25 июл 2024
— Здравствуйте, вы Михаил Иванович? — спросил в трубку металлический голос...
— Да, — обреченно ответил я, ожидая услышать в продолжение разговора что-то вроде: «Вам одобрен кредит». Или это: «Предлагаем вам стать нашим абонентом...». Однако то, что произнес далее мой собеседник, заставило мое сердце похолодеть от ужаса.— Ваш сын, Прохоров Степан Михайлович, сейчас находится в отделении реанимации. Его сбила машина. Шестая больница. Приезжайте.
Человек на другом конце провода повесил трубку, а я, словно во сне, последовал его указаниям. Не помня себя, я спустился к подъезду и сел в автомобиль. Мозг работал в одном направлении — пролагал более оптимальный маршрут, чтобы мне быстрее добраться из точки А в точку Б. Больше я ни о чем не думал в тот момент, иначе можно было просто сойти с ума.
Разве что я всю дорогу пытался дозвониться бывшей жене Тамаре, которая, как на зло, не отвечала на мои звонки. Я старался не размышлять над тем, что сказал звонивший мужчина. Иначе я бы попросту не смог управлять машиной. Как и любой другой человек в подобной ситуации, я надеялся на то, что звонивший что-то напутал, и едва я доберусь до места, все прояснится. Мой сын не мог сейчас находиться в реанимации больницы номер шесть. Степа вместе со своей матерью уже как три года жил в другой стране и приезжал ко мне, естественно, только по договоренности между мной и его матерью.
Припарковав машину возле входа, я вбежал внутрь серого обшарпанного здания.
— Мне звонили. Я Прохоров, — доложил я молоденькой девушке, дежурившей на входе.
— Сейчас уточню, присядьте, — ответила девушку и куда-то вышла.
Я сел на кушетку и в очередной раз набрал номер Тамары.
— Алло! — ответил, наконец, недовольный голос бывшей супруги.
— У вас все в порядке? Где Степа?
— В порядке, — все так же недовольно ответила Тома. — Вот только твой сын опять чем-то недоволен и уже два дня не появляется дома. Не удивлюсь, если в конце концов его придется вытаскивать из местной тюрьмы!
— В чем дело? Что вы с ним опять не поделили?
— Ничего особенного. Видите ли, Степа не желает поступать в тот колледж, что советует Николя.
— Отчего бы не позволить Степану самому решать такие вопросы? Все же он уже не маленький, у парня есть свое мнение, и это, на мой взгляд, неплохо.
— Не говори ерунды. Николя виднее, в каком колледже в его стране обучение может быть более престижным.
Я вздохнул. Вот уже целых три года я слышу одно и тоже. Николя лучше знает... Николя уже принял решение... Николя.... Николя... Николя... Как будто этот Николя пуп земли, а не обычный банковский служащий, занимающий там какую-то самую низшую должность.
— Ладно, Тамара, скажи хотя бы, когда ты в последний раз разговаривала с сыном? Телефон у него отключен, а тут такое дело...
Мне не хотелось пересказывать Томе то, что мне сообщили недавно по телефону. Наверняка произошла какая-то путаница, и через пару минут все разрешится.
— Вчера он звонил мне, — сказала Тамара. — Понес какую-то ахинею, Я ничего не поняла из его путаных объяснений. Скорее всего, гуляет с друзьями, а обвинениями бросается, чтобы себя выгородить.
— Какими обвинениями?
— Да так, по мелочи в основном, — спешно проговорила Тамара и сменила тему, — а ты, собственно, чего звонишь? Тридцать пропущенных от тебя, я уж подумала, что-то случилось. Или это ты так соскучился?
В это момент в фойе вышел врач и направился в мою сторону. Я поспешил проститься с Тамарой и повесил трубку.
— Михаил Иванович? — уточнил доктор.
— Да, это я.
— Пройдемте со мной.
— Постойте, — обратился я к мужчине, — наверняка произошла какая-то ошибка. Мой сын сейчас в Чехии, я только что разговаривал с его матерью.
Доктор строго посмотрел на меня.
— Это вряд ли. У мальчика при себе документы, удостоверяющие личность. Не будем терять время. У ребенка редкая группа крови и есть другие показатели, при которых лучше бы не рисковать. Поэтому нам нужно взять у вас кровь на анализ.
Доктор уже направлялся куда-то в больничные недра, и я последовал за ним на негнущихся ногах. По пути я пытался сообразить, какая у меня группа крови. Вроде бы самая обычная, не редкая, то есть. Хотя в голове стоял такой сумбур, что я с трудом соображал, кто я такой и зачем я здесь.
Когда с нами случается что-то плохое, мы, люди, всеми силами стараемся от этого спрятаться. Поэтому, наверное, изо всех сил верим в чудо, которое тут же придет на помощь нам. И вполне может быть, именно поэтому чудеса и случаются с нами. Мы, люди те еще волшебники, хотя сами вовсе так не считаем.
Я в тот момент хотел только одного, чтобы доктор ошибся, и в палате реанимации лежал кто-то другой, а не Степа. Но нет. Такого чуда со мной не произошло. К тому же, моя кровь, как сказал доктор, моему сыну не подходила. Видимо, группа крови, как и внешность, Степану досталась от его матери.
Все дальнейшее происходило для меня как во сне. В какой-то момент я умудрился позвонить Тамаре и наорать на нее, обвинив во всем случившемся с нашим ребенком. Как мать может быть настолько беспечной, что даже не знает, в какой стране сейчас находится ее пятнадцатилетний сын?!
