Аннушка.

Часть 24.
Только тот, кто испытал на себе поймет боль и горечь обманутой женщины. Лиза, смотревшая на то, как муж берет в руки своего новорожденного сына еле сдерживала себя, ей хотелось схватить его за грудки и хорошенько потрясти, чтобы узнать, а как же она? Как их общие дети? https://ok.ru/zaokolitse/topic/157411105953107 Они, что, больше не нужны? Анна, заметив её состояние тихонько сжала её руку, поддерживая невестку. Ей ли не знать каково это, когда с кровью выдирают сердце из груди, враз вспомнился ей Яков и его любовница, у которой ей пришлось принимать роды, маленькая их дочь со страшной судьбой. Она сжала руку Лизы так, что она вскрикнула от боли, увы, даже Анна не знала, как поступить в данной ситуации.
Выручила Лукерья Демьяновна с умилением смотревшая на Ульяну и её сына:
-А не пойти ли нам всем ко мне? Я тут недалеко живу, там и переночуете,-предложила она женщинам, понимая, что хозяевам, собственно говоря, сейчас не гостей. Анна облегченно выдохнула, вот и разрешилась ситуация, пусть временно, но есть время подумать, обсудить и поговорить с Лукерьей о сыне. Все быстро собрались и вышли из дома в холодную августовскую ночь. Звёзды над Антоновкой были так низко, что, казалось, их можно достать рукой, тихая ночь укрыла село пеленой сна. Шли быстро, не разговаривая, уставшие и от дороги, и от вечерних впечатлений, старались сдерживать шаг, чтобы хромающая Анна поспела за остальными.
Жила Лукерья в маленьком, покосившемся домишке, с обшарпанными ставнями, одна из которых болталась на одном гвозде. Двор был не ухожен, всюду заросли бурьяна и остатки бывшей когда-то бани, остовом чернеющей в ограде. Анна хмыкнула, бывшая хозяйка не сколь не изменилась, та же беззащитность и неприспособленность, словно по-прежнему она купеческая жена в богатом доме при множестве слуг.
Маленькая кухня, отгороженная занавеской, здесь же спальня и нехитрый скарб, всё уместилось в одной комнатенке, серой и сырой, неуютной. Видно было, что хозяйка дома пыталась придать ей уют, вырезанные из бумаги кружавчики украшали пространство меж оконных рам, букет синих, высушенных цветов красовался посреди круглого стола, застеленного желтой от многочисленных стирок кружевной скатертью, которая даже в таком виде казалась здесь инородной.
-Лечь можно на печи и на полу, кровать сломана, сама сплю на ней вполглаза, боюсь рассыплется,-виноватым голосом сказала гостям хозяйка, снимая и запихивая в небольшой комод старенькое бельишко, висевшее на спинке стула.
-Было бы место, а выспаться мы завсегда успеем-ответила ей Анна, проходя к столу и доставая из кошеля еду, которую они привезли с собой.
-Чайком угостишь? -спросила она, выглядывая поблизости нож и тарелку, чтобы порезать хлеб и сало, -сахарок у нас свой имеется –пояснила она, доставая свои травки и конфеты.
-Ого! Целый пир у нас получается! –воскликнула Лукерья, разжигая примус и ставя на него закопченный чайничек.
-Лиза, глянь, что там с кроватью? - попросила Анна, накрывая на стол. Та, разбирающая и собирающая моторы с закрытыми глазами, молча пожала плечами, подошла к кровати, осмотрела и подставила под неё полено, лежавшее у печи.
-Теперь не упадёте, а днём я что-нибудь посущественнее полена найду, тогда на ней и прыгать можно будет – сказала она, усаживаясь у стола,- мои мальчишки вечно на кровати играются, пришлось доски вниз подложить,- она взяла хлеб, посолила и добавив сверху половинку яйца, кусочек огурца и сала, откусила.
-Сколько ж у вас деток имеется? -спросила Лукерья, стараясь не показывать гостям своего голода, ела она аккуратно, откусывала по чуть-чуть, словно смаковала еду, запивая всё горячим чаем из железной кружки.
-Двое, - Лиза осмотрела кусок, примеряясь где откусить, -большие уже, мамкины помощники.
-Не только мамкины, но и нам с дедом помогают- подговорилась к ней Анна, -славные мальчуганы, Васины сыночки, -она посмотрела прямо на Лукерью, видя, как ползут вверх её брови, от удивления.
-Вот ведь как бывает, Лукерья Демьяновна, любишь человека, дитёв от него рожаешь, растишь, когда он воюет, ночи не досыпаешь, чтобы накормить да одеть, а он нового ребенка заводит, на стороне- с горечью сказала Лиза, кладя недоеденный кусок на стол, - не могу, в горло не лезет - пожаловалась она собеседницам, зевнув от души.
