Одна в тайге

Часть 1
Аавтор : Александр Бор.
Оглушительный стрекот лопастей вертолета, казалось, проникал не просто в уши, а в самые кости. Оля вцепилась пальцами в жесткий край сиденья и прижалась лбом к холодному иллюминатору. Внизу, до самого горизонта, расстилалось бескрайнее и лохматое море тайги. Темно-зеленое, почти черное в складках распадков, оно дышало древней первобытной мощью. Серебряные нити рек вспарывали этот ковер, теряясь в гуще лиственниц и кедров.
Для Оли, вчерашней выпускницы геологического факультета, все это пока было похоже на ожившую картинку из учебника. Романтика, о которой она читала только в книгах, на поверку пахла керосином, тряслась и подавляла своей неукротимой мощью.
Ее новенькая городская куртка выглядела чужеродной рядом с огромным, видавшим виды рюкзаком, набитым под завязку и сиротливо притулившимся у ног.
«Вот она, твоя мечта, Ольга Андреевна», — усмехнулась она про себя, глядя на свое бледное отражение в иллюминаторе. Мечта о настоящем деле, о поиске редких ископаемых, о каменной летописи самой Земли.
А где-то там, внизу, среди этого безбрежного океана зеленого безмолвия, ее ждал полевой лагерь «Северный-3» и первое в ее жизни геологическое лето.
— Держись, геолог! — пророкотал над ухом голос пилота, перекрикивая рев машины. — Уже скоро. Видишь на горизонте туман у реки? Это и будет конец полета.
Оля напрягла зрение. И правда, далеко впереди на изгибе безымянной реки, тонкая, почти невидимая ниточка тумана тянулась над вековыми елями. Где-то там среди вечной тайги начиналась ее новая жизнь.
Сердце забилось чаще: от страха, восторга и острого, пьянящего предвкушения красоты и необъятности дикой природы Северного Урала.
Предвкушение длилось не дольше пары секунд, как вертолет неожиданно содрогнулся…
И это была не привычная вибрация, а жесткий рваный толчок, будто невидимый кулак великана ударил по машине сбоку и снизу. Привычный рокот двигателя тут же захлебнулся, сменился кашляющим и скрежещущим звуком, от которого ноющей болью заломило десны.
— Дерьмо! — выкрикнул пилот, и в его голосе уже не было ни капли былой уверенности.
Олю швырнуло в сторону, и она больно ударилась плечом о переборку. Мир за иллюминатором накренился под немыслимым углом. Зеленые макушки кедров и синее небо замелькали в бешеной карусели. Рядом сидевший второй геолог, грузный мужчина по имени Борис Петрович, которого она видела впервые в жизни, что-то кричал, но его голос потонул в визге рвущегося металла и отчаянном реве умирающего двигателя.
Последнее, что она запомнила — это стремительно несущаяся навстречу стена деревьев, треск веток и оглушительный всепоглощающий удар.
А потом — тьма.
Очнулась она от холода. Ледяные капли стекали по лицу.
Открыв глаза, Оля увидела низкое серое небо, проглядывающее сквозь разорванные раны в кронах деревьев.
Она лежала на спине, на мягком влажном мху в нескольких метрах от дымящихся обломков.
Ее вышвырнуло из салона, как тряпичную куклу.
Первой мыслью было — слишком странная тишина. Какая-то оглушительная и неестественная, которую лишь подчеркивал шелест дождя и редкое потрескивание догорающего вертолета.
Не было ни криков, ни стонов, ни стрекота лопастей.
Тело ломило, голова гудела тупым колоколом.
Оля села, морщась от боли в плече и боку. Осмотрела себя: куртка порвана, на джинсах кровь из длинной царапины на бедре, ладони сбиты в кровь. Но кости… кажется, были целы. Просто ушибы.
Чудо какое-то…
— Эй, мужчины! — хрипло позвала она, и голос прозвучал слабо и жалко. — Кто-нибудь есть?
Ответа не было.
Пошатываясь, она поднялась на ноги и, прихрамывая, подошла к искореженному остову вертолета.
Картина была страшной. Машина, развалившись на части, врезалась в толстые стволы лиственниц. Одна лопасть, изогнутая штопором, обвила собой вековой кедр.
В разбитой кабине откуда-то сверху безвольно свисал пилот. Его голова была окровавлена и неестественно запрокинута назад.
