Про бардов: У барда Юры водилась чудесная женщина. Она в палатке спала за просто так, не требовала поутру БМВ в подарок. И от ля-минора её не тошнило. Почти. Мы все Юре завидовали разноцветной завистью. Но Юрино небо рухнуло, как штукатурка в борщ, внезапно и с обидными последствиями.  Его жещина ушла к джазмену. На слёт гитаристов с большой буквы «Г» Юра приехал соло. Быстро-быстро напился и стал нервно петь про поезда, про закурить и разом всё перечеркнуть. Сообразительные барды посуровели лицом, заныли солидарно-надрывное, про бетон мужской дружбы в противовес испаряемости женского рода. На первом же ай-на-нэ, тряхнув воображаемым монисто, в круг вскочила чужая тётка. Вся в малиновом трико. Сама белая, огромная. Бардов этим не проймёшь! Нас не занимают здоровущие пляшущие бабы. Мы вообще считаем абсурдом танцы на трезвую голову в одетом виде!.. Должно быть, эта женщина приблудилась от ролевиков. Судя по лицу, она была у них предводитель гоблинов. Игнорируя ритм, женщина сделала несколько опасных прыжков. Сосед справа опознал в них танец пьяного паровоза. Сосед слева сказал, что видел похожую пантомиму у Марселя Марсо, она называлась «толстый удав умирает». А бард Виталик, который в пьяном виде способен видеть будущее, сказал – нет, это цыганский танец «Ручеёк». Когда женщина закричала «хоп! хоп!», стало ясно, щас она споткнётся и будет беда. Стоящие поодаль прикинули, на сколько увеличится их порция шашлыка, если дама упадет удачно – сразу хотя бы на троих. Но тётя сменила концепцию. Она придумала кокетливо сесть на колени абстрактному мужчине. Не знаю, чем именно привлекли её Юрины мослы. Наверное, у некоторых женщин в заду есть специальный орган, распознающий свежих холостяков. Юра видел, какая попа близится. Успел подумать, что вместо ужина будет реанимация, но спастись уже не мог. Женщина села. И что-то хрустнуло. Два раза. Первым, понятно, был стул. А потом, когда они упали, был ещё второй «хрусь», пронзительно-печальный, похожий на Гибель Любви. Все ясно слышали этот скорбный звук. Юру достали, отряхнули, вправили что вправилось, ненужное отломали, выбросили. Женщине сказали правду, она обиделась, ушла. Юра молчал весь вечер, а к утру написал сразу тридцать матерных частушек. Я вам не могу их тут спеть, вы сразу разбежитесь…
Без красок
Слава_Сэ
Про бардов:
У барда Юры водилась чудесная женщина. Она в палатке спала за просто так, не требовала поутру БМВ в подарок. И от ля-минора её не тошнило. Почти.
Мы все Юре завидовали разноцветной завистью.
Но Юрино небо рухнуло, как штукатурка в борщ, внезапно и с обидными последствиями. 
Его жещина ушла к джазмену.
На слёт гитаристов с большой буквы «Г» Юра приехал соло.
Быстро-быстро напился и стал нервно петь про поезда, про закурить и разом всё перечеркнуть.
Сообразительные барды посуровели лицом, заныли солидарно-надрывное, про бетон мужской дружбы в противовес испаряемости женского рода.
На первом же ай-на-нэ, тряхнув воображаемым монисто, в круг вскочила чужая тётка.
Вся в малиновом трико.
Сама белая, огромная.
Бардов этим не проймёшь!
Нас не занимают здоровущие пляшущие бабы.
Мы вообще считаем абсурдом танцы на трезвую голову в одетом виде!..
Должно быть, эта женщина приблудилась от ролевиков.
Судя по лицу, она была у них предводитель гоблинов.
Игнорируя ритм, женщина сделала несколько опасных прыжков.
Сосед справа опознал в них танец пьяного паровоза.
Сосед слева сказал, что видел похожую пантомиму у Марселя Марсо,
она называлась «толстый удав умирает».
А бард Виталик, который в пьяном виде способен видеть будущее, сказал – нет, это цыганский танец «Ручеёк».
Когда женщина закричала «хоп! хоп!», стало ясно,
щас она споткнётся и будет беда.
Стоящие поодаль прикинули,
на сколько увеличится их порция шашлыка,
если дама упадет удачно –
сразу хотя бы на троих.
Но тётя сменила концепцию.
Она придумала кокетливо сесть на колени абстрактному мужчине.
Не знаю, чем именно привлекли её Юрины мослы.
Наверное, у некоторых женщин в заду есть специальный орган,
распознающий свежих холостяков.
Юра видел, какая попа близится.
Успел подумать, что вместо ужина будет реанимация,
но спастись уже не мог.
Женщина села.
И что-то хрустнуло. Два раза. Первым, понятно, был стул.
А потом, когда они упали, был ещё второй «хрусь»,
пронзительно-печальный,
похожий на Гибель Любви.
Все ясно слышали этот скорбный звук.
Юру достали, отряхнули, вправили что вправилось, ненужное отломали, выбросили.
Женщине сказали правду, она обиделась, ушла.
Юра молчал весь вечер,
а к утру написал сразу тридцать матерных частушек.
Я вам не могу их тут спеть,
вы сразу разбежитесь…