Стефания была младшей дочерью Матвея Егорыча Паткина. Шесть взрослых сыновей уже было у Матвея, уже и внуки пошли. А тут "последыш", девочка...
Не сразу Нина Паткина поняла, что беременна. Она уж думала, что отцвела как женщина, когда те самые дни перестали приходить, и даже не расстроилась особо. Одни неудобства от них – да и хорошо, если прошел бабий век.
Только вот голова кружиться стала, ноги отекали сильно, живот надувался – неужто теперь всегда так будет? Прям как при беременности. Но разве в таком возрасте это возможно? Забеспокоилась Нина и пошла к местному лекарю. Мол, так и так, сказала, пропиши-ка средство верное, чтобы дурнота прошла да живот не распирало.
- Да какое ж тут средство, рожать тебе надо! – воскликнул лекарь, осмотрев Нину. – Ребеночка Матвею родишь, вот радость-то на старости лет будет. Нинка, да ты чего, не распознала своё положение? Ты же шестерых родила. Или столько лет прошло, что и забывать стало, как это бывает? Удивленная его словами вернулась Нина домой, рассказала мужу, что ребеночек у них будет. Матвей смеялся громко, на всю избу – вот уж не ожидал он такой "оказии". - А чего, есть еще порох в пороховницах! - хохотал он.
Эта беременность была не такая, как те, другие. Времена тяжелые были, женщины пахали вплоть до родов. А, разрешившись от бремени, "обсохнуть" не успевали, как снова приступали к работе. Мужики их особо не жалели – некогда нежности проявлять, когда у самих забот хватает. Шестерых сыновей родила Нина Матвею, и не получала какой-то жалости или заботы от мужа, когда беременная ходила и с малыми детьми. До седьмого пота мужик трудился – где уж о жене думать, пока она свое предназначение выполняет? А тут будто поменялось что-то. Захотелось Матвею баловать супружницу, заботиться о ней. Переживал он, что не молода она. И шаг тяжелее стал, и замирает порой, будто к боли какой прислушивается. Как роды переживет? Не помрет ли? Сколько лет прожил он рука об руку с Ниной, а сейчас испугался, что потерять может. Вечерами даже кое-какую женскую работу теперь делал – жене запрещал тяжелое поднимать.
Последыша ждал с каким-то приятным предвкушением и радостью. Всех своих детей любил Матвей, но ни о ком из своих сыновей не думал с такой нежностью, как о ребенке, который вскоре на свет появиться должен.
****
Раньше бы Матвею в голову не пришло нос свой совать в комнату, где жена рожает. Тут же от двери не отходил, пока Галя-повитуха над Ниной хлопотала. А как крик супруги слышал, так войти порывался, будто бы помочь мог ей чем-то. - Иди отсюда, Матвей, неча делать тебе тут! – сердито прикрикнула Галка. – И без тебя бабе худо, еще о тебе печься! - Так а я ж родненькой помочь хочу, - робко произнес Матвей, который за свою жизнь ни перед кем не робел. - Чем ты поможешь? – сердито и с толикой презрения воскликнула повитуха. – Помог ты уже, плут старый, баба уже внуков нянчила, а ты её все в покое оставить не можешь. Вон отсюда.
В другой раз крепким словцом бы осадил Матвей острую на язык Галку, но тут промолчал и послушался. Главным человеком сейчас повитуха была – от неё зависело, как там у Нинки все пройдет. Услышав детский плач, всё-таки ворвался мужик в комнату. Глянул на жену, убедился, что жива и выдохнул. А потом на дитятю посмотрел и отшатнулся.
- Ты чего, дурень, от ребенка шарахаешься? – возмутилась Галка. - Дак, а как это? Это чего же? - он удивленно смотрел на младенца.
Расхохоталась Галка, насмешил её папаша. Вон сколько сыновей у него, видать, не видел девчонок новорожденных. - Девка у тебя, плут старый! – воскликнула повитуха.
Не сразу понял Матвей, о чем речь. А как дошло до него, так устыдился, что глупцом таким себя показал. Взял на руки девчушку, и такая нежность внутри появилось, что словами не описать. - Девонька, - тихонько произнес отец над дочерью, — вот уж чудеса какие, сам уж с седой головой, а вон какое чудо сотворил. Покачала головой Галя. Эх, мужик ведь! Нина девять месяцев носила дитя, мучилась в родах, а он, видите ли, «чудо сотворил»! Усмехнулась повитуха да направилась к выходу. Но Матвей опомнился, сунул в Гале в карман рубликов в благодарность.
****
Девчоночку хотели по имени бабушки назвать Алевтиной. Вот только имя другое к малышке приклеилось. Была она рыжая-рыжая – младенческий пушок на голове медью отливал. Пришла к Паткиным сестра Нины. Глянула она на племянницу, да ахнула. - Ох, страшненькая какая, - воскликнула Тамара, прислонив ладони к щекам. - На нашу телочку Фаньку похожа - такая же рыжая. - Да тьфу на тебя! Чего городишь? Ничего не страшная, - насупился Матвей, которому дочь казалась красавицей. - Это ты лицом не вышла, а моя доча подрастет, красавицей будет. И женихами перебирать станет. А я еще и не отдам абы за кого! Офицерской женою станет, важной птицей, вот так! Ступай отсюда!