-А ты приляг, Лизонька, отдохни, утро оно знаешь ли вечера мудрее, встанешь с ясной головой, там и поговорим, что будем делать дальше, а мы пока с Лукерьей Демьяновной пошепчемся немного - Анна, похлопала невестку по плечу, провожая её к печи. Женщина поднялась по приступочке наверх, улеглась на старом одеяле и чуть повошкавшись на неудобных кирпичах провалилась в сон, как в бездну, не слыша вокруг себя никого и ничего, что в общем-то было неудивительно, ведь сыпанула Анна своей травки в чай, чтобы дать ей возможность выспаться без тяжких дум.
-Не ждала, не чаяла, что снова свидимся с тобой, Аннушка - сказала Лукерья, дождавшись сопения Лизы с печи.
-Отчего же? Знала я, что сведёт нас судьба снова, только вот не ведала, что при таких обстоятельствах. Рада, что жива ты, здорова, про хозяина своего слыхала что? Собеседница покачала головой и помедлив сказала:
-Статья у него расстрельная была, вряд ли избежал наказания, да и меня, как видишь жизнь помотала, поломойкой при клубе служу, - пояснила она, деля вареное яйцо пополам, - тут обосновалась, Антоновка вторым домом стала, живу худо-бедно, теперь вот Бог сына прислал и вовсе хорошо.
-Хорошо, да не совсем, слыхала, семья у него имеется, детки опять же, как с ними быть? Я так поняла ты сыну не открылася?
-Боюсь я, Аннушка, столь лет прошло, он уж и забыл нас с отцом и дом наш в Кургане позабыл.
-Видела при нём ложечку маленькую, серебряную?
-Ульяна сказывала прим сердца её носит, бережёт.
-А ведь это та самая, из вашего дома взятая, а ты говоришь не помнит! Всё он помнит, через то и страдает должно быть.
-Что же дальше будет Аннушка? Увезёшь его? Тогда я следом поеду, чтобы хоть издалека его видеть.
-Да что вы все заладили, увезёшь, увезёшь! -рассердилась женщина, -словно он дитё неразумное! Как решит, так и будет! Ты вот лучше вот что мне скажи, -понизила она голос и склонив голову к собеседнице зашептала она свой вопрос и услышав ответ, нахмурилась, выспрашивая остальное. Так и шептались они, пока солнце не встало над лагерем, находившимся близ Антоновки и не раздался громкий сигнал побудки. Светлые, умиротворенные, словно вовсе не они не спали всю ночь, вышли женщины из дома, обнявшись встали возле него, наблюдая как окрашивают в яркий цвет первые солнечные лучи всё вокруг. Две женщины, две матери. Одна родила, другая воспитала, связанные друг с другом незримыми линиями любви к человеку, прикорнувшему на стуле возле кровати Ульяны и новорожденного сына.
Утром, выспавшаяся Лиза, молча выслушала Анну и Лукерью, предложивших не раздувать скандал в доме Ульяны, а предоставить право выбора самому Васе.
-Пусть решит, кто для него важнее ты с детьми или Ульяна, ведь насильно увезти мы его не сможем- рассудительно сказала ей Анна, страдая внутри себя от сложившейся ситуации.
-Почему я должна уступить какой-то девке? Я законная жена и дети наши рождены в браке, значит и Вася обязан со мной поехать! А эта пусть довольствуется тем, что ребенок есть, всё ни одна на свете будет теперь! –Лиза была непримирима и не желала отдавать то, что, по её мнению, и так ей принадлежало.
-Никто права твоего не отнимает, но и ты пойми, от тебя сейчас ничего не зависит! -жалостливая Анна, еле сдержала слёзы, ибо знала наперёд, что там дальше будет, да и Лукерья, боявшаяся снова потерять сына судорожно вздохнула, боясь расплакаться.
-Хватит переливать из пустого в порожнее, - оборвала её Лиза,- надо иди и всё на месте узнать! Но знайте, если Вася тут останется прокляну его вместе с выбл@дком его, так и знайте! –выкрикнула она и выскочила из дома, хлопнув на прощание дверью.
Слабенькая после родов Ульяна ещё спала, когда зашли они и не решаясь пройти дальше, замерли на пороге.
