ОПЕЧАТКА В ТЕЛЕГРАММЕ

Душный вагон поезда покачивался на стыках рельсов. За окном мелькали бескрайние поля, золотые от спелой пшеницы. Проводник принес чай в жестяных подстаканниках, и аромат свежезаваренного напитка смешался с запахом нагретого на солнце купе.
Моя попутчица — седовласая женщина с добрыми морщинками у глаз — вдруг прервала тишину:
— Вы, кажется, писатель?
Я удивилась, оторвавшись от записной книжки:
— А как вы догадались?
— По рукам вижу, — улыбнулась она. — У людей пишущих особый почерк — быстрый, нервный. Да и взгляд у вас цепкий, будто всё вокруг превращаете в истории.
Признавшись, что действительно пишу небольшие рассказы, я получила в ответ неожиданный подарок:
— Тогда вот вам готовый сюжет из жизни. Про моих родителей.
И под мерный стук колёс началась история, случившаяся в далёких восьмидесятых...
Валентина Степановна, простая бухгалтер из районного центра, и мечтать не смела о курортном отдыхе летом, когда судьба неожиданно улыбнулась ей — профсоюз выделил ей путёвку в Цхалтубо. Но для её мужа, Ивана Петровича, эта новость обернулась настоящим испытанием.
— Отпустить одну? Да ни за что! — бушевал он, но врачи настояли — лечение необходимо.
Через день после отъезда жены к Ивану Петровичу на работе подошла почтальонка Тоня, их соседка и главная сплетница района.— Держи, Ваня, — многозначительно протянула она сложенный листок телеграфной бумаги, — из Цхалтубо...
Бутерброд с салом шлёпнулся мужчине на колени. Дрожащими пальцами он развернул телеграмму:
"ДОЕХАЛИ ХОРОШО"
— Кто это — "доехали"? — хрипло вырвалось у Ивана Петровича. Он почувствовал, как у него холодеют кончики пальцев.
Тоня сделала вид, что задумалась:
— Ну... Вроде как одна Валя уезжала...
Но сомнения уже пустили глубокие корни. В воспалённом воображении живо рисовались картины: жена в новом купальнике, усатые курортники, общие ванны..
***
В тот день отдел кадров совхоза "Рассвет" наблюдал представление, достойное столичной сцены. Дверь с треском распахнулась, и в кабинет ворвался Иван Петрович — весь в мучной пыли после зернотока, с глазами, в которых бушевала настоящая буря.
— Отпуск! Немедленно! — прогремел он, смачно швырнув на стол злополучную телеграмму, которая соскользнула на пол прямо перед носом ошеломлённой кадровички.
Мария Семёновна буквально вросла в кресло:
— Да вы с ума сошли, Иван Петрович? Разгар страды! Сами же вчера...
Её слова потонули в громовом рёве:
— Я жену теряю! Валентину Степановну! Мать моих детей! — Иван Петрович бил себя кулаком в грудь. — А вы мне про какую-то жатву!
***
Тем временем в Цхалтубо Валентина Степановна наслаждалась непривычной свободой. Всё утро она провела в прогулках по парку, где местные старушки продавали чурчхелу. Особенно ей понравился сорт с грецкими орехами — она даже купила немного, чтобы привезти детям.
Вечером, вернувшись в номер после минеральных ванн, Валентина Степановна познакомилась со своей соседкой — Маргаритой Павловной, медсестрой из Ленинграда. Та оказалась душой компании: ещё в поезде она успела подружиться с грузинской семьёй, которая угостила её бутылкой домашнего саперави из Телави.
— Настоящее кахетинское, три года выдержки в дубовых бочках! — с гордостью пояснила Маргарита Павловна, разливая рубиновый напиток по гранёным стаканам. — Мой попутчик — винодел делает сам по старинному рецепту. Я, конечно, не разбираюсь, но они настояли, чтобы я взяла… для новых друзей!»
Валентина Степановна осторожно пригубила — саперави оказалось терпким, с лёгкой кислинкой и послевкусием спелой ежевики. Под его влиянием она впервые за долгое время расслабилась и даже рассказала о своей жизни в совхозе, о детях, о вечно ревнивом муже.
— Ох, Валя, — покачала головой Маргарита Павловна, поправляя мелкие кудри своей модной химической завивки, — если бы мой бывший так за мной бегал, может, и не развелись бы! Хотя... — она многозначительно прищурилась, — твой-то, кажется, перегибает палку.
Валентина Степановна вздохнула:
— Да, мой Иван даже в кино без двадцати вопросов не отпускает. Как будто я в сорок пять лет гулять стану!
Они как раз собрались к вечернему источнику, когда произошло невероятное. За поворотом аллеи, ведущей к корпусу, внезапно возникла знакомая фигура.
Иван Петрович, которого она оставила дома с детьми и хозяйством, стоял перед ней — взъерошенный, с трёхдневной щетиной, в том самом пиджаке, который она так старательно гладила перед отъездом. Теперь пиджак был измят, пропитан запахом дешёвого портвейна и дорожной пылью.
В дрожащей руке он сжимал телеграмму, отчего бумага хрустела и трепетала, как пойманная птица.
— Валя! — хрипло крикнул он так громко, что у фонтана замерли две курортницы, а старик-грузин за столиком от неожиданности расплескал свой кофе.
