СВЕТ.

- Вот сюда проходи. Аккуратнее, не споткнись. Это после июньского прилёта осталось. Что могли заделали, а в этом месте не получается. Вот тут переодеваться будешь. Работы, мама не горюй. Готов?
- Готов. Знал куда иду.
- Через пару дней увидим, знал или нет. Тут такого насмотришься, что на три жизни хватит.
- Я справлюсь, Андрей Витальевич. Не брезгливый.
- Хорошо. У тебя практика то есть?
- Вам разве Сергей Геннадьевич не говорил?
- Да, знаю-знаю. Раз Серёга рекомендует, то поверю.
Молодой военврач с интересом осматривал помещение. На больницу оно походило весьма отдалённо. Скорее напоминало склад контрафактной продукции в порту. Обшарпанные стены с грязноватыми подтеками воды, вздутые полы, потолки, покрытые густой паутиной трещин и запах. Описать запах не было никакой возможности. Воздух был насыщен целой какафонией причудливо переплетающихся резких ароматов. С непривычки у молодого врача кружилась голова. Он старался дышать ртом и периодически встряхивал головой, как пёс после купания. А ещё люди! Здесь сновали десятки людей. Они бегали в самых разнообразных направлениях, напоминая броуновское движение молекул. То и дело раздавались крики
- Люська! Вчерашний из четвертой всё! До утра не дотянул.
- Георгий Романович! Георгий Романович! Быстрее давайте, может ещё руку спасём!
- Миша! Миша, твою мать! Я тебя окопы рыть отправлю! Миша-а-а!
- Адреналин где, черти?!
- Сюда его тащи!
- Куда прёшь, чудила?!
- Я в шестую дождусь кого?!
На всю эту вакханалию накладывались стоны из палат, вопли из операционных и крики тех, кто ждал в операционную очередь.
- Что, обалдел? - с ухмылкой спрашивал молодого врача его проводник.
- Да нет. Примерно это и ожидал.
- Ну ладно. В любом случае привыкнешь. Так, здесь у нас погорельцы. Но толковых комбустиологов нет. Вся задача поддержать, чтоб смогли переезд в центр пережить.
- Ясно. Здесь кто?
- Общая хирургия. Здесь, кстати, и ты приземлишься. Пойдёшь ассистентом к Акелле... Тьфу, короче будешь у Петра Александровича помощником. Запомни! Здесь он для тебя Царь и Бог! Слушать его, как мамины заповеди.
- Понял. А это кто тут? - в палате лежал парень, лет двадцати трёх-двадцати пяти. Рядом с ним сидела худенькая девчонка, лет семнадцати-восемнадцати и, крепко держа парня за руку, неотрывно смотрела ему в лицо.
- Это, брат, Настя. Местная Хатико. Здешняя легенда. Старша́я Катька раз сто её выгоняла. Всё равно возвращается и сидит. Не трогай её. Я тебе потом расскажу. Сейчас некогда. Скоро очередная партия приедет. Так что давай мойся и дуй к Акелле, тьфу... Ну ты понял короче куда.
Тик-так. Тик-так. Мерно двигается тоненькая стрелка на чудом уцелевших часах в коридоре. Тик-так. Тик-так в тон стрелочке бьётся маленькое, девичье, сердечко. Чувства обострены до предела и она отчётливо слышит звук движения стрелки часов и недовольно взводит бровями, когда воздух разрезает взмах крыла ночного мотылька, пролетевшего в палату. Он мешает сосредоточиться. Тик-так. Откуда-то, будто из потустороннего мира, раздаются голоса, крики, стоны, проклятия, приказы, скрип колёс едущей каталки... Её сознание давно научилось не воспринимать эти посторонние звуки. Она упорно ждёт главного. Тик-так. Да! Она слышит! Так же отчетливо, как часики. Просто медленнее. Ти-и-к–та-а-ак. Бьётся! Оно бьётся! Чувствует! Слышит. И своё слышит. Быстрее стучит. Тик-так-тик-так-тик-так. Живой! Он будет жить! Только не отпускать! Не отпускать! Никогда! Но пальцы онемели и уже не слушаются, а мозг затягивает липкая пелена. Свет. Холодный, пронизывающий. Она как-будто погружается на дно бесконечного омута...
- Мама-мама, смотри что я нарисовала! - маленькая девочка несёт молодой, полноватой женщине бумагу с неуклюже нарисованной лошадью.
