Янтарные бусы.

Глава 29
Она плыла, как лодочка по зеркальной глади тихого озера. Его ласки завораживали, и тело, застывшее, одеревеневшее за годы одиночества, прекрасное тело – отзывалось на каждый его поцелуй. На каждое прикосновение. Так оживает сухая земля на прохладу благодатного ливня.
- Что со мной такое? Как это получилось? – недоумевала она среди ночи.
Он, совершенно нагой, ни сколько не стеснявшийся своей наготы, доставал из холодильника шампанское, бесшумно, так по-мужски, открывал бутылку, разливал по бокалам шипучую жидкость и протягивал ей бокал.
Они пили, смеялись, затихали, задумываясь, и снова приникали друг к другу. Никого вокруг. Даже шарканье чьих-то тапок по ковру гостиничного коридора их не смущало. Она плыла, и плыла по озеру, а время летело, не считая секунд. Вот – только что за окном блаженствовал оранжевый вечер, и вдруг – розовое, умытое и свежее, как дитя, утро любопытно шарит солнечными ладошками по темным казенным шторам, пытаясь распахнуть их и запрыгнуть озорно на подоконник: просыпайтесь, влюбленные, я уже здесь!
Зина открыла глаза и увидела глаза Виктора.
- Не уходи никуда сегодня, - попросил он.
Зине не хотелось уходить. Она бы вообще никуда не уходила из этого номера, ставшего уютной, изолированной от всех берлогой. Но настенные часы показывали шесть (шесть, господи).
- Золушке надо спешить. Иначе злой Карабас Барабас лишит ее жалованья за прошедший месяц. И премии, - Зина искала свою одежду.
- Злой Карабас, это тот дядя, что вчера на ниве нам дорогу перегородил? – Виктор лежал на кровати, заложив руку за голову.
- Он самый. Мой начальник.
- А где ты работаешь?
- На молочном заводе. Стряпаю творог, - просто ответила Зина. Она вновь собрала свои спутанные волосы в узел.
- Я отвезу тебя, не торопись, у нас с тобой в запасе целый час, - вдруг сказал Виктор, сграбастав Зину в охапку, и волосы ее вновь рассыпались по плечам, а огненное платье, произведение искусства, на которое Зина и дыхнуть боялась, словно тряпка, было отшвырнуто на кресло.
***
- Все гуляем? – Тон Кустова жесткий, с издевкой, едкий, а глаза, как у раненого зверя.
- Валентин Михайлович, простите, что я опоздала на работу, - сказала тихо Зина.
- А завтра тебя ждать? Или опять романить будешь? А может, ну ее, эту работу? Хахаль на мерсе раскатывает!
Звонкая пощечина остановила вскипевшего фермера.
- За опоздание прошу прощения. Все остальное вас не касается, - она вышла из кабинета гордая, с прямой спиной.
Кустов потер небритую щеку. Бросился следом.
- Зина, подожди!
Она остановилась. Глаза Зины укоряюще глядели на Валентина.
- Зина, прости. Погорячился. Нервы что-то… Просто, сама понимаешь… Разнервничался, что уедешь. Опять человека искать, обучать надо, - Кустов сменил тон. Выглядел растерянным.
- С чего вы взяли, что я уеду? Если и соберусь куда-то, так свято место пусто не бывает. Полина – отличный специалист. Долго вы ее в доярках мариновать будете?
Кустов обреченно смотрел на Зину и мял в руках кепку.
- Уедешь, значит…
Зина чуть не сплюнула в сердцах:
- Да что вы все, с ума посходили? Клавдия ноет: уедешь, вы тут концерт устраиваете! Хватит! Оставьте меня в покое! Она вновь отвернулась и, чеканя шаг, отправилась в цех.
Не прошло и часа, как дверь приоткрылась и в помещение вошла хмурая, невыспавшаяся Полинка.
- Привет, - буркнула она, - давай, рассказывай, чем нашему церберу не угодила.
- Да ну его, - отмахнулась Зина.
- Не нукай, не запрягла, - ни с того, ни с сего взбрыкнула Поля, - вызывает меня сейчас: зыркает, как кролик на удава: «Иди к Зине в цех. Обучайся. Ставлю на творог!» Премии лишил, козел!
- Тебя-то за что? – не поняла Зина.
- За Родину, - огрызнулась Поля, - проспала нынче. Костика утешала. Всю ночь рыдал, жаловался, как ты его бросила – на богатенького дядю променяла. Сука ты, Зинка. Я к тебе, как к человеку… Костик тебе зачем?
Зина откинула перчатки, нахмурилась.
- Тебе зачем этот хмыреныш? Ты почему его пустила? Он так и будет тобой вертеть, сволочь! У тебя гордости совсем нет!
- У тебя есть! – сузила глаза Поля, - ты же у нас мисс деревня! Выбор большой: хочешь, на ниве с Кустовым раскатываешь, хочешь, на пятерке… Вчера на мерседесе шиковала по ресторанам! В платье! Чего тебе стесняться: одного послала, другого приголубила… А у меня никого больше года не было! Последнее отбираешь!