И про кровь, которая у нас с сыном отчего-то не совпадает, я тоже высказал бывшей жене, как будто Тома и в этом была виновата. Разумеется, после моих нападок Тамара не на шутку разрыдалась и сказала, что вылетает ближайшим рейсом.
Правда, кровь для нашего сына к тому моменту уже нашлась, а через некоторое время врач сообщил, что опасность миновала, и Степка уже пришел в себя.
Я дежурил в этой больнице еще почти сутки, прежде чем мне разрешили увидеться с сыном.
— Степка, сын, ты как? — сглотнув ком в горле, спросил я, едва вошел в палату.
— Нормально, — пересохшими губами ответил сын.
Половина его туловища была в гипсе, и выглядел Степан словно раненый боец, только что вернувшийся с поля боя.
— Сильно больно тебе? — задал я глупейший вопрос. Я никак не мог подобрать нужные слова, да и глаза страшно щипало, словно я и не мужик, а кисейная барышня. Реветь хотелось жуть, но я держался.
Мне отчего-то вспомнилось наше прощание с сыном, когда он уезжал вместе с Тамарой в эту дурацкую Чехию. Степа тогда так пристально посмотрел на меня, словно собирался что-то сказать, но так ни слова и не произнес. Лишь пожал мне руку, как будто в один миг стал совершенно взрослым.
— Нормально, — снова произнес Степа.
Я вздохнул и, оглядев палату, присел напротив него.
— Как ты оказался здесь, можешь объяснить? — решился спросить я.
— Здесь, это в больнице? — натянуто улыбнулся сын.
— Почему ты не в Чехии, как сумел попасть в Россию?
— Мне помог один знакомый. Не так уж сложно подписать нужные документы, когда имеешь доступ к аккаунту матери.
— Ну ты даешь! Не ожидал от тебя такого, — рассмеялся я и, забывшись, хлопнул по плечу сына. Степка немного поморщился от боли.
— Ой, прости! — спохватился я, а потом спросил, — Степка, только я не понимаю, зачем такие сложности? Если ты хотел увидеться, нужно было просто сказать об этом.
Степа не успел нечего ответить, в палату вошла медсестра и попросила меня удалиться.
На следующее утро я снова примчался в больницу. Мне удалось поспать только несколько часов, мною овладело какое-то непонятное беспокойство. Вроде бы все плохое было уже позади, да и врач сказал, что теперь Степка быстро пойдет на поправку. Но вот в груди все сжималось от непонятного страха, и я приехал в больницу слишком рано. До того как меня пустили к сыну, пришлось прождать у входа почти три часа.
Сегодня Степа выглядел уже лучше, и голос его звучал намного бодрее.
— Пап, мне необходимо поговорить с тобой, — едва я появился в дверях, сказал сын.
— Ты поэтому так торопился, что даже забыл предупредить меня о своем приезде? — пошутил я.
— Не поэтому.
Вид у Степки был довольно серьезный, и я подумал, что сын наверняка испытывает сильную боль, хотя и не признается в этом.
— Конечно, поговорим, сынок, — я присел на вчерашнее свое место и осторожно коснулся непокорной шевелюры сына. Странно, но Степка, пожалуй, впервые не отдернул голову, когда мои пальцы затронули его волосы.
— Помнишь, когда ты провожал нас в аэропорту три года назад? — спросил Степа, заглядывая в мои глаза.
— Разумеется, — кивнул я.
— Я тогда все время хотел задать тебе один вопрос.
— Какой?
— Почему вы расстаетесь с мамой?
— Но, Степка, — опешил я, — мы же уже к тому моменту больше двух лет, как расстались с мамой.
— Я имею в виду, в принципе. Почему вы разошлись?
Я задумался.
— Ну, сын, тут так сразу все и не объяснишь. Ты же сам уже не маленький, замечаешь, наверное, как сложно взрослым людям найти общий язык. Не спасает даже то, что люди женаты.
— То есть причина только в этом?
— А в чем еще?
Степа молча смотрел на меня, как будто ожидая еще каких-то объяснений.
— Значит, дело было не в ревности? — спросил сын.
— В каком смысле? Вроде бы нет. Мама, конечно, иногда в шутку ревновала меня к моим коллегам по работе. Но это точно не одна из причин, по которой мы расстались.
— А ты маму ревновал?
Я посмотрел на сына в упор.
— Не пойму, к чему ты клонишь? Тебе кажется, что Николя как-то причастен к нашему разрыву?
— Нет. Я знаю, что мама и этот кретин познакомились гораздо позже.
Я невольно улыбнулся после слова «кретин», но все равно строго посмотрел на сына.
— Будь более снисходителен к Николя. Все же он старше тебя.
Степа проигнорировал мое высказывание и снова спросил:
— Так как? Ты ревновал маму, когда вы жили вместе?
— Да не то чтобы. Может быть, тоже не всерьез. Когда она наденет слишком короткое платье или когда начнет хвалить соседа, который на все руки мастер и у которого все гвозди в доме прибиты, в отличие от меня. А почему ты спрашиваешь? Откуда вдруг такой интерес к давно прошедшему времени? Тебе сейчас нужно думать о своем здоровье, а это все дела второстепенные.
— Это важно для меня, папа. Можно сказать, я за этим и приехал сюда.
— Зачем за этим?
— Чтобы понять.
— Что понять?
