Комментарии
- 30 апр 14:47Галина КузьмичеваСтранно фантастический рассказ, немного жутковатый,видимо всё было предрешено,но сын так и не придет? Жаль и это моё мнение
- 10 мая 19:46Андрей Толкачев ответил Галине Кузьмичевойтуман как метафора расставания с сыном
- 10 мая 20:48Галина Кузьмичева ответила Андрею ТолкачевуТо есть отец чувствовал что потерял сына
- 10 мая 21:59Толкачев.Истории ответил Галине Кузьмичевойно не хотел этому верить, у него появилось нехорошее предчувствие раньше в храме, когда сын признался в богохульстве
- 10 мая 22:25Галина КузьмичеваСпасибо может я не очень разбираюсь в терминалогие ,но то что в моей голове то и высказываю и доброй ночи
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
Толкачев.Истории
Ночная встреча на перекрестке пяти дорог (Рассказ)
1. Остановка в тумане
Мы ехали по трассе "Холмогоры", из Няндомы в Москву.Стоял туман. Стояло раннее утро.
...Бодрячком. С лукошком земляники на полу между сиденьями. Но скажите мне, случайно ли все. Дожди, повороты, храмы? И случайно ли за 900 км едешь к людям, которых в глаза не видел, а они добрейшей души.
Сын признался, что они как-то шалили в заброшенном храме.
–Сын, ты так и не сказал: что именно вы там в Храме нарисовали? Ну, шалили, жгли костры – это понятно, а какое изображение на стене нарисовали? Может приедем – сотрем?
–Цербера!
–Кого?
–Это трехголовый пес Аида Цербер. Он на страже у входа в подземный мир и запрещает мертвым духам убегать оттуда.
–Это у него три головы пса, львиные когти и змеиный хвост.
–Как вы до такого додумались?
–Мы считали, что все святые, что на фресках – это ложные святые, и ведут нас не туда. Цербер должен был защитить нас от них.
–Это кто ж среди вас такой умный?
–Я.
Я резко затормозил. И развернулся к нему.
–Послушай, сын, зачем тебе это?
–А чего это ты так переполошился?
–Все это отдает чем-то нехорошим.
–Надо покаяться…
–Нет.
Дальше мы ехали молча, и у меня стало на душе нехорошо. Воспитывал сына. Столько проехали вместе стран, городов и храмов. Откуда у него такие мысли странные?
Стал рассказывать ему про наш интересный маршрут по трассе "Холмогоры". Через Переславль, Ярославль, потом мимо Петровска, Пошехонье (реки Сога и Согожа) - и на Череповец, чтобы оттуда свернуть в древний город. Но он не проявил особого интереса. Сидел сам на себя не похожий.
–Люблю эту дорогу: вверх - вниз..., вверх-вниз… Но туман сегодня…
Еще подумал: «Кто водит нас по этим дорогам? Разве случайно судьба нас потащила за тридевять земель, в тот старый храм?»
–Папа!
–Да, сын, что?
–Папа, останови машину, мне плохо.
–Что такое?
И здесь я увидел, что он прямо на глазах теряет сознание. Белый как полотно. Я затормозил, хотя мы были в низине.
Туман, не видно ни зги. Правой стороной колес я даже заехал на возвышенность. Он вылез из машины, буквально, как пьяный, я обежал вокруг, чтобы подставить плечо. Но он так злобно посмотрел на меня и рукой показал, чтобы я его не касался.
И вот он исчез в тумане, а я остался ждать.
Стою на совершенно пустынной дороге и не знаю, что делать. Я на том месте книгой прикрепил записку для него, что подъеду в 8.45. Я решил медленно поехать вперед, куда он ушел, а если его не найду сдать назад по обочине до этого же места.
Я пополз на машине со скоростью 15 км в час с регулярным нажатием на сигнал. Через 200 метров остановился, вышел поорал, – никакого толку. Сдал назад. Опять поехал вперед. И выдохнул…, мой парень шел, как ни в чем не бывало по обочине вперед. Только шел как-то медленно, короткими шагами, прямо глядя перед собой. Странно, обиделся, наверное, за что-то.
Ну, главное, нашелся. Я посигналил и остановился, он стал дергать заднюю дверь, я нажал «OPEN», он быстро уселся. Причем оной рукой держал шнурки толстовки перед собой. Замерз, наверное. Когда сын устроился на заднем сиденье, я поинтересовался, все ли в порядке? Он кивнул, не поднимая глаз. Я не стал больше ничего спрашивать и надавил на педаль газа. В полной тишине мы ехали минут сорок. В зеркало заднего вида, я видел, с парнем творится что-то не то, но не знал, как спросить, чтобы не обидеть.