Ушла Тома обиженная. Она ведь правду сказала, что страшненькая дочка у Паткиных получилась. Кто ж на правду обижается-то? А Матвей еще и прогнал! И хотя Тамара больше в доме Паткиных не появлялась, а имечко, что ненароком она упомянула, прижилось. Сначала мать дочку пару раз Фанечкой назвала, затем невестка пришла помочь с дитём, тоже имя подхватила. Сначала злился Матвей, а потом сам Фаней дочурку назвал. Вот и записали девчонку, как Фаню, полное имя Стефания. Соседи случалось злословили, что в Великаново теперь две Фани – только одна на двух ногах ходит, а другая на четырех.
***
Хотя уверял Матвей, что дочка красавицей вырастет, но не была Фаня в детстве миленькой. Рыжие жесткие волосы мать заплетала ей в две тугие косы, открывая крупное, чуть вытянутое лицо. А яркие веснушки, до обидного крупные, покрывали нелепыми пятнами девичье лицо. - Бедная девочка, кто ж её такую замуж-то возьмет? – сказала как-то Лида, младшая невестка Паткиных. - А чего ж не возьмет-то? – возражала Варя, тоже невестка, но та, что постарше. – И не таких берут, коли хозяйка хорошая. Жены они ведь не для того, чтобы любоваться да пылинки сдувать. Главное, чтобы детей рожала да хозяйство вела.
Нина не поддерживала такие разговоры. Дочку она любила, а всё ж в глубине души понимала, что вряд ли парни табунами вокруг неё ходить будут. А вот Матвей категорически не замечал ни веснушек неказистых, ни несуразной мордашки. Глядел он на дочку, и сердце его замирало от гордости, любви и восхищения.
А Фанька тем временем настоящим чертёнком росла. Добрая, нежная – ежели к ней с лаской, то мухи не обидит. С животиной умела управляться, без доброго слова даже к гусям не подходила. Но ежели кто посмеяться над ней хотел или задирать пытался, то не прощала обидчиков. Будучи мелкой да юркой, она налетала даже на тех, кто выше ее ростом и крепче, да колотила нещадно. А как спохватится обидчик, чтобы отметелить конопатую драчунью, та уже на дереве сидит. Как обезьянка она ловко и быстро забиралась на высокую яблоню, да кидалась оттуда крупными, твердыми плодами.
Даже, повзрослев, не стала Фаня спокойнее. Хорошим другом она была, но насмешек и обид не прощала. Особенно, когда её рыжей и конопатой дразнили. Когда постарше девчонка стала, выяснилось, что не только кулаки у неё крепкие и ноги быстрые, но еще и язык у острый. Как назовет имечком нелестным, так и прилепится прозвище. За это некоторые её обидчики не очень жаловали Фаньку и лишний раз с ней не связывались.
1941 год
Повзрослела Фаня, шестнадцать лет ей было в то время. Вокруг подруг её женихи хороводы водили, а Фаньку будто не замечали. Но не печалилась о том девчонка. Отец ей всегда говорил, как она хороша, потому за офицера бравого замуж выйдет. Потому и не было у неё сомнений, что красива, и вся любовь впереди. "Только, вот, где я офицера этого самого найду?" - порой размышляла Фаня, видя, как подруги прогуливаются под ручку с деревенскими парнями.
Девчонки посмеивались над размышлениями Фани. Какой ей офицер с её-то "красотой"?
Вскоре страшная весть потрясла жителей села и всей страны. Началась Великая Отечественная война. Видела Фаня, как десятки односельчан отправлялись на фронт – её друзья, их братья, отцы…
Вот и два младших сына Матвея Паткина отправились сражаться с немцами. Остальные четверо при должностях в колхозе, а один из братьев учителем был, брони имели. Со слезами на глазах провожали своих взрослых детей мать и отец. И сестрица тут как тут тоже – всё рядышком крутилась да во всё свой конопатый нос совала.
Переживая за сыновей, Матвей будто бы упустил, чем живет его дочурка. А та всё ходила по соседям, которые письма с фронта получали, с женами братьев своих разговоры вела. А спустя год такое заявила отцу, что дар речи потерял Матвей. - Уезжаю я, папка, учиться буду! - Куда ж ты, родная, надумала ехать? - В военный округ, там на санинструктора учиться стану! А как отучусь, солдатиков наших спасать буду.
За голову схватился Матвей. Это ж чего удумала дочурка его? Обнял ее отец, прижал к себе и сказал, что не отпустит никуда. Ей ведь лет-то всего-ничего - семнадцать годков только. - В специальную школу при военном округе и с шестнадцати берут, - глухо произнесла Фаня, - а как учеба закончится, там уж и до восемнадцати недалеко.