— Что именно стало причиной, по которой вы с мамой перестали любить друг друга.
— Степка, но мне всегда казалось, ты очень легко воспринял тогда наше расставание с мамой. Что сейчас произошло?
— Я тогда думал, что это ненадолго. Вы с мамой и до этого ссорились. А когда я был маленький, мама даже частенько уезжала вместе со мной к бабушке. Но потом же вы мирились. Я считал, что и на этот раз будет точно так же. Понял то, что назад пути нет, только когда мы уехали из страны. Первое время обвинял в случившемся Николя, но вот недавно узнал такое, что мне пришлось признать, Николя тут не причем.
— И что же ты узнал? — спросил я, скрестив руки на груди и глядя прямо в глаза сына. Честное слово, я не имел ни малейшего представления, о чем пойдет речь, и поэтому, когда сын произнес следующую фразу, мое лицо вытянулось в буквальном смысле этого слова.
— Я узнал то, что ты мне не отец.
— В каком смысле? — выпалил я первое, что пришло в голову.
Я подумал, что Степа говорит так, потому что мы с ним мало общаемся. В смысле, не так часто, как могли бы, если бы жили вместе. Когда люди разводятся, они мало размышляют над тем, что уже больше не будут для своего ребенка настоящими папой и мамой. Потому что в полной мере родителями можно быть, только живя бок о бок. Это и есть семья! Именно так было задумано матушкой природой. Все остальное суррогат и человеческое желание оградить себя, любимого, от всяческих проблем. И скинуть с «хрупких» плеч груз ответственности заодно.
— В прямом, папа. Я случайно услышал разговор мамы и Николя. Мама так и сказала, Миша не отец Степе.
— Может быть, она говорила в переносном смысле этого слова? Знаешь же, мама иногда бросается обвинениями в мой адрес. В этом нет ничего страшного.
— Нет, папа. Мама рассказала Николя целую историю об этом.
— О чем?
— О том, как так произошло, что ты не мой папа.
— Слушай, перестань так говорить, у меня начинается нервный тик от этой фразы. Что именно ты там еще подслушал?
Мне очень хотелось прекратить этот разговор. Тем более, он был настолько неуместен в больничных стенах, когда мой сын только что вернулся фактически с того света. Но во взгляде сына стояла такая мольба, что я понимал, этот разговор важен для Степы. Возможно, не менее важен, чем само лечение в этой больнице.
— Мама сказала Николя будто… — сын отвел глаза в сторону, — будто никогда не любила тебя. А замуж вышла, потому что была беременна на то момент. Но беременна от другого.
— От какого другого?
Мой мозг отказывался воспринимать слова сына, и я тупо продолжал смотреть на него.
— Тот человек, с которым мама встречалась до тебя, погиб. Разбился на мотоцикле. Дедушка был против этих отношений мамы, и она, испугавшись его гнева, решила принять твое предложение. Как я понял, твою кандидатуру дедушка не только одобрял, но и сам постоянно подталкивал мою маму на брак с тобой.
— Да, наверное, подталкивал и одобрял, — ответил я. — Мы были знакомы с Анатолием Борисовичем еще до нашей женитьбы с его дочерью. Мой будущий тесть, можно сказать, был моим наставником. Когда я, молоденький, после ПТУ, пришел на завод, Анатолий Борисович сразу взял меня под свое крыло. Наверное, потому, что я сирота. Я часто бывал у них дома и с мамой твоей именно так познакомился, но это вовсе не означает, что…
Я замолчал на полуслове, не в силах сам произнести ту фразу, исключающую мою причастность к рождению моего сына.
— Значит, все так и было. Мама вышла за тебя замуж, чтобы забыть того погибшего парня, и перед самой свадьбой, когда уже было подано заявление и куплены кольца, она узнала, что беременна. Мама рассудила, что ребенку будет лучше расти в семье, и поэтому утаила от всех этот факт.
Я долго молчал, переваривая услышанное. Не то, чтобы для меня в тот миг перевернулось все с ног на голову. Нет. Ничего внутри меня не изменилось. Не мог же я в одно мгновение перестать считать Степку своим сыном. Этого нельзя изменить. Любовь к ребенку, которого ты вырастил, невозможно вырвать из сердца одним осознанием того, что в нем не течет твоя кровь.
Кровь! Точно! Вот почему моя кровь не подошла для Степы. А я даже не спросил Тамару, какая у нее самой группа крови. Мне было совершенно не до этого, я радовался только тому факту, что эта самая кровь для моего сына в принципе нашлась.
— Степка, — с трудом выдавил я из себя, — разве для нас с тобой это все что-то меняет? Даже если это все правда, ты все равно мой сын. Вся эта история не имеет для меня никакого значения.
— Так ты догадывался об этом? — спросил Степа, посмотрев на меня пронзительным взглядом.
Наконец, я все понял. Сообразил, почему мой сын так воспринял то, о чем ему пришлось узнать.
— Степка, ты что же, решил, что это и есть причина нашего расставания с мамой?
Сын кивнул и, вздохнув, произнес:
— Я и есть причина, по которой вы разошлись! Я раньше обвинял в этом других, а оказывается, само мое существование не оставляло нам всем шанса быть настоящей семьей.
— Сын, не говори глупостей! Что за ерунда в твоей голове?! Ты же уже не маленький.
— Вот именно! Я уже не маленький и понимаю, что значит для мужчины, когда его таким вот образом отвергают и обманывают.
