Век 19й, железный... А в нём - бриллианты живописи, жемчуг музыки, золото слов... 1832 год
1832 Чернецов Г. Крылов, Пушкин, Жуковский и Гнедич в Летнем саду.
Евгений Баратынский
Не растравляй моей души Воспоминанием былого; Уж я привык грустить в тиши, Не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет Всё испытать душа успела; И на челе печали след Судьбы рука запечатлела.
02:57
АНДРЕЙ ПЕТРОВ - т⁄ф “Петербургские тайны“ -романс"Не растравляй моей души"- ЛЕОНИД СЕРЕБРЕННИКОВ
Предстала, и старец великий смежил Орлиные очи в покое; Почил безмятежно, зане совершил В пределе земном всё земное! Над дивной могилой не плачь, не жалей, Что гения череп - наследье червей.
Погас! но ничто не оставлено им Под солнцем живых без привета; На все отозвался он сердцем своим, Что просит у сердца ответа; Крылатою мыслью он мир облетел, В одном беспредельном нашел ей предел.
Все дух в нем питало: труды мудрецов, Искусств вдохновенных созданья, Преданья, заветы минувших веков, Цветущих времен упованья; Мечтою по воле проникнуть он мог И в нищую хату, и в царский чертог.
С природой одною он жизнью дышал: Ручья разумел лепетанье, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна…
Любуюсь я твоим конем; Не поступью его игривой, Не быстрых глаз его огнем И не волнующейся гривой. Не потому, что он не раз Твоей участником был славы И что на нем прочтен отказ Грозящей смертью переправы. Прибавлю: он не тем мне мил, Что победительные клики Слыхал, как ляхов ты громил В Владимире и Лисобики, Что попирали Безобдал Его могучие копыты И что он ржаньем оглашал Брег Вислы, буйством знаменитый. Любуюсь я твоим конем, Когда, сложив доспехи ратны, Везде ты с нами и на нем Несешься по степи раскатной Вслед за матерым русаком. О почестях не мысля боле И чуждый боевых забот, Когда на нем встречаешь в поле И ночь и солнечный восход…
Пётр Вяземский Эй да служба! эй да дядя! Распотешил старина! На тебя, гусар мой, глядя, Сердце вспыхнуло до дна.
Молодые ночи наши Разгорелись в ярких снах; Будто пиршеские чаши Снова сохнут на губах.
Будто мы не устарели - Вьется локон вновь в кольцо; Будто дружеской артели Все ребята налицо.
Про вино ли, про свой ус ли, Или прочие грехи Речь заводишь - словно гусли, Разыграются стихи.
Так и скачут, так и льются, Крупно, звонко, горячо, Кровь кипит, ушки смеются, И задергало плечо.
Подмывают, как волною. Душу грешника, прости! Подпоясавшись, с тобою Гаркнуть, топнуть и пройти…
Денис Давыдов Ох, как храбрится Немецкий фон, Как горячится Наш херр-барон. Ну, вот и драка, Вот лавров воз! Хватай, собака, Голодный пес.
Кипят и рдеют На бой полки; Знамена веют, Горят штыки, И забияка Палаш вознес! Хватай, собака, Голодный пес.
Адрианополь Без битв у ног, Константинополь В чаду тревог. Что ж ты, зевака, Повесил нос? Хватай, собака, Голодный пес…
Василий Жуковский
Был удалец и отважный наездник Роллон; С шайкой своей по дорогам разбойничал он. Раз, запоздав, он в лесу на усталом коне Ехал, и видит, часовня стоит в стороне.
Лес был дремучий, и был уж полуночный час; Было темно, так темно, что хоть выколи глаз; Только в часовне лампада горела одна, Бледно сквозь узкие окна светила она.
"Рано еще на добычу,- подумал Роллон,- Здесь отдохну",- и в часовню пустынную он Входит; в часовне, он видит, гробница стоит; Трепетно, тускло над нею лампада горит.
Сел он на камень, вздремнул с полчаса и потом Снова поехал лесным одиноким путем. Вдруг своему щитоносцу сказал он: "Скорей Съезди в часовню; перчатку оставил я в ней"… .......................................
Он был весной своей В земле обетованной И много славных дней Провел в тревоге бранной.
Там ветку от святой Оливы оторвал он; На шлем железный свой Ту ветку навязал он.
С неверным он врагом, Нося ту ветку, бился И с нею в отчий дом Прославлен возвратился.
Ту ветку посадил Сам в землю он родную И часто приносил Ей воду ключевую.
Он стал старик седой, И сила мышц пропала; Из ветки молодой Олива древом стала.
Под нею часто он Сидит, уединенный, В невыразимый сон Душою погруженный…
1832 Воробьёв Закат солнца в окрестностях Петербурга
Иван Козлов
1.01 1832 Уже бьет полночь — Новый год,— И я тревожною душою Молю подателя щедрот, Чтоб он хранил меня с женою, С детьми моими — и с тобою, Чтоб мне в тиши мой век прожить, Всё тех же, так же всё любить.
Молю творца, чтоб дал мне вновь В печали твердость с умиленьем, Чтобы молитва, чтоб любовь Всегда мне были утешеньем, Чтоб я встречался с вдохновеньем, Чтоб сердцем я не остывал, Чтоб думал, чувствовал, мечтал.
Молю, чтоб светлый гений твой, Певец, всегда тебя лелеял, И чтоб ты сад прекрасный свой Цветами новыми усеял, Чтоб аромат от них мне веял, Как летом свежий ветерок, Отраду в темный уголок.
О друг! Прелестен божий свет С любовью, дружбою, мечтами; При теплой вере горя нет; Она дружит нас с небесами. В страданьях, в радости он с нами, Во всем печать его щедрот: Благословим же Новый год!
19.07 1832 О, дайте сердцу тосковать! Оно мечтать, любить устало. Хочу я слезы проливать; В душе лишь горе не увяло. Уже давно оделись тьмой Мои все радости былые; Сдружился я с моей тоской; Но слышны жалобы чужие.
И что ж! везде кругом меня Надежда тмится, льются слезы; И кипарис встречаю я Там, где цвели младые розы. Обман пленительной мечте, Обман святому вдохновенью, Обман любви и красоте, Обман земному наслажденью!
Давно ли — жизнь семьи родной — Являлся юноша меж нами С высокой, пылкою душой, С одушевленными струнами,— И вдруг от нас сокрылся он! Умолк напев, мечтанью милый, Лишь веет в полночь дивный стон Над тихою его могилой...
С молитвой тайной на устах, Друг в друге счастье обнимая, С мечтой небесною в сердцах Идет к венцу чета младая; Но в храм счастливцы не вошли; Их в нем не встретил хор венчальный; Не факел радостной любви — Зажегся факел погребальный...
28.12 1832 С крутых муравчатых холмов В долину ручеек стремится, Играет, плещет меж кустов, Светлее зеркала струится; Но вскоре бурною зимой Морозов звонких ужаснется, И, уж окованный волной, Блестящий ток не шевельнется.
И роза юная в полях Царевной гордою светлеет, Вот вплетена она в венках, Вот на груди огнем алеет; Но, видно, грусть знакома ей: В разлуке с веткою родимой Она час от часу томней,— И вот увял цветок любимый.
На тихий дол, на темный лес Луна свой блеск бросает нежно, Краса полуночных небес Плывет по звездам безмятежно, И на нее любовь глядит. Она ясней воспоминанья!— Но туча вслед за ней летит, И меркнет милое сиянье.
Так гонит всё враждебный рок — Волна замрет и не струится; И вянет радостный цветок, И ясный луч внезапно тмится; Но, грустно голову склоня, Сидишь ты — слезы в томном взоре. О ты, о ком мечтаю я, Скажи: ужель ты знаешь горе?
Бросая на державы гром, Он, не страшась судьбы удара, Исчез в бореньи роковом, Как дым московского пожара; Но прежних битв победный шум, Быть может,— дерзость тайных дум, Им удивленные, скрижали Неслись чрез дальний океан К нему на гробовой курган — И тень колосса утешали; Теперь он безотраден стал, Теперь в могиле он узнал, Как бедный сын его увял, Как молвил он, стеснен тоскою, Потомство видя пред собою: «Увы! лишь скажут про меня, Что родился — что умер я!»
Радушное дитя, Легко привыкшее дышать, Здоровьем, жизнию цветя, Как может смерть понять?
Навстречу девочка мне шла. Лет восемь было ей, Ее головку облегла Струя густых кудрей;
И дик был вид ее степной, И дик простой наряд, И радовал меня красой Малютки милой взгляд.
«Всех сколько вас?— ей молвил я, И братьев и сестер?» — «Всего нас семь»,— и на меня, Дивясь, бросает взор.
«А где ж они?» — «Нас семь всего.— В ответ малютка мне.— Нас двое жить пошли в село, — И два на корабле,
И на кладбище брат с сестрой Лежат из семерых, А за кладбищем я с родной,— Живем мы подле них».
— «Как? двое жить в село пошли, Пустились двое плыть,— А всё вас семь! Дружок, скажи, Как это может быть?»
— «Нас семь, нас семь,— она тотчас Опять сказала мне,— Здесь на кладбище двое нас, Под ивою в земле»… ......................................... Откинув думой жизнь земную, Смотрю я робко в темну даль; Не знаю сам, о чем тоскую, Не знаю сам, чего мне жаль.
Надежда, страх, воспоминанья Теснятся тихо вкруг меня; Души невольного мечтанья В словах мне выразить нельзя.
Какой-то мрачностью унылой Темнеет ясность прежних дней; Манит, мелькает призрак милой, Пленяя взор во тьме ночей.
И мнится мне: я слышу пенье Из-под туманных облаков... И тайное мое волненье Лелеять сердцем я готов.
День гаснул в зареве румяном,— И я, в смятеньи дум моих, Бродил на береге песчаном, Внимая ропот волн морских,
И я увидел меж песками Корабль разбитый погружен; Он в бурю шумными волнами На дикий берег занесен,—
И влага мхом давно одела Глубоких скважин пустоты; Уже трава в них зеленела, Уже являлися цветы.
Стремим грозой в утес прибрежный, Откуда и куда он плыл? Кто с ним в час бури безнадежной Его крушенье разделил?
Утес и волны, всё молчало, Всё мрак в уделе роковом,— Лишь солнце вечера играло Над ним, забытым мертвецом.
И на корме его сидела Жена младая рыбака, Смотрела вдаль и песни пела Под томный ропот ветерка…
С любовью вечною, святой Я помню о стране родной, Где жизнь цвела; Она мне видится во сне. Земля родная, будь ты мне Всегда мила!
Бывало, мы пред огоньком Сидим с родимой вечерком - Сестра и я, Поем, смеемся,— полночь бьет — И к сердцу нас она прижмет, Благословя.
Я вижу тихий, синий пруд, Как ивы с тростником растут На берегах; И лебедь вдоль него летит, И солнце вечера горит В его волнах.
И вижу я: невдалеке Зубчатый замок на реке В тиши стоит С высокой башней, и на ней Я слышу, мнится, в тьме ночей, Как медь гудит…
С младым Беверлеем кто равен красой? Стрелою несется с ним конь вороной, Он скачет бесстрашно, он скачет один, С ним только меч острый — надежда дружин; В любви всех вернее, а в битвах смелей, Меж витязей славен младый Беверлей.
В лесу нет преграды, утес невысок, Бушует ли буря — он вплавь чрез поток; Но в Нетерби витязь на горе скакал: Невеста склонилась — жених опоздал! Соперник бездушный с Матильдой твоей Идет уж венчаться, младый Беверлей!
Он в замке, он видит: пирует семья, Шумят, веселятся родные, друзья; Жених торопливый, бледнея, молчит; За меч ухватяся, отец говорит: «У нас ты на свадьбе как друг иль злодей? На брань иль на танцы, младый Беверлей?»
— «От вас мне награда в любви не дана; Любовь рекой льется, кипит, как волна; Мила мне Матильда,— но с вами равно Готов я на танцы, готов на вино; Есть много пригожих; невесту нежней, Быть может, достанет младый Беверлей»…
02:11
"Венецианская ночь" (М Глинка - И Козлов)
Алексей Кольцов
В темном лесе, за рекой, Стоит домик небольшой, С двумя светлыми окнами, С распашными воротами.
Под замком те ворота, И калитка заперта - Чтоб не вшел туда рогатый, Леший страшный и косматый;
Чтоб не вшел туда упырь, Ни проезжий богатырь. Кто ж живет тут одиноко, От жилья кругом далеко?