Оля едва не потеряла сознание от увиденного, но все же заставила себя заглянуть в салон.
Борис Петрович и второй пилот сидели в своих креслах, зажатые искорёженным металлом, в неестественных и жутко переломанных позах. Их глаза были открыты и пусты. Они не дышали.
Никто не дышал.
Осознание произошедшей катастрофы ухнуло по ней с силой сокрушительного удара.
Она одна — совершенно одна. Вдали от мира, посреди безмолвной, наполненной голодным зверьем тайги. А вместо теплого лагеря, костра и песен под гитару — дымящиеся обломки и мертвые попутчики.
Полевой сезон еще не начался, а для Оли он, казалось, уже закончился, сменившись чем-то другим: жутким и непонятным – жестоким выживанием.
Из горла вырвался не крик, а тихий, сдавленный стон, тут же поглощенный шумом ледяного дождя.
Дождь начинал усиливаться, превращаясь в морозный хлещущий ливень. Мокрая одежда липла к телу, вытягивая из нее последние крохи тепла. Оля обхватила себя руками, и ее начало бить крупной дрожью. Это был не только страх, но и холод. И именно он, этот безжалостный холод, вырвал ее из оцепенения.
«Замерзнешь, — прозвенел в голове, как будто чей-то чужой трезвый голос, похожий на голос ее научного руководителя, профессора Ковалева. — Замерзнешь, дура, и все закончится».
Именно этот голос и заставил ее действовать. Она не могла позволить себе умереть здесь от переохлаждения, как глупый птенец, выпавший из гнезда. Нужно было что-то делать. Прямо сейчас.
Первым делом — рюкзак. Огромный ярко-оранжевый рюкзак, который она видела у своих ног в вертолете. Где он?
Оля лихорадочно завертела головой. Вот он! Его отбросило метров на десять, и он застрял между двумя молодыми сосенками, ярким, вызывающим пятном на фоне серо-зеленой тайги.
Спотыкаясь о корни и скользя по мокрому мху, она добралась до него. Руки дрожали так, что она с трудом расстегнула защелки. Спальник в непромокаемом чехле, смена сухой одежды, нож в боковом кармане, зажигалка, маленький котелок, пакет с гречкой, карта района, компас, личный набор для выживания. Почти все на месте. Это была первая крошечная победа, которая придала ей сил.
Теперь — обломки. Преодолевая тошноту и страх, она заставила себя снова подойти к искореженному вертолету.
Нужно было игнорировать мертвые тела, запах керосина и гари. Она не Оля, перепуганная девочка, она — геолог в экспедиции. И это аварийный объект, который нужно обследовать на предмет полезных ресурсов.
Она действовала методично, как учил профессор Ковалев.
«Один шаг, Ольга, другой. Не думай о всей горе, смотри на отдельные камни под ногами».
Первым делом она нашла аварийный ящик. Его сорвало с креплений, и он валялся полураскрытый. Внутри: аптечка, сигнальные ракеты, несколько пакетов с высококалорийными галетами.
Она дрожащими руками обработала перекисью царапины на бедре и ладонях, заклеила пластырем. Затем она вытащила из-под обломка сиденья топор. Рукоятка была треснута, но лезвие — острое и целое. Еще одна победа.
Оставаться у обломков было опасно: топливо могло вспыхнуть в любой момент, да и запах крови привлекал хищников.
Оля оттащила свою добычу: рюкзак, ящик с припасами, топор и кусок брезента подальше от места крушения, под крону огромного раскидистого кедра. Его густые лапы хоть немного защищали от дождя.
С помощью топора, который казался неподъемным, она срубила несколько тонких стволов и жердей. Пальцы не слушались, мокрый топор выскальзывал из израненных рук, но она упрямо продолжала, закусив губу чуть не до крови.
Из жердей и брезента она соорудила нечто вроде односкатного навеса: кривого, убогого, но своего укрытия.
К тому времени, как начало смеркаться, дождь почти прекратился, оставив после себя промозглую сырость.
Оля забралась под свой навес, настелила веток и забралась в сухой спальник. Она не стала разводить костер: все вокруг было слишком мокрым, а сил добывать сушняк уже не оставалось.
Она лежала, вслушиваясь в звуки оживающей ночной тайги.