- Мама, это лошадка! - женщина звонко смеётся и гладит девочку по голове. Женщину поглощает льющаяся струя серебристого света.
Вдруг свет сжимается в точку и пропадает. Она испуганно трясёт головой. Да, всё те же стены. Вернулась. Рука! Как же это я? Отпустила. Держу! Держу родной. Я здесь. Рука тёплая. Тепло начинает литься в её руку и разливаться по телу. Опять свет! Но другой! Жёлтенький, теплый, мягкий. Ой сколько народу! И все такие нарядные. И какой представительный пожилой мужчина стоит. Вызывает кого-то. Это же Он! Он вышел. Улыбается. И пожилой мужчина улыбается. И вешает ему на грудь звезду. Звезда сияет ослепительным жёлтым светом, заливает всю комнату... Вспышка! Яркая! Как тогда! Стены. Окно. Мотылёк на стекле. Но я же видела! Тик-так...
- Ну, с крещением тебя. Молодец! Если уж Акелла говорит, что толк будет, значит точно будет. Впрочем Серёга дерьма и не рекомендовал бы. Давай, мочи.
- Фу-у-ух. Крепкий какой! Как вы его пьёте то?
- Не ерунди. Им и спасаемся. Иначе крыша давно бы поехала. Ну давай ещё по одной и на боковую пора. Долго поспать всё равно не получится. Не надейся даже.
- Андрей Витальевич, Вы про девушку обещали рассказать.
- А, Настя? Год уже эпопея длится эта. Боец этот под реактивную артиллерию попал. Как выжил, один Господь ведает. По всем прикидкам давным-давно должен был на тот свет отбыть. Но держится. Только в коме, как видишь. Отправлять его в таком состоянии, это как в голову выстрелить. Транспортировку не переживёт ни при каком раскладе. Вот и ведём. Что-то уже вроде почётного караула здесь стало.
- А девушка?
- Не перебивай. К ней и веду. Девка эта в первый же день, как его привезли, к нему в палату юркнула. За руку схватила и держит. Катька, старшая медсестра, её выгнала конечно. Не положено посторонним. Только через два часа заглядываем – опять сидит. Старша́я уже с матом и пинками выпроводила. А ночью опять сидит! И как пробирается непонятно! Мы раз даже караул выставить хотели. Хотя какой тут караул с таким потоком... Каждая пара рук на вес золота. Вот так и бьёмся. Утром Катюха её спровадит, а днём она снова возле него. Вечером выгонит, а ночью, к гадалке не ходи, опять рядом будет. Мы привыкли уже. От неё вреда то и нет, в принципе. Сидит, да за руку его держит.
- А родственники?
- Мать вроде есть. Я не видел, но Акелла говорил приезжала. Пьяная в зюзю. Всё компенсацию требовала. Её Катька с особенным удовольствием выкидывала. И санитары помогли. А больше никого у него. Девчонка только эта.
- Интересно, кто она ему? Невеста?
- Да можно и так сказать. Мы тут справки навели у бойцов. Её, оказывается, знают. У неё в дом снаряд прилетел. Всю семью похоронило под обломками. А её вот этот самый боец вытащил. Так и таскалась за ним с тех пор, как собачонка. Вроде дочери полка. Власти в детдом сдать хотели, но Матросыч, командир ихний, послал их. Считай выросла на фронте с ними.
- Да, дела-а. Ну ладно, пойду прилягу. Если что – будите Андрей Витальевич.
- По этому вопросу не переживай. Не "если что", а скоро подыму обязательно. Всё, отбой.
Кап-кап. Кап-кап. На потолке наливается капля и падает. Каждое падение отзывается в голове звонким колокольчиком. А вот и на стене капельки. Медленно-медленно текут вниз. Лунный луч освещает каплю и она вдруг начинает искриться стройным, ледяным светом. Свет разрастается и она чувствует, как падает в какую-то бесконечную яму.
Дом. Они сидят за столом. Она, большая уже девочка, папа, мама и маленький Ванька. Мама только что приготовила обед. Едят. Маленький Ваня испачкал рубашечку. Плохо ложку ещё держит. Папа хмурится. Мама наливает чай.
- Настя, принеси варенье.
- Сейчас, мам.
