Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс предназначается для добычи угля и производства электроэнергии на базе уникальных, богатейших запасов близко расположенных к поверхности углей рядом с Транссибирской железнодорожной магистралью.
Добыча угля велась и раньше в этих районах, но развитие промышленности, возрастающие потребности в электроэнергии обусловили его дальнейшее развитие, тем более что геологи открыли и новые угольные месторождения.
В десятой пятилетке объем промышленного производства в Сибири предполагалось увеличить почти на 50%, в то время как по стране на 36%. И именно Сибирь обеспечивала основной прирост добычи нефти, газа, угля.
Растущие энергетические потребности страны побуждали форсировать и развитие Канско-Ачинского бассейна, крупнейшего по своим масштабам и технико-экономическим показателям. Формирование на нашей территории этого комплекса было главнейшей заботой краевых партийных, советских, организаций, где расположены эти угольные разрезы и Назарово, Ирша-Бородинский, Березовский разрез и другие. То есть такая работа велась по всему краю с активным участием районных комитетов партии, поселковых, районных советов, да и буквально всех хозяйственных подразделений, расположенных и связанных с объектами этого комплекса. В основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976 — 1980 годы было записано: развернуть работы по ускоренному созданию Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса. Такое же поручение и такая запись была сделана и в постановлении № 1119, которое предусматривало меры дальнейшего комплексного развития производительных сил Красноярского края. Это уже была программа нашей второй красноярской десятилетки.
Это крупнейший комплекс, и он требовал громаднейших усилий в привлечении огромного количества организаций к решению возникающих проблем. И вот пленум краевого комитета партии рассмотрел первоочередные меры, образовал координационный совет по проблемам Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса и утвердил меня председателем совета. В него вошли специалисты, связанные с этим комплексом. Вспоминаю расширенный пленум крайкома, проводился он в Доме политического просвещения, где было привлечено много хозяйственных руководителей и ученых. С докладами выступили П. С. Федирко — первый секретарь крайкома, Б. Ф. Братченко — министр угольной промышленности, Г. И. Марчук — председатель Сибирского отделения Академии наук СССР.
Этот пленум наметил основные направления реализации стратегической программы освоения Канско-Ачинского бассейна и развитие КАТЭКа на 10-ю пятилетку и на несколько десятилетий вперед.
Академик, председатель КЕПСа АН СССР Александр Васильевич Сидоренко после пленума, когда мы обменивались мнениями по итогам пленума крайкома, обращаясь ко мне, сказал:
«Ты знаешь, тебе даже трудно представить ту самую армаду, которой тебе придется руководить. Координационный совет по проблемам КАТЭКа. Знаешь, программа КАТЭКа — это стратегическая программа, страна придет сюда к углю, запасы угля кончаются в западной части, и страна придет к Красноярскому краю. Программа КАТЭКа — это далеко не БАМ, это значительно больше и грандиознее, так что командовать здесь придется не дивизиями, а более крупными силами, более грандиозными делами».
С такими же мыслями, с такими же соображениями подходили и Марчук и Братченко, да и другие товарищи, которые подводили итоги пленума, обменивались своими мнениями. От этих оценок дух не захватывало, мы понимали, что это дело серьезное, поэтому наши гости говорили, а мы знали, что они скоро уедут, а работать остается нам.
Возвращаясь из командировки из Кия-Шалтыря, где добывали нефелиновую руду для глиноземного комбината, я специально имел целью побывать на станции Дубинино, недалеко от Березовского угольного разреза, где предполагалось начать новый разрез крупнейшего плана, который должен был открыть новую историю развития Канско-Ачинского угольного бассейна.
Несколько десятилетий работают Ирша-Бородинский, Назаровский разрезы, они были крупнейшими, дали многие миллионы тонн угля для народного хозяйства. Уголь в этих районах обнаружили еще русские инженеры в период изысканий Транссибирской железнодорожной магистрали. Попытки наладить добычу угля так и оставались попытками вплоть до послевоенного времени. Когда въезжаете в Бородино, вас встречает большой лозунг «Уголь — это хлеб промышленности». Вот этот хлеб здесь и добывали в начале войны, военные годы и позже.
Мы остановились в нескольких километрах от станции Дубинино. Вокруг был мирный пейзаж: поле засеяно зерновыми, несколько березовых колков, и вроде бы такую мирную тишину никто не должен был трогать. Но именно здесь была последний раз посеяна пшеница, именно здесь должен быть открыт опытный участок разреза.
На глубине 18 метров от поверхности вскрыт пласт мощностью в 35 метров. Участок сам по себе невелик, опытный участок, но это было начало, начало угольного разреза, который со временем будет давать 55 миллионов тонн угля в год. Такого гиганта в стране пока не было. Да и сам разрез лишь звено в освоении богатств уникального Канско-Ачинского бассейна, как журналисты говорят, топливного резервуара планеты; если довести добычу угля в Канско-Ачинском бассейне до миллиарда тонн в год, что, как известно, в несколько раз больше, чем мы сегодня добываем, то в таком ритме можно работать более 100 лет. Важно, что уголь лежит близко к поверхности, всего десятки метров отделяют от мощных пластов толщиной от 12 до 60 метров. Это бурый, в основном энергетический уголь, с теплотой сгорания порядка 3200 — 3800 калорий. По расчетам себестоимость канско-ачинского угля в переводе на тонну условного топлива будет ниже тюменского газа и нефти, а энергетики подсчитывали, что если этот уголь привезти, скажем, в Донбасс, так электроэнергия будет дешевле, чем на донецких углях. И вот в 10-й пятилетке надо было повернуться коренным образом к добыче угля именно здесь. А. Н. Косыгин, выступая на съезде партии с докладом об основных направлениях развития народного хозяйства на 1976 — 1980 год, говорил, что Советский Союз является единственным в мире крупным индустриальным государством, которое базирует свое экономическое развитие на собственных топливно-энергетических ресурсах.
В перспективном балансе страны возрастала роль бурого угля, несмотря на то, что у нас достаточно запасов нефти и газа, и мы создавали сеть гидростанций и атомных электростанций. Но тем не менее возрастало значение твердого топлива: прирост потребности в электроэнергии только нашего края был таков, что для удовлетворения ее необходимо было ежегодно вводить энергообъекты, равные по мощности Красноярской ГЭС.
Поэтому нетрудно представить, какие сложные задачи стояли перед нашим краем в вопросах решения многих технических и организационных задач, в вопросах транспорта угля и энергии, их использовании, поиска путей более эффективного использования не только как угля, а в перспективе и как продукта глубокой переработки.
Обилие проблем и ставило четкую задачу создания нового топливно-энергетического комплекса — КАТЭКа. Имелось в виду и создание больших, мощных станций и угольных разрезов, и сверхдальних электропередач постоянного и переменного тока, и тоже, может быть, новых, пока еще таких линий по мощности не было в стране. Велись и поиски создания новых энерготехнологических предприятий, где будет производиться транспортабельное высококалорийное топливо, может быть, и за счет других переработок. Здесь имелись в виду вопросы и получения полукоксика, который хорошо можно было бы транспортировать, вопросы подземной газификации, рассматривались варианты получения жидкого углеводородного топлива и много, много других вопросов. Если вкратце говорить, то КАТЭК — это разрезы на 350—400 миллионов тонн угля в год, это тепловые электростанции мощностью около 50 миллионов киловатт, которые бы вырабатывали в год около 300 миллиардов киловатт-часов электроэнергии. Вот уж поистине океан электроэнергии! Ну, а если сравнить по углю — это 50% добычи последнего года 9-й пятилетки. Это мощность, например, всех электростанций в 1957 году. Полная отдача КАТЭКа составит 1 миллиард тонн угля в год и ГРЭС мощностью 100 миллионов киловатт. Вдуматься надо в эти цифры. По масштабу сооружений, возводимых на сравнительно небольшой территории, и по условиям технических решений, по экономическому эффекту такой комплекс не идет ни в какое сравнение с тем, что имелось в практике мирового энергостроительства.