— Что, уже есть личный опыт? — ухмыльнулся я, с улыбкой посмотрев на почти взрослого сына. — Степка, скажу тебе как есть. За все годы нашего брака с твоей мамой я никогда не чувствовал себя как-то ущербно. Между нами было много чего такого, чего нет у других. И страсть была, и любовь тоже. Она многоликая, эта любовь, ты позже это поймешь. И я тебе больше скажу. Если бы твоя мать все это время твердила мне о том, что любит не меня, а какого-то там погибшего сто тысяч лет назад мотоциклиста, это ничего бы не изменило. Я прекрасно видел, как зажигались глаза моей жены, когда я обнимал ее, и как стучало ее сердце, когда…, ну ты, понимаешь. Женщины, они склонны иногда все преувеличивать и часто сами не знают, чего хотят. Сам подумай, никто же насильно не заставлял твою маму вступать со мной в брак. Твой дедушка никогда не был таким уж монстром. Узнав о беременности дочери, пусть и этот ребенок был от неприятного ему человека, дед не прогнал бы Тамару на улицу. И она это прекрасно знала. Просто когда я прикасался к ней, даже случайно, Тома вся вспыхивала. И пусть твоя мама сейчас не называет это любовью, слов о том, что она меня любит, я за нашу семейную жизнь наслушался вполне достаточно. И вообще, мне кажется, Тома сказала все это для спокойствия Николя. Насколько я помню, этот кретин до сих пор ревнует Тамару ко мне. А к мертвому мотоциклисту ревновать нет смысла.
После моей тирады на лице Степы были написаны совершенно другие эмоции. Сын даже перестал быть таким бледным.
— Неужели ты ничуть не расстроился? — спросил Степка, еле сдерживая довольную улыбку.
— Из-за чего? Из-за того, что не мой сперматозоид выиграл гонку в забеге? Странно даже рассуждать об этом. Я нес тебя из роддома! Я мыл тебе попу и по ночам бегал вокруг дома с коляской, потому что ты только так мог уснуть и дать нам с мамой самим поспать. Я мазал зеленкой твои разбитые коленки, потому что твоя мама падала в обморок при виде крови. И я уверен, ты не забыл про ту двойку за год по физике? И как мне пришлось немного пофлиртовать с той мало привлекательной физичкой, чтобы она предоставила тебе возможность исправить оценку?
Степка прыснул и поморщился от боли.
— Ты давай, сын, поправляйся — это сейчас главная твоя задача. А всю эту дурь выкинь из головы. Ты мой сын и всегда будешь оставаться им! Надеюсь, и меня ты не перестанешь считать своим отцом. Мне бы очень этого хотелось!
— Конечно, пап! — шмыгнув носом, проговорил Степа, и мы осторожно, чтобы не задеть его повязки, обнялись с сыном.
Через несколько часов я встречал в аэропорту свою бывшую супругу Тамару. Вид у нее был очень понурый, но я все равно безжалостно поведал ей обо всем, что произошло. Узнав о том, что стало причиной, по которой Степка оказался в больнице, Тома присела прямо на бордюр и закрыла лицо руками.
— Прости меня, Миш! За все прости! — прошептала бывшая жена.
— Прощаю, — отмахнулся я. — Ты только это…, поясни сыну, кого ты там любила — не любила. А то ребенок считает себя виноватым в том, что мы разошлись. Даже если ты никогда не любила меня…
— Любила, Миша! Конечно, любила! Я сказала это, чтобы Николя перестал уже меня ревновать к бывшему мужу.
— Я так и подумал. Но вот Степке ты все равно сама это все объяснишь, — мы немного помолчали, а потом я без особого интереса спросил, — так что там за история с каким-то мотоциклистом?
— Мы встречались еще до тебя. Ну как встречались? Я по глупости считала, что между нами любовь, а у него таких, как я, было пруд пруди. Потом он погиб, а я познакомилась с тобой. Когда узнала о беременности, так испугалась. Мне стало страшно, я подумала, что ты, узнав об этом, отменишь свадьбу. И я промолчала. А потом и сама себя убедила, что именно ты отец ребенка. Было же у нас с тобой один раз до свадьбы. Но по срокам, конечно, все равно не совпадало.
— Выходит, Степка родился не семимесячным?
Тома виновато кивнула, и мы снова ненадолго замолчали.
— Ладно. Все это дела давно минувших дней, и на самом деле яйца выеденного не стоят. Надеюсь, ты не станешь мешать нам общаться с ребенком, апеллируя этим фактом?
— Конечно, нет! Ты что?! Степа так тебя любит!
— Вот и славно. Значит, продолжаем жить, как жили. И когда Степке стукнет двадцать лет, он будет в праве выбрать, с кем ему жить. Ты же не забыла об этой нашей договоренности?
— Не забыла, — улыбнулась Тома.
— И, кстати, у меня тут наклевываются серьезные отношения с одной женщиной, помоги подготовить к этому нашего чрезвычайно впечатлительного сына.
Тамара бросила на меня такой странный взгляд, в котором без труда можно было разглядеть и некоторую толику ревности. Вот и понимай этих женщин!
Я подвез Тому до больницы, где лежал наш сын, а сам отправился давать объяснения двухдневному моему отсутствию в жизни еще одной женщины. Марина, та девушка, с которой у меня наклевывались серьезные отношения, звонила уже множество раз и как будто даже всерьез переживала за моего сына. Что, безусловно, еще больше возвысило ее в моих глазах.