- Поля, перестань, - вскрикнула Зина, - Полечка, не надо!
Она обняла рыдающую подружку. Поля плакала, уткнувшись в Зинино плечо. Плакала долго, и Зина терпеливо поглаживала Полю по спине.
Отревевшись, Полина высморкалась.
- Ну, мисс коровник, показывай свое царство! Буду опыт твой перенимать.
- Давай, - согласилась Зина, все-таки, повышение!
- Ага. Так молоко тибрила, а теперь и творог с маслом сливочным приворовывать буду, - вздохнула Поля.
Они обе весело, облегченно расхохотались.
***
Виктор спешил. Нужно было съездить в несколько мест одновременно. Риелтор обещал продать недвижимость в сжатые сроки и по интересной цене. Правда, цена была интересна только риелтору. Виктору она показалась смехотворной. Ну, а чего он хотел – малюхонный провинциальный городишко, здесь и дворец Людовика четырнадцатого будет продан по цене однушки в Печатниках.
Хотелось все успеть до вечера, чтобы вновь встретиться с Зиной. Красивая женщина, и такое простое имя: Зина. Что-то из ассортимента советского Детского Мира. На полках стояли большие куклы. Они ходили, а когда их укладывали на спину, говорили грубыми голосами: Ма-ма. И глаза у этих пластмассовых Зин были круглыми и тупыми. Правда, у живой Зины глаза – другие, и тело теплое, покладистое, великолепное. С ней спать не хотелось – спать с Зиной невозможно, только бодрствовать.
Вот с Машкой Виктору не хотелось ни бодрствовать, ни спать. Машка надоела ему уже через год. Приходилось терпеть. Умная Маша оказалась на редкость предприимчивой, вложила все сбережения в торговлю оргтехникой. На Виктора не надеялась – он сидел в чахлом НИИ и подыхал со скуки. Из-за этой чертовой скуки завел мелкий романишко. Несерьезный, так… для физкультуры. Чтобы себя мужиком почувствовать – жена обладала тяжелым, властным характером. Быть под пятой такой унизительно. Виктору нечем было дышать.
А Маша все узнала. В такой большой Москве, и так тесно оказалось… Узнала и не простила.
- Твои умильные глазки на меня, увы, уже не действуют! – жестко сказала она тогда. - Катись колбаской по малой Спасской!
Пришлось катиться в свободное плаванье. А он уже так отвык от свободных полетов и плаваний. За Машкиной спиной жилось скучно, но удобно… Долги засасывали, как трясина. В съемной однушке не проживешь – цены заоблачные. Виктор недоумевал – как же раньше он умел жить? Помощь отца была, конечно, существенной, но ведь и он – творил, занимался наукой, был нормальным, честным и счастливым человеком.
Маша! Именно Маша сломала его своим практицизмом. Своим цинизмом. Она! Из-за нее ведь он выгнал Зину. Но ведь не на улицу выгнал? Машу тоже можно было понять: жить бок-о-бок с молодой и красивой женщиной… Какая жена это вытерпит. Да, Виктор смалодушничал тогда. Но ведь он – семейный человек! А на Зину невозможно было спокойно смотреть. Того и гляди…
Хорошо. Зину он стряхнул тогда, как рукавицу. А сейчас? Что делать с ней сейчас? Ведь он уедет на днях: риелтор клялся, что в среду уже квартиру будут осматривать покупатели, приличные, уважаемые люди. С деньгами, между прочим.
Наврать ей с три короба, пообещать увезти с собой? А потом тихонько смыться, оставив в душе сладкие воспоминания о ее желанном теле, поставить галочку, зарубку, что было, было…
Это совсем уж подло. За что так с человеком, в чем она перед Виктором провинилась? Может быть, сказать ей горькую правду и проститься по-человечески? Блин, какой же он, все-таки жалкий трус… Жалкий трус и мерзкий, скользкий тип… Она его ждала и любила по-настоящему. Неужели сложно плюнуть на Москву, забрать Зину в свою большую квартиру, найти достойную работу и жить с ней по-человечески? Ведь он может стать хорошим педагогом, он имеет подход к детям?
Да! Имеет. И с маленькой Аллочкой он подружился бы. Может быть, это и есть – счастье?
Но… У Зины какая-то нехорошая история в прошлом. Ее мужа убили… А вдруг и Виктора убьют? Слишком опасно с ней рядом находиться. Это яркое огненное платье само говорит за его обладательницу – не подходи, сгоришь… Виктор, как глупый мотылек, прилетел на желтый огонек… Стихи. Смешно.
Но все-таки, он с ней встретится и сегодня, и завтра. Встретится и украдет еще немного себе. Это ведь не преступление?
Виктор вышел из офиса, и, выругался, увидев, как его мерседес закрыл огромный, похожий на танк, мощный «Чероки».
В джипе на передних сиденьях восседали толстые рожи с бритыми затылками. Они равнодушно двигали челюстями, перемалывая жвачку.