У американцев есть гордость — знаменитый комплекс Тенесси, который состоит из 31 электростанции суммарной мощностью 13 миллионов киловатт. Переработку топлива в районе КАТЭК предполагается осуществлять мощными ГРЭС порядка 6,4 миллиона киловатт, так вот такая ГРЭС, скажем типа Березовской ГРЭС № 1, будет вырабатывать около 40 миллиардов киловатт-часов в год. Это равно годовой выработке двух крупнейших в мире станций, Саяно-Шушенской и Красноярской, вместе взятых. Первенец КАТЭКа Березовская ГРЭС № 1, по замыслу проектировщиков, должна была стать началом серии однотипных ГРЭС. А всего их предполагалось 4 — 6. Но здесь самым серьезным образом возникали проблемы экологии. Кстати говоря, это и начало, и конец любого проекта, любого замысла. Как бы там ни было — в первые годы индустриализации первых десятилетий, да и в послевоенные годы, в наше уже время, вопросы экологии нередко откладывали «на потом». Пришли другие времена, пришли другие требования. Со всей остротой встал вопрос: насколько пагубным будет влияние этих станций, этих супермощных сооружений на природу и на человека. И только через призму экологии, только через призму окружающей среды, только через призму охраны здоровья могут быть реализованы в жизнь такие проекты.
Угли в Канске, Ачинске в значительной мере энергетические, для электростанций, но, естественно, возникал вопрос и у ученых, и у практиков: «А не слишком ли большая это роскошь сжигать просто-напросто уголь в топках котлов?» В этом плане хочется сослаться на мнение участника неоднократных заседаний нашего координационного совета по КАТЭКу академика Николая Васильевича Мельникова, который говорил о необходимости разработать технологические методы оборудования для комплексного энерготехнологического использования канско-ачинских углей и сланцев, имея в виду получение сырья для химической промышленности, и, естественно, более экономичной транспортировке уже окускованного полукокса на далекие расстояния.
Ученые научно-исследовательского института имени Кржижановского предлагали подвергать угли термическому разложению без доступа воздуха при быстром нагреве до температуры порядка 500 — 800 градусов. Таким путем можно получать коксик-энергетическое топливо, брикеты, смолу и высококалорийный газ. Это позволяет и свести к минимуму выброс в атмосферу вредных отходов. Но для осуществления этих процессов понадобятся электростанции нового типа, так называемые энерготехнические комбинаты. Ученые Московского института горючих ископаемых разработали процесс термического обогащения канско-ачинских углей с получением лишь одного исходного товарного продукта — термоугля с теплотой сгорания 6400 калорий, это уже в два раза более калорийного. В нашем крае готовились установки на Ирша-Бородинском разрезе, большую работу вели ученые на ТЭЦ-2. Здесь строилась ЭТХ-175, громаднейшая полупромышленная установка по энергетической обработке угля и другие установки, то есть опыты ведутся, ученые работают над этой, будем говорить, глобальной проблемой.
В поиске новых технических решений мы подошли серьезно и к рассмотрению такого вопроса: внедрение трубопроводного транспорта угля на станции. Установили связь с находящейся в Кузбассе научно-исследовательской организацией Транспрогресс.
Здесь уже продумывали решение, как в Кузбассе использовать передачу угля в виде водяной суспензии и сжигать ее в топках котла. Как первый вариант, мы начинали рассматривать связь Ирша-Бородинского разреза с Красноярской ТЭЦ трубопроводом, что было бы надежнее в поставке угля, да и дешевле. И уголь поступал бы уже готовый к использованию.
Большая проблема возникла в передаче на большие расстояния энергетического потока за пределы Красноярья. В этом случае не обойтись без создания сверхмощных, сверхпротяженных линий электропередачи. Становилось очевидным, что ЛЭП-500, основа формирования существующей сети, уже не смогут выполнять задачи. В крае, кстати, уже строилась Итатская линия переменного тока напряжением 1150 киловольт. Однако и эти линии могут быть недостаточны, поэтому возникает вопрос о передаче электроэнергии на 4—5 тысяч километров. Такие задачи можно было решить, только создав линии постоянного тока напряжением в 2 миллиона 250 тысяч вольт. Ничего подобного мировая практика не знала. И надо сказать, что в 80-е годы велась серьезная подготовка к созданию таких уникальных энергомостов, а это требовало и оборудования, и мощных электролиний. Возникали вопросы охраны и определения характера влияния мощных электростатических полей на человека и окружающую среду и много, много другого.
Создание единых энергосистем обещает народному хозяйству огромные выгоды: возникла возможность использования межсистемного эффекта, использования разницы в поясном времени, что дает разность в количестве потребителей энергии. В одной же системе появляется возможность перекачки электроэнергии в пиковые пояса, ну а это в свою очередь будет помогать электростанциям работать круглые сутки на максимальных режимах, в этом-то мы уже ощущаем эффект единой энергосистемы Сибири. Но в основном, естественно, электроэнергия КАТЭКа будет потребляться Сибирью. Здесь формируется уже на топливно-энергетической базе обширный Канско-Ачинский территориально-производственный комплекс. Основу его будет составлять топливно-энергетическая промышленность с таким шлейфом смежных энергоемких производств. Все эти вопросы находили широкое обсуждение среди нашего партийно-хозяйственного актива края с участием ученых, работников проектных организаций, министерств и других заинтересованных ведомств двадцать лет тому назад на пленуме крайкома.
ЭКГ-100/100 на вскрыше. Если сравнить с фигурой рабочего, стоящего невдалеке от экскаватора, то машина смотрится по-крупному...
Координационный совет по проблемам КАТЭКа постоянно держал в поле зрения все эти вопросы, у нас установилась широкая связь со многими институтами страны, которые разбирали и вопросы технологии, и вопросы энергетики, и особенно вопросы создания новых крупнейших машин для переработки, конструкций котлов, где речь шла о более эффективном сжигании топлива и многих, многих других проблем. Часто заседания координационного совета, а также проводимые научно-практические конференции по проблемам КАТЭКа из краевых превращались в республиканские и союзные конференции, ибо по этим проблемам съезжалась научно-техническая общественность со всей страны.
В проблемы КАТЭКа были втянуты десятки и сотни институтов, специалистов, лабораторий, научных предприятий. Проект КАТЭКа не был гигантоманией, это был углубленный, под стать концу 80-х годов, масштаб освоения районов громаднейшего топливного комплекса, и именно на базе энергии этого комплекса должно было получить толчок развитие всей Сибири. Мы постоянно говорили о дефиците электроэнергии: дефицит электроэнергии в Сибири не снижался ни с пуском Саяно-Шушенской ГЭС, ни с пуском Богучанской ГЭС. И только первые агрегаты Березовской ГРЭС, первые эти ГРЭС должны были наконец-то снизить дефицит электроэнергии в Сибири.
Как правило, я обговаривал с Павлом Стефановичем Федирко на год-два вперед тематику наших вопросов, которые мы готовили на координационный совет по КАТЭКу, это не просто были заседания: сама подготовка влияла на тематику институтских работ, кое-где изменяла эту тематику. Постановка этих вопросов озадачивала руководителей министерств, потому что на заседании КАТЭКа выступали заместители министров, это у нас была такая договоренность, чтобы высказывать точку зрения министерств. Министерства же обязаны были по своим отраслевым институтам тоже проводить соответствующую работу. Одним словом, координационный совет направлял, координировал усилия в направлении работ по КАТЭКу. Мы серьезно обсуждали вопросы строительства объектов комплекса, создания базы строительной индустрии, на одном из заседаний года через полтора мы рассматривали технику и машины КАТЭКа. Это был громаднейший арсенал новой техники.
