попутал, мразь? Жить надоело? — другой парень ещё раз махнул перед собой ножом.
На своего напарника он даже не взглянул. Такие люди как крысы. Чуть прищучит — разбегаются по одиночке. Права на ошибку не было. Мартин увернулся от очередного замаха. Сразу же саданул противника по колену. Тот согнулся от боли. Мартин снова воспользовался заминкой, ударил его в голову и выкрутил руку. Этот парень оказался покрепче. Нож выронил, но на ногах ещё держался. Мартин вырубил его локтем в шею, и нападавший свалился на землю. В то же мгновение затылок нехорошо тронуло холодком. Предчувствие запоздало тоже на секунду. Боковым зрением Мартин увидел, что первый парень оклемался, но увернуться от него не успел. Ублюдок схватил его за одежду.
Удача сегодня была на его стороне, словно за ним, присматривал его маленький ангел, чтобы непутёвый отец сумел завершить начатое. Ну или ему просто попались два лоха вместо серьёзных бойцов. Один хоть и оклемался, но пистолет в траве не нашёл. Мартин вырвался из захвата, ушёл от пары выпадов и ударил в грудь и висок. Этого хватило, чтобы отправить парня обратно полежать. Самое время валить, пока другой не начал подавать признаки жизни, а то заколебётся их укладывать на землю по очереди.
Мартин поправил съехавшую с плеча куртку и застыл на месте, увидев выбившийся из-под одежды кулон. Раскрытый. Он лихорадочно пошарил по складкам курки, глянул на землю, но разве найдёшь… Краем взгляда увидел, что зашевелился один из нападавших. Правильнее было бы уйти и не рисковать. Какая бы глушь здесь ни была, всегда оставался риск, что нагрянет непрошеный свидетель. Да и у этих двоих могли быть подельники. Здравый смысл затоптала животная ярость. Она заставила метнуться к зарослям и подобрать пистолет. Мартин проверил магазин, передёрнул затвор и направил оружие на очнувшегося парня. Сквозь глухую злость пробилась мысль, что одно дело стрелять по чудищам, другое — в себе подобных. Такого опыта у него ещё не было. Все, кому доводилось воевать, говорили, что первый выстрел самый сложный. Он не собирался их убивать, но всё равно руки дрожали, а сердце учащенно билось. И где-то на задворках сознания зудела мысль, что никто не будет искать этих выродков, никто их не хватится. А они должны ответить за то, что чуть лишили его девочку вернуться домой, случись что с ним.
— Сейчас будешь в Золушку играть, — сквозь зубы процедил Мартин.
— Ты чё… — выдавил парень.
— Хер через плечо! Где твой приятель на меня накинулся? Здесь? Вот давай греби руками и ищи зуб.
— Чего?. Ты ёба дал? Какой нахер зуб?
— Который выпал из моего кулона. Молочный зуб моей дочери. Твой обмудок-приятель сейчас очнётся и тебе поможет.
— Да пошёл ты нахер! Псих долбанный…
— Думаешь, шучу?
Мартин отвёл пистолет чуть в сторону и выстрелил. Парень вздрогнул и уставился на него испуганным взглядом.
— Ты чё? Фляга засвистела?
— А у тебя нет, когда ножом размахивал? Ищи, я сказал.
Злость внутри раскручивалась как маховик — всё сильнее и сильнее. Поднималось всё накопившееся, невысказанное. С монстрами было проще. Или ты их, или они тебя. Да и сложно с ним что-то спрашивать. Они же как звери. Не будешь же в лесу волку или кабану предъявлять за то, что собрался тебя подрать. А вот таким мразям, как эти двое, можно объяснить, что они сделали не так. Называть их людьми язык не поворачивался. Из-за таких потом кто-то не вернётся домой или станет инвалидом. Соблазнительно заскреблась мысль. Всего два патрона, и мир будет немного чище. Справедливее. Видимо, что-то всё-таки просочилось из сознания и отразилось на лице. Парень бросил на него быстрый взгляд и принялся наугад швыряться в земле.
— Ищу я, ищу… — пробормотал он.