- Уважаемые! Прошу вас немного отъехать, - вежливо попросил громил Виктор.
Один из них, лениво выйдя из "танка", схватил Виктора за шкирку и швырнул на заднее сиденье джипа. Виктор даже пискнуть не успел. По его спине ручьем заструился пот. Дожили! И здесь «цивилизация»!
- Добрый день, Виктор Сергеевич, - улыбчивый мужчина средних лет внимательно его рассматривал, - как продвигается продажа квартиры.
- Никак. Квартира мне не принадлежит. Это… это недвижимость моей сестры! – Виктор услышал свой голос, похожий на блеяние.
- Ну полноте, полноте. Мы все про вас знаем. Наверное, вас совсем замучила нужда, коли вы продаете недвижимость за такие смешные деньги? Местные мошенники совсем оборзели. Ни стыда, ни совести, - сочувственно покачал головой незнакомец, - а знаете, мы решили вам помочь!
Мужик вручил Виктору папку и пачку денег.
- Пересчитайте – здесь в два раза больше назначенной суммы. И ознакомьтесь внимательно с документами. Все чисто, заверено нотариусом.
Жадность победила страх. Виктор читал договора, и буквы прыгали перед его глазами.
- Все в порядке?
Виктор кивнул.
- Ну и чудесно. Можете спокойно возвращаться в столицу. Счастливого вам пути, - незнакомец улыбнулся очаровательно, будто сидел не в бандитском «Чероки», а в великосветском салоне.
Виктор вывалился из джипа. И вдруг услышал:
- Любезный!
Он обернулся.
- Только вот заезжать к Зинаиде я вам не советую. Искренне и по-доброму. Вы услышали меня? – мягко спросил мужик.
Виктор его услышал. Через пару часов он гнал свой мерседес по трассе М-8 на бешеной скорости. Странно, но ни один гаишник Виктора не остановил...
***
Глава 30
Зина ждала Виктора несколько дней. На восьмой день она поняла – больше не вернется. Да, нечего было строить лучезарные планы. Нечего было переживать Клавдии. И Кустов зря ушел в запой. Да, в хороший такой запой, чего на протяжении всей жизни за ним не водилось.
Он заперся в своем доме и не выходил на работу. Он опустошил свой мини-бар, и приканчивал домашнее клубничное вино, которое берег. Работницы несколько раз бегали к его дому, кричали под воротами, кричали под окнами, долбили кулаками в двери, звонили – тщетно. Он не открывал, не отвечал, молчал.
А между тем на рабочем столе в кабинете росла стопка неподписанных документов, и бухгалтер за голову хватался: подписывать эти документы он не имел права. Платежная ведомость лежала нетронутой, а ведь десятое число – надо выплачивать людям зарплату.
Зина кое-как поднимала себя с постели и разбитая, волочила ноги на ферму. Там она приседала где-нибудь в уголке цеха и тихонечко скулила, чтобы никто ее не услышал. Было больно и противно. Зачем все это ей надо было? Зачем все это, господи…
Полька как могла, поддерживала подругу:
- Ну хватит, Зинка, перестань ты уже! Нашла, из-за чего убиваться. Подумаешь, беда! Мужик бросил. Меня за год три раза бросили, так мне что, удавиться теперь?
Зина помалкивала. Глупость, конечно, так переживать. Просто… Зачем эта «общая» песня. Эти чертовы бусы: Виктор любовался ими. Он не разрешал их снимать…
- Да, Поля. Поматросил и бросил, - соглашалась Полина, - нам ли привыкать к хорошему?
Зина улыбалась сквозь слезы. Одна ночь, только одна. Хорошо было Зине? Хорошо! Так чего теперь-то? Ее удел прост: работать, воспитывать Аллочку и заботиться о Клавдии. Ой, та, наверное, тайком крестится и Бога славит – никуда Зинка не уехала! Хоть у одного человека счастье!
Ехидная морда Людки Чупровой Зину не трогала: чудачка. Радуется чужому горю. Полегчало, бедной… Наверное, когда увидела Зину в мерседесе, чуть инсульт не получила. Ах, как хорошо, что на Зинку-потаскушку не позарился хрен с горы со столичными номерами! Ах, как весело! Пускай веселится.
За Аллочку болела душа. Зина ей ведь ничего не рассказывала, но та, чутко прислушиваясь к дыханию матери несколько ночей подряд, однажды утром собрала все дорогие сердцу подарки дяди Вити, и, пыхтя, выкинула коробку на улицу. Выкинула и смотрела, как мальчишки, обалдевшие от богатств неизвестного дяди, растащили ящик на клочки.
Аллочка стойко держалась, кусая до крови губешки. Но – ни звука. Ни движения на улицу, чтобы спасти хоть что-нибудь.
- Аллочка, девочка моя дорогая, зачем ты так? Это подарок! – Зина попыталась обнять дочь.
Аллочка дернула плечиком, увиливая от материнских объятий.