Валентина Степановна вскрикнула и инстинктивно схватилась за руку Маргариты Павловны. Та, не растерявшись, выставила вперёд свой внушительный бюст, прикрытый ажурной кофтой, будто щит.
— Это твой? — прошептала она, косясь на Ивана Петровича, как на опасного хулигана.
Валентина кивнула, чувствуя, как подкашиваются ноги. В голове мелькнуло: «Господи, ну почему я вчера согласилась на эту фотосессию?» Накануне местный фотограф уговорил её сняться у пальмы в новом купальнике с рюшами — для «курортного альбома». Снимки должны быть готовы через три дня, но теперь, при виде мужа, ей казалось, что эти фотографии уже висят на каждом углу Цхалтубо..."
Иван Петрович, не обращая внимания на зрителей, взмахнул телеграммой перед носом жены:
— Это что за «доехали»?! С кем это ты «доехали», а?!
Разбирательство на местной почте больше походило на сцену из театра абсурда. Когда потрёпанную телеграмму наконец нашли в архивной папке, выяснилось — Валентина Степановна аккуратно вывела: «доехала». Но седой как лунь почтальон Ираклий, проработавший на этой почте со времён Берии, почему-то исправил на «доехали».
— Ай, что за разница? — развёл руками старик, поправляя потёртые очки, за которыми прятались хитрые, как у горного орла, глаза. — «Доехала», «доехали» — всё равно доехала! Может, с ангелами летела, может, с добрыми людьми познакомилась… — Он лукаво подмигнул Валентине Степановне, обнажив единственный золотой зуб. — В Цхалтубо все добрые!
Иван Петрович побледнел ещё больше, если это было возможно:
— Да как же не разница?!
— Ой, мальчик мой, — вздохнул Ираклий, доставая из-под стола бутылочку домашней чачи, — если бы я все телеграммы дословно переписывал, половина курортников развелась бы! Вон в прошлом году…
Но его рассказ прервал громкий стук — это Валентина Степановна в отчаянии опустилась на деревянную лавку у стены, где уже сидели две местные старушки, с интересом наблюдавшие за разборками.
Разобравшись с телеграммой, Иван Петрович немного остыл, но упрямо стоял на своём:
— Я никуда не уеду, пока Валя тут!
Пришлось срочно искать ему жильё. Благо, у почтальона Ираклия оказался небольшой гостевой домик во дворе — белёная сакля с голубыми ставнями и виноградной лозой под крышей, которую он сдавал постояльцам.
— Зато дешевле санатория, — убеждал Ираклий, принимая от Ивана Петровича деньги за неделю вперёд. — И чачу по вечерам будешь пить свежую, у нас она лучшая в Цхалтубо!
На следующий день Валентина Степановна, вздохнув, купила мужу курсовку на процедуры — без питания, конечно.
— Будешь ходить ко мне в столовую, — строго сказала она, — но только в отведённые часы. И без скандалов!
Так Иван Петрович и поселился в пяти минутах ходьбы от санатория. По утрам он аккуратно приходил к крыльцу, дожидался жену и степенно шёл с ней на процедуры, будто ничего не произошло.
***
А дома тем временем разыгралась настоящая драма. Поросёнок Хрюша, всеобщий любимец, свалился в самый пик июльского зноя, когда столбик термометра не опускался ниже 30 градусов даже ночью.
Фёдор Игнатьевич, местный ветеринар, сняв кепку и вытерев пот со лба, развёл руками:
— Тепловой удар да кишечная инфекция. В такую жару — хоть лечи, хоть не лечи... — Он многозначительно посмотрел на бабушку Агафью. — Если сейчас не пустить под нож — к утру мясо протухнет. Вон у Степановых на прошлой неделе так барана потеряли — потом три дня двор проветривали.
Пришлось действовать быстро: сосед дядя Коля тут же забил поросёнка. Вся улица подключилась — кто лёд из погреба принёс, кто специи одолжил. Дочки с бабушкой работали всю ночь — рубили, солили, закатывали.
Когда отпускники вернулись, двор напоминал мясокомбинат в разгар сезона.
Старшая дочь Людка, с покрасневшими от бессонницы глазами, встретила родителей фразой:
— Хрюшу в трёх видах сохранили: колбаса — в погребе, тушёнка — в подполье, сало — в рассоле. — Затем, глядя прямо на отца, добавила: — Если бы задержались ещё на день, пришлось бы и бычка под нож пускать. Он у нас, кстати, тоже загрустил...
Эта история получила неожиданное продолжение. На сельском празднике семья получила приз за лучшие мясные заготовки. Валентина Степановна, принимая грамоту, ехидно заметила:
— Спасибо моему ревнивому мужу — без его поездки в Цхалтубо у нас бы не было такого запаса.
Попутчица замолчала, глядя в тёмное окно. За стеклом мелькали огоньки далёких деревень.
— Так что теперь в нашей семье говорят: "Одна буква в телеграмме — и полхозяйства в котлеты".
Вот такие истории случались в те времена, когда профсоюзные путёвки были почти волшебными билетами в отпуск.
Сейчас, конечно, времена другие — но отдохнуть в санатории или уютном отеле по хорошей цене всё ещё можно.
Автор: Елена Герц