Рыболов ли небогатый? Иль разбойник бородатый В нем спасается мольбой, С сундуками и казной?
Живет в доме с давних пор - Караулит царский бор - Лесной староста, с женою, С третьей дочкой молодою.
И для ней старик седой Замыкает домик свой,- Чтобы в каменны палаты Не увез купец богатый;
Чтоб боярин окружной Не прильнул бы к молодой Безотвязной повиликой,- Чтоб не быть ей горемыкой. .................................... Ты не пой, соловей, Под моим окном; Улети в леса Моей родины!
Полюби ты окно Души-девицы... Прощебечь нежно ей Про мою тоску;
Ты скажи, как без ней Сохну, вяну я, Что трава на степи Перед осенью.
Без нее ночью мне Месяц сумрачен; Среди дня без огня Ходит солнышко.
Без нее кто меня Примет ласково? На чью грудь, отдохнуть, Склоню голову?
Без нее на чью речь Улыбнуся я? Чья мне песнь, чей привет Будет по сердцу?
Что ж поешь, соловей, Под моим окном? Улетай, улетай К душе-девице!
На восьмой десяток Пять лет перегнулось; Как одну я песню, Песню молодую, Пою, запеваю Старою погудкой; Как одну я лямку Тяну без подмоги! Ровесникам детки Давно помогают, Только мне на свете Перемены нету. Сын пошел на службу, А другой в могилу; Две вдовы невестки; У них детей кучи - Все мал мала меньше; Задной головою Ничего не знают. Где пахать, что сеять, Позабыли думать. Богу, знать, угодно Наказать под старость Меня, горемыку, Такой тяготою. Сбыть с двора невесток, Пустить сирот в люди!- Старики на сходке Про Кузьму что скажут?..
В деревне, в праздник, под окном Помещичьих хором, Народ толпился. На Белку в колесе зевал он и дивился. Вблизи с березы ей дивился тоже Дрозд: Так бегала она, что лапки лишь мелькали И раздувался пышный хвост. «Землячка старая,— спросил тут Дрозд,— нельзя ли Сказать, что делаешь ты здесь?» — «Ох, милый друг! тружусь день весь: Я по делам гонцом у барина большого; Ну, некогда ни пить, ни есть, Ни даже духу перевесть».— И Белка в колесе бежать пустилась снова. «Да,— улетая, Дрозд сказал, — то ясно мне, Что ты бежишь, а всё на том же ты окне». _______ Посмотришь на дельца иного: Хлопочет, мечется, ему дивятся все: Он, кажется, из кожи рвется, Да только все вперед не подается, Как Белка в колесе.
Овечкам от Волков совсем житья не стало, И до того, что, наконец, Правительство зверей благие меры взяло Вступиться в спасенье Овец,— И учрежден Совет на сей конец. Большая часть в нем, правда, были Волки; Но не о всех Волках ведь злые толки. Видали и таких Волков, и многократ.— Примеры эти не забыты,— Которые ходили близко стад Смирнехонько — когда бывали сыты. Так почему ж Волкам в Совете и не быть? Хоть надобно Овец оборонить, Но и Волков не вовсе ж притеснить. Вот заседание в глухом лесу открыли; Судили, думали, рядили И, наконец, придумали закон. Вот вам от слова в слово он: «Как скоро Волк у стада забуянит, И обижать он Овцу станет, То Волка тут властна Овца, Не разбираючи лица, Схватить за шиворот и в суд тотчас представить, В соседний лес иль в бор». В законе нечего прибавить, ни убавить. Да только я видал: до этих пор, — Хоть говорят, Волкам и не спускают,— Что будь Овца ответчик иль истец, А только Волки все-таки Овец В леса таскают.
Зимой, ранехонько, близ жила, Лиса у проруби пила в большой мороз. Меж тем оплошность ли, судьба ль (не в этом сила), Но — кончик хвостика Лисица замочила, И ко льду он примерз. Беда не велика, легко б ее поправить: Рвануться только посильней И волосков хотя десятка два оставить, Но до людей Домой убраться поскорей. Да как испортить хвост? А хвост такой пушистый, Раскидистый и золотистый! Нет, лучше подождать — ведь спит еще народ; А между тем авось и оттепель придет, Так хвост от проруби оттает. Вот ждет-пождет, а хвост лишь боле примерзает. Глядит — и день светает, Народ шевелится, и слышны голоса. Тут бедная моя Лиса Туда-сюда метаться; Но уж от проруби не может оторваться. По счастью, Волк бежит. «Друг милый! кум! отец!— Кричит Лиса.— Спаси! Пришел совсем конец!» Вот кум остановился — И в спасенье Лисы вступился. Прием его был очень прост: Он начисто отгрыз ей хвост. Тут без хвоста домой моя пустилась дура. Уж рада, что на ней цела осталась шкура. ________ Мне кажется, что смысл не темен басни сей: Щепотки волосков Лиса не пожалей — Остался б хвост у ней.
«Сестрица! знаешь ли, беда!— На корабле Мышь Мыши говорила,— Ведь оказалась течь: внизу у нас вода Чуть не хватила До самого мне рыла. (А правда, так она лишь лапки замочила.) И что диковинки — наш капитан Или с похмелья, или пьян. Матросы все — один ленивее другого; Ну, словом, нет порядку никакого. Сейчас кричала я во весь народ, Что ко дну наш корабль идет: Куда!— Никто и ухом не ведет, Как будто б ложные я распускала вести; А ясно — только в трюм лишь стоит заглянуть, Что кораблю часа не дотянуть. Сестрица! неужли нам гибнуть с ними вместе! Пойдем же, кинемся скорее с корабля; Авось не далеко земля!» Тут в Океан мои затейницы спрыгнули И — утонули; А наш корабль, рукой искусною водим, Достигнул пристани и цел и невредим. _______ Теперь пойдут вопросы: А что же капитан, и течь, и что матросы? Течь слабая, и та В минуту унята; А остальное — клевета.
У Саввы, Пастуха (он барских пас овец), Вдруг убывать овечки стали. Наш молодец В кручине и печали: Всем плачется и распускает толк, Что страшный показался волк, Что начал он овец таскать из стада И беспощадно их дерет. «И не диковина,— твердит народ,— Какая от волков овцам пощада!» Вот волка стали стеречи. Но отчего ж у Саввушки в печи То щи с бараниной, то бок бараний с кашей? (Из поваренок, за грехи, В деревню он был сослан в пастухи: Так кухня у него немножко схожа с нашей.) За волком поиски; клянет его весь свет; Обшарили весь лес,— а волка следу нет. Друзья! Пустой ваш труд: на волка только слава, А ест овец-то — Савва.
Вильгельм Кюхельбекер
18.06 1832 «Склонился на руку тяжелой головою В темнице сумрачной задумчивый Поэт Что так очей его погас могущий свет? Что стало пред его померкшею душою? О чем мечтает? Или дух его Лишился мужества всего И пал пред неприязненной судьбою?» — Не нужно состраданья твоего: К чему твои вопросы, хладный зритель Тоски, которой не понять тебе? Твоих ли утешений, утешитель, Он требует? оставь их при себе! Нет, не ему тужить о суетной утрате Того, что счастием зовете вы: Равно доволен он и во дворце и в хате; Не поседели бы власы его главы, Хотя бы сам в поту лица руками Приобретал свой хлеб за тяжкою сохой; Он был бы тверд под бурей и грозами И равнодушно снес бы мраз и зной. Он не терзается и по златой свободе: Пока огонь небес в Поэте не потух, Поэта и в цепях еще свободен дух…
Ужель и неба лучшие дары В подлунном мире только сновиденье? Ужель по тверди только до поры Свершают звезды дивное теченье? Должно ли ведать гнев враждебных лет, Душа души, святое вдохновенье, Должно ли опадать в одно мгновенье, Как в осень сорванный со стебля цвет? Увы мне! с часу на час реже, реже Живительным огнем согрет мой дух! И тот же мир, и впечатленья те же, Но прежних песней не уловит слух, Но я не тот;- уж нет живого чувства, Которым средь свободных, смелых дум Бывал отважный окрыляем ум: Я робкий раб холодного искусства; Седеет волос, в осень скорбных лет, Ни жару, ни цветов весенних нет.
Скажи, кудрявый сын лесов священных, Исполненный могучей красоты, Средь камней, соков жизненных лишенных, Какой судьбою вырос ты?
Ты развился перед моей тюрьмою... Сколь многое напоминаешь мне! Здесь не с кем мне... поговорю с тобою О милой сердцу старине:
О времени, когда, подобно птице, Жилице вольной средь твоих ветвей, Я песнь свободную певал деннице И блеску западных лучей;
Тогда с брегов смиренной Авиноры, В лесах моей Эстонии родной, Впервые жадно в даль простер я взоры, Мятежной мучимый тоской.
Твои всходящие до неба братья Видали, как завешанную тьмой Страну я звал, манил в свои объятья,- И покачали головой.
А ныне ты свидетель совершенья Того, что прорицали братья мне; О ты, последний в мраке заточенья Мой друг в далекой стороне!
Мне ведомо море, седой океан: Над ним беспредельный простерся туман. Над ним лучезарный не катится щит; Но звездочка бледная тихо горит.
Пускай океана неведом конец, Его не боится отважный пловец; В него меня манит незанятый блеск, Таинственный шепот и сладостный плеск.
В него погружаюсь один, молчалив, Когда настает полуночный прилив, И чуть до груди прикоснется волна, В больную вливается грудь тишина.
И вдруг я на береге - будто знаком! Гляжу и вхожу в очарованный дом: Из окон мне милые лица глядят И речи приветные слух веселят,
Не милых ли сердцу я вижу друзей, Когда-то товарищей жизни моей? Все, все они здесь! Удержать не могли Ни рок их, ни люди, ни недра земли!..
1832 Денисов Матросы в сапожной мастерской
Михаил Лермонтов
Из ворот выезжают три витязя в ряд, увы! Из окна три красотки вослед им глядят: прости! Напрасно в боях они льют свою кровь — увы! Разлука пришла — и девичья любовь прости! Уж три витязя новых в ворота спешат, увы! И красотки печали своей говорят: прости!
Сыны небес; однажды надо мною Слетелися, воздушных два бойца; Один — серебряной обвешан бахромою, Другой — в одежде чернеца. И, видя злость противника второго, Я пожалел о воине младом; Вдруг поднял он концы сребристого покрова, И я под ним заметил — гром. И кони их ударились крылами, И ярко брызнул из ноздрей огонь; Но вихорь отступил перед громами, И пал на землю черный конь.
Гусар! ты весел и беспечен, Надев свой красный доломан; Но знай — покой души не вечен, И счастье на земле — туман.
Крутя лениво ус задорный, Ты вспоминаешь стук пиров; Но берегися думы черной,— Она черней твоих усов.
Пускай судьба тебя голубит, И страсть безумная смешит; Но и тебя никто не любит, Никто тобой не дорожит.
Когда ты, ментиком блистая, Торопишь серого коня, Не мыслит дева молодая: «Он здесь проехал для меня».
Когда ты вихрем на сраженье Летишь, бесчувственный герой,— Ничье, ничье благословенье Не улетает за тобой…
…Ты не всегда был тем, что ныне, Ты жил, ты слишком много жил, И лишь с последнею святыней Ты пламень сердца схоронил.
В шапке золота литого Старый русский великан Поджидал к себе другого Из далеких чуждых стран.
За горами, за долами Уж гремел об нем рассказ, И померяться главами Захотелось им хоть раз.
И пришел с грозой военной Трехнедельный удалец,— И рукою дерзновенной Хвать за вражеский венец.
Но улыбкой роковою Русский витязь отвечал: Посмотрел — тряхнул главою. Ахнул дерзкий — и упал!
Но упал он в дальнем море На неведомый гранит, Там, где буря на просторе Над пучиною шумит.
Отворите мне темницу, Дайте мне сиянье дня, Черноглазую девицу, Черногривого коня. Дайте раз по синю полю Проскакать на том коне; Дайте раз на жизнь и волю, Как на чуждую мне долю, Посмотреть поближе мне.
Дайте мне челнок дощатый С полусгнившею скамьей, Парус серый и косматый, Ознакомленный с грозой. Я тогда пущуся в море, Беззаботен и один, Разгуляюсь на просторе И потешусь в буйном споре С дикой прихотью пучин.