Одно из последних заседаний, перед моим уходом на другую работу, было посвящено экологии и охране окружающей среды. Этому придавали громаднейшее значение. Я знаю, что после наших обсуждений, после таких координационных советов отзвуки и следы наших обсуждений сказывались во многих киевских, харьковских, московских, новосибирских и ленинградских институтах, где рекомендации совета принимались к исполнению. В разрезы поступала крупная, мощная техника, и хотя 100-кубовый экскаватор на Уралмаше делался до известных постановлений по КАТЭКу, и производство его затянулось на несколько лет, но машина-гигант была, конечно, грандиозной.
В один из первых моих заездов в Назарово на монтажную площадку стокубового экскаватора я попросил сибтехмонтажевцев показать экскаватор. Это был завод на гусеницах. И хотя вес машины не является лучшим показателем, но должен сказать, что этот экскаватор тянул на 11 тысяч тонн, шагал 90 метров в час и выполнял работу не на 100 кубометров, а на 110 кубов емкости ковша, со 100-метровой стрелой, буквально в течение минуты с небольшим бралось два вагона земли (это 110 кубометров) и перебрасывалась в отвал вскрышная масса.
Такой экскаватор должен был иметь около 14 миллионов кубометров выработки. В школьные годы, когда на Волго-Доне впервые пошли 15-кубовые экскаваторы — мы восхищались этой техникой, считали: «Сколько же землекопов заменит такой гигант?» Здесь 100-кубовые экскаваторы мы уже на землекопов не мерили, наверно, было проще единицу исчисления применять другую. Мы стали теперь уже проще считать: «Сколько же 100-кубовый экскаватор заменит 15-кубовых?»
Задержки были на Уралмаше, я позвонил в Свердловский обком партии, секретарем был Яков Петрович Рябов, и попросил:
«Машина нужная, если можно, то просим обком партии помочь ускорить поставку недостающих узлов».
Яков Петрович удивился, что машина до сих пор не запущена, и пообещал самым внимательным образом разобраться. Уралмашевцы нам в скором времени поставку закончили.
В монтаже экскаватора было немало драматических минут. Вот прораб Сибтехмонтажа Беспрозванных и бригадир монтажников Резников — замечательные мастера своего дела, «профессора», вели, пусть извинит меня читатель, не просто монтаж, а какой-то научно-экспериментальный монтаж. Все измерялось приборами, станина громадного диаметра должна была принять на себя такую большую нагрузку. Не дай Бог, никакие ошибки здесь не могли быть приняты, тогда с самого начала монтаж мог быть остановлен, и тщательно, с большим профессиональным мастерством, с большой ответственностью, с большой инженерной проработкой велся монтаж этого «завода на колесах». Я любил бывать на этом экскаваторе, где старшим машинистом был Эшке Борис Николаевич. В кабине экскаватора, как бы на уровне третьего этажа дома, чувствовалось содрогание, когда земля гулко принимала этот падающий из ковша в сотню кубометров грунт. В такой ковш мог войти, образно говоря, пассажирский автобус. Когда Алексей Николаевич Косыгин был на Назаровском разрезе со своими товарищами по правительству, они сфотографировались на память в пространстве этого ковша. На экскаваторе работало немногим более двух с половиной десятков человек, и годовая выработка на вскрыше была не менее полумиллиона кубометров на человека. Это ли не грандиозные объемы, смотр уникальной техники, под стать замыслам и объемам КАТЭКа?
Карьерный БеЛАз в ковше экскаватора
Но это вскрышные работы. А основными механизмами для выемки угля служат роторные экскаваторы непрерывного действия, и производительность их более 5 тысяч тонн в час. Планировались и на 12 тысяч тонн, и даже на 32 тысячи тонн в час!
Молодых читателей, кто будет со временем эти цифры обдумывать, прошу представить: для того чтобы погрузить таким экскаватором эшелон угля, поезд должен был двигаться со скоростью 8 километров в час и даже больше, ибо стоящие полувагоны экскаватор загрузить просто бы не смог. Все время полувагоны должны были передвигаться, только тогда можно было эту массу успеть погрузить в подвижной состав.
Но в паре с такими добычными экскаваторами должна работать и роторная техника на вскрыше со всевозможными перегружателями, которая тоже представляла из себя многоэтажные сооружения. Это уникальная техника на многие десятки метров высотой по длине и ширине с отвалами на 50, 80, 100 метров и больше, что позволяло, не используя подвижной состав, как обычно в разрезах, железнодорожный транспорт, сразу вскрышную породу заполнять в отработанное пространство.
Что же касается транспортировки угля на ГРЭС, то речь шла о транспортировке ленточными конвейерами на десяток с лишним километров, на конвейерах 1,5 — 2 метра шириной, причем это было тоже новое дело в суровых зимних условиях с повышенной влажностью добываемого угля, что привносило свои проблемы. Но именно такими конвейерами надо было подавать уголь прямо на станции ГРЭС, которые были, как правило, недалеко от разреза. Все это со временем реализовалось на Березовской ГРЭС номер один. Все проектные замыслы, о которых мы еще говорили на советах, были выполнены, построены, смонтированы, отлажены. И схема показала свою живучесть. По этой схеме работает ГРЭС номер один.
На заседаниях иногда рассматривали эти вопросы и захватывало дух от грандиозности планов, инженерных замыслов и свершений. Я невольно вспоминал и хотел бы обратиться к подрастающему поколению, к молодым читателям, ведь именно им жить и трудиться, им жить и готовиться к высокоэффективной работе с использованием этой новейшей техники и науки с применением высокоэффективных средств защиты окружающей среды, защиты человека. Работать можно в сфере услуг и обслуживания, все это верно, может быть, и доходов больше приносит молодому человеку, но разве здесь не открывается захватывающая перспектива, романтическое стремление овладеть этой техникой, мощной, крупнейшей техникой XXI века. Но ведь для того, чтобы ею овладевать, надо же иметь знания, точный расчет, инженерную подготовку. И обязательно нужна будет энергия, обязательно нужен будет уголь, так как, повторюсь, без электроэнергии ничего мы не сможем сделать, никакую Сибирь не освоим. Все это — заманчивое поле деятельности перед молодыми людьми, молодыми красноярцами. Благодаря однотипности ГРЭС имеется возможность унифицировать их элементы: промплощадку, здания, инженерные корпуса, топливное хозяйство — и в этой связи можно вполне решать вопрос об единой системе строительных баз. То есть не идти по пути промбазы для каждой станции, а создать единую комплектовочную строительную базу, которая поставляла бы унифицированные изделия на каждую ГРЭС. И отпадут традиционные стройдворы и стройбазы, реальна возможность создавать единые строительно-монтажные потоки. Большой эффект даст также организация для всех отраслей производственной и социально-бытовой инфраструктуры: транспортных связей, ремонтных служб и так далее; а также снабжение электроэнергией, теплом, водой. Мы понимали на своем координационном совете необходимость со временем составления целевой программы развития производительных сил этого территориально-производственного комплекса. Строители и монтажники делились и такими соображениями, что можно после 1985 года за 6 месяцев вводить по два агрегата, обеспечив беспрецедентный прирост энергетических мощностей, это действительно были первейшие достижения.