Рядом с ним застонал подельник. Вставать не пытался. Только перевалился на бок, закашлялся, и его стошнило. Видимо, получил хороший сотряс. Мартин бегло на него глянул. Ну, он их не щадил. Сами напросились. Жаль, что копать только один сможет… И стоило этой мысли оформиться, как в голове словно щёлкнуло. Пусть перед ним нелюди, но сам он не должен в такого же превращаться. Чем он тогда будет лучше их? Или даже того, кто Дашуньку…
В голове просветлело словно окатили ледяной воды. Внутри тоже стало холодно. Неприятно — от самого себя.
— Вставай, — через силу скомандовал Мартин.
Парень непонимающего на него посмотрел. На его лице промелькнул страх. Он старательнее зашарил по земле.
— Да я же ищу… Ищу, бля! Вот, видишь…
— Вставай, говорю. Отошёл к своему приятелю, и чтобы не дёргались оба.
— Слушай, да мы…
— Рот закрой и иди!
Храбрости у бандюка поубавилось. Боялся, что его пристрелят. Он нехотя поднялся на ноги и отошёл к своему приятелю. Мартин в последний раз глянул на землю. Безнадёжная затея. Разве такую кроху найдёшь? Сразу затоптали. Жаль, конечно. Он уже привык, что кулон целый год на шее болтался. Нелепый, девчачий. В форме сердечка. Ему дочь подарила, когда у неё первый зуб выпал. Взяла свой кулончик, вложила в него драгоценность и пришла меняться на подарок. Жена ей тогда наобещала, что за каждый выпавший молочный зуб папа будет что-то дарить. Чтобы она так не боялась. Так и менялись. Остальные он выбросил, а самый первый сохранил.
Мартин медленно отошёл к машине. По пути подобрал нож, держа на прицеле неудачливых грабителей. Сел в “уазик”, завёл двигатель и сразу тронулся с места.
К тому времени, как выбрался обратно на трассу, отходняк от стычки уже прошёл. Он ненадолго остановился на обочине, чтобы выбросить пистолет в мелькнувшем сбоку болотце, и снова погнал дальше. В голове стало удивительно тихо. Там звучала только одна мысль — вот и всё, осталось самое страшное. По ощущениям — как к обрыву подойти и прыгнуть с закрытыми глазами.
Дома Мартин напился. Вливал холодную водку, пока не замутило. Всё равно будет тяжело и больно, словно ему наживую вырезают сердце, как тому чудовищу в катакомбах, но он пытался погасить хотя часть горечи, из которой весь состоял.
На кладбище он поехал ночью. В голове заезженной пластинкой крутился тот самый проклятый день, когда Дашунька не вернулась домой. Утром он отвозил её, а возвращалась она сама. Тогда было всё так же — он забросил её в школу, а днём позвонила жена и спросила, где дочь. Телефон не отвечал, никто ничего не видел. Мартин сразу почуял, что случилось что-то плохое. До последнего отказывался верить, но чуял. Поднял на уши полицию, волонтёров, сам метался по всему городу в поисках. Дни шли. Дашуньку искали, но не находили. Звонили гнавшиеся за вознаграждением “очевидцы”, экстрасены и прочая шваль. Полиция отрабатывала все версии. Гришка сутки напролёт сидел на работе. Юля с каждым днём всё сильнее превращалась в бледную тень.
Морально Мартин готовился к тому, что больше никогда не увидит дочь живой. От этой мысли ему хотелось выть и крушить всё подряд. Сорвался он, когда посреди ночи пришёл Гришка с помертвевшим лицом. Уже тогда Мартин понял, что услышит что-то страшное. Только не предполагал, насколько. Гришка рассказал, что вышли на серийника. Взяли его, и тот признался. Мартин плохо запомнил, что произошло дальше. Вроде бы рвался в полицию, чтобы своими руками уничтожить ублюдка. Рыдал как ребёнок. Утешал жену. Снова рвался убить мразь, разрушившую их жизнь. Хорошо он помнил только одно — как сердце раздирала горькая истина, что Дашуньки больше нет.
К кладбищу Мартин подъехал окольными путями. Загодя разведал, как подобраться к самой могиле. Ночью на погосте темнота хоть глаз коли — словно действительно медленно брёл в мире мёртвых. Только вместо лодки старый потрёпанный “уазик”, а за Харона — до безумия уставший и отчаявшийся отец. Мартин оставил машину возле могилы. Вытащил из багажника лопаты и подошёл к деревянному кресту. Никто так и не поставил памятник. Это правильно, о таких людях не нужно помнить. Будь его воля, он не стал бы такого хоронить. Мартин задержал взгляд на табличке.