Дайте мне дворец высокой И кругом зеленый сад, Чтоб в тени его широкой Зрел янтарный виноград; Чтоб фонтан не умолкая В зале мраморном журчал И меня б в мечтаньях рая, Хладной пылью орошая, Усыплял и пробуждал...
Мой друг, напрасное старанье! Скрывал ли я свои мечты? Обыкновенный звук, названье, Вот всё, чего не знаешь ты. Пусть в этом имени хранится, Быть может, целый мир любви. Но мне ль надеждами делиться? Надежды... о! они мои, Мои — они святое царство Души задумчивой моей... Ни страх, ни ласки, ни коварство, Ни горький смех, ни плач людей, Дай мне сокровища вселенной, Уж никогда не долетят В тот угол сердца отдаленный, Куда запрятал я мой клад. Как помню, счастье прежде жило И слезы крылись в месте том: Но счастье скоро изменило, А слезы вытекли потом. Беречь сокровища святые Теперь я выучен судьбой; Не встретят их глаза чужие, Они умрут во мне, со мной!..
Оставь напрасные заботы, Не обнажай минувших дней; В них не откроешь ничего ты, За что б меня любить сильней! Ты любишь - верю - и довольно; Кого - ты ведать не должна, Тебе открыть мне было б больно, Как жизнь моя пуста, черна. Не погублю святое счастье Такой души и не скажу, Что недостоин я участья, Что сам ничем не дорожу; Что всё, чем сердце дорожило, Теперь для сердца стало яд, Что для него страданье мило, Как спутник, собственность иль брат, Промолвив ласковое слово, В награду требуй жизнь мою; Но, друг мой, не проси былого, Я мук своих не продаю.
Печаль в моих песнях, но что за нужда? Тебе не внимать им, мой друг, никогда. Они не прогонят улыбку святую С тех уст, для которых живу и тоскую. К тебе не домчится ни Слово, ни звук, Отзыв беспокойный неведомых мук. Певца твоя ласка утешить не может: Зачем же он сердце твое потревожит? О нет! одна мысль, что слеза омрачит Тот взор несравненный, где счастье горит, Безумные б звуки в груди подавила, Хоть прежде за них лишь певца ты любила.
Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою. Знай: мы чужие с этих пор. Ты позабыла: я свободы Для заблужденья не отдам; И так пожертвовал я годы Твоей улыбке и глазам, И так я слишком долго видел В тебе надежду юных дней И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней. Как знать, быть может, те мгновенья, Что протекли у ног твоих, Я отнимал у вдохновенья! А чем ты заменила их? Быть может, мыслею небесной И силой духа убежден, Я дал бы миру дар чудесный, А мне за то бессмертье он? Зачем так нежно обещала Ты заменить его венец, Зачем ты не была сначала, Какою стала наконец! Я горд!- прости! люби другого, Мечтай любовь найти в другом; Чего б то ни было земного Я не соделаюсь рабом… ……………………………………. Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой. Я раньше начал, кончу ране, Мой ум немного совершит; В душе моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит. Кто может, океан угрюмый, Твои изведать тайны? Кто Толпе мои расскажет думы? Я - или бог - или никто!
Он был рожден для счастья, для надежд И вдохновений мирных!— но безумный Из детских рано вырвался одежд И сердце бросил в море жизни шумной; И мир не пощадил — и бог не спас! Так сочный плод, до времени созрелый, Между цветов висит осиротелый; Ни вкуса он не радует, ни глаз; И час их красоты — его паденья час!
И жадный червь его грызет, грызет, И между тем как нежные подруги Колеблются на ветках — ранний плод Лишь тяготит свою... до первой вьюги! Ужасно стариком быть без седин; Он равных не находит; за толпою Идет, хоть с ней не делится душою; Он меж людьми ни раб, ни властелин, И всё, что чувствует, он чувствует один!
01:35
Олег Погудин - Белеет парус одинокий
Белеет парус одинокой В тумане моря голубом!.. Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?..
Играют волны - ветер свищет, И мачта гнется и скрипит... Увы! он счастия не ищет И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури, Над ним луч солнца золотой... А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!
Приветствую тебя, воинственных славян Святая колыбель! Пришлец из чуждых стран, С восторгом я взирал на сумрачные стены, Через которые столетий перемены Безвредно протекли; где вольности одной Служил тот колокол на башне вечевой, Который отзвонил ее уничтоженье И сколько гордых душ увлек в свое паденье!.. — Скажи мне, Новгород, ужель их больше нет? Ужели Волхов твой не Волхов прежних лет?..
Русалка плыла по реке голубой, Озаряема полной луной; И старалась она доплеснуть до луны Серебристую пену волны.
И шумя и крутясь, колебала река Отраженные в ней облака; И пела русалка - и звук ее слов Долетал до крутых берегов.
И пела русалка: "На дне у меня Играет мерцание дня; Там рыбок златые гуляют стада; Там хрустальные есть города;
И там на подушке из ярких песков Под тенью густых тростников Спит витязь, добыча ревнивой волны, Спит витязь чужой стороны.
Расчесывать кольца шелковых кудрей Мы любим во мраке ночей, И в чело и в уста мы в полуденный час Целовали красавца не раз.
Но к страстным лобзаньям, не зная зачем, Остается он хладен и нем; Он спит - и, склонившись на перси ко мне, Он не дышит, не шепчет во сне!"
Так пела русалка над синей рекой, Полна непонятной тоской; И, шумно катясь, колебала река Отраженные в ней облака.
Смело верь тому, что вечно, Безначально, бесконечно Что прошло и что настанет, Обмануло иль обманет.
Если сердце молодое Встретит пылкое другое, При разлуке, при свиданье Закажи ему молчанье.
Всё на свете редко стало — Есть надежды — счастья мало; Не забвение разлука: То — блаженство, это — мука.
Если счастьем дорожил ты, То зачем его делил ты? Для чего не жил в пустыне? Иль об этом вспомнил ныне?
Сидел рыбак веселый На берегу реки, И перед ним по ветру Качались тростники. Сухой тростник он срезал И скважины проткнул, Один конец зажал он, В другой конец подул.
И, будто оживленный, Тростник заговорил — То голос человека И голос ветра был. И пел тростник печально: «Оставь, оставь меня! Рыбак, рыбак прекрасный, Терзаешь ты меня!
И я была девицей, Красавица была, У мачехи в темнице Я некогда цвела, И много слез горючих Невинно я лила; И раннюю могилу Безбожно я звала.
И был сынок любимец У мачехи моей, Обманывал красавиц, Пугал честных людей. И раз пошли под вечер Мы на берег крутой Смотреть на сини волны, На запад золотой.
Моей любви просил он,— Любить я не могла, И деньги мне дарил он,— Я денег не брала; Несчастную сгубил он, Ударив в грудь ножом, И здесь мой труп зарыл он На берегу крутом;
И над моей могилой Взошел тростник большой, И в нем живут печали Души моей младой. Рыбак, рыбак прекрасный, Оставь же свой тростник. Ты мне помочь не в силах, А плакать не привык!»
Я жить хочу! хочу печали Любви и счастию назло; Они мой ум избаловали И слишком сгладили чело. Пора, пора насмешкам света Прогнать спокойствия туман; Что без страданий жизнь поэта? И что без бури океан? Он хочет жить ценою муки, Ценой томительных забот. Он покупает неба звуки, Он даром славы не берет.
Я счастлив!- тайный яд течет в моей крови, Жестокая болезнь мне смертью угрожает!.. Дай бог, чтоб так случилось!.. Ни любви, Ни мук умерший уж не знает; Шести досток жилец уединенный, Не эная ничего, оставленный, забвенный, Ни славы зов, ни голос твой Не возмутит надежный мой покой!..
Николай Огарёв
Огонь, огонь в душе горит И грудь и давит и теснит, И новый мир, мечта созданья, Я б тем огнём одушевил, Преград где б не было желаньям И дух свободно бы парил.
Всё будет ясно предо мною, Сорву завесу с бытия, И всё с душевной полнотою, Всё обойму вокруг себя.
Мне не предел одно земное Душе — от призрака пустой, В ней чувство более святое, Чем прах ничтожный и немой.
Кто скажет мне: конец стремленью? Где тот, кто б дерзкою рукой Границу начертал мышленью Непреступимою чертой?
Черту отринув роковую, Я смело сброшу цепь земную. Согретый пламенной мечтой, Я с обновлённою душой Помчусь — другого мира житель Предвечной мысли в светлую обитель!
Александр Одоевский
Спи, мой младенец, Милый мой Атий, Сладко усни! Пусть к изголовью Ангел-хранитель Тихо слетит. Вот он незримый Люльку качает; Крылышком мирный Сон навевает. Атий, мой Атий Веянье крыльев Слышит сквозь сон; Сладко он дышит, Сладкой улыбкой Вскрылись уста. Ангел-хранитель Люльку качает, Крылышком тихо Сон навевает. Когда же ты, младенец, возъюнеешь, Окрепнешь телом и душой И вступишь в мир и мыслию созреешь, Блеснешь взмужавшей красотой,— Тогда к тебе сойдет другой хранитель, Твой соименный в небесах! Сей сын земли был вечный небожитель!
Александр Полежаев
Ахалук мой, ахалук, Ахалук демикотонный, Ты - работа нежных рук Азиатки благосклонной! Ты родился под иглой Атагинки чернобровой, После робости суровой И любви во тьме ночной. Ты не пышной пестротою, Цветом горных узденей, Но смиренной простотою, Цветом северных ночей Мил для сердца и очей... Черен ты, как локон длинный У цыганки кочевой; Мрачен ты, как дух пустынный Сторож урны гробовой; И серебряной тесьмою, Как волнистою струею Дагестанского ручья, Обвились твои края. Никогда игра алмаза У Могола на чалме, Никогда луна во тьме, Ни чело твое, о База, Это бледное чело, Это чистое стекло, Споря в живости с опалом, Под ревнивым покрывалом,- Не сияли так светло. Ах, серебряная змейка, Ненаглядная струя,- Это ты, моя злодейка, Ахалук суровый - я!
К груди твоей, Эмма, Приколот букет; Он жизни эмблема, Но розы в нем нет. Узорней, алее Есть много цветов; Но краше, милее Царица лугов. Эфирный влетает В окно мотылек, На персях лобзает Он каждый цветок, Над ландышем вьется, К лилее прильнул, Кружится, несется — И быстро вспорхнул. Куда ж ты, бесстрастный Любовник цветов? Иль ищешь прекрасной Царицы лугов? О Эмма, о Эмма! Вот блеск красоты!.. Как роза, эмблема Невинности ты.
Она взошла, моя звезда, Моя Венера золотая; Она блестит как молодая В уборе брачном красота! Пустынник мира безотрадный, С ее таинственных лучей Я не свожу моих очей В тоске мучительной и хладной. Моей бездейственной души Не оживляя вдохновеньем, Она небесным утешеньем Ее дарит в ночной тиши. Какой-то силою волшебной Она влечет меня к себе, И, перекорствуя судьбе, Врачует грусть мечтой целебной. Предавшись ей, я вижу вновь Мои потерянные годы, Дни счастья, дружбы и свободы, И помню первую любовь.
Игра военных суматох, Добыча яростной простуды, В дыму лучинных облаков, Среди горшков, бабья, посуды, Полуразлегшись на доске Иль на скамье, как вам угодно, В избе негодной и холодной, В смертельной скуке и тоске Пишу к вам, ветреные други! Пишу — и больше ничего,— И от поэта своего Прошу не ждать другой услуги. Я весь — расстройство... Я дышу, Я мыслю, чувствую, пишу, Расстройством полный; лишь расстройство В моем рассудке и уме... В моем посланьи и письме Найдете вы лишь беспокойство! И этот приступ неприродный Вас удивят, наверно, вдруг. Но, не трактуя слишком строго, Взглянув в себя самих немного, Мое безумство не виня, Вы не осудите меня. Я тот, чем был, чем есть, чем буду, Не пременюсь, непременим... Но ах! когда и где забуду, Что роком злобным я гоним?
Я полюбил ее с тех пор, Когда печальный, тихий взор Она на мне остановила, Когда безмолвным языком Очей, пылающих огнем, Она со мною говорила. О, как безмолвный этот взор Был для души моей понятен, Как этот тайный разговор Был восхитительно приятен! Пронзенный тысячами стрел Любви безумной и мятежной, Я, очарованный, смотрел На милый образ девы нежной; Я весь дрожал, я трепетал, Как злой преступник перед казнью, Непостижимою боязнью Мой дух смущенный замирал... Полна живейшего вниманья К моей мучительной тоске, Она с улыбкой состраданья, Как ропот арфы вдалеке, Как звук волшебного напева, Мне чувства сердца излила. И эта речь, о дева, дева, Меня, как молния, пожгла!.. Властитель мира, царь небесный!..