Она спускается в погреб. Там банки. Дневной свет сквозь открытую крышку погреба отражается от стекла. Она берёт банку и та вдруг начинает светиться ярким, огненным светом. Свет становится нестерпимым. Вспышка. Крик. Жжётся. Ой как жжётся! Больно! Мама! Руки. Её несут руки. Жжётся. Не отпускайте. Мама, что же это? Горит. Всё горит. А где дом? Мама? Папа? Ванечка? Руки кладут её на землю. Горит. Смотреть больно. И самой больно. Пламя вдруг взрывается каскадом искр. Где я? Ой, опять. Стены. Капельки. Кап-кап. Не выдержала. Он здесь. Я рядом. Держу руки. Те самые руки...
Лунный луч освещает бутерброд с колбасой на подоконнике. Люська оставила. Добрая. Надо поесть. Сил совсем нет. В животе разливается приятное тепло. Тепло поднимается выше, к груди и захлёстывает с головой. Свет. Опять жёлтый. Тёплый. Приятный. Уютный.
Зал. Гротескные белые шторы. Ой, Он стоит. Боже, какой красивый! Женский голос. Что-то монотонно читает. Не разобрать. Он говорит "да". Я чётко слышу "да"! Берёт кольцо. Ой, моя рука. Точно моя! Вот и шрам на указательном пальце, и след от ожога на мизинце. Одевает кольцо. Кольцо светится жёлтым светом. Как ярко. Вспышка. Стены. Окно. Кап-кап. Капельки продолжают падать...
- Может Вам нужно что-нибудь? Не бойтесь, скажите. Я принесу.
- Нет.
- Может поспите? Я скажу медсестре, чтоб посидела вместо Вас.
- Нет.
- Девушка! Ну так же нельзя! У Вас же истощение в крайней форме! Я отсюда вижу. Вы же убьёте себя так!
- Нет. Я живая. А раз я живая, то и он жив.
- Ну Бог с Вами. Сидите. Я распоряжусь, Вам поесть принесут. И глюкозы. Обязательно поешьте, иначе сами компанию ему рядом составите.
- Спасибо.
Новый врач. Молодой. Раньше здесь не видела. Добрый. Предлагает поспать. Оторваться. Не понимает. Но спать и правда хочется... Терпеть. Не отпускать! Надо же, этот молодой похоже часы здесь забыл. Простенькие, хромированные. Как у Него. Корпус часов сияет холодным, металлическим светом. Свет притягивает к себе и она как-будто бесконечно летит к нему в пространстве...
Полевая кухня. Много солдат. А вот и Он сидит с котелком. Машет ей, улыбается. Здоровенный, усатый дядька ходит между солдат и грозит:
- Значит это... Если кто, что с девкой удумает... Ну вы поняли. Даже не думайте, короче. Яйца сразу отстрелю! Даже разбираться не стану!
- Да ты что, Матросыч! Первый день вместе чтоль? Всё понимаем.
- Вот понимайте. И помните. Я два раза не повторяю!
Он запрокинул котелок. Доедает. Котелок светится тусклым, холодным светом. Вспышка.
- Руку дай, горемыка. Новый велел тебе капельницу поставить.
- Не дам!
- Да ты не бойся! Одну только. Второй держи. Сейчас поставлю, у тебя сил хоть прибавится.
Люська. Добрая. Эта понимает. Щупает руку. Ругается, что вены не видно. Тепло. Тепло струями разливается по телу и вновь глаза застилает свет. Жёлтый. Мягкий. Тот самый... Он! Какой взрослый уже стал! Катит коляску. Смеётся. Подмигивает в коляску. Там мальчик. Щекастый, упитанный. Тоже улыбается. Ой, мои руки рядом! Только след от ожога замазан чем-то. И ногти накрашены. Смешно, у меня и накрашены. Ух ты, а у меня тоже колясочка! Я качу рядом. Ой, а у меня девочка! Какая красавица! Я поправляю жёлтенькое одеяльце. Одеяльце начинает светиться тёплым светом. Нет! Не хочу! Не надо! Оставьте меня здесь! Вспышка. Стены. Окно. В руке иголка. Вторая рука крепко держит. Не отпускала.
Ночь. Опять ночь. Луны нет. Пасмурно. По потолку пробежал паучок. Его не видно, но я слышу. Что-то произойдёт. Я чувствую. Каждой клеточкой. Лампа в коридоре светится тусклым, холодным светом. Опять? Чтож, пусть так. Я устала. Иду.