Надеялся отец отговорить дочурку. В случае чего готов он был и силой её удерживать. Понимала это Фаня, потому однажды ночью сбежала из родительского дома. Добиралась до места где-то поездом, где-то на перекладных – планы на отъезд она давно строила, кого надо заранее выспросила. А в пути помогали ей пытливый ум и умение беседу поддерживать. Как узнавали люди, что учиться на медработника девчонка едет, то помогали.
- Ты кто и откуда такая? – с удивлением глянул на конопатую девчонку начальник учебной части. - Из Великаново, - гордо подняв голову, ответила девушка, - Паткина Стефания Матвеевна. Но все Фаней зовут. - И чего хочешь, Стефания Матвеевна? – насмешливо поднял брови начальник. Очень уж необычная была гостья, но чем-то пришлась она ему по душе. - Учиться хочу, - уверенно заявила Фаня, - а потом бойцам нашим помогать буду. Вы не смотрите, что росту во мне мало, я сильная! И думаю быстро. Буду солдатиков раненых разыскивать, выносить с поля боя, мыть-брить не стану стесняться.
Покачал головой начальник, пряча усмешку. Такая кроха, а вон какая смелая! Задумался он лишь на секунду, а потом сказал девушке, что принята она. Дал распоряжение подчиненным, чтобы отвели Фаню, куда надо, и включили в списки обучающихся. До войны курс обучения целый год длился, а теперь сократился до двух месяцев. Прилежной ученицей Фаня была, всё слушала и запоминала. На практических занятиях блестящие успехи демонстрировала. Хвалили её очень, мол, прирожденная медсестра.
Время здесь незаметно летело, вот и пришел тот день, когда довелось Фане выносить на своей спине раненых солдат. Не хуже других справлялась, хотя совсем детскими были её тощие плечи. Волокла и не жаловалась. Ещё и доброе слово для каждого бойца находила. - А ну брось, брось, кому говорят, - шептал Фане солдат, когда она несла его на себе, - все равно не дотянешь, мала слишком. - Не так уж мала, это у тебя, солдатик, с глазами совсем плохо, - бойко отвечала девушка, продолжая тащить раненого, который был высокого роста и крепок телом, - смотри, как лихо справляюсь. - Пусти, не жить уж мне, - все говорил солдат, почти теряя сознание. - Как это не жить? – возмутилась Фаня. – Я тебя через весь лес тащу, а ты "не жить" собрался? Ну же нет! Терпи, родной, скоро будешь бегать на своих ногах. Врачи у нас знаешь, какие? С того света вытащат.
Солдата, которого тогда Фаня вынесла с поля боя, звали Артемий. Едва пришел он в себя, как только поверил в то, что будет жить, пожелал увидеться с той самой девчонкой, что спасла его. - Лица не видел, помню только голос задорный, - говорил Артемий в надежде что кто-то поможет ему найти её. - Имя хоть скажи, - ответила пожилая медсестра, которая делала бойцу перевязку, - а то, боюсь, искать долго будешь. - Не знаю имени, - с сожалением произнес Артемий, - знаю лишь, что маленькая совсем. Помню, что чувствовал спину её крохотную. Всё боялся, что сломается она под моим весом. - Маленькая? – засмеялась медсестра. – Да это ведь Фанька. Она никому помереть не даст. Пока несёт – рот не закрывается: и приласкать, и обругать может. Она у нас тут одного бойца, который уже помирать собрался, так напугала, что выжил каким-то чудом. - Похоже на неё, - засмеялся Артемий, - а как бы с ней увидеться? - Она не медсестра, а санинструктор. Когда бои идут, в госпитале бывает редко. Но, может, повезет и увидишь свою спасительницу.
Когда увидел солдат Фаню, то глаз не мог от неё отвести. Такой красавицей она ему показалась. От одного ее голоса хорошо ему становилось, а от веснушек на лице его душа пела.
Артемий был первым мужчиной, который признался Фане в любви. В родном селе все только посмеивались над ней и считали некрасивой. Здесь же она была «ангелом-хранителем в солдатской шинели». И после Артемия еще десятки солдат влюблялись в неё и предлагали выйти замуж. Вот только Фаня никому не готова была открыть свое сердце. Сколько их было – парней, которых худенькая конопатая девушка с веснушками выносила с поля боя. Порой надо было не только выносить, но и разыскивать пропавших. И здесь пытливый ум Фани помог спасти не одну человеческую жизнь.
***
Что только не видела во время Великой Отечественной Фаня. Ни на секунду не сомневаясь, шла она туда, где требовалась её помощь. Доводилось ей спасать людей под грохотом канонады и непрекращающимся градом пуль. В те дни многое смешалось в ее голове – лица, приказы, запах крови, стоны и немецкие обстрелы.
А всё ж один единственный день стал особенным. Взвод выполнял задание по освобождению деревни от германских войск. Операция по освобождению прошла успешно. Немецкие солдаты были частично уничтожены, частично взяты в плен. Как позже оказалось, лишь один из них сумел спрятаться. Среди советских солдат были раненые. Вместе со своими товарищами Фаня оказывала помощь им на месте. Вот только командира отряда лейтенанта Капицына никто не видел. Это было странно, ведь именно под его руководством начался штурм.