-Что ж вы, гостеньки дорогие, не проходите? –зажурчала, улыбаясь, Павла Асафовна, увидев их, - проходите, к столу, пожалуйста, уж не знаю, как вас приветить, если бы не вы, Анна, не видать бы мне внука. Вася сидел на скамье, возле окна в подштанниках и нательной рубахе, стараясь пригладить обрубками рук взлохмаченные волосы. Ещё ночью он признался Ульяне, что второй гостей была его законная жена, мать двоих его детей, а роды принимала его мать.
От шума голосов девушка тут же проснулась, с тревогой посмотрела на кровать, ребенок спал рядом. Успокоившись, посмотрела на Лизу.
-Знаю, виновата перед тобой, только вот в чём не пойму? Муж твой сам жизнь со мной выбрал, я не неволила и держать не буду, соберется с тобой, пусть идёт-тихо сказала она, вцепившись рукой в лоскутное одеяло, которым была укрыта.
Нелегок выбор Васи, не позавидуешь мужику, с одной стороны жена, которую он и не любил вовсе, сошёлся, чтобы Насте, отвергшей его отомстить. На её стороне Елошное, мать, с которой много пережито, дом и дети. Здесь, Ульяна, с которой ему хорошо и уютно и даже, кажется, первые ростки любви к ней зачинаются, сын опять же, маленький. Заерзал на скамье Васенька, заегозил мягким местом по гладкой доске, замерли четыре пары глаз на него глядучи и не выдержав, опустив голову он сказал сначала тихо, а потом, добавив голоса повторил:
-Тут я останусь, -и крикнул вслед убегающей в слезах Лизе, -прости меня.
-Сыночек! -не выдержала напряжения Лукерья Демьяновна, проговорилась. Оставив объясняться её с остальными, Анна поспешила за невесткой. Нашла её в проулке, тихом, заросшем травой, бьющейся головой о березу, что росла здесь с краю, у плетня.
-АААА-выла Лиза, раз за разом ударяясь лбом о кору, вспоминая сколько вынесла, вытерпела она за эти годы. Как теперь вернуться в Елошное? Что скажет мать, узнав, что променяла она её на обманщика? Что скажут люди?
-Тише, дитятко, тише - забормотала Анна, обхватывая её руками и насильно пригибая к земле, - присядь-ка, девочка моя, присядь, в ногах правды нету.
- Не одна ты со своим горем, я у тебя есть и вся наша семья, не бросим тебя, наша ты теперь навеки вечные! Войну такую выдержала и сейчас сдюжишь! Деток поднимать станешь, а чуть позже и счастье своё найдёшь, в одном месте убыло, в другом обязательно добавиться должно! На Васю зла не держи, -шептала она, ладошками вытирая её щеки, -пожалеет он об этом ещё, да поздно будет!
-А жить? Жить как, мама? Мне ведь люди прохода не дадут, насмехаться вслед станут!
-Да какие люди, Лиза? Разве ж мы скажем, что Вася жив? Нет! Умер он, скончался в госпитале от ран, вот и весь разговор. Никто знать не будет, только ты и я, а остальным и незачем.
-Больно, как больно мне! Словно рученьку мне сейчас отрезали!
-Шшш, моя девочка, боль пройдёт со временем, думай об этом, всё проходит и это пройдёт, а пока давай-ка я тебя в дом Лукерьи провожу, завтрева же домой вернёмся, заждались нас внучата-то, девки твои из бригады наскучались, Душечкин, небось, все глаза проглядел, тебя дожидаючись, ты же первая у него работница, -тарахтела Анна, поднимая невестку с земли и ведя её по тропинке, незатейливые её слова, словно подорожник на открытой ране, снимали боль, заживляли, исцеляли.
Через несколько дней на небольшом полустанке прощались Анна и Лукерья, вновь ставшими подругами за те дни, что жили они вместе в ожидании поезда. Лиза всё это время безвылазно просидела в избе, слезами омывая свою обиду. Вот и сейчас она стояла в стороне, желая только одного, как можно быстрее уехать из этого ненавистного ей места. С мужем она больше не виделась и на все предложения свекрови поговорить с ним отвечала отказом. Окончательно и бесповоротно вычеркнула она его из своей жизни, как предателя и изменщика и слышать о нём ничего не хотела. А вот названной матери пришлось вызвать сына на разговор и не раз. Сурова была Анна, отчитывая взрослого мужика, как нашкодившее дитя. Бранила за распущенность и желание прикладываться к бутылке, упрекала в безответственности и легкомыслии. Но что слова человеку, который сам себя потерял, запутался, словно муха в липкой паутине и не знал, как выбраться. Шоком стало для него и признании Лукерьи Демьяновны в том, что она является настоящей его матерью. В его сохранившихся детских воспоминаниях она была лёгкой и нежной, с облаком волос, окружавшим её красивое лицо. Он многое помнил из той жизни, от того отторгало его сердце эту серую, изможденную женщину с рабским заискиванием перед ним и всеми. Не воспринимался им образ нынешней матери с тем, что он сохранил в своей памяти, от того и общаться с ней не желал, сторонился и избегал.