Где-то ухнула сова, хрустнула ветка под чьими-то осторожными лапами. Каждый шорох заставлял сердце сжиматься. Но она была в укрытии. У нее была еда, аптечка и топор. Она пережила смертельное падение с неба. Она пережила первый час ужаса.
Ольга Андреевна, геолог, не долетела до лагеря. Но ее первая настоящая экспедиция только что началась. И теперь ее маршрут пролегал не по карте полезных ископаемых, а по карте выживания.
Измотанный организм взял свое. Оля провалилась в тяжелую вязкую дрему, полную обрывков воспоминаний: рев двигателя, треск ломающихся деревьев, пустое лицо Бориса Петровича...
Такой сон не приносил отдыха, лишь мучил, тасуя жуткие образы катастрофы.
Она не знала, сколько прошло времени, когда ее выдернуло из забытья. Не было ни звука, ни прикосновения. Ее разбудила тишина.
Та самая мертвая, звенящая тишина, которая наступает перед чем-то смертельно опасным. Ночные звуки тайги: стрекот насекомых, шелест ветра в кронах, далекий плач какой-то птицы — все разом смолкло. Будто невидимый дирижер одним взмахом палочки заставил замереть весь лесной оркестр.
Оля застыла в своем спальнике, боясь даже дышать. Сердце, до этого бившееся ровно и устало, вдруг пустилось вскачь, гулко стуча о ребра. Она лежала, широко раскрыв глаза в непроглядной тьме под навесом, и слушала. Слушала тишину.
И тут она услышала.
В нескольких десятках метров от ее укрытия хрустнула ветка. Не тонкая веточка под лапой лисы или зайца, а толстый сук, сломавшийся под чем-то тяжелым. Хруст был отчетливым и убийственно реальным.
Оля сжалась в комок.
«Медведь, – первое, что пришло в голову. – Голодный шатун, разбуженный ревом вертолета и запахом гари».
Ее учили, что делать при встрече с медведем: не паниковать, шуметь. Но не сейчас, не в этой ситуации...
Она не могла издать ни звука – ледяные пальцы страха намертво славили горло.
Она ждала. Минуту, другую. Тишина.
Может, показалось? Может, просто упало дерево?
Нет. Снова хруст, на этот раз ближе. И к нему добавилось нечто новое: глубокий низкий выдох, почти стон, вырвавшийся из огромных легких.
Это не было похоже на дыхание медведя, которое она слышала в документальных фильмах. Этот звук был ниже, гортаннее. В нем сквозило что-то древнее и вполне осмысленное.
Существо не просто шло мимо. Оно двигалось по кругу, обходя ее лагерь. Медленно, почти не таясь. Шаг. Пауза. Снова тяжелый вдумчивый шаг.
Оля чувствовала, как ее волосы на затылке встают дыбом, шевелятся.
Это не было поведением зверя, ищущего падаль. Это было поведение охотника, изучающего свою жертву.
Ее рука нащупала холодную рукоять топора, лежащего рядом. Пальцы сжались на треснувшем дереве так, что хрустнули костяшки. Жалкая защита против того, что сейчас дышало во тьме, но это было единственное, что у нее есть.
И тут она почувствовала запах. Он просочился сквозь влажный аромат хвои и прелой листвы: тяжелый мускусный дух мокрой псины или козлятины, гниющего мха и чего-то еще… сырого, мясного. Он был настолько сильным, что к горлу подкатила тошнота.
Существо остановилось. Прямо за ее хлипким брезентовым навесом. Оля не видела его, но знала — знала всем своим существом, — что оно стоит там. Нечто огромное, темное, дышащее в нескольких шагах от ее хлипкого укрытия. Она могла почти физически ощутить его присутствие, его тяжесть, его пристальный взгляд, который, казалось, прожигал тонкую ткань брезента и спальника насквозь.
Время замерло. Секунды растянулись в вечность. Она ждала удара, ждала, что когтистая лапа разорвет ее убогое укрытие и ее саму.
Но удара не последовало. Раздался еще один глубокий гортанный выдох, и тяжелые шаги стали удаляться. Медленно, неспешно, с тем же чувством неоспоримого превосходства. Оно уходило.
Оля лежала не шевелясь еще долго, даже когда в лесу один за другим стали робко просыпаться ночные звуки.