Вопросы загрязнения окружающей среды, загазованности, выбросы азота, золы и так далее очень строго диктовали значительное ужесточение норм охраны. Здесь сомнений быть не могло. Всевозможные «лунные кратеры», — следы после того, как мы забираем уголь, брошенные разрезы, там где был уголь, — земля действительно израненная стоит десятилетиями, выводятся тысячи гектаров из оборота пашни и так далее — все это неразумное, нехозяйственное, преступное отношение к земле. Поэтому вопрос охраны окружающей среды стал первостепенным, и один из координационных советов на широком уровне мы провели как раз по этому вопросу.
Докладчиками выступали Анатолий Федорович Дьяков, заместитель министра энергетики, и Александр Андреевич Пшеничный, заместитель министра угольной промышленности. И тот и другой понимали ответственность перед краевыми организациями и докладывали о мерах. Мы внимательно выслушали их соображения, объективные оценки специалистов о возможных осложнениях, но в то же время каждый из них получил и советы и замечания и наши требования, что ни на какие полумеры мы пойти не можем, нужны квалифицированные, профессиональные, современнейшие средства по использованию опыта японских электростанций по очистке выбросов ГРЭС, а также разумные действенные меры по рекультивации земли, по восстановлению пашни, по восстановлению ландшафта, по восстановлению природы. Были даны острые оценки явно недостаточным мерам и предлагаемым решениям. По-другому руководство края не могло ставить вопрос.
В первой половине 70-х годов, с группой специалистов Комитета по охране окружающей среды Гидрометцентра СССР я был в западных регионах Соединенных Штатов Америки, где мы знакомились с опытом рекультивации земли, слушали сообщения о том, какие меры принимаются на разрезах Америки. Надо сказать, что федеральные власти округов ведут очень жесткую, твердую линию.
До тех пор, пока не будет абсолютно восстановлена земля и получен определенный урожай зерновых или пока пашня не заработает, не будут приведены в надлежащее состояние сельскохозяйственные угодья — не принимается земля от угольщиков, и просто-напросто механически действуют страшные штрафы, которые лучше не платить, поэтому мы видели, как скрупулезно выработанные земли заполняются плодородным слоем, засеваются, причем все это очень тщательно делается, колоссальные площади накрываются мешковиной, выращиваются газоны. Если паче чаяния здесь протекала речушка, ручеек или была какая-то рощица, то до тех пор, пока не будет опять протекать этот ручеек и восстановлена та рощица, или березовый околышек, до тех пор земля не принимается, причем работает интересная специальная техника, весь труд по пересадке деревьев и устройству откосов механизирован и так далее.
Требования строжайшие. И здесь в этом отношении пример есть с кого брать. Кстати, на одном из разрезов у нас прошел такой интересный разговор. Американские специалисты решили, видимо, поинтересоваться, — а есть ли вот такие тридцатикубовые драглайны, какими они работают здесь на наших разрезах? Я понимал, что этот вопрос для меня выигрышный. Сказал, что да, у нас есть драглайны: на Назаровском разрезе работает даже 100-кубовый! Какое-то время они просто понять этого не могли. Американцы вообще не любят, когда их кто-то в чем-то обгоняет. И наконец, когда мы показали фотографии, они буквально были шокированы: «Где-то в Сибири есть 100-кубовые экскаваторы!» Таких экскаваторов в Соединенных Штатах на угольных разрезах не было. Правда, спустя какое-то время я узнал, что у американцев появился экскаватор на 160 кубометров.
В последние годы мы тоже стали заниматься рекультивацией земли больше, чем раньше. Возглавил это управление один из ветеранов нашего углепрома Георгий Сергеевич Семикобыла. Видимо, ему было и сложновато включаться в это дело: как раз эти «кратеры» оставались со времен его работы.
На американских угольных разрезах растительный плодородный слой заранее был сбуртован в специальных хранилищах. После отсыпки пустой породы этот растительный слой возвращался, чтобы можно было на нем разводить зерновые, использовать под пашни и так далее.
Восстановление земли в Соединенных Штатах было уже освоено. На наших же разрезах это было, пожалуй, в новинку. И частенько у нас с Георгием Сергеевичем Семикобылой и Вадимом Васильевичем Таскаевым, управляющим «Красноярскугля», возникали трения: мы требовали проведения рекультивации земель самым серьезным образом. Но дело медленно сдвигалось с места. Требования края, местных органов стали ужесточаться. Отводились, во-первых, небольшие участки, ну а потом усилился и контроль сдачи этих участков.
Серьезную опасность представляла и очистка-сброс неочищенных промышленных стоков. Здесь тоже усиливались требования, принимались категорические запреты.
Серьезный вопрос стоял и об утилизации золы: часть ее могла использоваться как строительный материал, велись исследования, находились решения, как можно использовать в дорожном строительстве и в производстве гидротехнических цементов и другое.
Но это все наука. А то, что нам докладывали специалисты, требовало проверки, контроля и ужесточения требований по охране окружающей среды.
Возникали вопросы и о влиянии электромагнитного поля под линиями высокого и сверхвысокого напряжения. Является ли это вредным для растительности и опасным для здоровья людей? Все эти вопросы требовали дополнительного изучения, принятия мер.
Когда мы были в Соединенных Штатах Америки, то ученые и специалисты нам рассказывали, что они очень настороженно относились ко всем действиям энергетиков.
И нам задавали вопрос: «А доверяете ли вы специалистам, ученым, строящим и проектирующим атомные станции?»
Сами они обращали большое внимание на безопасность этого строительства, у них были под контролем и крупные вопросы безопасности, и мелкие вопросы охраны здоровья, для них не было мелочей в этом большом вопросе. Вспоминаю: когда приехала группа советских специалистов на угольный разрез, у одного из них не оказалось защитного сапога с металлическим верхом, который бы защищал ногу от упавшего куска угля и тому подобное. Экскурсия дальше автобуса не пошла, никто в разрез наших специалистов не повел. К другим вопросам внимание — вот на угольных разрезах можно ехать десятки километров — нет жилья, нет вагончиков, но стоят отдельные будочки-туалеты: и в этом отношении они создавали условия для людей.
По прошествии десятилетий после нашей командировки острее смотришь на эти вопросы. Использовать наше богатство, топливо и развивающуюся энергетику надо только в гармонии с природой и только с условиями полной безопасности для здоровья людей. В конечном счете всё для людей, а не всё ради энергетики и ради угля. Разумный компромисс, разумное сочетание и должны обеспечить специалисты, ученые с соответствующим финансированием, с соответствующими затратами. Ибо в новом тысячелетии со старыми подходами, со старыми средствами очистки воздушного бассейна делать нечего. Подобными категорическими требованиями мы руководствовались и на своем координационном совете по КАТЭКу. И хотя это часто не нравилось руководителям министерств, позиция края вырабатывалась жесткая. Пришло время, когда конкретные земли, конкретный бассейн следовало после проведения работ привести к соответствию требованиям здоровой жизни.
Стратегия развития производительных сил края основывалась на добыче и переработке полезных ископаемых в крае.
Продолжалось разведывание бурых энергетических углей, что способствовало дальнейшему развитию теплоэнергетики. Канско-Ачинский угольный бассейн, крупнейший в мире, надо сказать, что запасы его в несколько триллионов тонн угля. Ученые упорно искали пути его наиболее эффективного использования.