Когда пламя охватило один из домов, именно Фаня догадалась о том, что именно там находится командир. Ни секунды не мешкая, она ворвалась в горящий дом. Остановись она лишь мгновение, было бы поздно. Да и люди смогли бы удержать безрассудную девчонку, чтобы не дать сгинуть в пламени.
Ворвалась Фаня в дом, думая лишь об одном – спасти командира. Как оказалось, немцы ударили его по голове и оставили в бессознательном состоянии. Чудом успела хрупкая девица вынести командира из огня. Ведь через секунду обвалилась крыша... Они оба получили ожоги, но выжили.
Намного позже Егор Капицын рассказывал о том, что, находясь в бессознательном состоянии, чувствовал сильный жар и слышал голос… нежный, звонкий, девичий. Для Фани спасение командира было очередным выполнением своего долга. А вот командира Капицына постигла та же участь, что и других бойцов, которым девушка дала возможность жить. Он влюбился.
***
- Фань, а тебе восемнадцать-то есть? – спросил Егор, наливая кипяток в железные кружки. Ему удалось раздобыть пачку печенья. Он тут же пришел с гостинцем к девушке. - А ты, товарищ лейтенант, жениться что ли надумал? – весело спросила Фаня. Она не признавалась себе, но командир Капицын ей тоже нравился. Ох, даже слишком. Никогда раньше такого волнения на душе не испытывала девушка. - Женился бы, - вздохнул Егор, - да не так все просто… - Женат что ли? – нахмурилась Фаня. Ох, и зарядила бы она сейчас командиру в ухо! А то ходит к ней с печеньками, а ведь самого где-то семья ждет. - Не женат, - покачал головой лейтенант Капицын, - просто некуда привести мне молодую жену.
Рассказал командир, что немцы порешили всю его семью, а дом сожгли.
- Мне и самому-то идти некуда, куда уж о семье думать, - грустно произнес Егор, - но, когда война кончится, я найду выход. Если ты только согласишься ждать… - Не станем мы ждать, - заявила девушка, - сейчас женимся! А как немцев перебьем, так в мою деревню поедем. Там дом большой, всем места хватит. - Это примаком что ли в твою семью? – нахмурился Егор. – Да меня твои отец и мать уважать не станут! И браться насмехаться будут. - Стыдно быть не примаком, а глупцом, - отрезала Фаня и подняла кверху конопатый нос, - потому решай!
И Егор решил.
***
Егор и Фаня поженились в конце 1944 года, за шесть месяцев до разгрома гитлеровской армии. После войны они отправились в Великаново. С гордостью представила Фаня отцу и вернувшимся братьям своего мужа офицера. - Всё вышло, как ты говорил, папка! – воскликнула девушка, кинувшись отцу на шею. Счастлив был Матвей возвращению дочери. С гордостью и восхищением смотрел он на свою конопатую красавицу – еще краше она показалась ему, несмотря на шрамы, которые оставил огонь на левой щеке и предплечье. С замиранием сердца рассматривал он медали и награды, которых была удостоена Фаня.
С уважением принял Матвей в семью Егора Капицына. Как и дочь, он считал, что примаком быть не страшно, если голова на плечах имеется и руки, как надо, растут. "Всем утерла нос моя дочурка, - думал отец, - и сама на передовой чуть не всю войну прошла, и мужа достойного выбрала". С гордостью отвечал Матвей на расспросы соседей – всем очень интересно было знать, что да как у Фани, которую все помнили конопатой, некрасивой, острой на язык девицей.
ЭПИЛОГ
Недолго молодые жили в деревне. Егор был по образованию инженером. Его профессия и в селе бы нашла свое применение, но супруги Капицыны все же решили уехать в город. Здесь они получили квартиру, Егор возглавил один из цехов машиностроительного завода, а Фаня пошла работать в больницу. У Капицыных родились две дочери и два сына, затем и внуки появились, и правнуки. Нина и Матвей прожили долгую жизнь, но все ж Фаня поздним ребенком была, потому понянчили они лишь первую внучку. С большим почтением относился супруг Фани к теще и тестю, родителями вторыми их считал, так как своих отца и мать давно похоронил. Фаня умерла в 2005 году, а её супруг муж годом раньше. Их внукам хорошо известна история любви бабушки и дедушки. А уж какой была баба Фаня в детстве и юности, частенько рассказывала её дочь своим внукам. Особенно Катюше, ведь она целиком пошла в свою прабабку – такая же рыжая, конопатая, маленькая и храбрая!
Чтобы прочитать другие рассказы Хельги — нажмите на хэштег автора ( красную строчку) или на картинку-ссылку в конце темы. Рассказ опубликован с личного разрешения автора для группы ,, Огонёк души".
ОГОНЁК ДУШИ
Хельга
Стефания
8.05.2025 г.