- Мама, не надо мне таких подарков. Дядя Витя тебя предал. Он испугался за тебя замуж выходить, вот и все, - Аллочка уставилась на чисто вымытые Клавдией половые доски.
- Не говори ерунды, дочка, - машинально ответила мать.
- Я и не говорю. Я знаю. Тетка Людка из магазина говорила про тебя гадости: «куда она нужна со своим хвостом!» А хвост – это я, мамочка! – Она не выдержала, прижалась к Зине и заплакала.
- Не плачь, не плачь! – Зина поцеловала горячее, мокрое от слез, личико дочери, - не слушай эту глупую тетку. Да мне никого не надо, кроме тебя и бабы Клавы.
- Ну я-то – хвост! – ревела Аллочка.
- Если ты и хвостик, то очень красивый и пушистый хвостик. Как у кумушки Лисы. Вот как ты думаешь, отдаст она кому свой хвост?
- Отберут охотники, - мрачно ответила Аллочка.
- У меня тебя никто не отберет! – успокоила дочку Зина.
***
Женщины целой делегацией ввалились к Зине в цех.
- Сама заварила эту кашу, сама и расхлебывай! – возмущались они, - шутка ли, начальника две недели нет на работе!
- А я тут при чем? – рассердилась Зина.
- А при том! Растормошила, обидела мужика, а теперь открещиваешься?
Зина потупилась. Только Кустова ей и не хватало!
- Любит он тебя, дура ты этакая! Хороший мужик ведь! И все у него на месте, симпатичный, серьезный, надежный! Что ты вечно не там ищешь, подруга! Как хошь, а Валентина Михайловича ты нам приведи! Без зарплаты ведь сидим который день!
Зина и пошла. Идти не очень и хотелось. Любит ее Кустов или нет, бабушка надвое сказала. Тот поцелуй четыре года назад случился. А Валя после этого разговоров про любовь не заводил, наоборот, стал суше и строже, будто сам стеснялся своего порыва. Как Витя, наверное, застеснялся.
Громадный дом стоял на пригорке, окруженный веселым березняком. Ворота на замке. Тишина мертвая. Зина (не впервой) обошла кругом забор. Одна из берез уж больно плотно прислонилась к ограждению. Зина оглянулась – не видит кто. Никто не видел. Что делать, вскарабкалась на дерево и с визгом ухнула по ту сторону забора. Поправив юбку, прилепила подорожник к ободранной коленке, и пошла, прихрамывая, к дому начальника.
Постучалась в окна, в двери. Никого. Ну, коли взялась партизанить, так партизанить до конца придется. В этот раз Зина внимательно осмотрела все окна. Хоть одно должно же быть открыто? Человек не может без воздуха жить? Обожгла нехорошая мысль: вдруг Кустову плохо стало?
Зина решила вызвать полицию, если в помещение не удастся попасть. На счастье, нашла все-таки открытую форточку. Помимо форточки, и рама неплотно задвинута. Зина легонько подтянулась, приоткрыла окошко и залезла в дом, подумав, что из нее получился бы неплохой вор-форточник.
На отделанной деревом кухне царил бардак. Зина поднялась по лестнице.
- Валентин Михайлович, ау!
Она заглянула в спальню – никого. Прошла в ванную – и тут тишина. Открыла дверь в боковую комнату. Здесь было светло и уютно. Стены оклеены веселенькими розовыми, со слониками обоями. Гора игрушек, аккуратные шкафчики и… детская кроватка. А на полу – Валентин, прикрытый розовым одеяльцем.
Зина присела рядом. Взрослый мужик спал младенческим сном. Она улыбнулась даже. Кустова не хотелось будить. Однако – надо. Пришлось тормошить его.
Кустов с трудом приоткрыл один глаз. Зина никогда еще не видела Валентина пьяным, лохматым, с лицом, заросшим щетиной.
- Зина? А ты чего тут делаешь?
- Женсовет отправил к вам! Вы что же это баб на произвол судьбы бросили? – спросила Зина строго.
Кустов не ответил. Он моргал удивленно.
- А ты никуда не уехала?
- Да куда я денусь с подводной лодки? – засмеялась она.
- А мне твоя Клавдия сообщила, что ты замуж выходишь. И уезжаешь скоро с мужем и дочерью.
- Никуда я не поеду. Отъездилась. Кому я нужна вообще, кроме Алки?
Кустов помолчал, попытался пригладить всклокоченные волосы, чуть качнулся…
- Мне нужна. Ты мне всегда нужна была. И Алку я твою обожаю. И даже Клавдию. Я жить без тебя не могу, Зина.
Зина смотрела на него, огорошенная известием.
- Устала я от этих ваших любовей, Валя. Не надо больше. Никакого счастья мне от любви.
Валентин вскочил.
- Это потому что ты – дуреха! Что ты видела вообще? Одних подонков и мерзавцев!
- И запойных пьяниц, - добавила Зина.