Шум. Вспышки. Как тогда, в погребе. Только много. Все кричат. Впереди темно. Он бежит в темноту. Он храбрый. Не боится. Я не бегу. Я боюсь темноты. Темнота озаряется ярким, оранжевым светом, который пронизывает насквозь. Я кричу
- Не-е-ет! Не-е-ет! Пустите!
- Куда?! Ошалела совсем чтоль? Во садят, гады! - усатый Матросыч держит меня за талию.
- Он же там! Пустите! Я должна!
Свет вдруг пропадает. Всё пропадает. Я тихо соскальзываю на землю из рук Матросыча. Мне бы сейчас руки... Его руки... Вспышка.
Нет сил. Часы. Так и не забрал. Смешно. В коридоре часы и рядом часы. Тик-так. Разговаривают друг с другом. Со мной не хотят. Ну и не надо. И Он молчит. Светится. Его лицо светится! Как приятно. Другой свет. Хороший. Тёплый...
Он в большой комнате. Подкидывает на руках упитанного мальчугана. Красивый мальчик. На Него похож. Смеётся. И Он смеётся. И я смеюсь. Я слышу.
- Мама-мама, смотри, это лошадка!
Девочка. Ко мне подходит. В руках фигурка из пластилина. Что то знакомое. Я уже видела эту девочку. Но тогда другой свет был. Злой, холодный. И мальчик подошёл. Обнимает. Я беру их за руки. Девочка сильно сжимает мне руку. В окне солнечный свет. Тёплый, приятный. Всё? Пожалуйста, не надо! Она же жмёт мне руку! Я нужна ей! И она мне! Вспышка. Нет! Нет! Нет! Не отнимайте! Я нужна им! Она жмёт руку! Стоп! Жмёт руку! Но я же вернулась! Рука! Не может быть! Тепло. Я вернулась, а всё равно тепло. Вздох. Я слышу вздох! И не мой! Я часто-часто дышу. Господи! Губы шевельнулись. Я видела! Боже мой, хоть бы чуточку сил ещё. Я слышу. "На-а-а-астя-я-я". Я слышу! Я здесь! Держись! Господи, чуточку сил. Самую капельку!
- Я тут у вас часы не забыл?... Япона мать! Пётр Александрович! Пётр Александрович!!! Скорее!
- Ну ты даёшь! Далеко пойдёшь, парень. Помяни моё слово!
- Да я то тут причём, Андрей Витальевич?
- Ну как причём? Не успел работать начать, а уже чудо сотворил.
- Да я и не делал ничего. Я ж говорил!
- Ничего не знаю! Раз в твоё дежурство проснулся, то и заслуга твоя! И всё таки удивительно. Вот как мне сейчас отчёт составить? Чудо произошло?
- Андрей Витальевич, я думаю это она...
- Чего? Не мели ерунды. Ты же врач!
- А парень верно ведь говорит, Андрюх...
- Что? Акелла и ты туда же? Уж от тебя мистики не ждал.
- Причём тут мистика? Я, слава Богу, не первый десяток лет в медицине. И вот, что я тебе скажу, Андрюша: если записать всё, что мы знаем о человеческом организме, то получится библиотека книг, размером с ленинскую. Но если записать то, что мы ещё не знаем, то библиотека будет намного больше. То, что мы сейчас называем чудом, лет через сто-двести в порядке вещей будет.
- Хм. Ну может ты и прав. Как там боец то? Звонил?
- Звонил. Там тоже ничего понять не могут. Но на поправку семимильными шагами идёт. Скоро в реабилитационный центр отправят.
- Эта пигалица с ним конечно?
- Ну естественно. Куда ж без неё. Я предупредил, чтоб не выгоняли.
- Да-а, вот судьба... А! Я ж не сказал. Документы надо вдогонку отправить. Тут они без надобности. Вовремя пришли, блин.
- Что за документы?
- А ты не в курсе? Героя ему дали. Матросыч таки пробомбил бюрократическую машину. К нам представление пришло.
- Вот они где, голубчики! - в дверях стояла зрелая женщина с суровым выражением лица. - Там раненых кучу привезли целую, а они здесь прохлаждаются! Мне может самой оперировать встать?!
- Всё, бежим Кать. Давайте, по коням ребята!
Врачи убежали, а на тумбочке остались лежать забытые часы, отражая тёплый и ласковый солнечный свет...
Автор Кирилл Никитин.
#душа #чтиво #истории #дети #радость