1925 год, село Великаново
Стефания была младшей дочерью Матвея Егорыча Паткина. Шесть взрослых сыновей уже было у Матвея, уже и внуки пошли. А тут "последыш", девочка...
Не сразу Нина Паткина поняла, что беременна. Она уж думала, что отцвела как женщина, когда те самые дни перестали приходить, и даже не расстроилась особо. Одни неудобства от них – да и хорошо, если прошел бабий век.
Только вот голова кружиться стала, ноги отекали сильно, живот надувался – неужто теперь всегда так будет? Прям как при беременности. Но разве в таком возрасте это возможно?
Забеспокоилась Нина и пошла к местному лекарю. Мол, так и так, сказала, пропиши-ка средство верное, чтобы дурнота прошла да живот не распирало.
- Да какое ж тут средство, рожать тебе надо! – воскликнул лекарь, осмотрев Нину. – Ребеночка Матвею родишь, вот радость-то на старости лет будет. Нинка, да ты чего, не распознала своё положение? Ты же шестерых родила. Или столько лет прошло, что и забывать стало, как это бывает?
Удивленная его словами вернулась Нина домой, рассказала мужу, что ребеночек у них будет. Матвей смеялся громко, на всю избу – вот уж не ожидал он такой "оказии".
- А чего, есть еще порох в пороховницах! - хохотал он.
Эта беременность была не такая, как те, другие. Времена тяжелые были, женщины пахали вплоть до родов. А, разрешившись от бремени, "обсохнуть" не успевали, как снова приступали к работе. Мужики их особо не жалели – некогда нежности проявлять, когда у самих забот хватает.
Шестерых сыновей родила Нина Матвею, и не получала какой-то жалости или заботы от мужа, когда беременная ходила и с малыми детьми. До седьмого пота мужик трудился – где уж о жене думать, пока она свое предназначение выполняет?
А тут будто поменялось что-то. Захотелось Матвею баловать супружницу, заботиться о ней. Переживал он, что не молода она. И шаг тяжелее стал, и замирает порой, будто к боли какой прислушивается. Как роды переживет? Не помрет ли?
Сколько лет прожил он рука об руку с Ниной, а сейчас испугался, что потерять может. Вечерами даже кое-какую женскую работу теперь делал – жене запрещал тяжелое поднимать.
Последыша ждал с каким-то приятным предвкушением и радостью. Всех своих детей любил Матвей, но ни о ком из своих сыновей не думал с такой нежностью, как о ребенке, который вскоре на свет появиться должен.
****
Раньше бы Матвею в голову не пришло нос свой совать в комнату, где жена рожает. Тут же от двери не отходил, пока Галя-повитуха над Ниной хлопотала. А как крик супруги слышал, так войти порывался, будто бы помочь мог ей чем-то.
- Иди отсюда, Матвей, неча делать тебе тут! – сердито прикрикнула Галка. – И без тебя бабе худо, еще о тебе печься!
- Так а я ж родненькой помочь хочу, - робко произнес Матвей, который за свою жизнь ни перед кем не робел.
- Чем ты поможешь? – сердито и с толикой презрения воскликнула повитуха. – Помог ты уже, плут старый, баба уже внуков нянчила, а ты её все в покое оставить не можешь. Вон отсюда.
В другой раз крепким словцом бы осадил Матвей острую на язык Галку, но тут промолчал и послушался. Главным человеком сейчас повитуха была – от неё зависело, как там у Нинки все пройдет.
Услышав детский плач, всё-таки ворвался мужик в комнату. Глянул на жену, убедился, что жива и выдохнул. А потом на дитятю посмотрел и отшатнулся.
- Ты чего, дурень, от ребенка шарахаешься? – возмутилась Галка.
- Дак, а как это? Это чего же? - он удивленно смотрел на младенца.
Расхохоталась Галка, насмешил её папаша. Вон сколько сыновей у него, видать, не видел девчонок новорожденных.
- Девка у тебя, плут старый! – воскликнула повитуха.
Не сразу понял Матвей, о чем речь. А как дошло до него, так устыдился, что глупцом таким себя показал. Взял на руки девчушку, и такая нежность внутри появилось, что словами не описать.
- Девонька, - тихонько произнес отец над дочерью, — вот уж чудеса какие, сам уж с седой головой, а вон какое чудо сотворил.
Покачала головой Галя. Эх, мужик ведь! Нина девять месяцев носила дитя, мучилась в родах, а он, видите ли, «чудо сотворил»! Усмехнулась повитуха да направилась к выходу. Но Матвей опомнился, сунул в Гале в карман рубликов в благодарность.
****
Девчоночку хотели по имени бабушки назвать Алевтиной. Вот только имя другое к малышке приклеилось. Была она рыжая-рыжая – младенческий пушок на голове медью отливал. Пришла к Паткиным сестра Нины. Глянула она на племянницу, да ахнула.
- Ох, страшненькая какая, - воскликнула Тамара, прислонив ладони к щекам. - На нашу телочку Фаньку похожа - такая же рыжая.