Облизин Павел Витальевич.
Чудовище, забравшее жизнь его дочери и других детей. Чудовище, признавшееся в преступлениях, но так и не сказавшее, где тела его жертв.
Поправил шарф на лице, Мартин ударил лопатой по земле. Он бил промёрзшую землю с таким остервенением, словно это она была его злейшим врагом. С лютой ненавистью уронил крест. Копал как безумный, пока, наконец, не показалась грязная грышка гроба. Мартин плотнее завязал шарф вокруг лица, отбросил лопату и взялся за гвоздодёр. Крыша поддалась легко. Дрожащими руками он откинул её в сторону, и в лицо ударил смрад разложения. В гробу догнивал убийца. О нём знали. Кто-то, может, его помнил, до сих пор не веря, как же так получилось. Никто из родных ублюдка уже не смогли бы задать этот вопрос, но могли хотя бы прийти на могилу. В отличие от Мартина и всех тех родителей, чьи дети лежали где-то в земле, покинутые и навсегда потерянные.
Мартин судорожно вздохнул. Наклонился над трупом. В висках звенело от напряжения, и билась мысль — лишь бы никто не пришёл. Лишь бы никто не заметил и не помешал. Все собранные им частицы несуществующего ритуала он оставил дома. Столько раз мысленно проговаривал последовательность: вложить в руки неувядающий горицвет, на груди оставить красный безымянное сердце, высыпать пепел с дна реки, разделяющей два мира и плеснуть воды из чаши скорби, которого не существовало. Мартин вытащил из нагрудного кармана две льдинки. Одну, холодную, но не тающую, взял в левую руку. Другую, тёплую — в правую. Мартин сомкнул руки… Сквозь пальцы просочилась вода — сначала ледяная, как роса ранним утром, а потом горячая словно мелкое озерцо в жаркий день… Через мгновение вместо безглазого сгнившего лица Мартин увидел другое — знакомое и ненавистное. Павел Витальевич Облизин вернулся в мир живых. Лежал в вонючем гробу и непонимающе смотрел по сторонам.
— С добрым утром, сука, — мёртвым голосом произнёс Мартин.
Выхватил из рюкзака пистолет и с силой ударил рукояткой по голове воскрешенца. Разумнее было бы поступить иначе — заставить его вылезти из могилы, но ненависть оказалась сильнее. Успеет он ещё с ним… поговорить. Мартин заставил себя слегка успокоиться, как бы ни хотелось растоптать рожу тяжёлым армейским берцем. Он перемотал ему руки и ноги стяжкой. Открыл рот и, придерживая язык, затолкал в рот свёрнутую тряпку. Потом подхватил бессознательного ублюдка под руки. Снова шибануло вонью от пропитавшейся слизью одежды. Замутило так, что комок подступил к горлу. Мартин на мгновение задержал дыхание — нет, блевать нельзя. Одной силой злости он забросил тело на край могилы. Выбрался сам. Поблизости, на его счастье, никого не было. Никто не услышал и не заметил его копошения в могиле.
Мартин оттащил тело в багажник “Патриота”. Бросил на заднее сиденье инструмент. Огляделся. Заглянул в яму, проверил, ничего ли выпало. Глупо, конечно, надеяться, что не оставил никаких следов. Он постарался, но как уж получилось. Да и неважно. Домой уже не поедет.
Побитый жизнью “уазик” медленно выехал с кладбища. В заранее приготовленное место Мартин ехал с холодным сердцем. Сам удивился, с каким спокойствием проехал мимо попавшейся навстречу машины ДПС. Словно окончательно перешагнул грань, за которой переродился в кого-то другого. В того, что способен долго выбивать признание из себе подобного.
Старый гараж Мартин купил после того, как раздобыл пепел из Нави. То ещё приключение было. Но после него он поверил, что и ритуал возможен, и что сам он со всем справится, а перед глазами ещё долго стоял образ полыхающей смрадной реки, древней как сам мир. Гаражи тянулись ровным рядочком вдоль узкого канала. Сначала была мысль найти что-то подальше, побезлюднее, но, поразмыслив, Мартин решил, что проще последовать простому правилу. Хочешь хорошо спрятать — спрячь у всех на виду. Да и бывший владелец ему говорил, что здесь мало народа. Постройки использовали как склады и погреба.