Я вспоминаю, как-то приехал в командировку в край Леонид Аркадьевич Костандов, бывший министр химической промышленности, а в это время он был заместителем председателя правительства. Приехал по вопросам производства химических волокон, а также по вопросам использования углей края. Он рассказывал об имеющихся планах переработки углей на моторное топливо и подачи на западную границу СССР в район Бреста около 100 миллионов тонн жидкого топлива по бензинопроводу — это для Европы, или скажем какой-то другой путь. Очень интересовался реализацией этого замысла Дойче - банк ФРГ, его президент Кристиане. У него был большой интерес к нам, и мы понимали, что перспективный взгляд на топливо, энергетику манил немецкий банк, и скоро прилетел и сам Кристианс. Он облетел разрезы на вертолете, был восхищен увиденным и говорил о богатой перспективе наших дальнейших разработок.
Шарыповская земля
МОГУЩЕСТВО КРАСНОЯРЬЯ ПРИРАСТАЕТ КАТЭКОМ - 1.
Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс предназначается для добычи угля и производства электроэнергии на базе уникальных, богатейших запасов близко расположенных к поверхности углей рядом с Транссибирской железнодорожной магистралью.Добыча угля велась и раньше в этих районах, но развитие промышленности, возрастающие потребности в электроэнергии обусловили его дальнейшее развитие, тем более что геологи открыли и новые угольные месторождения.
В десятой пятилетке объем промышленного производства в Сибири предполагалось увеличить почти на 50%, в то время как по стране на 36%. И именно Сибирь обеспечивала основной прирост добычи нефти, газа, угля.
Растущие энергетические потребности страны побуждали форсировать и развитие Канско-Ачинского бассейна, крупнейшего по своим масштабам и технико-экономическим показателям. Формирование на нашей территории этого комплекса было главнейшей заботой краевых партийных, советских, организаций, где расположены эти угольные разрезы и Назарово, Ирша-Бородинский, Березовский разрез и другие. То есть такая работа велась по всему краю с активным участием районных комитетов партии, поселковых, районных советов, да и буквально всех хозяйственных подразделений, расположенных и связанных с объектами этого комплекса. В основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976 — 1980 годы было записано: развернуть работы по ускоренному созданию Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса. Такое же поручение и такая запись была сделана и в постановлении № 1119, которое предусматривало меры дальнейшего комплексного развития производительных сил Красноярского края. Это уже была программа нашей второй красноярской десятилетки.
Это крупнейший комплекс, и он требовал громаднейших усилий в привлечении огромного количества организаций к решению возникающих проблем. И вот пленум краевого комитета партии рассмотрел первоочередные меры, образовал координационный совет по проблемам Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса и утвердил меня председателем совета. В него вошли специалисты, связанные с этим комплексом. Вспоминаю расширенный пленум крайкома, проводился он в Доме политического просвещения, где было привлечено много хозяйственных руководителей и ученых. С докладами выступили П. С. Федирко — первый секретарь крайкома, Б. Ф. Братченко — министр угольной промышленности, Г. И. Марчук — председатель Сибирского отделения Академии наук СССР.
Этот пленум наметил основные направления реализации стратегической программы освоения Канско-Ачинского бассейна и развитие КАТЭКа на 10-ю пятилетку и на несколько десятилетий вперед.
Академик, председатель КЕПСа АН СССР Александр Васильевич Сидоренко после пленума, когда мы обменивались мнениями по итогам пленума крайкома, обращаясь ко мне, сказал:
«Ты знаешь, тебе даже трудно представить ту самую армаду, которой тебе придется руководить. Координационный совет по проблемам КАТЭКа. Знаешь, программа КАТЭКа — это стратегическая программа, страна придет сюда к углю, запасы угля кончаются в западной части, и страна придет к Красноярскому краю. Программа КАТЭКа — это далеко не БАМ, это значительно больше и грандиознее, так что командовать здесь придется не дивизиями, а более крупными силами, более грандиозными делами».
С такими же мыслями, с такими же соображениями подходили и Марчук и Братченко, да и другие товарищи, которые подводили итоги пленума, обменивались своими мнениями. От этих оценок дух не захватывало, мы понимали, что это дело серьезное, поэтому наши гости говорили, а мы знали, что они скоро уедут, а работать остается нам.
Возвращаясь из командировки из Кия-Шалтыря, где добывали нефелиновую руду для глиноземного комбината, я специально имел целью побывать на станции Дубинино, недалеко от Березовского угольного разреза, где предполагалось начать новый разрез крупнейшего плана, который должен был открыть новую историю развития Канско-Ачинского угольного бассейна.
Несколько десятилетий работают Ирша-Бородинский, Назаровский разрезы, они были крупнейшими, дали многие миллионы тонн угля для народного хозяйства. Уголь в этих районах обнаружили еще русские инженеры в период изысканий Транссибирской железнодорожной магистрали. Попытки наладить добычу угля так и оставались попытками вплоть до послевоенного времени. Когда въезжаете в Бородино, вас встречает большой лозунг «Уголь — это хлеб промышленности». Вот этот хлеб здесь и добывали в начале войны, военные годы и позже.
Мы остановились в нескольких километрах от станции Дубинино. Вокруг был мирный пейзаж: поле засеяно зерновыми, несколько березовых колков, и вроде бы такую мирную тишину никто не должен был трогать. Но именно здесь была последний раз посеяна пшеница, именно здесь должен быть открыт опытный участок разреза.
На глубине 18 метров от поверхности вскрыт пласт мощностью в 35 метров. Участок сам по себе невелик, опытный участок, но это было начало, начало угольного разреза, который со временем будет давать 55 миллионов тонн угля в год. Такого гиганта в стране пока не было. Да и сам разрез лишь звено в освоении богатств уникального Канско-Ачинского бассейна, как журналисты говорят, топливного резервуара планеты; если довести добычу угля в Канско-Ачинском бассейне до миллиарда тонн в год, что, как известно, в несколько раз больше, чем мы сегодня добываем, то в таком ритме можно работать более 100 лет. Важно, что уголь лежит близко к поверхности, всего десятки метров отделяют от мощных пластов толщиной от 12 до 60 метров. Это бурый, в основном энергетический уголь, с теплотой сгорания порядка 3200 — 3800 калорий. По расчетам себестоимость канско-ачинского угля в переводе на тонну условного топлива будет ниже тюменского газа и нефти, а энергетики подсчитывали, что если этот уголь привезти, скажем, в Донбасс, так электроэнергия будет дешевле, чем на донецких углях. И вот в 10-й пятилетке надо было повернуться коренным образом к добыче угля именно здесь. А. Н. Косыгин, выступая на съезде партии с докладом об основных направлениях развития народного хозяйства на 1976 — 1980 год, говорил, что Советский Союз является единственным в мире крупным индустриальным государством, которое базирует свое экономическое развитие на собственных топливно-энергетических ресурсах.
В перспективном балансе страны возрастала роль бурого угля, несмотря на то, что у нас достаточно запасов нефти и газа, и мы создавали сеть гидростанций и атомных электростанций. Но тем не менее возрастало значение твердого топлива: прирост потребности в электроэнергии только нашего края был таков, что для удовлетворения ее необходимо было ежегодно вводить энергообъекты, равные по мощности Красноярской ГЭС.
Поэтому нетрудно представить, какие сложные задачи стояли перед нашим краем в вопросах решения многих технических и организационных задач, в вопросах транспорта угля и энергии, их использовании, поиска путей более эффективного использования не только как угля, а в перспективе и как продукта глубокой переработки.