- Да тьфу на тебя! Чего городишь? Ничего не страшная, - насупился Матвей, которому дочь казалась красавицей. - Это ты лицом не вышла, а моя доча подрастет, красавицей будет. И женихами перебирать станет. А я еще и не отдам абы за кого! Офицерской женою станет, важной птицей, вот так! Ступай отсюда!
Ушла Тома обиженная. Она ведь правду сказала, что страшненькая дочка у Паткиных получилась. Кто ж на правду обижается-то? А Матвей еще и прогнал!
И хотя Тамара больше в доме Паткиных не появлялась, а имечко, что ненароком она упомянула, прижилось. Сначала мать дочку пару раз Фанечкой назвала, затем невестка пришла помочь с дитём, тоже имя подхватила. Сначала злился Матвей, а потом сам Фаней дочурку назвал. Вот и записали девчонку, как Фаню, полное имя Стефания. Соседи случалось злословили, что в Великаново теперь две Фани – только одна на двух ногах ходит, а другая на четырех.
***
Хотя уверял Матвей, что дочка красавицей вырастет, но не была Фаня в детстве миленькой. Рыжие жесткие волосы мать заплетала ей в две тугие косы, открывая крупное, чуть вытянутое лицо. А яркие веснушки, до обидного крупные, покрывали нелепыми пятнами девичье лицо.
- Бедная девочка, кто ж её такую замуж-то возьмет? – сказала как-то Лида, младшая невестка Паткиных.
- А чего ж не возьмет-то? – возражала Варя, тоже невестка, но та, что постарше. – И не таких берут, коли хозяйка хорошая. Жены они ведь не для того, чтобы любоваться да пылинки сдувать. Главное, чтобы детей рожала да хозяйство вела.
Нина не поддерживала такие разговоры. Дочку она любила, а всё ж в глубине души понимала, что вряд ли парни табунами вокруг неё ходить будут.
А вот Матвей категорически не замечал ни веснушек неказистых, ни несуразной мордашки. Глядел он на дочку, и сердце его замирало от гордости, любви и восхищения.
А Фанька тем временем настоящим чертёнком росла. Добрая, нежная – ежели к ней с лаской, то мухи не обидит. С животиной умела управляться, без доброго слова даже к гусям не подходила. Но ежели кто посмеяться над ней хотел или задирать пытался, то не прощала обидчиков.
Будучи мелкой да юркой, она налетала даже на тех, кто выше ее ростом и крепче, да колотила нещадно. А как спохватится обидчик, чтобы отметелить конопатую драчунью, та уже на дереве сидит. Как обезьянка она ловко и быстро забиралась на высокую яблоню, да кидалась оттуда крупными, твердыми плодами.
Даже, повзрослев, не стала Фаня спокойнее. Хорошим другом она была, но насмешек и обид не прощала. Особенно, когда её рыжей и конопатой дразнили. Когда постарше девчонка стала, выяснилось, что не только кулаки у неё крепкие и ноги быстрые, но еще и язык у острый. Как назовет имечком нелестным, так и прилепится прозвище.
За это некоторые её обидчики не очень жаловали Фаньку и лишний раз с ней не связывались.
1941 год
Повзрослела Фаня, шестнадцать лет ей было в то время. Вокруг подруг её женихи хороводы водили, а Фаньку будто не замечали. Но не печалилась о том девчонка. Отец ей всегда говорил, как она хороша, потому за офицера бравого замуж выйдет. Потому и не было у неё сомнений, что красива, и вся любовь впереди.
"Только, вот, где я офицера этого самого найду?" - порой размышляла Фаня, видя, как подруги прогуливаются под ручку с деревенскими парнями.
Девчонки посмеивались над размышлениями Фани. Какой ей офицер с её-то "красотой"?
Вскоре страшная весть потрясла жителей села и всей страны. Началась Великая Отечественная война. Видела Фаня, как десятки односельчан отправлялись на фронт – её друзья, их братья, отцы…
Вот и два младших сына Матвея Паткина отправились сражаться с немцами. Остальные четверо при должностях в колхозе, а один из братьев учителем был, брони имели. Со слезами на глазах провожали своих взрослых детей мать и отец. И сестрица тут как тут тоже – всё рядышком крутилась да во всё свой конопатый нос совала.
Переживая за сыновей, Матвей будто бы упустил, чем живет его дочурка. А та всё ходила по соседям, которые письма с фронта получали, с женами братьев своих разговоры вела. А спустя год такое заявила отцу, что дар речи потерял Матвей.
- Уезжаю я, папка, учиться буду!
- Куда ж ты, родная, надумала ехать?
- В военный округ, там на санинструктора учиться стану! А как отучусь, солдатиков наших спасать буду.
За голову схватился Матвей. Это ж чего удумала дочурка его? Обнял ее отец, прижал к себе и сказал, что не отпустит никуда. Ей ведь лет-то всего-ничего - семнадцать годков только.
- В специальную школу при военном округе и с шестнадцати берут, - глухо произнесла Фаня, - а как учеба закончится, там уж и до восемнадцати недалеко.