Весенний вечер на равнины Кавказа знойного слетел; Туман медлительный одел Гор дальних синие вершины. Как море розовой воды, Заря слилась на небе чистом С мерцаньем солнца золотистым, И гаснет всё; и с высоты Необозримого эфира, Толпой видений окружен, На крыльях легкого зефира Спустился друг природы — сон... ______ Его влиянию покорный, Забот и воли мирный сын, Покой вкушает благотворный Трудолюбивый селянин. Богатый духом безмятежным, Он спит в кругу своей семьи, Под кровом верным и надежным Давно испытанной любви. И счастлив в незавидной доле! Его всегда лелеют сны: Он видит вечно луг и поле, И поцелуй своей жены. И он — заране утомленный Слепой фортуной сибарит,— И он от бедного сокрыт На ложе неги утонченной! Напрасно голос гробовой Страданья тяжкого взывает: Он никогда не возмущает Его души полуживой! И пусть таит глухая совесть Свою докучливую повесть: Ее ужасно прочитать Во глубине души убитой! Ужасно небо призывать Деснице, кровию облитой!..
О, для чего судьба меня сгубила? Зачем из цепи бытия Меня навек природа исключила, И страшно вживе умер я? Еще в груди моей бунтует пламень Неугасаемых страстей, А совесть, как врага заклятый камень, Гнетет отверженца людей! Еще мой взор, блуждающий, но быстрый, Порою к небу устремлен, А божества святой отрадной искры, Надежды с верой, я лишен! И дышит всё в создании любовью, И живы червь, и прах, и лист, А я, злодей, как Авелевой кровью Запечатлен! Я атеист!.. И вижу я, как горестный свидетель, Сиянье утренней звезды, И с каждым днем твердит мне добродетель: «Страшись, страшись готовой мзды!..» И грозен он, висящей казни голос, И стынет кровь во мне, как лед, И на челе стоит невольно волос, И выступает градом пот! Бежал бы я в далекие пустыни, Презрел бы ужас гробовой! Душа кипит, но не руке, рабыне, Разбить сосуд свой роковой!.. ………………………………. Как долго ждет Моя любовь — Зачем нейдет Моя Любовь? Пора давно! Часы летят И все одно Любви твердят: Скорей, скорей Ловите нас, Пока Морфей Скрывает вас От зорких глаз!.. Поет петух, Пропел другой — И пылкий дух Убит тоской: Всё нет и нет! Редеет тень И брезжит свет, И скоро день... Спеши, спеши, Моя Любовь, И утуши Мою любовь!..
Вот мрачится Свод лазурный! Вот крутится Вихорь бурный! Ветр свистит, Гром гремит, Море стонет - Путь далек... Тонет, тонет Мой челнок!..
Все чернее Свод надзвездный, Все страшнее Воют бездны! Глубь без дна! Смерть верна! Как заклятый Враг грозит, Вот девятый Вал бежит!..
Горе, горе! Он настигнет: В шумном море Челн погибнет! Гроб готов!.. Треск громов Над пучиной Ярых вод Вздох пустынный Разнесет!..
У меня ль, молодца, Ровно в двадцать лет Со бела со лица Спал румяный цвет, Черный волос кольцом Не бежит с плеча; На ремне золотом Нет грозы-меча, За железным щитом Нет копья-огня, Под черкесским седлом Нет стрелы-коня; Нет перстней дорогих Подарить милой! Без невесты жених, Без попа налой... Расступись, расступись, Мать-сыра земля! Прекратись, прекратись, Жизнь-тоска моя! Лишь по ней, по милой, Красен белый свет; Без милой, дорогой Счастья в мире нет!
Пышно льется светлый Терек В мирном лоне тишины; Девы юные на берег Вышли встретить пир весны.
Но мой взор не очарован И блестит не для побед - Он тобой одним окован, Алый шелковый бешмет!
Образ девы недоступной, Образ строгой красоты Думой грустной и преступной Отравил мои мечты.
Для чего у страсти пылкой Чародейной силы нет - Превратиться невидимкой В алый шелковый бешмет?
Для чего покров холодный, А не чувство, не любовь, Обнимает, жмет свободно Гибкий стан, живую кровь?
Там, на небе высоко Светит солнце без лучей,— Так от друга далеко Гаснет свет моих очей!.. У косящата окна Раскрасавица сидит; Призадумавшись, она Буйну ветру говорит: «Не шуми ты, не шуми, Буйный ветер, под окном; Не буди ты, не буди Грусти в сердце ретивом; Не тверди мне, не тверди Об изменнике моем! Изменил мне, изменил Мой губитель роковой; Насмеялся, пошутил Над моею простотой, Над моею простотой, Над девичьей красотой! Я погибла бы, душа Красна девка, от ножа, Я погибла б от руки, А не с горя и тоски. Ты убей меня, убей, Ненавистный мой злодей! Я сказала бы ему, Милу другу своему: "Не жалею я себя, Ненавижу я тебя! Лей и пей ты мою кровь, Утуши мою любовь!"… …………………………..
Александр Пушкин
Бог веселый винограда Позволяет нам три чаши Выпивать в пиру вечернем. Первую во имя граций, Обнаженных и стыдливых, Посвящается вторая Краснощекому здоровью, Третья дружбе многодетной. Мудрый после третьей чаши Все венки с главы слагает И творит уж возлиянья Благодатному Морфею.
Гонимый рока самовластьем От пышной далеко Москвы, Я буду вспоминать с участьем То место, где цветете вы. Столичный шум меня тревожит; Всегда в нем грустно я живу - И ваша память только может Одна напомнить мне Москву.
Долго сих листов заветных Не касался я пером; Виноват, в столе моем Уж давно без строк приветных Залежался твой альбом. В именины, очень кстати, Пожелать тебе я рад Много всякой благодати, Много сладостных отрад,- На Парнасе много грома, В жизни много тихих дней И на совести твоей Ни единого альбома От красавиц, от друзей.
В тревоге пестрой и бесплодной Большого света и двора Я сохранила взгляд холодный, Простое сердце, ум свободный И правды пламень благородный И как дитя была добра; Смеялась над толпою вздорной, Судила здраво и светло, И шутки злости самой черной Писала прямо набело.
Пьяной горечью Фалерна Чашу мне наполни, мальчик! Так Постумия велела, Председательница оргий. Вы же, воды, прочь теките И струей, вину враждебной, Строгих постников поите: Чистый нам любезен Бахус.
Когда-то (помню с умиленьем) Я смел вас няньчить с восхищеньем, Вы были дивное дитя. Вы расцвели - с благоговеньем Вам ныне поклоняюсь я. За вами сердцем и глазами С невольным трепетом ношусь И вашей славою и вами, Как нянька старая, горжусь.
С Гомером долго ты беседовал один, Тебя мы долго ожидали, И светел ты сошел с таинственных вершин И вынес нам свои скрижали. И что ж? ты нас обрел в пустыне под шатром, В безумстве суетного пира, Поющих буйну песнь и скачущих крутом От нас созданного кумира. Смутились мы, твоих чуждаяся лучей. В порыве, гнева и печали Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей, Разбил ли ты свои скрижали? О, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты Скрываться в тень долины малой, Ты любишь гром небес, но также внемлешь ты Жужжанью пчел над розой алой. Таков прямой поэт. Он сетует душой На пышных играх Мельпомены, И улыбается забаве площадной И вольности лубочной сцены, То Рим его зовет, то гордый Илион, То скалы старца Оссиана, И с дивной легкостью меж тем летает он Во след Бовы иль Еруслана.
Славная флейта, Феон, здесь лежит. Предводителя хоров Старец, ослепший от лет, некогда Скирпал родил И, вдохновенный, нарек младенца Феоном. За чашей Сладостно Вакха и муз славил приятный Феон. Славил и Ватала он, молодого красавца: прохожий! Мимо гробницы спеша, вымолви: здравствуй Феон!
Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают; Все уж увенчаны гости; иной обоняет, зажмурясь, Ладана сладостный дым; другой открывает амфору, Запах веселый вина разливая далече; сосуды Светлой студеной воды, золотистые хлебы, янтарный Мед и сыр молодой - всё готово; весь убран цветами Жертвенник. Хоры поют. Но в начале трапезы, о други, Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи, Должно бессмертных молить, да сподобят нас чистой душою Правду блюсти; ведь оно ж и легче. Теперь мы приступим: Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу Волнениям любви безумно предаваться; Спокойствие мое я строго берегу И сердцу не даю пылать и забываться; Нет, полно мне любить; но почему ж порой Не погружуся я в минутное мечтанье, Когда нечаянно пройдет передо мной Младое, чистое, небесное созданье, Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне, Любуясь девою в печальном сладострастье, Глазами следовать за ней и в тишине Благословлять ее на радость и на счастье, И сердцем ей желать все блага жизни сей, Веселый мир души, беспечные досуги, Всё - даже счастие того, кто избран ей, Кто милой деве даст название супруги.
Всё в ней гармония, всё диво, Всё выше мира и страстей; Она покоится стыдливо В красе торжественной своей; Она кругом себя взирает: Ей нет соперниц, нет подруг; Красавиц наших бледный круг В ее сияньи исчезает.
Куда бы ты ни поспешал, Хоть на любовное свиданье, Какое б в сердце ни питал Ты сокровенное мечтанье,- Но встретясь с ней, смущенный, ты Вдруг остановишься невольно, Благоговея богомольно Перед святыней красоты.
1832 Голике В мастерской художника
Евдокия Ростопчина
Она не поняла поэта!.. Но он зачем ее избрал? Зачем, безумец, в вихре света Подруги по сердцу искал?
Зачем он так неосторожно Был красотою соблазнен? Зачем надеждою тревожной Он упивался, ослеплен?
И как не знать ему зараней, Что все кокетки холодны, Что их могущество в обмане, Что им поклонники нужны?..
И как с душою, полной чувства, Ответа в суетных искать? В них все наука, все искусство, Любви прямой им не понять!
Он сравнивал ее с картиной: Он прав! Бездушно-весела, Кумир всех мотыльков гостиной, Она лишь слепок божества!..
В ней огнь возвышенный, небесный Красу земную не живит... И вряд ли мрамор сей прелестный Пигмалион одушевит!..
Федор Тютчев
На древе человечества высоком Ты лучшим был его листом, Воспитанный его чистейшим соком, Развит чистейшим солнечным лучом!
С его великою душою Созвучней всех, на нем ты трепетал! Пророчески беседовал с грозою Иль весело с зефирами играл!
Не поздний вихрь, не бурный ливень летний Тебя сорвал с родимого сучка: Был многих краше, многих долголетней И сам собою пал - как из венка!
Афанасий Фет
Чудная картина, Как ты мне родна: Белая равнина, Полная луна,
Свет небес высоких, И блестящий снег, И саней далеких Одинокий бег.
13:50
М.Глинка. Большой секстет для фортепиано и струнного квинтета (360p)
Николай Языков
Таков я был в минувши лета, В той знаменитой стороне, Где развивалися во мне Две добродетели поэта: Хмель и свобода. Слава им! Их чудотворной благодати, Их вдохновеньям удалым Обязан я житьем лихим Среди товарищей и братий, И неподкупностью трудов, И независимостью лени, И чистым буйством помышлений, И молодечеством стихов.
Как шум и звон пирушки вольной, Как про любовь счастливый сон, Волшебный шум, волшебный звон, Сон упоительно-раздольный,— Моя беспечная весна Промчалась. Чувствую и знаю, Не целомудренна она Была — и радостно встречаю Мои другие времена! Но святы мне лета былые! Доселе блещут силой их Мои восторги веселые, Звучит заносчивый мой стих... И вот на память и храненье, В виду России и Москвы — Я вам дарю изображенье Моей студентской головы!
Золотой век искусства России
:Ольга Л-М
Золотой XIX век искусства России.
Век 19й, железный... А в нём - бриллианты живописи, жемчуг музыки, золото слов...
1832 год
Евгений Баратынский
Не растравляй моей души
Воспоминанием былого;
Уж я привык грустить в тиши,
Не знаю чувства я другого.