Обилие проблем и ставило четкую задачу создания нового топливно-энергетического комплекса — КАТЭКа. Имелось в виду и создание больших, мощных станций и угольных разрезов, и сверхдальних электропередач постоянного и переменного тока, и тоже, может быть, новых, пока еще таких линий по мощности не было в стране. Велись и поиски создания новых энерготехнологических предприятий, где будет производиться транспортабельное высококалорийное топливо, может быть, и за счет других переработок. Здесь имелись в виду вопросы и получения полукоксика, который хорошо можно было бы транспортировать, вопросы подземной газификации, рассматривались варианты получения жидкого углеводородного топлива и много, много других вопросов. Если вкратце говорить, то КАТЭК — это разрезы на 350—400 миллионов тонн угля в год, это тепловые электростанции мощностью около 50 миллионов киловатт, которые бы вырабатывали в год около 300 миллиардов киловатт-часов электроэнергии. Вот уж поистине океан электроэнергии! Ну, а если сравнить по углю — это 50% добычи последнего года 9-й пятилетки. Это мощность, например, всех электростанций в 1957 году. Полная отдача КАТЭКа составит 1 миллиард тонн угля в год и ГРЭС мощностью 100 миллионов киловатт. Вдуматься надо в эти цифры. По масштабу сооружений, возводимых на сравнительно небольшой территории, и по условиям технических решений, по экономическому эффекту такой комплекс не идет ни в какое сравнение с тем, что имелось в практике мирового энергостроительства.
У американцев есть гордость — знаменитый комплекс Тенесси, который состоит из 31 электростанции суммарной мощностью 13 миллионов киловатт. Переработку топлива в районе КАТЭК предполагается осуществлять мощными ГРЭС порядка 6,4 миллиона киловатт, так вот такая ГРЭС, скажем типа Березовской ГРЭС № 1, будет вырабатывать около 40 миллиардов киловатт-часов в год. Это равно годовой выработке двух крупнейших в мире станций, Саяно-Шушенской и Красноярской, вместе взятых. Первенец КАТЭКа Березовская ГРЭС № 1, по замыслу проектировщиков, должна была стать началом серии однотипных ГРЭС. А всего их предполагалось 4 — 6. Но здесь самым серьезным образом возникали проблемы экологии. Кстати говоря, это и начало, и конец любого проекта, любого замысла. Как бы там ни было — в первые годы индустриализации первых десятилетий, да и в послевоенные годы, в наше уже время, вопросы экологии нередко откладывали «на потом». Пришли другие времена, пришли другие требования. Со всей остротой встал вопрос: насколько пагубным будет влияние этих станций, этих супермощных сооружений на природу и на человека. И только через призму экологии, только через призму окружающей среды, только через призму охраны здоровья могут быть реализованы в жизнь такие проекты.
Угли в Канске, Ачинске в значительной мере энергетические, для электростанций, но, естественно, возникал вопрос и у ученых, и у практиков: «А не слишком ли большая это роскошь сжигать просто-напросто уголь в топках котлов?» В этом плане хочется сослаться на мнение участника неоднократных заседаний нашего координационного совета по КАТЭКу академика Николая Васильевича Мельникова, который говорил о необходимости разработать технологические методы оборудования для комплексного энерготехнологического использования канско-ачинских углей и сланцев, имея в виду получение сырья для химической промышленности, и, естественно, более экономичной транспортировке уже окускованного полукокса на далекие расстояния.
Ученые научно-исследовательского института имени Кржижановского предлагали подвергать угли термическому разложению без доступа воздуха при быстром нагреве до температуры порядка 500 — 800 градусов. Таким путем можно получать коксик-энергетическое топливо, брикеты, смолу и высококалорийный газ. Это позволяет и свести к минимуму выброс в атмосферу вредных отходов. Но для осуществления этих процессов понадобятся электростанции нового типа, так называемые энерготехнические комбинаты. Ученые Московского института горючих ископаемых разработали процесс термического обогащения канско-ачинских углей с получением лишь одного исходного товарного продукта — термоугля с теплотой сгорания 6400 калорий, это уже в два раза более калорийного. В нашем крае готовились установки на Ирша-Бородинском разрезе, большую работу вели ученые на ТЭЦ-2. Здесь строилась ЭТХ-175, громаднейшая полупромышленная установка по энергетической обработке угля и другие установки, то есть опыты ведутся, ученые работают над этой, будем говорить, глобальной проблемой.
В поиске новых технических решений мы подошли серьезно и к рассмотрению такого вопроса: внедрение трубопроводного транспорта угля на станции. Установили связь с находящейся в Кузбассе научно-исследовательской организацией Транспрогресс.
Здесь уже продумывали решение, как в Кузбассе использовать передачу угля в виде водяной суспензии и сжигать ее в топках котла. Как первый вариант, мы начинали рассматривать связь Ирша-Бородинского разреза с Красноярской ТЭЦ трубопроводом, что было бы надежнее в поставке угля, да и дешевле. И уголь поступал бы уже готовый к использованию.
Большая проблема возникла в передаче на большие расстояния энергетического потока за пределы Красноярья. В этом случае не обойтись без создания сверхмощных, сверхпротяженных линий электропередачи. Становилось очевидным, что ЛЭП-500, основа формирования существующей сети, уже не смогут выполнять задачи. В крае, кстати, уже строилась Итатская линия переменного тока напряжением 1150 киловольт. Однако и эти линии могут быть недостаточны, поэтому возникает вопрос о передаче электроэнергии на 4—5 тысяч километров. Такие задачи можно было решить, только создав линии постоянного тока напряжением в 2 миллиона 250 тысяч вольт. Ничего подобного мировая практика не знала. И надо сказать, что в 80-е годы велась серьезная подготовка к созданию таких уникальных энергомостов, а это требовало и оборудования, и мощных электролиний. Возникали вопросы охраны и определения характера влияния мощных электростатических полей на человека и окружающую среду и много, много другого.
Создание единых энергосистем обещает народному хозяйству огромные выгоды: возникла возможность использования межсистемного эффекта, использования разницы в поясном времени, что дает разность в количестве потребителей энергии. В одной же системе появляется возможность перекачки электроэнергии в пиковые пояса, ну а это в свою очередь будет помогать электростанциям работать круглые сутки на максимальных режимах, в этом-то мы уже ощущаем эффект единой энергосистемы Сибири. Но в основном, естественно, электроэнергия КАТЭКа будет потребляться Сибирью. Здесь формируется уже на топливно-энергетической базе обширный Канско-Ачинский территориально-производственный комплекс. Основу его будет составлять топливно-энергетическая промышленность с таким шлейфом смежных энергоемких производств. Все эти вопросы находили широкое обсуждение среди нашего партийно-хозяйственного актива края с участием ученых, работников проектных организаций, министерств и других заинтересованных ведомств двадцать лет тому назад на пленуме крайкома.
В проблемы КАТЭКа были втянуты десятки и сотни институтов, специалистов, лабораторий, научных предприятий. Проект КАТЭКа не был гигантоманией, это был углубленный, под стать концу 80-х годов, масштаб освоения районов громаднейшего топливного комплекса, и именно на базе энергии этого комплекса должно было получить толчок развитие всей Сибири. Мы постоянно говорили о дефиците электроэнергии: дефицит электроэнергии в Сибири не снижался ни с пуском Саяно-Шушенской ГЭС, ни с пуском Богучанской ГЭС. И только первые агрегаты Березовской ГРЭС, первые эти ГРЭС должны были наконец-то снизить дефицит электроэнергии в Сибири.
Как правило, я обговаривал с Павлом Стефановичем Федирко на год-два вперед тематику наших вопросов, которые мы готовили на координационный совет по КАТЭКу, это не просто были заседания: сама подготовка влияла на тематику институтских работ, кое-где изменяла эту тематику. Постановка этих вопросов озадачивала руководителей министерств, потому что на заседании КАТЭКа выступали заместители министров, это у нас была такая договоренность, чтобы высказывать точку зрения министерств. Министерства же обязаны были по своим отраслевым институтам тоже проводить соответствующую работу. Одним словом, координационный совет направлял, координировал усилия в направлении работ по КАТЭКу. Мы серьезно обсуждали вопросы строительства объектов комплекса, создания базы строительной индустрии, на одном из заседаний года через полтора мы рассматривали технику и машины КАТЭКа. Это был громаднейший арсенал новой техники.