- Я не пью. Сама это знаешь! И говорю честно: я тебя люблю! Люблю тебя! Что ты мне жизнь мотаешь, Зинка? Я ведь ни словом, ни намеком… Ждал тебя, берег… Ты ведь хорошая такая. Добрая.
Зина оглянулась вокруг:
- Детскую, небось, для Аллочки сделал?
- Да, - Кустов снова уселся на пол, - сначала тут погремушки, колыбелька была. Потом – вот это все.
- А конструктор «Умелец» достанешь для дочери моей?
- Достану. Луну с неба не обещаю. Не умею давать пустые обещания. А любить ее буду до самого своего гроба.
Кустов поправил выбившуюся прядку на голове Зины.
- Хочется поцеловать тебя. Не буду.
- Брезгуешь, Михалыч? – усмехнулась Зина.
- Брезгую. Собой. С такой рожей к тебе лезть не буду. Ты иди, Зина. Иди. Скажи девкам – к вечеру приду и зарплату начислю всем. И премию.
Зина вдруг захохотала.
- Вот и хорошо! И пойдет по ферме молва: чего это там такого Зинка сделала, что вся бригада премию получила!
Кустов тоже разулыбался. А потом снова сделался серьезным.
- Чего, чего… Ничего противозаконного… Замуж за меня согласилась выйти. Да?
Он посмотрел на нее с надеждой.
- Да, Зина?
Она посмотрела на него грустно.
- Я подумаю, Валя. Дай мне хоть немного подумать.
***
Глава 31
Вячеслав Анатольевич Лебедев с детства мечтал стать военным. Отец его вернулся с войны героем. О нем даже книгу написали. Славик папу боготворил. В их доме создали культ отца, музей при живом человеке. Мама старательно культивировала в сознании сына идею исключительность старшего Лебедева, непогрешимость его искренней любви к Родине. На таких, как Анатолий Лебедев, нужно равняться, быть достойным сыном своего отца.
И Славик равнялся. Иногда, когда родителей не было дома, мальчик открывал платяной шкаф и любовался кителем Лебедева, тяжелым от медалей и орденов. В груди Славы разливался холодок – такой же, как у истых верующих священнослужителей, приобщенных к святым тайнам причастия перед алтарем. Слава в Бога не верил. Слава верил в собственного отца. Именно Анатолий Лебедев стал для мальчишки тем самым «пастырем», маяком, к свету которого он стремился изо всех сил.
В Высшую школу Комитета просто так с улицы не возьмут. Но Слава не был простым юношей. Слава был создан для этой школы: отличное физическое развитие, незаурядные умственные способности, железная логика и преданность Партии. Да, да, преданность Партии стояла на последнем месте, ибо дурачков, преданных Партии, ВУ КГБ сразу безжалостно выбраковывала. Дурачки, преданные Партии, с первой же неудачи раскусят ампулу с ядом, но задание не выполнят. Умные так не делают. Умные, если надо, раза четыре перевербуются, не побоясь позорного звания «предатель Родины», и, находясь под расстрельной статьей, словно гвоздь на наковальне, хладнокровно доведут дело до конца. Таких, увы, мало. И именно таким был Вячеслав.
Ему прочили отличную карьеру. Безупречный офицер обязательно дошел бы до высших чинов. И Лебедев шел уверенной пружинистой походкой. Он знал несколько языков, политическую обстановку в ряде капстран с объективной точки зрения, отличной от пропаганды, вещаемой простым советским людям из каждого «утюга». И тем не менее, Слава знал, что благопристойная, приятная, витринная картина изобильной Европы имеет некрасивую изнанку. Как пальто. Снаружи – шик. А внутри – вши.
Красивые города, дорого одетые европейцы, деньги, автомобили, техническое развитие, опережающее СССР на несколько десятков лет, стабильная экономика, демократический строй – многое из этого Славу восхищало, все это можно было развивать в родной стране, такой неуклюжей и неповоротливой во многих отраслях. Но…
Как объяснить, что в том же пафосном «туманном Альбионе» простые, не обладающие капиталами женщины до сих пор рожали дома. Когда в нашей «лапотной» России любой человек, будь он партийный деятель или слесарь, мог спокойно и совершенно бесплатно получать медицинские услуги в поликлинике? Что рабочие люди – не люди третьего сорта, а уважаемый пласт населения страны. Что, в отличие от капиталистических государств, где бордели – обычное явление, а трущобами, скрытыми за роскошными фасадами престижных районов, там никого не удивишь, в СССР в первую же очередь смели, снесли бульдозерами все эти рассадники венерических заболеваний, туберкулёза, вшей и прочей пакости, расплодившейся в империи до Революции!
Вячеслав знал, против кого «работает». Все эти нытики, внимающие голосу Америки в пыльных своих углах, мечтающие скинуть проклятый режим тирании со светлой России, никак не могут уяснить: как только страна «победит» ненавистный гнет, так сразу же, буквально на следующий день, обзаведется и вшивыми борделями, и трущобами, и обширными кладбищами. Что рабочий класс, достойные восхищения люди, будет прозябать в нищете. Что эти самые рабочие люди будут бояться заболеть, ибо бесплатную медицину просто ликвидируют под благоприятным предлогом. Что школы, университеты, обыкновенные кружки и секции станут практически недоступны детям этих самых нищих, лишенных элементарной социальной защиты (профсоюзы превратятся в формальные группы. Лишь название – и все.)