Во цвете самых пылких лет
Всё испытать душа успела;
И на челе печали след
Судьбы рука запечатлела.
Предстала, и старец великий смежил
Орлиные очи в покое;
Почил безмятежно, зане совершил
В пределе земном всё земное!
Над дивной могилой не плачь, не жалей,
Что гения череп - наследье червей.
Погас! но ничто не оставлено им
Под солнцем живых без привета;
На все отозвался он сердцем своим,
Что просит у сердца ответа;
Крылатою мыслью он мир облетел,
В одном беспредельном нашел ей предел.
Все дух в нем питало: труды мудрецов,
Искусств вдохновенных созданья,
Преданья, заветы минувших веков,
Цветущих времен упованья;
Мечтою по воле проникнуть он мог
И в нищую хату, и в царский чертог.
С природой одною он жизнью дышал:
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна…
Александр Бестужев
Любуюсь я твоим конем;
Не поступью его игривой,
Не быстрых глаз его огнем
И не волнующейся гривой.
Не потому, что он не раз
Твоей участником был славы
И что на нем прочтен отказ
Грозящей смертью переправы.
Прибавлю: он не тем мне мил,
Что победительные клики
Слыхал, как ляхов ты громил
В Владимире и Лисобики,
Что попирали Безобдал
Его могучие копыты
И что он ржаньем оглашал
Брег Вислы, буйством знаменитый.
Любуюсь я твоим конем,
Когда, сложив доспехи ратны,
Везде ты с нами и на нем
Несешься по степи раскатной
Вслед за матерым русаком.
О почестях не мысля боле
И чуждый боевых забот,
Когда на нем встречаешь в поле
И ночь и солнечный восход…
Пётр Вяземский
Эй да служба! эй да дядя!
Распотешил старина!
На тебя, гусар мой, глядя,
Сердце вспыхнуло до дна.
Молодые ночи наши
Разгорелись в ярких снах;
Будто пиршеские чаши
Снова сохнут на губах.
Будто мы не устарели -
Вьется локон вновь в кольцо;
Будто дружеской артели
Все ребята налицо.
Про вино ли, про свой ус ли,
Или прочие грехи
Речь заводишь - словно гусли,
Разыграются стихи.
Так и скачут, так и льются,
Крупно, звонко, горячо,
Кровь кипит, ушки смеются,
И задергало плечо.
Подмывают, как волною.
Душу грешника, прости!
Подпоясавшись, с тобою
Гаркнуть, топнуть и пройти…
Денис Давыдов
Ох, как храбрится
Немецкий фон,
Как горячится
Наш херр-барон.
Ну, вот и драка,
Вот лавров воз!
Хватай, собака,
Голодный пес.
Кипят и рдеют
На бой полки;
Знамена веют,
Горят штыки,
И забияка
Палаш вознес!
Хватай, собака,
Голодный пес.
Адрианополь
Без битв у ног,
Константинополь
В чаду тревог.
Что ж ты, зевака,
Повесил нос?
Хватай, собака,
Голодный пес…
Василий Жуковский
Был удалец и отважный наездник Роллон;
С шайкой своей по дорогам разбойничал он.
Раз, запоздав, он в лесу на усталом коне
Ехал, и видит, часовня стоит в стороне.
Лес был дремучий, и был уж полуночный час;
Было темно, так темно, что хоть выколи глаз;
Только в часовне лампада горела одна,
Бледно сквозь узкие окна светила она.
"Рано еще на добычу,- подумал Роллон,-
Здесь отдохну",- и в часовню пустынную он
Входит; в часовне, он видит, гробница стоит;
Трепетно, тускло над нею лампада горит.
Сел он на камень, вздремнул с полчаса и потом
Снова поехал лесным одиноким путем.
Вдруг своему щитоносцу сказал он: "Скорей
Съезди в часовню; перчатку оставил я в ней"…
.......................................
Он был весной своей
В земле обетованной
И много славных дней
Провел в тревоге бранной.
Там ветку от святой
Оливы оторвал он;
На шлем железный свой
Ту ветку навязал он.
С неверным он врагом,
Нося ту ветку, бился
И с нею в отчий дом
Прославлен возвратился.
Ту ветку посадил
Сам в землю он родную
И часто приносил
Ей воду ключевую.
Он стал старик седой,
И сила мышц пропала;
Из ветки молодой
Олива древом стала.
Под нею часто он
Сидит, уединенный,
В невыразимый сон
Душою погруженный…
Иван Козлов
1.01 1832
Уже бьет полночь — Новый год,—
И я тревожною душою
Молю подателя щедрот,
Чтоб он хранил меня с женою,
С детьми моими — и с тобою,
Чтоб мне в тиши мой век прожить,
Всё тех же, так же всё любить.
Молю творца, чтоб дал мне вновь
В печали твердость с умиленьем,
Чтобы молитва, чтоб любовь
Всегда мне были утешеньем,
Чтоб я встречался с вдохновеньем,
Чтоб сердцем я не остывал,
Чтоб думал, чувствовал, мечтал.
Молю, чтоб светлый гений твой,
Певец, всегда тебя лелеял,
И чтоб ты сад прекрасный свой
Цветами новыми усеял,
Чтоб аромат от них мне веял,
Как летом свежий ветерок,
Отраду в темный уголок.
О друг! Прелестен божий свет
С любовью, дружбою, мечтами;
При теплой вере горя нет;
Она дружит нас с небесами.
В страданьях, в радости он с нами,
Во всем печать его щедрот:
Благословим же Новый год!
19.07 1832
О, дайте сердцу тосковать!
Оно мечтать, любить устало.
Хочу я слезы проливать;
В душе лишь горе не увяло.
Уже давно оделись тьмой
Мои все радости былые;
Сдружился я с моей тоской;
Но слышны жалобы чужие.
И что ж! везде кругом меня
Надежда тмится, льются слезы;
И кипарис встречаю я
Там, где цвели младые розы.
Обман пленительной мечте,
Обман святому вдохновенью,
Обман любви и красоте,
Обман земному наслажденью!
Давно ли — жизнь семьи родной —
Являлся юноша меж нами
С высокой, пылкою душой,
С одушевленными струнами,—
И вдруг от нас сокрылся он!
Умолк напев, мечтанью милый,
Лишь веет в полночь дивный стон
Над тихою его могилой...
С молитвой тайной на устах,
Друг в друге счастье обнимая,
С мечтой небесною в сердцах
Идет к венцу чета младая;
Но в храм счастливцы не вошли;
Их в нем не встретил хор венчальный;
Не факел радостной любви —
Зажегся факел погребальный...
28.12 1832
С крутых муравчатых холмов
В долину ручеек стремится,
Играет, плещет меж кустов,
Светлее зеркала струится;
Но вскоре бурною зимой
Морозов звонких ужаснется,
И, уж окованный волной,
Блестящий ток не шевельнется.
И роза юная в полях
Царевной гордою светлеет,
Вот вплетена она в венках,
Вот на груди огнем алеет;
Но, видно, грусть знакома ей:
В разлуке с веткою родимой
Она час от часу томней,—
И вот увял цветок любимый.
На тихий дол, на темный лес
Луна свой блеск бросает нежно,
Краса полуночных небес
Плывет по звездам безмятежно,
И на нее любовь глядит.
Она ясней воспоминанья!—
Но туча вслед за ней летит,
И меркнет милое сиянье.
Так гонит всё враждебный рок —
Волна замрет и не струится;
И вянет радостный цветок,
И ясный луч внезапно тмится;
Но, грустно голову склоня,
Сидишь ты — слезы в томном взоре.
О ты, о ком мечтаю я,
Скажи: ужель ты знаешь горе?
Бросая на державы гром,
Он, не страшась судьбы удара,
Исчез в бореньи роковом,
Как дым московского пожара;
Но прежних битв победный шум,
Быть может,— дерзость тайных дум,
Им удивленные, скрижали
Неслись чрез дальний океан
К нему на гробовой курган —
И тень колосса утешали;
Теперь он безотраден стал,
Теперь в могиле он узнал,
Как бедный сын его увял,
Как молвил он, стеснен тоскою,
Потомство видя пред собою:
«Увы! лишь скажут про меня,
Что родился — что умер я!»
Радушное дитя,
Легко привыкшее дышать,
Здоровьем, жизнию цветя,
Как может смерть понять?
Навстречу девочка мне шла.
Лет восемь было ей,
Ее головку облегла
Струя густых кудрей;
И дик был вид ее степной,
И дик простой наряд,
И радовал меня красой
Малютки милой взгляд.
«Всех сколько вас?— ей молвил я,
И братьев и сестер?»
— «Всего нас семь»,— и на меня,
Дивясь, бросает взор.
«А где ж они?» — «Нас семь всего.—
В ответ малютка мне.—
Нас двое жить пошли в село,
— И два на корабле,
И на кладбище брат с сестрой
Лежат из семерых,
А за кладбищем я с родной,—
Живем мы подле них».
— «Как? двое жить в село пошли,
Пустились двое плыть,—
А всё вас семь! Дружок, скажи,
Как это может быть?»
— «Нас семь, нас семь,— она тотчас
Опять сказала мне,—
Здесь на кладбище двое нас,
Под ивою в земле»…
.........................................
Откинув думой жизнь земную,
Смотрю я робко в темну даль;
Не знаю сам, о чем тоскую,
Не знаю сам, чего мне жаль.
Волной, меж камнями дробимой,
Лучом серебряной луны,
Зарею, песнию любимой
Внезапно чувства смущены.
Надежда, страх, воспоминанья
Теснятся тихо вкруг меня;
Души невольного мечтанья
В словах мне выразить нельзя.
Какой-то мрачностью унылой
Темнеет ясность прежних дней;
Манит, мелькает призрак милой,
Пленяя взор во тьме ночей.
И мнится мне: я слышу пенье
Из-под туманных облаков...
И тайное мое волненье
Лелеять сердцем я готов.
День гаснул в зареве румяном,—
И я, в смятеньи дум моих,
Бродил на береге песчаном,
Внимая ропот волн морских,
И я увидел меж песками
Корабль разбитый погружен;
Он в бурю шумными волнами
На дикий берег занесен,—
И влага мхом давно одела
Глубоких скважин пустоты;
Уже трава в них зеленела,
Уже являлися цветы.
Стремим грозой в утес прибрежный,
Откуда и куда он плыл?
Кто с ним в час бури безнадежной
Его крушенье разделил?
Утес и волны, всё молчало,
Всё мрак в уделе роковом,—
Лишь солнце вечера играло
Над ним, забытым мертвецом.
И на корме его сидела
Жена младая рыбака,
Смотрела вдаль и песни пела
Под томный ропот ветерка…
С любовью вечною, святой
Я помню о стране родной,
Где жизнь цвела;
Она мне видится во сне.
Земля родная, будь ты мне
Всегда мила!
Бывало, мы пред огоньком
Сидим с родимой вечерком -
Сестра и я,
Поем, смеемся,— полночь бьет —
И к сердцу нас она прижмет,
Благословя.
Я вижу тихий, синий пруд,
Как ивы с тростником растут
На берегах;
И лебедь вдоль него летит,
И солнце вечера горит
В его волнах.
И вижу я: невдалеке
Зубчатый замок на реке
В тиши стоит
С высокой башней, и на ней
Я слышу, мнится, в тьме ночей,
Как медь гудит…
С младым Беверлеем кто равен красой?
Стрелою несется с ним конь вороной,
Он скачет бесстрашно, он скачет один,
С ним только меч острый — надежда дружин;
В любви всех вернее, а в битвах смелей,
Меж витязей славен младый Беверлей.
В лесу нет преграды, утес невысок,
Бушует ли буря — он вплавь чрез поток;
Но в Нетерби витязь на горе скакал:
Невеста склонилась — жених опоздал!
Соперник бездушный с Матильдой твоей
Идет уж венчаться, младый Беверлей!
Он в замке, он видит: пирует семья,
Шумят, веселятся родные, друзья;
Жених торопливый, бледнея, молчит;
За меч ухватяся, отец говорит:
«У нас ты на свадьбе как друг иль злодей?
На брань иль на танцы, младый Беверлей?»
— «От вас мне награда в любви не дана;
Любовь рекой льется, кипит, как волна;
Мила мне Матильда,— но с вами равно
Готов я на танцы, готов на вино;
Есть много пригожих; невесту нежней,
Быть может, достанет младый Беверлей»…
Алексей Кольцов
В темном лесе, за рекой,
Стоит домик небольшой,
С двумя светлыми окнами,
С распашными воротами.