Одно из последних заседаний, перед моим уходом на другую работу, было посвящено экологии и охране окружающей среды. Этому придавали громаднейшее значение. Я знаю, что после наших обсуждений, после таких координационных советов отзвуки и следы наших обсуждений сказывались во многих киевских, харьковских, московских, новосибирских и ленинградских институтах, где рекомендации совета принимались к исполнению. В разрезы поступала крупная, мощная техника, и хотя 100-кубовый экскаватор на Уралмаше делался до известных постановлений по КАТЭКу, и производство его затянулось на несколько лет, но машина-гигант была, конечно, грандиозной.
В один из первых моих заездов в Назарово на монтажную площадку стокубового экскаватора я попросил сибтехмонтажевцев показать экскаватор. Это был завод на гусеницах. И хотя вес машины не является лучшим показателем, но должен сказать, что этот экскаватор тянул на 11 тысяч тонн, шагал 90 метров в час и выполнял работу не на 100 кубометров, а на 110 кубов емкости ковша, со 100-метровой стрелой, буквально в течение минуты с небольшим бралось два вагона земли (это 110 кубометров) и перебрасывалась в отвал вскрышная масса.
Такой экскаватор должен был иметь около 14 миллионов кубометров выработки. В школьные годы, когда на Волго-Доне впервые пошли 15-кубовые экскаваторы — мы восхищались этой техникой, считали: «Сколько же землекопов заменит такой гигант?» Здесь 100-кубовые экскаваторы мы уже на землекопов не мерили, наверно, было проще единицу исчисления применять другую. Мы стали теперь уже проще считать: «Сколько же 100-кубовый экскаватор заменит 15-кубовых?»
Задержки были на Уралмаше, я позвонил в Свердловский обком партии, секретарем был Яков Петрович Рябов, и попросил:
«Машина нужная, если можно, то просим обком партии помочь ускорить поставку недостающих узлов».
Яков Петрович удивился, что машина до сих пор не запущена, и пообещал самым внимательным образом разобраться. Уралмашевцы нам в скором времени поставку закончили.
В монтаже экскаватора было немало драматических минут. Вот прораб Сибтехмонтажа Беспрозванных и бригадир монтажников Резников — замечательные мастера своего дела, «профессора», вели, пусть извинит меня читатель, не просто монтаж, а какой-то научно-экспериментальный монтаж. Все измерялось приборами, станина громадного диаметра должна была принять на себя такую большую нагрузку. Не дай Бог, никакие ошибки здесь не могли быть приняты, тогда с самого начала монтаж мог быть остановлен, и тщательно, с большим профессиональным мастерством, с большой ответственностью, с большой инженерной проработкой велся монтаж этого «завода на колесах». Я любил бывать на этом экскаваторе, где старшим машинистом был Эшке Борис Николаевич. В кабине экскаватора, как бы на уровне третьего этажа дома, чувствовалось содрогание, когда земля гулко принимала этот падающий из ковша в сотню кубометров грунт. В такой ковш мог войти, образно говоря, пассажирский автобус. Когда Алексей Николаевич Косыгин был на Назаровском разрезе со своими товарищами по правительству, они сфотографировались на память в пространстве этого ковша. На экскаваторе работало немногим более двух с половиной десятков человек, и годовая выработка на вскрыше была не менее полумиллиона кубометров на человека. Это ли не грандиозные объемы, смотр уникальной техники, под стать замыслам и объемам КАТЭКа?
Молодых читателей, кто будет со временем эти цифры обдумывать, прошу представить: для того чтобы погрузить таким экскаватором эшелон угля, поезд должен был двигаться со скоростью 8 километров в час и даже больше, ибо стоящие полувагоны экскаватор загрузить просто бы не смог. Все время полувагоны должны были передвигаться, только тогда можно было эту массу успеть погрузить в подвижной состав.
Но в паре с такими добычными экскаваторами должна работать и роторная техника на вскрыше со всевозможными перегружателями, которая тоже представляла из себя многоэтажные сооружения. Это уникальная техника на многие десятки метров высотой по длине и ширине с отвалами на 50, 80, 100 метров и больше, что позволяло, не используя подвижной состав, как обычно в разрезах, железнодорожный транспорт, сразу вскрышную породу заполнять в отработанное пространство.
Что же касается транспортировки угля на ГРЭС, то речь шла о транспортировке ленточными конвейерами на десяток с лишним километров, на конвейерах 1,5 — 2 метра шириной, причем это было тоже новое дело в суровых зимних условиях с повышенной влажностью добываемого угля, что привносило свои проблемы. Но именно такими конвейерами надо было подавать уголь прямо на станции ГРЭС, которые были, как правило, недалеко от разреза. Все это со временем реализовалось на Березовской ГРЭС номер один. Все проектные замыслы, о которых мы еще говорили на советах, были выполнены, построены, смонтированы, отлажены. И схема показала свою живучесть. По этой схеме работает ГРЭС номер один.
На заседаниях иногда рассматривали эти вопросы и захватывало дух от грандиозности планов, инженерных замыслов и свершений. Я невольно вспоминал и хотел бы обратиться к подрастающему поколению, к молодым читателям, ведь именно им жить и трудиться, им жить и готовиться к высокоэффективной работе с использованием этой новейшей техники и науки с применением высокоэффективных средств защиты окружающей среды, защиты человека. Работать можно в сфере услуг и обслуживания, все это верно, может быть, и доходов больше приносит молодому человеку, но разве здесь не открывается захватывающая перспектива, романтическое стремление овладеть этой техникой, мощной, крупнейшей техникой XXI века. Но ведь для того, чтобы ею овладевать, надо же иметь знания, точный расчет, инженерную подготовку. И обязательно нужна будет энергия, обязательно нужен будет уголь, так как, повторюсь, без электроэнергии ничего мы не сможем сделать, никакую Сибирь не освоим. Все это — заманчивое поле деятельности перед молодыми людьми, молодыми красноярцами. Благодаря однотипности ГРЭС имеется возможность унифицировать их элементы: промплощадку, здания, инженерные корпуса, топливное хозяйство — и в этой связи можно вполне решать вопрос об единой системе строительных баз. То есть не идти по пути промбазы для каждой станции, а создать единую комплектовочную строительную базу, которая поставляла бы унифицированные изделия на каждую ГРЭС. И отпадут традиционные стройдворы и стройбазы, реальна возможность создавать единые строительно-монтажные потоки. Большой эффект даст также организация для всех отраслей производственной и социально-бытовой инфраструктуры: транспортных связей, ремонтных служб и так далее; а также снабжение электроэнергией, теплом, водой. Мы понимали на своем координационном совете необходимость со временем составления целевой программы развития производительных сил этого территориально-производственного комплекса. Строители и монтажники делились и такими соображениями, что можно после 1985 года за 6 месяцев вводить по два агрегата, обеспечив беспрецедентный прирост энергетических мощностей, это действительно были первейшие достижения.
Вопросы загрязнения окружающей среды, загазованности, выбросы азота, золы и так далее очень строго диктовали значительное ужесточение норм охраны. Здесь сомнений быть не могло. Всевозможные «лунные кратеры», — следы после того, как мы забираем уголь, брошенные разрезы, там где был уголь, — земля действительно израненная стоит десятилетиями, выводятся тысячи гектаров из оборота пашни и так далее — все это неразумное, нехозяйственное, преступное отношение к земле. Поэтому вопрос охраны окружающей среды стал первостепенным, и один из координационных советов на широком уровне мы провели как раз по этому вопросу.