-Лукерья говорила, что наследство мне полагается, передавала она тебе кое-что, когда бежали мы из Кургана, - спросил он у Анны, зашедшей справиться о здоровье роженицы и малыша.
-Было такое, в голод сменяла на еду-спокойно ответила женщина, вышедшему проводить её сыну, -помнишь муки привезли тогда, крупу, мясо.
-И Настьку.
-Да, и Настю тоже.
-Выходит променяла ты моё будущее на жратву да девку безродную.
-Вознестись легко, да падать больно, Васенька, если ты вдруг подзабыл, так я напомню, жратва, как ты выразился нам всем жизнь спасла, тебе в том числе, а что Насти касается, так она, неродная по крови, дочерью мне стала, как и ты сыном-сердито ответила ему мать, - не в том ты богатство своё ищешь! Богатство в семье, да детках, в родителях живых, в здоровье собственном. Только, как я погляжу, тебе не до этого, ты почаще на дно бутылки заглядывай может там твоё счастье притаилось?
Она вышла со двора Ульяны и пока шла до дома Лукерьи Демьяновны всё думала о том, что не зря её мать предупреждала: «Если детям с детства угождаешь, потом плакать будешь». Всё тешкала она Васю, да лелеяла, казалось и так досталось парнишке и вроде как парнем нормальным вырос, а поди ж ты, мурло откуда-то вылезло, скалится, хвостом щелкает. Был бы рядом, живо успокоила бы, а так не наездишься, остается только надеяться, что хорошее начало, да продолжение, заложенное родной матерью и ею, возьмёт вверх, образумиться сын, станет любимым Васенькой, милым, ласковым, как в детстве.
-Ты на сына не серчай,-шепнула она Лукерье Демьяновне, прижимая ту к себе, прощаясь,- он добрый у нас, отмякнет, вот увидишь! И не плачь, свидимся ещё не вижу при каких обстоятельствах, но недоброе чую, ты вот, возьми деньги, бери-бери, придержи их немного, понадобятся скоро. Зубы начала я терять, Луша, а с ними сила моя уходит, знать бы где упасть, соломки подстелила-бы, а так не вижу, но знаю, недоброе на нас что-то надвигается, не война, не сражения, уж не голод ли? Картошки посади побольше, она завсегда выручит! Ну, не поминай лихом, Лушенька!
-Спасибо, Аннушка, за сына, в неоплатном долгу я перед тобой-вытирая слёзы ответила ей Лукерья.
-Свои люди-сочтемся,-пыталась отшутиться Анна, но добавила посерьёзнев, -тяжела твоя ноша, нести да не вынести, главное руки не отпускай и помни двери моего дома для тебя всегда открыты!
Долго стояла серая, как много раз постиранная простынь, женщина, на маленьком перроне глядя в сторону уходящего поезда, увёзшего Анну и Лизу. Оглянувшись вокруг, нет ли кого поблизости, перекрестила его вслед и поспешила в Антоновку.
После нескольких дней в пути путники вернулись в Елошное, где к слову сказать было всё в порядке и чуть отдохнув, Анна не без помощи Нюры приступила к лечению зятя. Уже осенью Антип приступил к работе в местном колхозе, получив трактор занялся привычным ему делом. Техники не хватало, как и рабочих рук, люди трудились до темноты, выполняя план заготовок зерна, спущенный сверху, отдавая государству всё. Многие колхозники рассчитывали получить на заработанные трудодни зерно, но его не было, поэтому в зиму уходили практически без запасов, картошка уродилась мелкой, сена для скотины заготовить не удалось, летняя жара высушила степи и лесные поляны.
Измотанная работой, заботами, лечением зятя Анна кулем валилась в бессилии на кровать, но и ночью не находила она успокоение, кошмарные сны преследовали женщину.
Зимой 1947 года в Елошное снова пришёл голод. Он был не таким, как раньше, наученные горьким опытом елошенцы сделали запасы и собрали даже самую мелкую картошку, понимая, что засуха и недород приведут к лишениям. Анна тихонько радовалась тому, что удержала Аполлинария Поликарповича, рвавшегося назад, в Ленинград.