Надеялся отец отговорить дочурку. В случае чего готов он был и силой её удерживать. Понимала это Фаня, потому однажды ночью сбежала из родительского дома. Добиралась до места где-то поездом, где-то на перекладных – планы на отъезд она давно строила, кого надо заранее выспросила. А в пути помогали ей пытливый ум и умение беседу поддерживать. Как узнавали люди, что учиться на медработника девчонка едет, то помогали.
- Ты кто и откуда такая? – с удивлением глянул на конопатую девчонку начальник учебной части.
- Из Великаново, - гордо подняв голову, ответила девушка, - Паткина Стефания Матвеевна. Но все Фаней зовут.
- И чего хочешь, Стефания Матвеевна? – насмешливо поднял брови начальник. Очень уж необычная была гостья, но чем-то пришлась она ему по душе.
- Учиться хочу, - уверенно заявила Фаня, - а потом бойцам нашим помогать буду. Вы не смотрите, что росту во мне мало, я сильная! И думаю быстро. Буду солдатиков раненых разыскивать, выносить с поля боя, мыть-брить не стану стесняться.
Покачал головой начальник, пряча усмешку. Такая кроха, а вон какая смелая! Задумался он лишь на секунду, а потом сказал девушке, что принята она. Дал распоряжение подчиненным, чтобы отвели Фаню, куда надо, и включили в списки обучающихся.
До войны курс обучения целый год длился, а теперь сократился до двух месяцев. Прилежной ученицей Фаня была, всё слушала и запоминала. На практических занятиях блестящие успехи демонстрировала. Хвалили её очень, мол, прирожденная медсестра.
Время здесь незаметно летело, вот и пришел тот день, когда довелось Фане выносить на своей спине раненых солдат. Не хуже других справлялась, хотя совсем детскими были её тощие плечи. Волокла и не жаловалась. Ещё и доброе слово для каждого бойца находила.
- А ну брось, брось, кому говорят, - шептал Фане солдат, когда она несла его на себе, - все равно не дотянешь, мала слишком.
- Не так уж мала, это у тебя, солдатик, с глазами совсем плохо, - бойко отвечала девушка, продолжая тащить раненого, который был высокого роста и крепок телом, - смотри, как лихо справляюсь.
- Пусти, не жить уж мне, - все говорил солдат, почти теряя сознание.
- Как это не жить? – возмутилась Фаня. – Я тебя через весь лес тащу, а ты "не жить" собрался? Ну же нет! Терпи, родной, скоро будешь бегать на своих ногах. Врачи у нас знаешь, какие? С того света вытащат.
Солдата, которого тогда Фаня вынесла с поля боя, звали Артемий. Едва пришел он в себя, как только поверил в то, что будет жить, пожелал увидеться с той самой девчонкой, что спасла его.
- Лица не видел, помню только голос задорный, - говорил Артемий в надежде что кто-то поможет ему найти её.
- Имя хоть скажи, - ответила пожилая медсестра, которая делала бойцу перевязку, - а то, боюсь, искать долго будешь.
- Не знаю имени, - с сожалением произнес Артемий, - знаю лишь, что маленькая совсем. Помню, что чувствовал спину её крохотную. Всё боялся, что сломается она под моим весом.
- Маленькая? – засмеялась медсестра. – Да это ведь Фанька. Она никому помереть не даст. Пока несёт – рот не закрывается: и приласкать, и обругать может. Она у нас тут одного бойца, который уже помирать собрался, так напугала, что выжил каким-то чудом.
- Похоже на неё, - засмеялся Артемий, - а как бы с ней увидеться?
- Она не медсестра, а санинструктор. Когда бои идут, в госпитале бывает редко. Но, может, повезет и увидишь свою спасительницу.
Когда увидел солдат Фаню, то глаз не мог от неё отвести. Такой красавицей она ему показалась. От одного ее голоса хорошо ему становилось, а от веснушек на лице его душа пела.
Артемий был первым мужчиной, который признался Фане в любви. В родном селе все только посмеивались над ней и считали некрасивой. Здесь же она была «ангелом-хранителем в солдатской шинели». И после Артемия еще десятки солдат влюблялись в неё и предлагали выйти замуж. Вот только Фаня никому не готова была открыть свое сердце.
Сколько их было – парней, которых худенькая конопатая девушка с веснушками выносила с поля боя. Порой надо было не только выносить, но и разыскивать пропавших. И здесь пытливый ум Фани помог спасти не одну человеческую жизнь.
***
Что только не видела во время Великой Отечественной Фаня. Ни на секунду не сомневаясь, шла она туда, где требовалась её помощь. Доводилось ей спасать людей под грохотом канонады и непрекращающимся градом пуль. В те дни многое смешалось в ее голове – лица, приказы, запах крови, стоны и немецкие обстрелы.
А всё ж один единственный день стал особенным. Взвод выполнял задание по освобождению деревни от германских войск.
Операция по освобождению прошла успешно. Немецкие солдаты были частично уничтожены, частично взяты в плен. Как позже оказалось, лишь один из них сумел спрятаться.