Вполне может так случиться, что через какое-то время Марина тоже скажет, что не любила меня. Женщины и сами не могут разобраться в собственной голове, это общеизвестный факт. Ну и что же. Пока мне достаточно видеть дикий восторг и не менее дикое желание, написанное на лице Марины, едва я появляюсь в ее квартире…
Автор: Юферева С.
Спасибо, что дочитали до конца. Подписывайтесь на нашу группу и делитесь интересными историями со своими друзьями! ✨
Разве что я всю дорогу пытался дозвониться бывшей жене Тамаре, которая, как на зло, не отвечала на мои звонки. Я старался не размышлять над тем, что сказал звонивший мужчина. Иначе я бы попросту не смог управлять машиной. Как и любой другой человек в подобной ситуации, я надеялся на то, что звонивший что-то напутал, и едва я доберусь до места, все прояснится. Мой сын не мог сейчас находиться в реанимации больницы номер шесть. Степа вместе со своей матерью уже как три года жил в другой стране и приезжал ко мне, естественно, только по договоренности между мной и его матерью.
Припарковав машину возле входа, я вбежал внутрь серого обшарпанного здания.
— Мне звонили. Я Прохоров, — доложил я молоденькой девушке, дежурившей на входе.
— Сейчас уточню, присядьте, — ответила девушку и куда-то вышла.
Я сел на кушетку и в очередной раз набрал номер Тамары.
— Алло! — ответил, наконец, недовольный голос бывшей супруги.
— У вас все в порядке? Где Степа?
— В порядке, — все так же недовольно ответила Тома. — Вот только твой сын опять чем-то недоволен и уже два дня не появляется дома. Не удивлюсь, если в конце концов его придется вытаскивать из местной тюрьмы!
— В чем дело? Что вы с ним опять не поделили?
— Ничего особенного. Видите ли, Степа не желает поступать в тот колледж, что советует Николя.
— Отчего бы не позволить Степану самому решать такие вопросы? Все же он уже не маленький, у парня есть свое мнение, и это, на мой взгляд, неплохо.
— Не говори ерунды. Николя виднее, в каком колледже в его стране обучение может быть более престижным.
Я вздохнул. Вот уже целых три года я слышу одно и тоже. Николя лучше знает... Николя уже принял решение... Николя.... Николя... Николя... Как будто этот Николя пуп земли, а не обычный банковский служащий, занимающий там какую-то самую низшую должность.
— Ладно, Тамара, скажи хотя бы, когда ты в последний раз разговаривала с сыном? Телефон у него отключен, а тут такое дело...
Мне не хотелось пересказывать Томе то, что мне сообщили недавно по телефону. Наверняка произошла какая-то путаница, и через пару минут все разрешится.
— Вчера он звонил мне, — сказала Тамара. — Понес какую-то ахинею, Я ничего не поняла из его путаных объяснений. Скорее всего, гуляет с друзьями, а обвинениями бросается, чтобы себя выгородить.
— Какими обвинениями?
— Да так, по мелочи в основном, — спешно проговорила Тамара и сменила тему, — а ты, собственно, чего звонишь? Тридцать пропущенных от тебя, я уж подумала, что-то случилось. Или это ты так соскучился?
В это момент в фойе вышел врач и направился в мою сторону. Я поспешил проститься с Тамарой и повесил трубку.
— Михаил Иванович? — уточнил доктор.
— Да, это я.
— Пройдемте со мной.
— Постойте, — обратился я к мужчине, — наверняка произошла какая-то ошибка. Мой сын сейчас в Чехии, я только что разговаривал с его матерью.
Доктор строго посмотрел на меня.
— Это вряд ли. У мальчика при себе документы, удостоверяющие личность. Не будем терять время. У ребенка редкая группа крови и есть другие показатели, при которых лучше бы не рисковать. Поэтому нам нужно взять у вас кровь на анализ.
Доктор уже направлялся куда-то в больничные недра, и я последовал за ним на негнущихся ногах. По пути я пытался сообразить, какая у меня группа крови. Вроде бы самая обычная, не редкая, то есть. Хотя в голове стоял такой сумбур, что я с трудом соображал, кто я такой и зачем я здесь.
Когда с нами случается что-то плохое, мы, люди, всеми силами стараемся от этого спрятаться. Поэтому, наверное, изо всех сил верим в чудо, которое тут же придет на помощь нам. И вполне может быть, именно поэтому чудеса и случаются с нами. Мы, люди те еще волшебники, хотя сами вовсе так не считаем.
Я в тот момент хотел только одного, чтобы доктор ошибся, и в палате реанимации лежал кто-то другой, а не Степа. Но нет. Такого чуда со мной не произошло. К тому же, моя кровь, как сказал доктор, моему сыну не подходила. Видимо, группа крови, как и внешность, Степану досталась от его матери.
Все дальнейшее происходило для меня как во сне. В какой-то момент я умудрился позвонить Тамаре и наорать на нее, обвинив во всем случившемся с нашим ребенком. Как мать может быть настолько беспечной, что даже не знает, в какой стране сейчас находится ее пятнадцатилетний сын?!
И про кровь, которая у нас с сыном отчего-то не совпадает, я тоже высказал бывшей жене, как будто Тома и в этом была виновата. Разумеется, после моих нападок Тамара не на шутку разрыдалась и сказала, что вылетает ближайшим рейсом.
Правда, кровь для нашего сына к тому моменту уже нашлась, а через некоторое время врач сообщил, что опасность миновала, и Степка уже пришел в себя.