–Может чайку? – спросил я и снова посмотрел на него…
На заднем сидении никого не было… я резко затормозил. И стал звонить ему, зная , что телефон его в бардачке. Я понимал, что случилось что-то страшное.
Но все-таки нашел ближайший разворот и снова покатил к тому месту. Там тоже развернулся и медленно стал передвигаться в надежде увидеть оставленную книжку с запиской.
Наконец я встал там. Мой телефон сел. Часы остановились на 9.45, на том времени, которое я указывал в записке.
И вот впереди, в тумане показались какие-то люди. Прямо из этого белого пара выплыла процессия монахов в длинных сутанах, лица же их были скрыты под капюшонами так, что невозможно было рассмотреть. Во главе процессии шел монах с большим деревянным крестом в руках.
Братья выходили из тумана так, будто они идут по морским волнам, высоко поднимая колени. Я рвался к ним, но отчетливо помнил, что ни в коем случае нельзя пытаться идти на контакт с монахами, а тем паче пытаться заглянуть под капюшон – и сына не увижу, и сам не выживу.
Мне приходилось и раньше видеть туман, но такого я никогда не встречал. Это скорее было похоже на некую текучую субстанцию, непонятно как держащуюся на весу.
Я очнулся, когда стоял день и вовсю светило солнце.
«Мне все приснилось!» – решил я и посмотрел на заднее сиденье.
Но там никого не было. Я звал его и руками щупал сиденье, может ослеп? Может я сошел с ума… Ну куда мог деться мой взрослый сын?
В ближайшем отделении полиции я объяснил ситуацию, написал заявление, зарядил телефон и вместе с дежурной машиной отправился на поиски.
Мы ничего не обнаружили. Полицейские мне сказали, что здесь такое бывало. С моим сыном все в порядке. Он вышел к какой-нибудь деревне. Ему дадут позвонить и мы встретимся. Ну, а как иначе?
…Но он не позвонил ни в тот день, ни на следующий день, он вообще не позвонил.
2. Поиски сына
Я прожил там, в ближайшей деревне неделю, все искал сына. Потом вернулся в Москву.Мы с сыном жили вдвоем… Теперь я не мог находиться в квартире ни минуты, – мне казалось, сейчас он выйдет из комнаты, как ни в чем не бывало.
Уходил ночевать к друзьям. Потом дома сидел ночами перед иконами, свечами, читал молитвы, какие можно, и бегал в храм.
Мне показалось, что мрачно на меня смотрят образа с икон, и я пошел к знахаркам. Одни говорили: «жив», – другие говорили: «нет». Мотался по намеченным ими маршрутам.
Деревни назывались по признакам всяким. Деревня, где на окраине засыпало колодец; деревня, в которой семь заброшенных домов; деревня, у последнего дома лавка сломана; деревня, где дом сгоревший похож на черного пса. И я нашел все эти деревни: только сына не нашел.
Реально помочь согласилась только одна молодая знахарка. Она попросила посмотреть на нее не мигая и не отводя глаз.
–Цербер! – вдруг сказала она.
–Что вы сказали?
–Цербер охраняет его… Нужен заговор и обращение к Церберу. Он хранитель ключей от ада и загробного мира. Он Демон, стоит на страже врат. От мира загробного в мир потусторонний.
Она назвала «Цербера» – то слово, которое сын написал в храме и очень раскаивался поэтому.
–На машине я Вас заберу и мы в полночь будем перекрестке 5 дорог. Перекресток – это алтарь в лесу. Нужен ритуал вызова Цербера.
Если его дух забрал, то центр перекрестка – это ничейная земля, место, которое никому не принадлежит. И Духу не принадлежит. Там можно найти с ним контакт. Его забрать у Духа. Я его имя не называю, чтобы не злить Духа Цербера.
Это вызов Цербера и общение с просьбой исполнить твои желания с откупом. Справиться с существом трудно, это не каждому магу под силу. Существо имеет три злобных головы. Зубы Цербера остры, как и когти. Но практически к каждому магическому существу можно найти подход. Цербер примет дары, обращение и отдаст его.
Догадываешься, кто к тебе придет на перекрестке? Не забудь. Принесешь его любимую еду, деньги монетами, одежду, спортивные предметы, игровую приставку, планшет, книгу, огарок этой ритуальной свечи, что сейчас горит, фотографию, что сейчас поставил, пепел его сигареты.
На перекрестке положишь вещи, и он придет.
3.Перекресток пяти дорог
Перекресток, как она сообщила ранее, был образован тропинками, из одной его точки расходилось пять дорожек.
Я углем нарисовал круг диаметром два метра на земле. Она написала какие-то буквы, мне непонятные в равноудалённых точках внутри круга.