Она не сомкнула глаз до самого рассвета, до тех пор, пока первые серые лучи не просочились сквозь ветви кедра. Только тогда она, дрожа всем телом, выползла из-под навеса, все еще сжимая топор.
Она обошла свой лагерь. И тут, на влажной земле, всего в паре метров от ее ночлега, она увидела след.
Он был огромен. Не медвежий, не лосиный. Слишком длинный, с отпечатками пяти широких пальцев и когтями, которые впились в землю глубже, чем мог бы оставить любой известный ей зверь.
Она была не просто одна. Она была в чужом доме. И хозяин этого дома уже знал о ее присутствии.
С первыми лучами солнца страх не ушел, он лишь сменил свою природу. Ночная парализующая паника уступила место холодной, звенящей на нервах ясности. То, что произошло ночью, не было кошмарным сном. Доказательство было выдавлено на влажной почве.
Оля стояла над следом, и ее научный рациональный разум отказывался принимать то, что видели глаза. В ее геологическом мировоззрении, где все имело свое объяснение, свою формулу и свой возраст, не было места для пятипалых следов размером с два ее ботинка.
Отпечаток был невероятно четким. Она видела широкую пятку, мощный свод стопы и пять пальцев, заканчивающихся не ногтями, а глубокими бороздами от когтей, которые вспороли землю, как садовые грабли.
Это не был след медведя – этот был больше и шире. И это не было следом ни одного известного ей животного. Но самое страшное, след был с человеческим расположением пальцев.
Дрожащими руками она достала из рюкзака полевой дневник и карандаш. Действуя на автомате, как ее учили на практике, она начала зарисовывать след. Она обмерила его единственным доступным инструментом — топором – делая метки на рукоятке. Почти целое топорище в длину. Она измерила глубину, по которой можно было судить о колоссальном весе существа.
Это был акт отчаянной попытки навести хоть какой-то порядок в рушащемся мире, упаковать необъяснимое в рамки научного наблюдения.
Но когда она закончила, зарисовка в блокноте показалась ей жалкой насмешкой – она пыталась каталогизировать монстра.
Мысль о том, что существо не напало, была еще страшнее, чем сам факт его присутствия.
Оно не просто случайно наткнулось на нее. Оно жило здесь давно, вероятно, всегда: обошло ее лагерь, принюхалось, постояло рядом, дыша ей почти в лицо, и… ушло. Почему?
Этот вопрос леденил кровь сильнее ночного холода.
Ее не сочли угрозой? Или, что еще хуже, ее оставили «на потом»? Она почувствовала себя не жертвой, а скорее... любопытной зверушкой, которую лесной монстр рассматривал, прежде чем решить, что с ней делать дальше.
Оставаться здесь было самоубийством: оно знало, где она – и оно вернется.
Оля развернула карту. Точка крушения. Вот она, на безымянном притоке реки Ледяной. А в двадцати пяти километрах на северо-восток по прямой — лагерь «Северный-3».
Двадцать пять километров. В городе это час езды на автобусе. Здесь, в тайге, без троп, через буреломы и болота, это три-четыре дня пути. Если повезет.
План созрел мгновенно, продиктованный инстинктом самосохранения. Двигаться. Только двигаться.
Она работала быстро и лихорадочно. Из обломков вертолета она вытащила все, что могло пригодиться: еще один брезент, моток тонкого троса, пустые фляги. Всю еду — свою гречку и аварийные галеты — она сложила в один мешок. Она не знала, сможет ли разводить костер – дым мог привлечь не только спасателей.
Собрав свой жизненно-важный скарб, она в последний раз оглянулась на место крушения — памятник ее погибшей мечте и погибшим людям. Потом ее взгляд упал на гигантский след у ее ночлега.
Хозяин тайги. Леший. Снежный человек. Названия из детских страшилок всплывали в голове, но теперь они не казались смешными. Они обрели плоть, вес и тяжелый мускусный запах.
Оля глубоко вздохнула, закинула рюкзак на плечи, крепче сжала в руке топор и шагнула в лес, прочь от открытого пространства.
Она уходила от места катастрофы, но каждый шаг глубже в зеленую сумрачную чащу ощущался, как погружение. Она входила во владения того, кто оставил этот след. И она чувствовала почти физически, что лес наблюдает за ней. Каждая сосна, каждый замшелый валун теперь казались глазами, которые провожали ее вглубь своего молчаливого древнего царства.