Я дежурил в этой больнице еще почти сутки, прежде чем мне разрешили увидеться с сыном.
— Степка, сын, ты как? — сглотнув ком в горле, спросил я, едва вошел в палату.
— Нормально, — пересохшими губами ответил сын.
Половина его туловища была в гипсе, и выглядел Степан словно раненый боец, только что вернувшийся с поля боя.
— Сильно больно тебе? — задал я глупейший вопрос. Я никак не мог подобрать нужные слова, да и глаза страшно щипало, словно я и не мужик, а кисейная барышня. Реветь хотелось жуть, но я держался.
Мне отчего-то вспомнилось наше прощание с сыном, когда он уезжал вместе с Тамарой в эту дурацкую Чехию. Степа тогда так пристально посмотрел на меня, словно собирался что-то сказать, но так ни слова и не произнес. Лишь пожал мне руку, как будто в один миг стал совершенно взрослым.
— Нормально, — снова произнес Степа.
Я вздохнул и, оглядев палату, присел напротив него.
— Как ты оказался здесь, можешь объяснить? — решился спросить я.
— Здесь, это в больнице? — натянуто улыбнулся сын.
— Почему ты не в Чехии, как сумел попасть в Россию?
— Мне помог один знакомый. Не так уж сложно подписать нужные документы, когда имеешь доступ к аккаунту матери.
— Ну ты даешь! Не ожидал от тебя такого, — рассмеялся я и, забывшись, хлопнул по плечу сына. Степка немного поморщился от боли.
— Ой, прости! — спохватился я, а потом спросил, — Степка, только я не понимаю, зачем такие сложности? Если ты хотел увидеться, нужно было просто сказать об этом.
Степа не успел нечего ответить, в палату вошла медсестра и попросила меня удалиться.
На следующее утро я снова примчался в больницу. Мне удалось поспать только несколько часов, мною овладело какое-то непонятное беспокойство. Вроде бы все плохое было уже позади, да и врач сказал, что теперь Степка быстро пойдет на поправку. Но вот в груди все сжималось от непонятного страха, и я приехал в больницу слишком рано. До того как меня пустили к сыну, пришлось прождать у входа почти три часа.
Сегодня Степа выглядел уже лучше, и голос его звучал намного бодрее.
— Пап, мне необходимо поговорить с тобой, — едва я появился в дверях, сказал сын.
— Ты поэтому так торопился, что даже забыл предупредить меня о своем приезде? — пошутил я.
— Не поэтому.
Вид у Степки был довольно серьезный, и я подумал, что сын наверняка испытывает сильную боль, хотя и не признается в этом.
— Конечно, поговорим, сынок, — я присел на вчерашнее свое место и осторожно коснулся непокорной шевелюры сына. Странно, но Степка, пожалуй, впервые не отдернул голову, когда мои пальцы затронули его волосы.
— Помнишь, когда ты провожал нас в аэропорту три года назад? — спросил Степа, заглядывая в мои глаза.
— Разумеется, — кивнул я.
— Я тогда все время хотел задать тебе один вопрос.
— Какой?
— Почему вы расстаетесь с мамой?
— Но, Степка, — опешил я, — мы же уже к тому моменту больше двух лет, как расстались с мамой.
— Я имею в виду, в принципе. Почему вы разошлись?
Я задумался.
— Ну, сын, тут так сразу все и не объяснишь. Ты же сам уже не маленький, замечаешь, наверное, как сложно взрослым людям найти общий язык. Не спасает даже то, что люди женаты.
— То есть причина только в этом?
— А в чем еще?
Степа молча смотрел на меня, как будто ожидая еще каких-то объяснений.
— Значит, дело было не в ревности? — спросил сын.
— В каком смысле? Вроде бы нет. Мама, конечно, иногда в шутку ревновала меня к моим коллегам по работе. Но это точно не одна из причин, по которой мы расстались.
— А ты маму ревновал?
Я посмотрел на сына в упор.
— Не пойму, к чему ты клонишь? Тебе кажется, что Николя как-то причастен к нашему разрыву?
— Нет. Я знаю, что мама и этот кретин познакомились гораздо позже.
Я невольно улыбнулся после слова «кретин», но все равно строго посмотрел на сына.
— Будь более снисходителен к Николя. Все же он старше тебя.
Степа проигнорировал мое высказывание и снова спросил:
— Так как? Ты ревновал маму, когда вы жили вместе?
— Да не то чтобы. Может быть, тоже не всерьез. Когда она наденет слишком короткое платье или когда начнет хвалить соседа, который на все руки мастер и у которого все гвозди в доме прибиты, в отличие от меня. А почему ты спрашиваешь? Откуда вдруг такой интерес к давно прошедшему времени? Тебе сейчас нужно думать о своем здоровье, а это все дела второстепенные.
— Это важно для меня, папа. Можно сказать, я за этим и приехал сюда.
— Зачем за этим?
— Чтобы понять.
— Что понять?
— Что именно стало причиной, по которой вы с мамой перестали любить друг друга.
— Степка, но мне всегда казалось, ты очень легко воспринял тогда наше расставание с мамой. Что сейчас произошло?
— Я тогда думал, что это ненадолго. Вы с мамой и до этого ссорились. А когда я был маленький, мама даже частенько уезжала вместе со мной к бабушке. Но потом же вы мирились. Я считал, что и на этот раз будет точно так же. Понял то, что назад пути нет, только когда мы уехали из страны. Первое время обвинял в случившемся Николя, но вот недавно узнал такое, что мне пришлось признать, Николя тут не причем.