Среди советских солдат были раненые. Вместе со своими товарищами Фаня оказывала помощь им на месте. Вот только командира отряда лейтенанта Капицына никто не видел. Это было странно, ведь именно под его руководством начался штурм.
Когда пламя охватило один из домов, именно Фаня догадалась о том, что именно там находится командир. Ни секунды не мешкая, она ворвалась в горящий дом. Остановись она лишь мгновение, было бы поздно. Да и люди смогли бы удержать безрассудную девчонку, чтобы не дать сгинуть в пламени.
Ворвалась Фаня в дом, думая лишь об одном – спасти командира. Как оказалось, немцы ударили его по голове и оставили в бессознательном состоянии. Чудом успела хрупкая девица вынести командира из огня. Ведь через секунду обвалилась крыша... Они оба получили ожоги, но выжили.
Намного позже Егор Капицын рассказывал о том, что, находясь в бессознательном состоянии, чувствовал сильный жар и слышал голос… нежный, звонкий, девичий.
Для Фани спасение командира было очередным выполнением своего долга. А вот командира Капицына постигла та же участь, что и других бойцов, которым девушка дала возможность жить. Он влюбился.
***
- Фань, а тебе восемнадцать-то есть? – спросил Егор, наливая кипяток в железные кружки. Ему удалось раздобыть пачку печенья. Он тут же пришел с гостинцем к девушке.
- А ты, товарищ лейтенант, жениться что ли надумал? – весело спросила Фаня. Она не признавалась себе, но командир Капицын ей тоже нравился. Ох, даже слишком. Никогда раньше такого волнения на душе не испытывала девушка.
- Женился бы, - вздохнул Егор, - да не так все просто…
- Женат что ли? – нахмурилась Фаня. Ох, и зарядила бы она сейчас командиру в ухо! А то ходит к ней с печеньками, а ведь самого где-то семья ждет.
- Не женат, - покачал головой лейтенант Капицын, - просто некуда привести мне молодую жену.
Рассказал командир, что немцы порешили всю его семью, а дом сожгли.
- Мне и самому-то идти некуда, куда уж о семье думать, - грустно произнес Егор, - но, когда война кончится, я найду выход. Если ты только согласишься ждать…
- Не станем мы ждать, - заявила девушка, - сейчас женимся! А как немцев перебьем, так в мою деревню поедем. Там дом большой, всем места хватит.
- Это примаком что ли в твою семью? – нахмурился Егор. – Да меня твои отец и мать уважать не станут! И браться насмехаться будут.
- Стыдно быть не примаком, а глупцом, - отрезала Фаня и подняла кверху конопатый нос, - потому решай!
И Егор решил.
***
Егор и Фаня поженились в конце 1944 года, за шесть месяцев до разгрома гитлеровской армии. После войны они отправились в Великаново. С гордостью представила Фаня отцу и вернувшимся братьям своего мужа офицера.
- Всё вышло, как ты говорил, папка! – воскликнула девушка, кинувшись отцу на шею.
Счастлив был Матвей возвращению дочери. С гордостью и восхищением смотрел он на свою конопатую красавицу – еще краше она показалась ему, несмотря на шрамы, которые оставил огонь на левой щеке и предплечье. С замиранием сердца рассматривал он медали и награды, которых была удостоена Фаня.
С уважением принял Матвей в семью Егора Капицына. Как и дочь, он считал, что примаком быть не страшно, если голова на плечах имеется и руки, как надо, растут.
"Всем утерла нос моя дочурка, - думал отец, - и сама на передовой чуть не всю войну прошла, и мужа достойного выбрала".
С гордостью отвечал Матвей на расспросы соседей – всем очень интересно было знать, что да как у Фани, которую все помнили конопатой, некрасивой, острой на язык девицей.
ЭПИЛОГ
Недолго молодые жили в деревне. Егор был по образованию инженером. Его профессия и в селе бы нашла свое применение, но супруги Капицыны все же решили уехать в город. Здесь они получили квартиру, Егор возглавил один из цехов машиностроительного завода, а Фаня пошла работать в больницу.
У Капицыных родились две дочери и два сына, затем и внуки появились, и правнуки. Нина и Матвей прожили долгую жизнь, но все ж Фаня поздним ребенком была, потому понянчили они лишь первую внучку. С большим почтением относился супруг Фани к теще и тестю, родителями вторыми их считал, так как своих отца и мать давно похоронил.
Фаня умерла в 2005 году, а её супруг муж годом раньше. Их внукам хорошо известна история любви бабушки и дедушки. А уж какой была баба Фаня в детстве и юности, частенько рассказывала её дочь своим внукам. Особенно Катюше, ведь она целиком пошла в свою прабабку – такая же рыжая, конопатая, маленькая и храбрая!
Не пропустите новые публикации
#ХельгаОгонёкДуши
Чтобы прочитать другие рассказы Хельги — нажмите на хэштег автора ( красную строчку) или на картинку-ссылку в конце темы.
Рассказ опубликован с личного разрешения автора для группы ,, Огонёк души".