За все надо будет платить. За все. А лакированная картинка – удел избранных. Тех самых, для которых заповедь «не укради» - пустые слова, и ничего больше.
Поэтому Слава и работал. Жалости к диссидентам и предателям он не испытывал, считая последних глупыми, недальновидными людьми. Одно дело – мыслить иначе, подмечать недостатки и пропуски, предлагать решения проблемы, бороться с произволом до конца, другое – продавать страну за деньги. О какой любви к Родине идет речь? Нет здесь любви. Даже холодного расчета – нет. Лишь одно желание – набить свое брюхо сытно, оскорбляя честь и достоинство государства, вскормившего предателя на свою голову.
Перед тем, как начать работу во внешней разведке, Вячеслав года три был вовлечен во внутренние дела страны. Но и здесь все было не так просто: рывок в космонавтике, поразивший весь мир, требовал особого внимания со стороны комитета. Один лишь неверный шаг кого-либо из ученых грозил крахом. Ученые – живые люди, а соблазнов – много. Америка не спит, и каждый раз, словно змей-искуситель, подкидывает новые приманки, сладкие обещания, суля красивую жизнь в красивых декорациях.
А тут ситуация не из простых. Кудрявцев был честным человеком, зараженным общей идеей, последователем научных трудов Королева. Цвет страны, как говорится, безупречный во всех отношениях советский гражданин. А вот с женой не повезло. Хотя со стороны семья выглядела идеально. Мать – прекрасный специалист, гордость советской медицины. Отец погиб на фронте. Но Ирина Алексеевна, красавица и умница, оказалась девицей с двойным донышком. Проверка показала, как она пробиралась к этому браку. Слава не удивился. Чему тут удивляться: как умела (точнее, чем), так и продвигалась. Очень по-западному.
Кудрявцевой рано или поздно может надоесть сытая и скучная жизнь супруги. Захочется острых ощущений… А все эти дамские выкрутасы могут плохо влиять на работу ученого. Хотя ничего такого за ней не наблюдалось. Но проследить за Ириной не мешало, южная природа, взыгравшие гормоны, романтика и горячие мужчины вокруг. Слава не оспаривал своего задания: надо следить за чужой женой – будет следить. Да, это не иностранный резидент, но не Славе и выкобениваться. Не боги горшки обжигают, как говориться. Придет время, и в Славиной жизни появится такой «резидент!
Вячеслава раздражал серый пиджак. Если бы ему позволили одеться неформально, как все отдыхающие… Но проще выпрямить падающую башню в Пизе, чем сдвинуть хоть одну из железобетонных установок комитета. Опрятный внешний вид, ровный кантик и никаких там вольностей – четкий дресс-код никто не смел нарушать!
Слава, как дурак, сидел в фойе роскошного Дома Отдыха для номенклатуры, почитывая газетку, следовал за Кудрявцевой на рынок, ползал, увязая в песке, по прибрежной полосе и внутренне матерился, стиснув ровные белые зубы, чтобы не выругаться вслух. Это так смешно и нелепо! Острая на язычок Ирина его сразу «сфотографировала» и не боялась презрительно улыбаться, завидев Лебедева, обливавшегося потом, где-нибудь неподалеку от себя.
В конце концов Лебедев плюнул. В один из дней, когда шустрая дамочка за каким-то лядом полезла на дикий пляж, он скинул с себя тяжелые, с налипшим песком, ботинки, закатал штанины и пошел голыми ногами по берегу. Стало легко и даже весело. Нет, он мог сутками лежать в засаде хоть в противогазе, но в этом случае взыграла… гордость? Или уважение к себе. Или идиотизм собственный. Или…
Или. Ирина его раздражала и влекла. Черт бы побрал этих красивых баб! Ирина не кривлялась, не воображала из себя невесть что, она была естественна в своей красоте, как естественна пантера, дикая черная кошка - в своей. Она смотрела прямо, не кокетничая, как смотрит дикая кошка на стадо антилоп, оценивая – стоит затевать охоту на них или подождать, пока кто-то слабый или очень молодой отобьется от общей массы. Но… От общей массы жвачных не отбился, а отошел не слабый, больной, или мелкий и глупый, а сильный!
Тогда Слава усмехнулся про себя: «Ну что, киса, рискнешь? Ты такая гордая, такая воинственная, такая грациозная, но отбившийся от стаи тебе не по зубам. Или ты настолько ГОЛОДНА, что не побоишься покалечить шкуру?»