— И что же ты узнал? — спросил я, скрестив руки на груди и глядя прямо в глаза сына. Честное слово, я не имел ни малейшего представления, о чем пойдет речь, и поэтому, когда сын произнес следующую фразу, мое лицо вытянулось в буквальном смысле этого слова.
— Я узнал то, что ты мне не отец.
— В каком смысле? — выпалил я первое, что пришло в голову.
Я подумал, что Степа говорит так, потому что мы с ним мало общаемся. В смысле, не так часто, как могли бы, если бы жили вместе. Когда люди разводятся, они мало размышляют над тем, что уже больше не будут для своего ребенка настоящими папой и мамой. Потому что в полной мере родителями можно быть, только живя бок о бок. Это и есть семья! Именно так было задумано матушкой природой. Все остальное суррогат и человеческое желание оградить себя, любимого, от всяческих проблем. И скинуть с «хрупких» плеч груз ответственности заодно.
— В прямом, папа. Я случайно услышал разговор мамы и Николя. Мама так и сказала, Миша не отец Степе.
— Может быть, она говорила в переносном смысле этого слова? Знаешь же, мама иногда бросается обвинениями в мой адрес. В этом нет ничего страшного.
— Нет, папа. Мама рассказала Николя целую историю об этом.
— О чем?
— О том, как так произошло, что ты не мой папа.
— Слушай, перестань так говорить, у меня начинается нервный тик от этой фразы. Что именно ты там еще подслушал?
Мне очень хотелось прекратить этот разговор. Тем более, он был настолько неуместен в больничных стенах, когда мой сын только что вернулся фактически с того света. Но во взгляде сына стояла такая мольба, что я понимал, этот разговор важен для Степы. Возможно, не менее важен, чем само лечение в этой больнице.
— Мама сказала Николя будто… — сын отвел глаза в сторону, — будто никогда не любила тебя. А замуж вышла, потому что была беременна на то момент. Но беременна от другого.
— От какого другого?
Мой мозг отказывался воспринимать слова сына, и я тупо продолжал смотреть на него.
— Тот человек, с которым мама встречалась до тебя, погиб. Разбился на мотоцикле. Дедушка был против этих отношений мамы, и она, испугавшись его гнева, решила принять твое предложение. Как я понял, твою кандидатуру дедушка не только одобрял, но и сам постоянно подталкивал мою маму на брак с тобой.
— Да, наверное, подталкивал и одобрял, — ответил я. — Мы были знакомы с Анатолием Борисовичем еще до нашей женитьбы с его дочерью. Мой будущий тесть, можно сказать, был моим наставником. Когда я, молоденький, после ПТУ, пришел на завод, Анатолий Борисович сразу взял меня под свое крыло. Наверное, потому, что я сирота. Я часто бывал у них дома и с мамой твоей именно так познакомился, но это вовсе не означает, что…
Я замолчал на полуслове, не в силах сам произнести ту фразу, исключающую мою причастность к рождению моего сына.
— Значит, все так и было. Мама вышла за тебя замуж, чтобы забыть того погибшего парня, и перед самой свадьбой, когда уже было подано заявление и куплены кольца, она узнала, что беременна. Мама рассудила, что ребенку будет лучше расти в семье, и поэтому утаила от всех этот факт.
Я долго молчал, переваривая услышанное. Не то, чтобы для меня в тот миг перевернулось все с ног на голову. Нет. Ничего внутри меня не изменилось. Не мог же я в одно мгновение перестать считать Степку своим сыном. Этого нельзя изменить. Любовь к ребенку, которого ты вырастил, невозможно вырвать из сердца одним осознанием того, что в нем не течет твоя кровь.
Кровь! Точно! Вот почему моя кровь не подошла для Степы. А я даже не спросил Тамару, какая у нее самой группа крови. Мне было совершенно не до этого, я радовался только тому факту, что эта самая кровь для моего сына в принципе нашлась.
— Степка, — с трудом выдавил я из себя, — разве для нас с тобой это все что-то меняет? Даже если это все правда, ты все равно мой сын. Вся эта история не имеет для меня никакого значения.
— Так ты догадывался об этом? — спросил Степа, посмотрев на меня пронзительным взглядом.
Наконец, я все понял. Сообразил, почему мой сын так воспринял то, о чем ему пришлось узнать.
— Степка, ты что же, решил, что это и есть причина нашего расставания с мамой?
Сын кивнул и, вздохнув, произнес:
— Я и есть причина, по которой вы разошлись! Я раньше обвинял в этом других, а оказывается, само мое существование не оставляло нам всем шанса быть настоящей семьей.
— Сын, не говори глупостей! Что за ерунда в твоей голове?! Ты же уже не маленький.
— Вот именно! Я уже не маленький и понимаю, что значит для мужчины, когда его таким вот образом отвергают и обманывают.
