– Алевтина Федоровна, – послышался голос из угла, где в той же позе, закинув ногу на ногу и положив локоть на подоконник, сидел смазливый молодой человек, – вам знаком Павел Павлович Устинов?
– Да.
– Расскажите поподробней, пожалуйста.
– Какое это имеет отношение к разбираемому вопросу? – спросила Алевтина Федоровна.
Председатель поднял голову:
– Товарищ Смирнова, вы на заседании комиссии партконтроля, извольте отвечать на все вопросы.
– С 1921 по 1927 год мы работали вместе в Наркомпросе РСФСР.
– А потом? – спросил смазливый.
– Потом меня перевели в школу, а он был назначен в какую-то область заведующим областным отделом народного образования.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
После некоторой паузы она ответила:
– Да.
– От кого?
– Об этом писала «Правда».
– Так. А Григория Семеновича Гинзбурга вы знали?
– Знала. Он тоже работал в Наркомпросе РСФСР, потом в Московском отделе народного образования.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
– Да.
– От кого?
– Он – работник МОНО, о его аресте знают все московские педагоги.
– Вы поддерживали с ним связь?
– Нет, личных связей не поддерживала. Встречались по служебным делам, на семинарах, съездах.
И так одного за другим он назвал человек десять репрессированных работников народного образования, знакомых Алевтины Федоровны.
Нине стало ясно: этот смазливый из Органов, Алевтине Федоровне «шьют» дело, и она обречена. И все они обречены, Нина – первая, она защищала Алевтину Федоровну… Тюрьма? За что?
И тут же, будто угадав ее мысли, смазливый сказал:
– У меня вопрос к Ивановой. Товарищ Иванова, вы окончили педагогический институт. Весь ваш выпуск выехал на периферию. Как вам удалось остаться в Москве и вернуться в ту же школу, которую вы окончили?
Правду! Она должна говорить только правду! Ни слова лжи, никаких уверток. Но от волнения она не сразу справилась со своим голосом и первую фразу повторила дважды.
– Дело в том, – сказала Нина, – что у меня в Москве квартира и на моем иждивении тогда была маленькая сестра. У нас с ней нет ни отца, ни матери. Я объяснила это в институте при распределении. Мне ответили, что если принесу ходатайство какой-нибудь московской школы, то меня туда направят. Такое ходатайство мне дала Алевтина Федоровна.
– Значит, вас направили в школу по ее просьбе?
– Да.
– И рекомендацию в партию тоже она вам дала?
– Да.
– А вторую рекомендацию?
– Иван Григорьевич Будягин.
– Бывший замнаркома?
– Да.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
– Да.
– Как вы познакомились?
– Его дочь училась в нашей школе, в нашем классе.
– Вы с ней встречаетесь?
– Нет. Как только я узнала, что ее отец арестован, я с ней перестала видеться и разговаривать.
– Вы доложили в свою парторганизацию, что ваш рекомендатель арестован как враг народа?
– Нет.
– Почему?
– Я не знала, что об этом надо докладывать. Его рекомендация есть в моем личном деле.
На круглом мордовском лице Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул. Краем глаза Нина увидела это и успокоилась.
Из литературы для души
:Алена ))))))
Стр.
438
– Алевтина Федоровна, – послышался голос из угла, где в той же позе, закинув ногу на ногу и положив локоть на подоконник, сидел смазливый молодой человек, – вам знаком Павел Павлович Устинов?
– Да.
– Расскажите поподробней, пожалуйста.
– Какое это имеет отношение к разбираемому вопросу? – спросила Алевтина Федоровна.
Председатель поднял голову:
– Товарищ Смирнова, вы на заседании комиссии партконтроля, извольте отвечать на все вопросы.
– С 1921 по 1927 год мы работали вместе в Наркомпросе РСФСР.
– А потом? – спросил смазливый.
– Потом меня перевели в школу, а он был назначен в какую-то область заведующим областным отделом народного образования.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
После некоторой паузы она ответила:
– Да.
– От кого?
– Об этом писала «Правда».
– Так. А Григория Семеновича Гинзбурга вы знали?
– Знала. Он тоже работал в Наркомпросе РСФСР, потом в Московском отделе народного образования.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
– Да.
– От кого?
– Он – работник МОНО, о его аресте знают все московские педагоги.
– Вы поддерживали с ним связь?
– Нет, личных связей не поддерживала. Встречались по служебным делам, на семинарах, съездах.
И так одного за другим он назвал человек десять репрессированных работников народного образования, знакомых Алевтины Федоровны.
Нине стало ясно: этот смазливый из Органов, Алевтине Федоровне «шьют» дело, и она обречена. И все они обречены, Нина – первая, она защищала Алевтину Федоровну… Тюрьма? За что?
И тут же, будто угадав ее мысли, смазливый сказал:
– У меня вопрос к Ивановой. Товарищ Иванова, вы окончили педагогический институт. Весь ваш выпуск выехал на периферию. Как вам удалось остаться в Москве и вернуться в ту же школу, которую вы окончили?
Правду! Она должна говорить только правду! Ни слова лжи, никаких уверток. Но от волнения она не сразу справилась со своим голосом и первую фразу повторила дважды.
– Дело в том, – сказала Нина, – что у меня в Москве квартира и на моем иждивении тогда была маленькая сестра. У нас с ней нет ни отца, ни матери. Я объяснила это в институте при распределении. Мне ответили, что если принесу ходатайство какой-нибудь московской школы, то меня туда направят. Такое ходатайство мне дала Алевтина Федоровна.
– Значит, вас направили в школу по ее просьбе?
– Да.
– И рекомендацию в партию тоже она вам дала?
– Да.
– А вторую рекомендацию?
– Иван Григорьевич Будягин.
– Бывший замнаркома?
– Да.
– Вам известно, что он арестован как враг народа?
– Да.
– Как вы познакомились?
– Его дочь училась в нашей школе, в нашем классе.
– Вы с ней встречаетесь?
– Нет. Как только я узнала, что ее отец арестован, я с ней перестала видеться и разговаривать.
– Вы доложили в свою парторганизацию, что ваш рекомендатель арестован как враг народа?
– Нет.
– Почему?
– Я не знала, что об этом надо докладывать. Его рекомендация есть в моем личном деле.
На круглом мордовском лице Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул. Краем глаза Нина увидела это и успокоилась.