Она не побоялась. И это было прекрасно. Слава понял, что у гордой Ирины никогда ничего подобного не случалось. Он это почувствовал сразу. «Ах, несчастная королева, как же низко ты пала, выключив свою очаровательную головку! Как податлива и мягка ты, как тянешься ко мне, как млеешь от каждого моего поцелуя, то выпуская, то втягивая обратно в лапки свои острые когти!» Слава выпивал их с Ириной совместные ночи с наслаждением. Так пьют очень дорогое, изысканное вино – с наслаждением и опаской, вдруг оно потянет за собой, войдет в привычку, в пагубу, сбросив в черную пропасть, выхода из которой нет!
Это потом он понял, что пантера была гораздо умнее и коварнее. Потому что она – пантера, а Слава – жвачное животное, хоть и сильное, молодое и опасное.
***
Глава 32
Ирина чуть не стоила ему карьеры. Полковник Чуриков, обычно сдержанный, немногословный мужик, вызвавший Лебедева «на ковер», не удержался от выражений, понятных любому русскому человеку, самыми приличными из которых были: «вместо» и «голова».
Лебедев помалкивал. Знал: начнет возражать, оправдываться, или, того хуже, просить прощения, Чуриков взбесится, прекратит материться и отправит Вячеслава далеко и… подальше. А так, пусть выпускает пары. В конце концов, он живой человек, Ирку видел и в профиль, и в фас, и в анфас… поймет. А успокоившись, может быть, еще и благодарность объявит, хм, за смекалку.
- Иди уже, ловелас хренов, - Чуриков, отругавшись, сменил гнев на милость, - в понедельник чтобы был у меня в кабинете. Пойдешь к Петрову. Инструкции получишь у него. Ничего тебе за чужими бабами таскаться. А то, глядишь, всю эту грядку пере… копаешь, джентльмен!
Петров руководил внешней разведкой. «Получить у Петрова инструкции» значило – настраиваться на серьезный лад – работа Лебедева перешла на новый крутой виток! То, к чему стремился Слава, то, о чем мечтал. Он вытянулся во фрунт, звонко сказал «Есть» и четко, по-солдатски, не без определенного шика, резко развернулся и вышел вон из скромного, обитого дубовыми панелями, начальственного кабинета.
С той поры у Вячеслава началась совсем другая жизнь. Он своими глазами увидел другую державу, переживавшую в то время острые моменты отношений с СССР. Шла гонка вооружения, и вторжение во Вьетнам ухудшало общую картину политической стабильности США. Раздрай шел изнутри – американские граждане не лезли в карман за выражениями и активно протестовали против войны. Еще бы… Это тебе не бомбы на мирные города кидать, это сыновей и мужей нужно отправлять в богом забытый край, где белому человеку просто мирно жить невозможно, не то, что воевать!
Вячеслав видел, как поддерживали американцы Джонсона. И как потом ненавидели этого Джонсона, а уж после убийства Роберта Кеннеди, ненавидели и Никсона. Между тем, правительство гнуло свою линию. Ядерному оружию негоже так просто быть, без дела... Лебедев чуял: уж если они уже переступили черту в Хиросиме и Нагасаки, не стеснялись жечь напалмом мирных вьетнамцев, рано или поздно они переступят ее снова.
Установка СССР ракет в Кубе остановила их ненадолго. Иногда Лебедев задумывался – что дальше? Ведь у правительства лишь два выхода: убрать СССР безболезненным способом или вступить в прямой конфликт, скинув маски. Дела… В любом случае, если сталкиваются два империи, напитанные ненавистью, как облака дождевой влагой, стоит гром на весь мир, и сверкают смертельные молнии. Плохо всем. Несуеверному Лебедеву иногда хотелось креститься.
Об Ирине он вспоминал редко – работа требовала отдачи времени, сил и нервов. И Лебедев отдавался работе целиком, с той же страстью, как отдавался когда-то женской силе Ирины. Поэтому он ничего о ней не знал. Вот уж правда – холодная голова. Истинный «спартанец». В «джентльменских» залетах Славу теперь никогда и никто не замечал. Даже иноземные проститутки не бывали в его скромной постели. Не до них. Постельные кувырканья – удел слабых.
***
Уже в восемьдесят пятом Лебедев начал осознавать – война проиграна. Какой-то сюр, невероятная дурость, судьбоносный финт хвостом фортуны – вступление Горбачева на должность «правителя» всея Руси никто адекватно не мог объяснить. И что в итоге? Все просто – Михаил Сергеевич получил нобелевскую премию, а КГБ прекратил свое существование. Лебедев в первый раз в жизни растерялся как третьеклассник у доски, и запил. Правда, ненадолго. Слюнтяем Слава не был никогда: если против тебя – свора тупых бандюганов – возглавь эту свору.
Ирина Алексеевна нашла его сама. Позвонила и пригласила на встречу. Пообещала платить втрое против прежних торгашей, и так плативших Лебедеву немалую сумму. Лебедев обещал подумать, мысленно наматывая сумму еще в два раза.