— Что, уже есть личный опыт? — ухмыльнулся я, с улыбкой посмотрев на почти взрослого сына. — Степка, скажу тебе как есть. За все годы нашего брака с твоей мамой я никогда не чувствовал себя как-то ущербно. Между нами было много чего такого, чего нет у других. И страсть была, и любовь тоже. Она многоликая, эта любовь, ты позже это поймешь. И я тебе больше скажу. Если бы твоя мать все это время твердила мне о том, что любит не меня, а какого-то там погибшего сто тысяч лет назад мотоциклиста, это ничего бы не изменило. Я прекрасно видел, как зажигались глаза моей жены, когда я обнимал ее, и как стучало ее сердце, когда…, ну ты, понимаешь. Женщины, они склонны иногда все преувеличивать и часто сами не знают, чего хотят. Сам подумай, никто же насильно не заставлял твою маму вступать со мной в брак. Твой дедушка никогда не был таким уж монстром. Узнав о беременности дочери, пусть и этот ребенок был от неприятного ему человека, дед не прогнал бы Тамару на улицу. И она это прекрасно знала. Просто когда я прикасался к ней, даже случайно, Тома вся вспыхивала. И пусть твоя мама сейчас не называет это любовью, слов о том, что она меня любит, я за нашу семейную жизнь наслушался вполне достаточно. И вообще, мне кажется, Тома сказала все это для спокойствия Николя. Насколько я помню, этот кретин до сих пор ревнует Тамару ко мне. А к мертвому мотоциклисту ревновать нет смысла.
После моей тирады на лице Степы были написаны совершенно другие эмоции. Сын даже перестал быть таким бледным.
— Неужели ты ничуть не расстроился? — спросил Степка, еле сдерживая довольную улыбку.
— Из-за чего? Из-за того, что не мой сперматозоид выиграл гонку в забеге? Странно даже рассуждать об этом. Я нес тебя из роддома! Я мыл тебе попу и по ночам бегал вокруг дома с коляской, потому что ты только так мог уснуть и дать нам с мамой самим поспать. Я мазал зеленкой твои разбитые коленки, потому что твоя мама падала в обморок при виде крови. И я уверен, ты не забыл про ту двойку за год по физике? И как мне пришлось немного пофлиртовать с той мало привлекательной физичкой, чтобы она предоставила тебе возможность исправить оценку?
Степка прыснул и поморщился от боли.
— Ты давай, сын, поправляйся — это сейчас главная твоя задача. А всю эту дурь выкинь из головы. Ты мой сын и всегда будешь оставаться им! Надеюсь, и меня ты не перестанешь считать своим отцом. Мне бы очень этого хотелось!
— Конечно, пап! — шмыгнув носом, проговорил Степа, и мы осторожно, чтобы не задеть его повязки, обнялись с сыном.
Через несколько часов я встречал в аэропорту свою бывшую супругу Тамару. Вид у нее был очень понурый, но я все равно безжалостно поведал ей обо всем, что произошло. Узнав о том, что стало причиной, по которой Степка оказался в больнице, Тома присела прямо на бордюр и закрыла лицо руками.
— Прости меня, Миш! За все прости! — прошептала бывшая жена.
— Прощаю, — отмахнулся я. — Ты только это…, поясни сыну, кого ты там любила — не любила. А то ребенок считает себя виноватым в том, что мы разошлись. Даже если ты никогда не любила меня…
— Любила, Миша! Конечно, любила! Я сказала это, чтобы Николя перестал уже меня ревновать к бывшему мужу.
— Я так и подумал. Но вот Степке ты все равно сама это все объяснишь, — мы немного помолчали, а потом я без особого интереса спросил, — так что там за история с каким-то мотоциклистом?
— Мы встречались еще до тебя. Ну как встречались? Я по глупости считала, что между нами любовь, а у него таких, как я, было пруд пруди. Потом он погиб, а я познакомилась с тобой. Когда узнала о беременности, так испугалась. Мне стало страшно, я подумала, что ты, узнав об этом, отменишь свадьбу. И я промолчала. А потом и сама себя убедила, что именно ты отец ребенка. Было же у нас с тобой один раз до свадьбы. Но по срокам, конечно, все равно не совпадало.
— Выходит, Степка родился не семимесячным?
Тома виновато кивнула, и мы снова ненадолго замолчали.
— Ладно. Все это дела давно минувших дней, и на самом деле яйца выеденного не стоят. Надеюсь, ты не станешь мешать нам общаться с ребенком, апеллируя этим фактом?
— Конечно, нет! Ты что?! Степа так тебя любит!
— Вот и славно. Значит, продолжаем жить, как жили. И когда Степке стукнет двадцать лет, он будет в праве выбрать, с кем ему жить. Ты же не забыла об этой нашей договоренности?
— Не забыла, — улыбнулась Тома.
— И, кстати, у меня тут наклевываются серьезные отношения с одной женщиной, помоги подготовить к этому нашего чрезвычайно впечатлительного сына.
Тамара бросила на меня такой странный взгляд, в котором без труда можно было разглядеть и некоторую толику ревности. Вот и понимай этих женщин!
Я подвез Тому до больницы, где лежал наш сын, а сам отправился давать объяснения двухдневному моему отсутствию в жизни еще одной женщины. Марина, та девушка, с которой у меня наклевывались серьезные отношения, звонила уже множество раз и как будто даже всерьез переживала за моего сына. Что, безусловно, еще больше возвысило ее в моих глазах.
Вполне может так случиться, что через какое-то время Марина тоже скажет, что не любила меня. Женщины и сами не могут разобраться в собственной голове, это общеизвестный факт. Ну и что же. Пока мне достаточно видеть дикий восторг и не менее дикое желание, написанное на лице Марины, едва я появляюсь в ее квартире…
Автор: Юферева С.
Спасибо, что дочитали до конца. Подписывайтесь на нашу группу и делитесь интересными историями со своими друзьями! ✨
Мне понравилось