Свой гараж Мартин подготовил заранее. Проложил изнутри дешёвыми звукоизоляционными панелями, залил щели монтажной пеной. Денег ушло больше, чем на сам гараж, но так ощущалось спокойнее. Кто знает, сколько здесь придётся держать нелюдя живым.
Когда в свете фар показались знакомые тронутые ржавчиной двери, стало ещё спокойнее.Даже несмотря на то, что позади завозился очнувшийся Облизин. Мартин хотел надеяться, что ублюдку сейчас хоть немного страшно. Очнулся сначала в гнилом гробу, потом связанный по рукам и ногам. Мартин хотел, чтобы этой мрази было страшно — как и жертвам, которых он убивал. Как Дашуньке…
Он вышел из внедорожника. Открыл ворота, загнал внутрь “уазик”. Включил свет. Под потолком вспыхнула яркая лампочка спиралькой. Мартин посмотрел на лежащий возле противоположной стены ошейник на цепи. Будь его воля, он бы держал чудовище здесь сколько потребуется. Не побрезговал бы отрезать по шматку плоти, пока тот не раскололся и не рассказал, где спрятал тела. Если бы только была хотя бы малейшая уверенность, что это поможет… В полиции его допрашивали месяцами. Облизин с удовольствием рассказывал, что делал и как делал. Назвал всех своих жертв, но так и не признался, где тела. Гришка наотрез отказался раскрывать подробности, о которых Мартин и так догадывался… Лишь пообещал, что они сделают всё, чтобы вытащить информацию. Подселят к нему в тюрьме кого-нибудь… Но убийца снова их переиграл, когда тихонько повесился в камере.
Мартин оттащил тело к стене. Посадил убийцу на цепь, вытащил кляп. Его трясло. Да, он долго размышлял, что пытать психопата неэффективно и раздобыл средство, которое могло бы разговорить быстрее. Да, он мог бы прямо сейчас вколоть ему содержимое инъектора. Но вместо этого Мартин взял с верстака топорик, вернулся к убийце и рубанул по его пальцам на левой руке. От боли Облизин очнулся.
— Где она? — отрывисто спросил Мартин. — Говори, или продолжу.
Облизин поднёс к лицу окровавленную ладонь, улыбнулся и поднял на него мутный взгляд.
— А я же умер, — сипло произнёс он. — Сначала сидел, потом висел.
Из его рта вырвался неприятный смешок.
— Тебя я помню. Ты на суд приходил. А на похороны пришёл? Не-е-ет, по глазам вижу, что не пришёл.
Психопат поднял здоровую руку и погрозил ему пальцем.
— Где она? — разделяя слова увесистыми паузами, повторил Мартин.
— С ангелами! Спит в своей колыбельке. Её баюкают лисы, баюкают совы. Не тревожь её, она и так натерпелась.
Мартин почувствовал, как в горлу подступил ком. Он был готов услышать детали произошедшего от полиции, но не от человека, который всё это сделал. Завидев его замешательство, Облизин, сложил на груди руки, словно не замечая болезненной раны.
— Она тебя звала, — доверительно сообщил он. — До-о-олго. Я предлагал ей заменить папочку, но ей не понравилось…
С губ Мартина сорвался мучительный стон. Он рывком подскочил к убийце. Схватил его за грудки. Встряхнул.
— Даже не смей! — прошипел он. — Слышишь?!!
— Па-а-апа, па-а-апа…. — пискляво передразнил Облизин. — Папочка, помоги!
Перед глазами повисла алая пелена бешенства. Мартин схватил его за волосы и ударил головой об стену. Ударил бы снова и снова, пока вместо черепа не осталась каша из кости и извращённых мозгов, но нечеловеческим усилием воли заставил себя остановиться. Дрожащими руками нашарил инъектор во внутреннем кармане куртки, стряхнул колпачок и всадил Облизину в шею. На неслушающихся ногах отступил назад.