Докладчиками выступали Анатолий Федорович Дьяков, заместитель министра энергетики, и Александр Андреевич Пшеничный, заместитель министра угольной промышленности. И тот и другой понимали ответственность перед краевыми организациями и докладывали о мерах. Мы внимательно выслушали их соображения, объективные оценки специалистов о возможных осложнениях, но в то же время каждый из них получил и советы и замечания и наши требования, что ни на какие полумеры мы пойти не можем, нужны квалифицированные, профессиональные, современнейшие средства по использованию опыта японских электростанций по очистке выбросов ГРЭС, а также разумные действенные меры по рекультивации земли, по восстановлению пашни, по восстановлению ландшафта, по восстановлению природы. Были даны острые оценки явно недостаточным мерам и предлагаемым решениям. По-другому руководство края не могло ставить вопрос.
В первой половине 70-х годов, с группой специалистов Комитета по охране окружающей среды Гидрометцентра СССР я был в западных регионах Соединенных Штатов Америки, где мы знакомились с опытом рекультивации земли, слушали сообщения о том, какие меры принимаются на разрезах Америки. Надо сказать, что федеральные власти округов ведут очень жесткую, твердую линию.
До тех пор, пока не будет абсолютно восстановлена земля и получен определенный урожай зерновых или пока пашня не заработает, не будут приведены в надлежащее состояние сельскохозяйственные угодья — не принимается земля от угольщиков, и просто-напросто механически действуют страшные штрафы, которые лучше не платить, поэтому мы видели, как скрупулезно выработанные земли заполняются плодородным слоем, засеваются, причем все это очень тщательно делается, колоссальные площади накрываются мешковиной, выращиваются газоны. Если паче чаяния здесь протекала речушка, ручеек или была какая-то рощица, то до тех пор, пока не будет опять протекать этот ручеек и восстановлена та рощица, или березовый околышек, до тех пор земля не принимается, причем работает интересная специальная техника, весь труд по пересадке деревьев и устройству откосов механизирован и так далее.
Требования строжайшие. И здесь в этом отношении пример есть с кого брать. Кстати, на одном из разрезов у нас прошел такой интересный разговор. Американские специалисты решили, видимо, поинтересоваться, — а есть ли вот такие тридцатикубовые драглайны, какими они работают здесь на наших разрезах? Я понимал, что этот вопрос для меня выигрышный. Сказал, что да, у нас есть драглайны: на Назаровском разрезе работает даже 100-кубовый! Какое-то время они просто понять этого не могли. Американцы вообще не любят, когда их кто-то в чем-то обгоняет. И наконец, когда мы показали фотографии, они буквально были шокированы: «Где-то в Сибири есть 100-кубовые экскаваторы!» Таких экскаваторов в Соединенных Штатах на угольных разрезах не было. Правда, спустя какое-то время я узнал, что у американцев появился экскаватор на 160 кубометров.
В последние годы мы тоже стали заниматься рекультивацией земли больше, чем раньше. Возглавил это управление один из ветеранов нашего углепрома Георгий Сергеевич Семикобыла. Видимо, ему было и сложновато включаться в это дело: как раз эти «кратеры» оставались со времен его работы.
На американских угольных разрезах растительный плодородный слой заранее был сбуртован в специальных хранилищах. После отсыпки пустой породы этот растительный слой возвращался, чтобы можно было на нем разводить зерновые, использовать под пашни и так далее.
Восстановление земли в Соединенных Штатах было уже освоено. На наших же разрезах это было, пожалуй, в новинку. И частенько у нас с Георгием Сергеевичем Семикобылой и Вадимом Васильевичем Таскаевым, управляющим «Красноярскугля», возникали трения: мы требовали проведения рекультивации земель самым серьезным образом. Но дело медленно сдвигалось с места. Требования края, местных органов стали ужесточаться. Отводились, во-первых, небольшие участки, ну а потом усилился и контроль сдачи этих участков.
Серьезную опасность представляла и очистка-сброс неочищенных промышленных стоков. Здесь тоже усиливались требования, принимались категорические запреты.
Серьезный вопрос стоял и об утилизации золы: часть ее могла использоваться как строительный материал, велись исследования, находились решения, как можно использовать в дорожном строительстве и в производстве гидротехнических цементов и другое.
Но это все наука. А то, что нам докладывали специалисты, требовало проверки, контроля и ужесточения требований по охране окружающей среды.
Возникали вопросы и о влиянии электромагнитного поля под линиями высокого и сверхвысокого напряжения. Является ли это вредным для растительности и опасным для здоровья людей? Все эти вопросы требовали дополнительного изучения, принятия мер.
Когда мы были в Соединенных Штатах Америки, то ученые и специалисты нам рассказывали, что они очень настороженно относились ко всем действиям энергетиков.
И нам задавали вопрос:
«А доверяете ли вы специалистам, ученым, строящим и проектирующим атомные станции?»
Сами они обращали большое внимание на безопасность этого строительства, у них были под контролем и крупные вопросы безопасности, и мелкие вопросы охраны здоровья, для них не было мелочей в этом большом вопросе. Вспоминаю: когда приехала группа советских специалистов на угольный разрез, у одного из них не оказалось защитного сапога с металлическим верхом, который бы защищал ногу от упавшего куска угля и тому подобное. Экскурсия дальше автобуса не пошла, никто в разрез наших специалистов не повел. К другим вопросам внимание — вот на угольных разрезах можно ехать десятки километров — нет жилья, нет вагончиков, но стоят отдельные будочки-туалеты: и в этом отношении они создавали условия для людей.
По прошествии десятилетий после нашей командировки острее смотришь на эти вопросы. Использовать наше богатство, топливо и развивающуюся энергетику надо только в гармонии с природой и только с условиями полной безопасности для здоровья людей. В конечном счете всё для людей, а не всё ради энергетики и ради угля. Разумный компромисс, разумное сочетание и должны обеспечить специалисты, ученые с соответствующим финансированием, с соответствующими затратами. Ибо в новом тысячелетии со старыми подходами, со старыми средствами очистки воздушного бассейна делать нечего. Подобными категорическими требованиями мы руководствовались и на своем координационном совете по КАТЭКу. И хотя это часто не нравилось руководителям министерств, позиция края вырабатывалась жесткая. Пришло время, когда конкретные земли, конкретный бассейн следовало после проведения работ привести к соответствию требованиям здоровой жизни.
Стратегия развития производительных сил края основывалась на добыче и переработке полезных ископаемых в крае.
Продолжалось разведывание бурых энергетических углей, что способствовало дальнейшему развитию теплоэнергетики. Канско-Ачинский угольный бассейн, крупнейший в мире, надо сказать, что запасы его в несколько триллионов тонн угля. Ученые упорно искали пути его наиболее эффективного использования.
Я вспоминаю, как-то приехал в командировку в край Леонид Аркадьевич Костандов, бывший министр химической промышленности, а в это время он был заместителем председателя правительства. Приехал по вопросам производства химических волокон, а также по вопросам использования углей края. Он рассказывал об имеющихся планах переработки углей на моторное топливо и подачи на западную границу СССР в район Бреста около 100 миллионов тонн жидкого топлива по бензинопроводу — это для Европы, или скажем какой-то другой путь. Очень интересовался реализацией этого замысла Дойче - банк ФРГ, его президент Кристиане. У него был большой интерес к нам, и мы понимали, что перспективный взгляд на топливо, энергетику манил немецкий банк, и скоро прилетел и сам Кристианс. Он облетел разрезы на вертолете, был восхищен увиденным и говорил о богатой перспективе наших дальнейших разработок.