«Мальчиков» нужно было кормить хорошо. Его спортивные и хладнокровные ребята подбирались тщательно по принципу отбора Высшей школы КГБ. Но зато какие это были ребята! Особым умом, конечно, не отличались, но смекалки и расторопности им было не занимать. Добрая половина группы – выходцы из «Афгана». Правда, героев с отбитыми напрочь мозгами Лебедев тщательно отбраковывал: ему не нужны были «сюрпризы» на работе. Не зря Кудрявцева обратилась именно к нему.
После ужина в новорусском московском кабаке Лебедев и Кудрявцева ударили по рукам. Рукопожатие Ирины действительно было крепким, несмотря на изысканные ароматы духов и вечернее неделовое платье. Она мало изменилась: фигура все такая же точеная, губы все такие же пухлые, высокие скулы, кошачья грация и ослепительная улыбку. И глаза… Вячеслав умел скрывать свои эмоции. Если бы не умел, то вздрогнул бы обязательно – они, мужчина и женщина, смотрели друг на друга ОДИНАКОВЫМИ глазами.
Бабой Ира была серьезной, с бульдожьей хваткой. Распоряжения отдавала четко, без воды, истериками и выкрутасами не страдала. Вот кого бы во власть, а не этого старого пьющего человека, что сейчас возглавлял униженную до невозможности страну. Ира нравилась Славе, работать на нее было… нормально.
И вот он, их последний разговор, чуть не сбивший Лебедева с ног. Вот уж действительно – железная леди. Стерва конченная. Сука. Как она выкрутилась – закачаешься! Ни одна мышца не дрогнула: вынь и положь мне дочку. Лишенная сантиментов, расчетливая сука решила передать наследство в нужные руки. Но сначала пожелала проверить кандидатку – достойна ли та высочайшего внимания? Если нет – забыть и выкинуть из памяти. Как тряпку, как бракованного породистого щенка! Какова, а? Что б ты сдохла поскорее!
Местонахождение Клавдии найти было сложно. В местной больнице, задыхавшейся от безденежья и отсутствия элементарных медикаментов, никто ничего вразумительного сказать не мог. В отделе кадров только дата увольнения. По указанному адресу гражданка Орефьева Клавдия Петровна не проживала. Но некоторые старушонки, доживавшие свой век, сообщили:
- Клавдя укатила к тетке лет двадцать с лихом назад. Больше не приезжала. Спилась поди. Она в последнее время здорово поддавала, прости господи, хорошая женчина была. Столько ребят приняла, и все крепеньких, - классическая бабулька в беленьком платочке доставила больше информации, чем бюро справок. Она же и деревню указала. И даже объяснила, где дом Клавдии находится.
- Поди завалился уже. Я сама оттуль родом. Клавка-то несчастная сирота была, мамка ее – бл… Не повезло девке. И тетка – бл… У нас там все – бл..и! Повидать бы кого перед смертью, - вздохнула старушка.
Лебедев осторожно вытягивал у бабки сведения об истории с «обменом детей», но женщина, удивленно глянув на настырного незнакомца, вдруг рассердилась.
- Ты че мелешь, стервец? Че мелешь? Не было у нас такого отродясь! Иди отсэдова, прохиндей! Мелет тут, не знамо, что! Слышь, Афанасьевна, слыхала че этот мелет?
Бабульки загомонили, и Лебедев ретировался. Не хватало еще, чтобы его бабки побили своими костылями. Впрочем, порядок действий он знал. Родители Зины, их адрес были у Вячеслава в кармане. Он решил посетить их с утра – явно пенсионеры. Будут дома. Не будут – он все равно найдет. Не иголки в стоге сена.
При гостинице был ресторан. При ресторане неплохая домашняя кухня. Лебедеву понравилась местная стряпня. Он решил поужинать, а потом удалиться в свой номер. Провидение? Каприз судьбы? Не важно. Тем вечером он увидел в зале Ирину. И только через несколько секунд, как следует проморгавшись, понял: что это не Ира, это ее молодая копия. Один-в-один. Так не бывает. Или бывает? Женщина была прекрасна и легка, как редкая по красоте бабочка, случайно попавшая в тесный зал. Платье пылало на ней яркими всполохами, открывая всеобщему взору атласную спину, плечи и длинную шею, на которой горели янтарные камни.
Женщина никого не видела вокруг, лишь одного человека: высокого, красивого, стройного. Он умело вел её в танце, и вдруг поцеловал так нежно, что и камень бы заплакал теплыми слезами умиления.
Слава смотрел на этих двоих, понимая, что нашел то, что искал. Породистый щенок оказался чистой породы. И этот щенок был его дочерью, плотью от плоти, кровью от крови. И дочь росла без него, брошенная матерью-кукушкой в чужое гнездо. И он, Вячеслав, должен это гнездо разорить. Потому что ОНА так захотела…
Лебедеву показалось, что у него дрожат руки. Нервы. Его охватило непреодолимое желание – задушить Ирину Алексеевну собственными, вот этими самыми руками. И он дает голову на отсечение – эти самые руки не дрогнули бы.
Продолжение следует...
---
Автор: Анна Лебедева