— Ты решил поиграть со мной в доктора? А твоя дочь не хотела играть. Она всё плакала и плакала. Хотя мне это не мешало…
Мартин удержался от порыва выйти на улицу и подождать пока препарат подействует. Ему обещали почти мгновенное действие, но даже за несколько секунд Облизин наговорил столько, что никогда не стереть из памяти. Но и оставлять его одного было нельзя. Мартин вроде бы всё предусмотрел, но меньше всего хотел, чтобы эта изворотливая мразь снова сбежала на тот свет.
Поэтому он стоял, слушал и ждал, пока подействует препарат. А когда речь психопата стала более осмысленной, слово за словом выбил из него признание, где тот закопал детей. Как бы ни хотелось Мартину его убить, он сдержался. Если вдруг… вдруг тот каким-то невероятным образом выродок сумел солгать, он вернётся и будет разделывать его до тех пор, пока тот не сознается. Но в глубине души Мартин надеялся, что больше никогда не увидит Облизина. Во всяком случае живым.
Он подошёл к убийце дочери. Затолкал ему в рот кляп. Наступил ему на руку и отрубил оставшиеся пальцы на левой руке. После препарата Облизин реагировал на боль как обычный человек. Бился и орал. Мартин даже ощутил злорадное удовлетворение. Было в этом что-то правильное. Особенно, когда он отрубил ему пальцы и на второй руке, выключил свет и закрыл гараж.
Сквозь ночь Мартин гнал как сумасшедший. Навигатор показывал всего полчаса. Облизин не особо скрывался. Выбрал местечко рядом с территорией давно закрытого конного клуба. Место убийства, старый гараж на отшибе, полиция отыскала. Там и вещи нашлись — и Дашуньки, и других девочек. Вот ведь судьба пошутила — убивал в гараже, теперь сам в нём и сдохнет. Долго и мучительно. Эта мысль отдавалась радостью — тусклой, едва заметной, как белёсая полоска рассвета на октябрьском небе.
Как только посветлело Мартин пошёл по маршруту, который ему выложил Облизин. Убийца не раз ходил этим путём —помнил его как верующий — “отче наш”. Мартин без труда отыскал и насечки на деревьях, и перевязанные на ветвях ниточки. Никому они ничего не сказали бы, даже будь здесь полиция. Их истинный смысл знал только тот, кто их сюда повесил.
Мартин остановился рядом с тонкой молодой берёзкой. Сердце пропустило удар, когда он заметил на стволе нитку с пуговкой с куртки дочери. По телу волной прошла холодная дрожь. Ему потребовалось несколько долгих минут, чтобы взять себя в руки и начать копать. Медленно и осторожно. Теперь он никуда не спешил. Как только убрал верхний слой редкого дёрна, принялся разгребать руками. Рыл до тех пор, пока не сквозь сырость земли не начал пробиваться запах разложения и не показался краешек синей куртки. Мартин поднялся на ноги. Отошёл в сторону на несколько шагов. Уткнулся лицом в сгиб руки и всхлипнул. Нашёл. Спустя год, но нашёл. Теперь он вернёт свою девочку домой. Туда, где давно лежат бабушка с дедушкой, и куда потом отправится он сам. Не будет больше ей одиноко. И остальным тоже. Мартин посмотрел на соседнее деревце — там покачивался девчачий браслетик на веточке. Налетевший порыв ветра ударил холодом. В шелесте листьев почудился знакомый голос.
— Спасибо тебе, Смерть, за помощь… — едва слышно прошептал Мартин и медленно подошёл обратно к могиле. — Ты присмотри за ней… там… Скажи ей всё, что я не успел.
Даже будь у него ещё один дар Мары, он не стал бы воскрешать дочь. Не заставил бы её жить с памятью о том, что пришлось пережить. Не заслужила Дашунька такой смерти, страшной и несправедливой, как и все, кто лежал рядом с ней. Мартин не осмелился бы нарушить её покой. Он хотел верить, что где-то за гранью ей, наконец, хорошо и спокойно, как во сне. Где-то там прозвучит её смех, который он не услышит, а она никогда не вспомнит о прошлом.
Мартин убирал землю с тела, а по лицу текли горячие, горькие слёзы.
Он сдержал слово — теперь он вернёт свою девочку домой.
КОНЕЦ
источник https://author.today/u/korvis/works