Под замком те ворота,
И калитка заперта -
Чтоб не вшел туда рогатый,
Леший страшный и косматый;
Чтоб не вшел туда упырь,
Ни проезжий богатырь.
Кто ж живет тут одиноко,
От жилья кругом далеко?
Рыболов ли небогатый?
Иль разбойник бородатый
В нем спасается мольбой,
С сундуками и казной?
Живет в доме с давних пор -
Караулит царский бор -
Лесной староста, с женою,
С третьей дочкой молодою.
И для ней старик седой
Замыкает домик свой,-
Чтобы в каменны палаты
Не увез купец богатый;
Чтоб боярин окружной
Не прильнул бы к молодой
Безотвязной повиликой,-
Чтоб не быть ей горемыкой.
....................................
Ты не пой, соловей,
Под моим окном;
Улети в леса
Моей родины!
Полюби ты окно
Души-девицы...
Прощебечь нежно ей
Про мою тоску;
Ты скажи, как без ней
Сохну, вяну я,
Что трава на степи
Перед осенью.
Без нее ночью мне
Месяц сумрачен;
Среди дня без огня
Ходит солнышко.
Без нее кто меня
Примет ласково?
На чью грудь, отдохнуть,
Склоню голову?
Без нее на чью речь
Улыбнуся я?
Чья мне песнь, чей привет
Будет по сердцу?
Что ж поешь, соловей,
Под моим окном?
Улетай, улетай
К душе-девице!
На восьмой десяток
Пять лет перегнулось;
Как одну я песню,
Песню молодую,
Пою, запеваю
Старою погудкой;
Как одну я лямку
Тяну без подмоги!
Ровесникам детки
Давно помогают,
Только мне на свете
Перемены нету.
Сын пошел на службу,
А другой в могилу;
Две вдовы невестки;
У них детей кучи -
Все мал мала меньше;
Задной головою
Ничего не знают.
Где пахать, что сеять,
Позабыли думать.
Богу, знать, угодно
Наказать под старость
Меня, горемыку,
Такой тяготою.
Сбыть с двора невесток,
Пустить сирот в люди!-
Старики на сходке
Про Кузьму что скажут?..
Иван Крылов
В деревне, в праздник, под окном
Помещичьих хором,
Народ толпился.
На Белку в колесе зевал он и дивился.
Вблизи с березы ей дивился тоже Дрозд:
Так бегала она, что лапки лишь мелькали
И раздувался пышный хвост.
«Землячка старая,— спросил тут Дрозд,— нельзя ли
Сказать, что делаешь ты здесь?» —
«Ох, милый друг! тружусь день весь:
Я по делам гонцом у барина большого;
Ну, некогда ни пить, ни есть,
Ни даже духу перевесть».—
И Белка в колесе бежать пустилась снова.
«Да,— улетая, Дрозд сказал, — то ясно мне,
Что ты бежишь, а всё на том же ты окне».
_______
Посмотришь на дельца иного:
Хлопочет, мечется, ему дивятся все:
Он, кажется, из кожи рвется,
Да только все вперед не подается,
Как Белка в колесе.
Овечкам от Волков совсем житья не стало,
И до того, что, наконец,
Правительство зверей благие меры взяло
Вступиться в спасенье Овец,—
И учрежден Совет на сей конец.
Большая часть в нем, правда, были Волки;
Но не о всех Волках ведь злые толки.
Видали и таких Волков, и многократ.—
Примеры эти не забыты,—
Которые ходили близко стад
Смирнехонько — когда бывали сыты.
Так почему ж Волкам в Совете и не быть?
Хоть надобно Овец оборонить,
Но и Волков не вовсе ж притеснить.
Вот заседание в глухом лесу открыли;
Судили, думали, рядили
И, наконец, придумали закон.
Вот вам от слова в слово он:
«Как скоро Волк у стада забуянит,
И обижать он Овцу станет,
То Волка тут властна Овца,
Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,
В соседний лес иль в бор».
В законе нечего прибавить, ни убавить.
Да только я видал: до этих пор, —
Хоть говорят, Волкам и не спускают,—
Что будь Овца ответчик иль истец,
А только Волки все-таки Овец
В леса таскают.
Зимой, ранехонько, близ жила,
Лиса у проруби пила в большой мороз.
Меж тем оплошность ли, судьба ль (не в этом сила),
Но — кончик хвостика Лисица замочила,
И ко льду он примерз.
Беда не велика, легко б ее поправить:
Рвануться только посильней
И волосков хотя десятка два оставить,
Но до людей
Домой убраться поскорей.
Да как испортить хвост? А хвост такой пушистый,
Раскидистый и золотистый!
Нет, лучше подождать — ведь спит еще народ;
А между тем авось и оттепель придет,
Так хвост от проруби оттает.
Вот ждет-пождет, а хвост лишь боле примерзает.
Глядит — и день светает,
Народ шевелится, и слышны голоса.
Тут бедная моя Лиса
Туда-сюда метаться;
Но уж от проруби не может оторваться.
По счастью, Волк бежит. «Друг милый! кум! отец!—
Кричит Лиса.— Спаси! Пришел совсем конец!»
Вот кум остановился —
И в спасенье Лисы вступился.
Прием его был очень прост:
Он начисто отгрыз ей хвост.
Тут без хвоста домой моя пустилась дура.
Уж рада, что на ней цела осталась шкура.
________
Мне кажется, что смысл не темен басни сей:
Щепотки волосков Лиса не пожалей —
Остался б хвост у ней.
«Сестрица! знаешь ли, беда!—
На корабле Мышь Мыши говорила,—
Ведь оказалась течь: внизу у нас вода
Чуть не хватила
До самого мне рыла.
(А правда, так она лишь лапки замочила.)
И что диковинки — наш капитан
Или с похмелья, или пьян.
Матросы все — один ленивее другого;
Ну, словом, нет порядку никакого.
Сейчас кричала я во весь народ,
Что ко дну наш корабль идет:
Куда!— Никто и ухом не ведет,
Как будто б ложные я распускала вести;
А ясно — только в трюм лишь стоит заглянуть,
Что кораблю часа не дотянуть.
Сестрица! неужли нам гибнуть с ними вместе!
Пойдем же, кинемся скорее с корабля;
Авось не далеко земля!»
Тут в Океан мои затейницы спрыгнули
И — утонули;
А наш корабль, рукой искусною водим,
Достигнул пристани и цел и невредим.
_______
Теперь пойдут вопросы:
А что же капитан, и течь, и что матросы?
Течь слабая, и та
В минуту унята;
А остальное — клевета.
У Саввы, Пастуха (он барских пас овец),
Вдруг убывать овечки стали.
Наш молодец
В кручине и печали:
Всем плачется и распускает толк,
Что страшный показался волк,
Что начал он овец таскать из стада
И беспощадно их дерет.
«И не диковина,— твердит народ,—
Какая от волков овцам пощада!»
Вот волка стали стеречи.
Но отчего ж у Саввушки в печи
То щи с бараниной, то бок бараний с кашей?
(Из поваренок, за грехи,
В деревню он был сослан в пастухи:
Так кухня у него немножко схожа с нашей.)
За волком поиски; клянет его весь свет;
Обшарили весь лес,— а волка следу нет.
Друзья! Пустой ваш труд: на волка только слава,
А ест овец-то — Савва.
Вильгельм Кюхельбекер
18.06 1832
«Склонился на руку тяжелой головою
В темнице сумрачной задумчивый Поэт
Что так очей его погас могущий свет?
Что стало пред его померкшею душою?
О чем мечтает? Или дух его
Лишился мужества всего
И пал пред неприязненной судьбою?»
— Не нужно состраданья твоего:
К чему твои вопросы, хладный зритель
Тоски, которой не понять тебе?
Твоих ли утешений, утешитель,
Он требует? оставь их при себе!
Нет, не ему тужить о суетной утрате
Того, что счастием зовете вы:
Равно доволен он и во дворце и в хате;
Не поседели бы власы его главы,
Хотя бы сам в поту лица руками
Приобретал свой хлеб за тяжкою сохой;
Он был бы тверд под бурей и грозами
И равнодушно снес бы мраз и зной.
Он не терзается и по златой свободе:
Пока огонь небес в Поэте не потух,
Поэта и в цепях еще свободен дух…
Ужель и неба лучшие дары
В подлунном мире только сновиденье?
Ужель по тверди только до поры
Свершают звезды дивное теченье?
Должно ли ведать гнев враждебных лет,
Душа души, святое вдохновенье,
Должно ли опадать в одно мгновенье,
Как в осень сорванный со стебля цвет?
Увы мне! с часу на час реже, реже
Живительным огнем согрет мой дух!
И тот же мир, и впечатленья те же,
Но прежних песней не уловит слух,
Но я не тот;- уж нет живого чувства,
Которым средь свободных, смелых дум
Бывал отважный окрыляем ум:
Я робкий раб холодного искусства;
Седеет волос, в осень скорбных лет,
Ни жару, ни цветов весенних нет.
Скажи, кудрявый сын лесов священных,
Исполненный могучей красоты,
Средь камней, соков жизненных лишенных,
Какой судьбою вырос ты?
Ты развился перед моей тюрьмою...
Сколь многое напоминаешь мне!
Здесь не с кем мне... поговорю с тобою
О милой сердцу старине:
О времени, когда, подобно птице,
Жилице вольной средь твоих ветвей,
Я песнь свободную певал деннице
И блеску западных лучей;
Тогда с брегов смиренной Авиноры,
В лесах моей Эстонии родной,
Впервые жадно в даль простер я взоры,
Мятежной мучимый тоской.
Твои всходящие до неба братья
Видали, как завешанную тьмой
Страну я звал, манил в свои объятья,-
И покачали головой.
А ныне ты свидетель совершенья
Того, что прорицали братья мне;
О ты, последний в мраке заточенья
Мой друг в далекой стороне!
Мне ведомо море, седой океан:
Над ним беспредельный простерся туман.
Над ним лучезарный не катится щит;
Но звездочка бледная тихо горит.
Пускай океана неведом конец,
Его не боится отважный пловец;
В него меня манит незанятый блеск,
Таинственный шепот и сладостный плеск.
В него погружаюсь один, молчалив,
Когда настает полуночный прилив,
И чуть до груди прикоснется волна,
В больную вливается грудь тишина.
И вдруг я на береге - будто знаком!
Гляжу и вхожу в очарованный дом:
Из окон мне милые лица глядят
И речи приветные слух веселят,
Не милых ли сердцу я вижу друзей,
Когда-то товарищей жизни моей?
Все, все они здесь! Удержать не могли
Ни рок их, ни люди, ни недра земли!..
Михаил Лермонтов
Из ворот выезжают три витязя в ряд,
увы!
Из окна три красотки вослед им глядят:
прости!
Напрасно в боях они льют свою кровь —
увы!
Разлука пришла — и девичья любовь
прости!
Уж три витязя новых в ворота спешат,
увы!
И красотки печали своей говорят:
прости!
Сыны небес; однажды надо мною
Слетелися, воздушных два бойца;
Один — серебряной обвешан бахромою,
Другой — в одежде чернеца.
И, видя злость противника второго,
Я пожалел о воине младом;
Вдруг поднял он концы сребристого покрова,
И я под ним заметил — гром.
И кони их ударились крылами,
И ярко брызнул из ноздрей огонь;
Но вихорь отступил перед громами,
И пал на землю черный конь.
Гусар! ты весел и беспечен,
Надев свой красный доломан;
Но знай — покой души не вечен,
И счастье на земле — туман.
Крутя лениво ус задорный,
Ты вспоминаешь стук пиров;
Но берегися думы черной,—
Она черней твоих усов.
Пускай судьба тебя голубит,
И страсть безумная смешит;
Но и тебя никто не любит,
Никто тобой не дорожит.
Когда ты, ментиком блистая,
Торопишь серого коня,
Не мыслит дева молодая:
«Он здесь проехал для меня».
Когда ты вихрем на сраженье
Летишь, бесчувственный герой,—
Ничье, ничье благословенье
Не улетает за тобой…
…Ты не всегда был тем, что ныне,
Ты жил, ты слишком много жил,
И лишь с последнею святыней
Ты пламень сердца схоронил.
В шапке золота литого
Старый русский великан
Поджидал к себе другого
Из далеких чуждых стран.
За горами, за долами
Уж гремел об нем рассказ,
И померяться главами
Захотелось им хоть раз.