-Обожди немного, не спеши, только война закончилась, дай Костику окрепнуть на деревенском воздухе, не готов он к возвращению, слаб. Да и к Зине присмотрись, не век одному куковать, ребёнку мать нужна. Не качай головой-то, не качай, Ниночка твоя упокоилась, хорошо ей сейчас, спокойно, храни её в памяти, а сам жить начинай, коротка она, жисть-то наша, оглянуться не успеешь, а уж Костик большой и своих лялек ростит. Зина хорошая, худо ей в деревне-то, не место ей здесь, вот и заберешь с собой- внушала она постояльцу.
Аполлинарий к словам её прислушался, внял да и переселился в комнатку к Зине, но пустой малуха, в которой они с Костиком жили у Анны, не осталась, перебрался туда Антип с Настей. С возвращением Антипа дела в их доме повеселее пошли, всё ж мужик, да к крестьянской работе приучен, подкосили они с Семёном сена, припасли соломы для коровушки. Только ей и спасались в голод, хотя молока с голодухи, она давала мало, но и то спасение, с вареной картохой самое оно. В доме остались ещё Нюра с дочерью, да Лиза с внуками, большая семья, держась друг за дружку, словно репей за одёжу, экономно используя запасы без потерь прошла через голод, сохранив, самое главное, детей.
Прошло два года.
На улицах Елошного ещё лежал снег, но весёлые ручейки уже пробивали себе дорогу к озеру и вороны истошно носились над возвышающимся над селом куполом с блестевшим в небе крестом. Высокое, голубое небо кружило голову, а под жаркими лучами весеннего солнца хотелось стоять, зажмурившись, поднимая к нему лицо.
Многое изменилось в доме Анны.
Настя и Антип перебрались в свой дом в Лебяжье, освободив малуху для Лизы. Аполлинарий и Зина, забрав детей, уехали в Ленинград. Прощаясь с Аннушкой, мужчина не удержал слёз:
-Самые близкие люди вы для нас теперь, ближе не бывает! Не знаю, свидимся ли мы ещё, но знайте, доброту ваше и милосердие вовек не забуду!
-Баба Аня, деда Семён, -заревел следом подросший и вытянувшийся Костик, -я приеду! Обязательно приеду! Вот только подрасту чуток,- прошептал он, прижимаясь к теплому плечу Анны, гладившей его по голове.
-Не плачь, Костик, обязательно приедешь! Главное помни про своё обещание! –ответила ему Анна, -не забудешь? Мальчишка мотнул головой из стороны в сторону, мол нет, не забуду.
-Никто вам не скажет этого,-вступила в их разговор Зина, - я скажу. Вы святые, правда-правда, не спорь,- остановила она Анну, пытавшуюся ей возразить.
- Вы приняли меня, словно родную, в тяжёлое для всех время, помогали, опекали. Помнишь Семён, как я первый раз затопила печь? Дым в комнату, я в слёзы, а ты взял меня за руку и всё-всё показал. Вы, простые, деревенские люди, на которых держится наш мир! Если бы я только могла, я бы осыпала вас всеми благами, шелками, подарила бы вам тысячу коров!
-Ну, Зина, с тысячей ты загнула, это сколько же сена для них требуется? –попыталась пошутить Анна, понимая, о чём она пытается ей сказать, -иди ужо я тебя обниму! Твой –то знает? –шепнула она в ухо женщине, заметив, что Аполлинарий обнимается с Семёном.
-Нет ещё, боюсь сказать-шёпотом ответила ей Зинаида, лет- то мне сколько? Вот то-то же.
-Тю, дурочка, девочка у вас будет, славная, а на возраст не смотри, родишь сама, здоровенькую. Ниночкой назовите, хорошее имя! Ну ступайте, с Богом! - она поцеловала собеседницу и перекрестила, сунув в руки мешочек с травами, -надеюсь помнишь, как я учила? Заваривай не бойся, да береги себя в дороге,- не скрывая слёз смотрела она как пегая лошадка тянет по чуть раскисшей дороге сани, увозя в далёкий Ленинград людей, ставших такими близкими ей.
-Ну, что, Сёмушка, разлетаются наши птенчики, пришло и их время, а мы что ж? Мы жить будем, внуков ростить, ведь страшное уже позади, так ведь родненький мой? -от избытка чувств она топнула здоровой ногой по снежной мяше. Брызнули в разные стороны яркими искрами капли подтаявшего снега.
На кусте сирени, что выросла в палисаднике, тут же залилась песней, словно подтверждая её слова, малая пташка, звонкими колокольчиками рассыпались по улице её чарующие трели.
-Перезимовали, слава Богу,-подумала Анна, глядя на то, как неугомонный муж ломиком долбит лёд, чтобы дать выход весенней воде. https://ok.ru/zaokolitse/topic/157481532904787 #аннушкаоттандем