Расстелила покрывало с мордой Беса, поставила на него подсвечник со свечами, подожгла его и разбрызгала благовония.
Потом стала петь на латыни: «Ad canis deducere. Ad canis deducere. Ad canis deducere». Потом встала против ветра, ко мне спиной, скинула с себя всю одежду, взяла в руки свечу и череп щенка, и абсолютно голая на каком-то незнакомом языке начала свой ритуал. Она что-то выкрикивала, шептала, плакала, лаяла и блеяла, она стала мазать себя чем-то, имеющим запах, схожий с мятой. Потом бросила за левое плечо мелкие монеты и произнесла: *УПЛАЧЕНО*. Встала на четвереньки и стала лаять и ласкаться к кому-то невидимому.
Потом накинула балахон, завязала мне глаза, взяла меня за руки и сказала:
–Повязку не снимай, иначе он уйдет…, –дальше тихо: –Слушай. Он пришел. Он рядом, рукой можно достать, стоит и дышит. Тяжело дышит и смотрит не на тебя, а куда-то в землю. Он в футболке и серых джинсах. Белая футболка без рукавов. Написано английскими буквами: «SPBFCKNGWTHR». Не знаю, что за слово зашифровано.
Она описала одежду сына, в которой я его видел в последний раз в том тумане.
–…Туман, он задыхается в тумане, протягивает к тебе руки и зовет тебя: «Папа! Папа!». Но ты не слышишь. Я ничего не могу сделать. Протяни к нему руки, возьми за пальцы, потяни, прижми его к себе и не отпускай. Может он не уйдет…
Я притянул к себе его холодное тело, боясь прижать сильнее. Узнал его запах пота и парфюма одновременно, – я действительно почувствовал запах сына. Его утренний парфюм Кензо я бы узнал из тысячи запахов. Хотел сорвать повязку, но чувствовал, что сейчас же его потеряю.
Слезы полились из моих глаз, я рыдал, гладил его спину, и просил остаться со мной. Я говорил ему, что не уйду отсюда без него…, просил прощения, что повез его тогда по Холмогорам, и снова умолял остаться со мной. А он только громко дышал.
В какой-то момент я понял, что никого я не обнимаю, мои руки протянуты вперед ладонями кверху и я жду, что он протянет руку мне, но этого не происходит.
Я услышал женский голос: «Мы уходим!» И горячие женские руки меня потянули в сторону. Но я наклонился вперед, упершись руками в колени. Тогда Анастасия обняла меня. У нее было упругое горячее тело.
–Его уже нет, он ушел. Он приходил не той тропинке, по которой мы его ждали. Здесь стоит Цербер. Откуп не взят. Цербера твой сын рисовал на стене церкви, потому что предчувствовал свою смерть, а не по другой причине. Он ни в чем не виновен.
–Я не обвиняю его. Я прошу прошения у него.
–Он ушел. Я очень надеялась, что он придет по одной из пяти тропинок, куда ты положил откуп. Но он пришел не по тропинке. Он приходил проститься. Он вышел из тьмы – во тьму и вернулся. Мы не можем здесь оставаться ни минуты. Здесь плохая энергетика. Мы погибнем, а у меня маленькая дочь!»
–У тебя есть дети?
–Да.
И мы ушли, не оглядываясь, быстро шагая по тропе, она вела меня как слепого, я спотыкался и даже один раз упал, но повязку нельзя было снимать, как она объяснила, для моего же блага. В ритуале не должно быть никаких вольностей, иначе это может плохо кончиться для участника ритуала.
Наконец она содрала с моих глаз повязку, внимательно посмотрела на меня и протянула мне маленький кубик-антистресс, с разными приспособлениями по сторонам.
–Это он тебе передал.
…Та самая игрушка сына, которая была с ним всегда и тогда, когда мы возвращались. Он всегда смеялся, когда мне предлагал свою игрушку. Говорил: «Щёлкает, крутится, гладится, жмется, и помогает отвлечься от проблем. Держи, папа». А однажды так серьезно сказал: «Когда-нибудь ты эту штуку не будешь выпускать из рук».
Я обыскался, не нашел ее в машине, значит, она была у него в кармане, а теперь – в руках Анастасии. Я никогда про эту штуку ей не говорил, она не могла ее приобрести заранее, потому что не знала о ней. Аккуратно завернул ее в салфетку и положил в нагрудной карман куртки. Впереди шла Анастасия, которая пять минут назад видела моего сына…, и за это я ее любил и чувствовал в ней родную душу.
–Закурим?
–Нет, – я отказался, шагая за ней, – я подносил к лицу руки, на них еще был его запах.