И пришел с грозой военной
Трехнедельный удалец,—
И рукою дерзновенной
Хвать за вражеский венец.
Но улыбкой роковою
Русский витязь отвечал:
Посмотрел — тряхнул главою.
Ахнул дерзкий — и упал!
Но упал он в дальнем море
На неведомый гранит,
Там, где буря на просторе
Над пучиною шумит.
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня.
Дайте раз по синю полю
Проскакать на том коне;
Дайте раз на жизнь и волю,
Как на чуждую мне долю,
Посмотреть поближе мне.
Дайте мне челнок дощатый
С полусгнившею скамьей,
Парус серый и косматый,
Ознакомленный с грозой.
Я тогда пущуся в море,
Беззаботен и один,
Разгуляюсь на просторе
И потешусь в буйном споре
С дикой прихотью пучин.
Дайте мне дворец высокой
И кругом зеленый сад,
Чтоб в тени его широкой
Зрел янтарный виноград;
Чтоб фонтан не умолкая
В зале мраморном журчал
И меня б в мечтаньях рая,
Хладной пылью орошая,
Усыплял и пробуждал...
Мой друг, напрасное старанье!
Скрывал ли я свои мечты?
Обыкновенный звук, названье,
Вот всё, чего не знаешь ты.
Пусть в этом имени хранится,
Быть может, целый мир любви.
Но мне ль надеждами делиться?
Надежды... о! они мои,
Мои — они святое царство
Души задумчивой моей...
Ни страх, ни ласки, ни коварство,
Ни горький смех, ни плач людей,
Дай мне сокровища вселенной,
Уж никогда не долетят
В тот угол сердца отдаленный,
Куда запрятал я мой клад.
Как помню, счастье прежде жило
И слезы крылись в месте том:
Но счастье скоро изменило,
А слезы вытекли потом.
Беречь сокровища святые
Теперь я выучен судьбой;
Не встретят их глаза чужие,
Они умрут во мне, со мной!..
Оставь напрасные заботы,
Не обнажай минувших дней;
В них не откроешь ничего ты,
За что б меня любить сильней!
Ты любишь - верю - и довольно;
Кого - ты ведать не должна,
Тебе открыть мне было б больно,
Как жизнь моя пуста, черна.
Не погублю святое счастье
Такой души и не скажу,
Что недостоин я участья,
Что сам ничем не дорожу;
Что всё, чем сердце дорожило,
Теперь для сердца стало яд,
Что для него страданье мило,
Как спутник, собственность иль брат,
Промолвив ласковое слово,
В награду требуй жизнь мою;
Но, друг мой, не проси былого,
Я мук своих не продаю.
Печаль в моих песнях, но что за нужда?
Тебе не внимать им, мой друг, никогда.
Они не прогонят улыбку святую
С тех уст, для которых живу и тоскую.
К тебе не домчится ни Слово, ни звук,
Отзыв беспокойный неведомых мук.
Певца твоя ласка утешить не может:
Зачем же он сердце твое потревожит?
О нет! одна мысль, что слеза омрачит
Тот взор несравненный, где счастье горит,
Безумные б звуки в груди подавила,
Хоть прежде за них лишь певца ты любила.
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслею небесной
И силой духа убежден,
Я дал бы миру дар чудесный,
А мне за то бессмертье он?
Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец,
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец!
Я горд!- прости! люби другого,
Мечтай любовь найти в другом;
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом…
…………………………………….
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я - или бог - или никто!
Он был рожден для счастья, для надежд
И вдохновений мирных!— но безумный
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной;
И мир не пощадил — и бог не спас!
Так сочный плод, до времени созрелый,
Между цветов висит осиротелый;
Ни вкуса он не радует, ни глаз;
И час их красоты — его паденья час!
И жадный червь его грызет, грызет,
И между тем как нежные подруги
Колеблются на ветках — ранний плод
Лишь тяготит свою... до первой вьюги!
Ужасно стариком быть без седин;
Он равных не находит; за толпою
Идет, хоть с ней не делится душою;
Он меж людьми ни раб, ни властелин,
И всё, что чувствует, он чувствует один!
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
Играют волны - ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит...
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
Приветствую тебя, воинственных славян
Святая колыбель! Пришлец из чуждых стран,
С восторгом я взирал на сумрачные стены,
Через которые столетий перемены
Безвредно протекли; где вольности одной
Служил тот колокол на башне вечевой,
Который отзвонил ее уничтоженье
И сколько гордых душ увлек в свое паденье!..
— Скажи мне, Новгород, ужель их больше нет?
Ужели Волхов твой не Волхов прежних лет?..
Русалка плыла по реке голубой,
Озаряема полной луной;
И старалась она доплеснуть до луны
Серебристую пену волны.
И шумя и крутясь, колебала река
Отраженные в ней облака;
И пела русалка - и звук ее слов
Долетал до крутых берегов.
И пела русалка: "На дне у меня
Играет мерцание дня;
Там рыбок златые гуляют стада;
Там хрустальные есть города;
И там на подушке из ярких песков
Под тенью густых тростников
Спит витязь, добыча ревнивой волны,
Спит витязь чужой стороны.
Расчесывать кольца шелковых кудрей
Мы любим во мраке ночей,
И в чело и в уста мы в полуденный час
Целовали красавца не раз.
Но к страстным лобзаньям, не зная зачем,
Остается он хладен и нем;
Он спит - и, склонившись на перси ко мне,
Он не дышит, не шепчет во сне!"
Так пела русалка над синей рекой,
Полна непонятной тоской;
И, шумно катясь, колебала река
Отраженные в ней облака.
Смело верь тому, что вечно,
Безначально, бесконечно
Что прошло и что настанет,
Обмануло иль обманет.
Если сердце молодое
Встретит пылкое другое,
При разлуке, при свиданье
Закажи ему молчанье.
Всё на свете редко стало —
Есть надежды — счастья мало;
Не забвение разлука:
То — блаженство, это — мука.
Если счастьем дорожил ты,
То зачем его делил ты?
Для чего не жил в пустыне?
Иль об этом вспомнил ныне?
Сидел рыбак веселый
На берегу реки,
И перед ним по ветру
Качались тростники.
Сухой тростник он срезал
И скважины проткнул,
Один конец зажал он,
В другой конец подул.
И, будто оживленный,
Тростник заговорил —
То голос человека
И голос ветра был.
И пел тростник печально:
«Оставь, оставь меня!
Рыбак, рыбак прекрасный,
Терзаешь ты меня!
И я была девицей,
Красавица была,
У мачехи в темнице
Я некогда цвела,
И много слез горючих
Невинно я лила;
И раннюю могилу
Безбожно я звала.
И был сынок любимец
У мачехи моей,
Обманывал красавиц,
Пугал честных людей.
И раз пошли под вечер
Мы на берег крутой
Смотреть на сини волны,
На запад золотой.
Моей любви просил он,—
Любить я не могла,
И деньги мне дарил он,—
Я денег не брала;
Несчастную сгубил он,
Ударив в грудь ножом,
И здесь мой труп зарыл он
На берегу крутом;
И над моей могилой
Взошел тростник большой,
И в нем живут печали
Души моей младой.
Рыбак, рыбак прекрасный,
Оставь же свой тростник.
Ты мне помочь не в силах,
А плакать не привык!»
Я жить хочу! хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман;
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
Он хочет жить ценою муки,
Ценой томительных забот.
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берет.
Я счастлив!- тайный яд течет в моей крови,
Жестокая болезнь мне
смертью угрожает!..
Дай бог, чтоб так случилось!.. Ни любви,
Ни мук умерший уж не знает;
Шести досток жилец уединенный,
Не эная ничего, оставленный, забвенный,
Ни славы зов, ни голос твой
Не возмутит надежный мой покой!..
Николай Огарёв
Огонь, огонь в душе горит
И грудь и давит и теснит,
И новый мир, мечта созданья,
Я б тем огнём одушевил,
Преград где б не было желаньям
И дух свободно бы парил.
Всё будет ясно предо мною,
Сорву завесу с бытия,
И всё с душевной полнотою,
Всё обойму вокруг себя.
Мне не предел одно земное
Душе — от призрака пустой,
В ней чувство более святое,
Чем прах ничтожный и немой.
Кто скажет мне: конец стремленью?
Где тот, кто б дерзкою рукой
Границу начертал мышленью
Непреступимою чертой?
Черту отринув роковую,
Я смело сброшу цепь земную.
Согретый пламенной мечтой,
Я с обновлённою душой
Помчусь — другого мира житель
Предвечной мысли в светлую обитель!
Александр Одоевский
Спи, мой младенец,
Милый мой Атий,
Сладко усни!
Пусть к изголовью
Ангел-хранитель
Тихо слетит.
Вот он незримый
Люльку качает;
Крылышком мирный
Сон навевает.
Атий, мой Атий
Веянье крыльев
Слышит сквозь сон;
Сладко он дышит,
Сладкой улыбкой
Вскрылись уста.
Ангел-хранитель
Люльку качает,
Крылышком тихо
Сон навевает.
Когда же ты, младенец, возъюнеешь,
Окрепнешь телом и душой
И вступишь в мир и мыслию созреешь,
Блеснешь взмужавшей красотой,—
Тогда к тебе сойдет другой хранитель,
Твой соименный в небесах!
Сей сын земли был вечный небожитель!
Александр Полежаев
Ахалук мой, ахалук,
Ахалук демикотонный,
Ты - работа нежных рук
Азиатки благосклонной!
Ты родился под иглой
Атагинки чернобровой,
После робости суровой
И любви во тьме ночной.
Ты не пышной пестротою,
Цветом горных узденей,
Но смиренной простотою,
Цветом северных ночей
Мил для сердца и очей...
Черен ты, как локон длинный
У цыганки кочевой;
Мрачен ты, как дух пустынный
Сторож урны гробовой;
И серебряной тесьмою,
Как волнистою струею
Дагестанского ручья,
Обвились твои края.
Никогда игра алмаза
У Могола на чалме,
Никогда луна во тьме,
Ни чело твое, о База,
Это бледное чело,
Это чистое стекло,
Споря в живости с опалом,
Под ревнивым покрывалом,-
Не сияли так светло.
Ах, серебряная змейка,
Ненаглядная струя,-
Это ты, моя злодейка,
Ахалук суровый - я!
К груди твоей, Эмма,
Приколот букет;
Он жизни эмблема,
Но розы в нем нет.
Узорней, алее
Есть много цветов;
Но краше, милее
Царица лугов.
Эфирный влетает
В окно мотылек,
На персях лобзает
Он каждый цветок,
Над ландышем вьется,
К лилее прильнул,
Кружится, несется —
И быстро вспорхнул.
Куда ж ты, бесстрастный
Любовник цветов?
Иль ищешь прекрасной
Царицы лугов?
О Эмма, о Эмма!
Вот блеск красоты!..
Как роза, эмблема
Невинности ты.
Она взошла, моя звезда,
Моя Венера золотая;
Она блестит как молодая
В уборе брачном красота!
Пустынник мира безотрадный,
С ее таинственных лучей
Я не свожу моих очей
В тоске мучительной и хладной.
Моей бездейственной души
Не оживляя вдохновеньем,
Она небесным утешеньем
Ее дарит в ночной тиши.
Какой-то силою волшебной
Она влечет меня к себе,
И, перекорствуя судьбе,
Врачует грусть мечтой целебной.
Предавшись ей, я вижу вновь
Мои потерянные годы,
Дни счастья, дружбы и свободы,
И помню первую любовь.
Игра военных суматох,
Добыча яростной простуды,
В дыму лучинных облаков,
Среди горшков, бабья, посуды,
Полуразлегшись на доске
Иль на скамье, как вам угодно,
В избе негодной и холодной,
В смертельной скуке и тоске
Пишу к вам, ветреные други!
Пишу — и больше ничего,—
И от поэта своего
Прошу не ждать другой услуги.
Я весь — расстройство... Я дышу,
Я мыслю, чувствую, пишу,
Расстройством полный; лишь расстройство
В моем рассудке и уме...
В моем посланьи и письме
Найдете вы лишь беспокойство!
И этот приступ неприродный
Вас удивят, наверно, вдруг.
Но, не трактуя слишком строго,
Взглянув в себя самих немного,
Мое безумство не виня,
Вы не осудите меня.
Я тот, чем был, чем есть, чем буду,
Не пременюсь, непременим...
Но ах! когда и где забуду,
Что роком злобным я гоним?
Я полюбил ее с тех пор,
Когда печальный, тихий взор
Она на мне остановила,
Когда безмолвным языком
Очей, пылающих огнем,
Она со мною говорила.
О, как безмолвный этот взор
Был для души моей понятен,
Как этот тайный разговор
Был восхитительно приятен!
Пронзенный тысячами стрел
Любви безумной и мятежной,
Я, очарованный, смотрел
На милый образ девы нежной;
Я весь дрожал, я трепетал,
Как злой преступник перед казнью,
Непостижимою боязнью
Мой дух смущенный замирал...
Полна живейшего вниманья
К моей мучительной тоске,
Она с улыбкой состраданья,
Как ропот арфы вдалеке,
Как звук волшебного напева,
Мне чувства сердца излила.
И эта речь, о дева, дева,
Меня, как молния, пожгла!..
Властитель мира, царь небесный!..
Весенний вечер на равнины
Кавказа знойного слетел;
Туман медлительный одел
Гор дальних синие вершины.
Как море розовой воды,
Заря слилась на небе чистом
С мерцаньем солнца золотистым,
И гаснет всё; и с высоты
Необозримого эфира,
Толпой видений окружен,
На крыльях легкого зефира
Спустился друг природы — сон...
______
Его влиянию покорный,
Забот и воли мирный сын,
Покой вкушает благотворный
Трудолюбивый селянин.
Богатый духом безмятежным,
Он спит в кругу своей семьи,
Под кровом верным и надежным
Давно испытанной любви.
И счастлив в незавидной доле!
Его всегда лелеют сны:
Он видит вечно луг и поле,
И поцелуй своей жены.
И он — заране утомленный
Слепой фортуной сибарит,—
И он от бедного сокрыт
На ложе неги утонченной!
Напрасно голос гробовой
Страданья тяжкого взывает:
Он никогда не возмущает
Его души полуживой!
И пусть таит глухая совесть
Свою докучливую повесть:
Ее ужасно прочитать
Во глубине души убитой!
Ужасно небо призывать
Деснице, кровию облитой!..
О, для чего судьба меня сгубила?
Зачем из цепи бытия
Меня навек природа исключила,
И страшно вживе умер я?
Еще в груди моей бунтует пламень
Неугасаемых страстей,
А совесть, как врага заклятый камень,
Гнетет отверженца людей!
Еще мой взор, блуждающий, но быстрый,
Порою к небу устремлен,
А божества святой отрадной искры,
Надежды с верой, я лишен!
И дышит всё в создании любовью,
И живы червь, и прах, и лист,
А я, злодей, как Авелевой кровью
Запечатлен! Я атеист!..
И вижу я, как горестный свидетель,
Сиянье утренней звезды,
И с каждым днем твердит мне добродетель:
«Страшись, страшись готовой мзды!..»
И грозен он, висящей казни голос,
И стынет кровь во мне, как лед,
И на челе стоит невольно волос,
И выступает градом пот!
Бежал бы я в далекие пустыни,
Презрел бы ужас гробовой!
Душа кипит, но не руке, рабыне,
Разбить сосуд свой роковой!..
……………………………….
Как долго ждет
Моя любовь —
Зачем нейдет
Моя Любовь?
Пора давно!
Часы летят
И все одно
Любви твердят:
Скорей, скорей
Ловите нас,
Пока Морфей
Скрывает вас
От зорких глаз!..
Поет петух,
Пропел другой —
И пылкий дух
Убит тоской:
Всё нет и нет!
Редеет тень
И брезжит свет,
И скоро день...
Спеши, спеши,
Моя Любовь,
И утуши
Мою любовь!..
Вот мрачится
Свод лазурный!
Вот крутится
Вихорь бурный!
Ветр свистит,
Гром гремит,
Море стонет -
Путь далек...
Тонет, тонет
Мой челнок!..
Все чернее
Свод надзвездный,
Все страшнее
Воют бездны!
Глубь без дна!
Смерть верна!
Как заклятый
Враг грозит,
Вот девятый
Вал бежит!..
Горе, горе!
Он настигнет:
В шумном море
Челн погибнет!
Гроб готов!..
Треск громов
Над пучиной
Ярых вод
Вздох пустынный
Разнесет!..
У меня ль, молодца,
Ровно в двадцать лет
Со бела со лица
Спал румяный цвет,
Черный волос кольцом
Не бежит с плеча;
На ремне золотом
Нет грозы-меча,
За железным щитом
Нет копья-огня,
Под черкесским седлом
Нет стрелы-коня;
Нет перстней дорогих
Подарить милой!
Без невесты жених,
Без попа налой...
Расступись, расступись,
Мать-сыра земля!
Прекратись, прекратись,
Жизнь-тоска моя!
Лишь по ней, по милой,
Красен белый свет;
Без милой, дорогой
Счастья в мире нет!
Пышно льется светлый Терек
В мирном лоне тишины;
Девы юные на берег
Вышли встретить пир весны.
Вижу игры, слышу ропот
Сладкозвучных голосов,
Слышу резвый, легкий топот
Разноцветных башмачков.
Но мой взор не очарован
И блестит не для побед -
Он тобой одним окован,
Алый шелковый бешмет!
Образ девы недоступной,
Образ строгой красоты
Думой грустной и преступной
Отравил мои мечты.
Для чего у страсти пылкой
Чародейной силы нет -
Превратиться невидимкой
В алый шелковый бешмет?
Для чего покров холодный,
А не чувство, не любовь,
Обнимает, жмет свободно
Гибкий стан, живую кровь?
Там, на небе высоко
Светит солнце без лучей,—
Так от друга далеко
Гаснет свет моих очей!..
У косящата окна
Раскрасавица сидит;
Призадумавшись, она
Буйну ветру говорит:
«Не шуми ты, не шуми,
Буйный ветер, под окном;
Не буди ты, не буди
Грусти в сердце ретивом;
Не тверди мне, не тверди
Об изменнике моем!
Изменил мне, изменил
Мой губитель роковой;
Насмеялся, пошутил
Над моею простотой,
Над моею простотой,
Над девичьей красотой!
Я погибла бы, душа
Красна девка, от ножа,
Я погибла б от руки,
А не с горя и тоски.
Ты убей меня, убей,
Ненавистный мой злодей!
Я сказала бы ему,
Милу другу своему:
"Не жалею я себя,
Ненавижу я тебя!
Лей и пей ты мою кровь,
Утуши мою любовь!"…
…………………………..
Александр Пушкин
Бог веселый винограда
Позволяет нам три чаши
Выпивать в пиру вечернем.
Первую во имя граций,
Обнаженных и стыдливых,
Посвящается вторая
Краснощекому здоровью,
Третья дружбе многодетной.
Мудрый после третьей чаши
Все венки с главы слагает
И творит уж возлиянья
Благодатному Морфею.
Гонимый рока самовластьем
От пышной далеко Москвы,
Я буду вспоминать с участьем
То место, где цветете вы.
Столичный шум меня тревожит;
Всегда в нем грустно я живу -
И ваша память только может
Одна напомнить мне Москву.
Долго сих листов заветных
Не касался я пером;
Виноват, в столе моем
Уж давно без строк приветных
Залежался твой альбом.
В именины, очень кстати,
Пожелать тебе я рад
Много всякой благодати,
Много сладостных отрад,-
На Парнасе много грома,
В жизни много тихих дней
И на совести твоей
Ни единого альбома
От красавиц, от друзей.
В тревоге пестрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо набело.
Пьяной горечью Фалерна
Чашу мне наполни, мальчик!
Так Постумия велела,
Председательница оргий.
Вы же, воды, прочь теките
И струей, вину враждебной,
Строгих постников поите:
Чистый нам любезен Бахус.
Когда-то (помню с умиленьем)
Я смел вас няньчить с восхищеньем,
Вы были дивное дитя.
Вы расцвели - с благоговеньем
Вам ныне поклоняюсь я.
За вами сердцем и глазами
С невольным трепетом ношусь
И вашей славою и вами,
Как нянька старая, горжусь.
С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали,
И светел ты сошел с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали.
И что ж? ты нас обрел в пустыне под шатром,
В безумстве суетного пира,
Поющих буйну песнь и скачущих крутом
От нас созданного кумира.
Смутились мы, твоих чуждаяся лучей.
В порыве, гнева и печали
Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей,
Разбил ли ты свои скрижали?
О, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты
Скрываться в тень долины малой,
Ты любишь гром небес, но также внемлешь ты
Жужжанью пчел над розой алой.
Таков прямой поэт. Он сетует душой
На пышных играх Мельпомены,
И улыбается забаве площадной
И вольности лубочной сцены,
То Рим его зовет, то гордый Илион,
То скалы старца Оссиана,
И с дивной легкостью меж тем летает он
Во след Бовы иль Еруслана.
Славная флейта, Феон, здесь лежит. Предводителя хоров
Старец, ослепший от лет, некогда Скирпал родил
И, вдохновенный, нарек младенца Феоном. За чашей
Сладостно Вакха и муз славил приятный Феон.
Славил и Ватала он, молодого красавца: прохожий!
Мимо гробницы спеша, вымолви: здравствуй Феон!
Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают;
Все уж увенчаны гости; иной обоняет, зажмурясь,
Ладана сладостный дым; другой открывает амфору,
Запах веселый вина разливая далече; сосуды
Светлой студеной воды, золотистые хлебы, янтарный
Мед и сыр молодой - всё готово; весь убран цветами
Жертвенник. Хоры поют. Но в начале трапезы, о други,
Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи,
Должно бессмертных молить, да сподобят нас чистой душою
Правду блюсти; ведь оно ж и легче. Теперь мы приступим:
Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика
В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава
Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Волнениям любви безумно предаваться;
Спокойствие мое я строго берегу
И сердцу не даю пылать и забываться;
Нет, полно мне любить; но почему ж порой
Не погружуся я в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдет передо мной
Младое, чистое, небесное созданье,
Пройдет и скроется?.. Ужель не можно мне,
Любуясь девою в печальном сладострастье,
Глазами следовать за ней и в тишине
Благословлять ее на радость и на счастье,
И сердцем ей желать все блага жизни сей,
Веселый мир души, беспечные досуги,
Всё - даже счастие того, кто избран ей,
Кто милой деве даст название супруги.
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сияньи исчезает.
Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье,-
Но встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
Евдокия Ростопчина
Она не поняла поэта!..
Но он зачем ее избрал?
Зачем, безумец, в вихре света
Подруги по сердцу искал?
Зачем он так неосторожно
Был красотою соблазнен?
Зачем надеждою тревожной
Он упивался, ослеплен?
И как не знать ему зараней,
Что все кокетки холодны,
Что их могущество в обмане,
Что им поклонники нужны?..
И как с душою, полной чувства,
Ответа в суетных искать?
В них все наука, все искусство,
Любви прямой им не понять!
Он сравнивал ее с картиной:
Он прав! Бездушно-весела,
Кумир всех мотыльков гостиной,
Она лишь слепок божества!..
В ней огнь возвышенный, небесный
Красу земную не живит...
И вряд ли мрамор сей прелестный
Пигмалион одушевит!..
Федор Тютчев
На древе человечества высоком
Ты лучшим был его листом,
Воспитанный его чистейшим соком,
Развит чистейшим солнечным лучом!
С его великою душою
Созвучней всех, на нем ты трепетал!
Пророчески беседовал с грозою
Иль весело с зефирами играл!
Не поздний вихрь, не бурный ливень летний
Тебя сорвал с родимого сучка:
Был многих краше, многих долголетней
И сам собою пал - как из венка!
Афанасий Фет
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.
Николай Языков
Таков я был в минувши лета,
В той знаменитой стороне,
Где развивалися во мне
Две добродетели поэта:
Хмель и свобода. Слава им!
Их чудотворной благодати,
Их вдохновеньям удалым
Обязан я житьем лихим
Среди товарищей и братий,
И неподкупностью трудов,
И независимостью лени,
И чистым буйством помышлений,
И молодечеством стихов.
Как шум и звон пирушки вольной,
Как про любовь счастливый сон,
Волшебный шум, волшебный звон,
Сон упоительно-раздольный,—
Моя беспечная весна
Промчалась. Чувствую и знаю,
Не целомудренна она
Была — и радостно встречаю
Мои другие времена!
Но святы мне лета былые!
Доселе блещут силой их
Мои восторги веселые,
Звучит заносчивый мой стих...
И вот на память и храненье,
В виду России и Москвы —
Я вам дарю изображенье
Моей студентской головы!