Комментарии
- 7 мар 19:07Жанна Григорьева (Якушкина)Дорогой Владимир Викторович! Большое Вам спасибо ! Очень интересно читать, мысленно снова в рейсах на большом белом пароходе. Будем ждать Ваших новых рассказов!
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
МОРСКОЙ ГЕОЛОГ
Такие похожие и разные страны и люди
В.В. Кругляков
Продолжение
Идем на Панаму 14,5 узлов. Океан – как асфальт на американском или мексиканском автобане. Не заглохнет, не прогремит.
Итак, об американских домах. Глядя на них, вспоминаешь трагическую историю про трех поросят. Ниф-Ниф построил дом из прутиков и его сдул Big Bad Wolf (если не в сказке, то какой-нибудь Нике). Наф-Наф – из щепочек. Та же история. Эти поросята были американцами. Нуф-Нуф, видимо, из постоянно прописанных в Геленджике или Москве, построил себе дом из итальянского кирпича, на новороссийском цементе марки 500, выложив фундамент из ФС. Ему не страшен ни Big Bad Wolf, ни норд-ост, который Бора, ни землетрясение. Это в том случае, если он строил сам. Кстати, почему Спитакское землетрясение привело к многочисленным человеческим жертвам, а Сан-Франциское нет? (его эпицентр был между Сан-Франциско и Лос-Анжджелесом). Дело в том, что Hilton и Sheraton строятся очень крепко – по-небосребски. Жилье же, представляющее собой каркас из деревянных брусков на скобах, развалить невозможно. Пострадать в таких домах можно, если на тебя свалится люстра или шифоньер. Потому и погибают считанные единицы – в основном на мостах, на рабочих местах (на лесах строительных, скажем).
По мере удаления от downtown дома становятся менее ухоженными. Вокруг них нет стриженных газонов, больше грязи (вещество или предметы не на своем месте). Есть районы, где вежливые полицейские предупреждали наших pedestrians (гулящих пешком), что белым джентльменам дальше лучше не углубляться.
Всегда ли это вдали от центра? Пожалуй, нет. Я был свидетелем сцены на Бродвее (широкий путь), который находится в центре сравнительно молодого американского города Лос-Анджелеса. Было это в пятницу 9 октября около часа дня. В этот день была массовая торговля детскими товарами. (Вот тут-то я купил внуку куртку, а внучкам кучу каких-то трусов, платьев и прочего). Так вот, не спеша иду из одного магазинчика к другому. Сзади крик. Обгоняет (пробегает мимо) высокий стройный негр с буйной проседью в кучеряшках лет 45. Следом пробегают еще трое негров лет по 30. Все одеты в обычные для сезона и времени брюки (кто-то в джинсах, кто-то обычных х\б) и светлых то ли в майках, то ли сорочках. Убегающий заскакивает под леса ремонтирующегося дома, нависающего над тротуаром. Один догоняющий кидается за ним. Другой пытается обойти леса и зайти с тыла. Третий останавливается около. В это время под лесами навстречу мне идет очень пожилой толстяк в белом костюме и шляпе. Сам тоже белый. Обходит убегавшего, равняется с нападающим, проходит дальше в мою сторону. Нападающий достает нож с выскакивающим лезвием. Нож впечатляет. Обороняющийся тоже достал ножик поменьше, но лезвие тоже выскакивает само. Подошедший в обход пытается отобрать нож. Небольшая возня. У вооруженных активно работает левые руки (ножи в правых). Возня эта длится пару минут. Потом нападающие с громкими ругательствами (?) ретируются. Полицейские машины не выли, зеваки (кроме меня) не останавливались. Все воспринималось как нечто естественное.
На том же Бродвее получасом раньше и несколькими строками ниже (в сторону Лонг Бича) видел молодого лет 25 негра, вяло и грубо требующего у прохожих деньги. По-моему, ему никто ничего не давал, но однозначно утверждать это не берусь.
Когда же я около часа дня решил возвращаться на судно, меня (и не только) у билетного автомата трамвая, который метро, поджидал негр. Тоже молодой. Забегая передо мной, он нажал кнопку выдачи билета до Лонг Бича, а когда я получил билет и сдачу с 5 долларов квартерами (четверть доллара), потребовал money. Дал ему дайм (гривенник). – Мало. Показывает мне квартер и что-то лопочет. Дал квартер.
Практически одновременно со мной покупал билет пожилой белый американец с тростью. Негр попытался услужить и ему, но получил корректный отпор и остался без очередного квартера.
В Лонг Биче мы почти не выходили за рамки свободного обитания белых джентльменов. Поэтому днем почти не видели ни оборванцев, ни попрошаек, ни нищих, ни пьяных. С пьянством в Америке, правда, напряженка. Баров много, пьяных нет. Кстати, и курящих мужчин немного. Курят больше молодые девицы. В магазинах, офисах, транспорте не только вежливые вывески «please, no smoke», но и более категоричные «no smoke». Тем не менее, даже в downtown встречали отдельные экземпляры, лежащие на лавочках или газонах. За пределами же downtown видел я мужчину оборванного, который спал на лавке у входа в долларовый магазин. Во сне он поправлял одеяло – кусок полиэтилена. Вечером же недалеко от оперного театра (стекло почти без бетона и металла) в течение одного вечера к нам подходили трое. Один развернул кусок гофрокартона с корявой надписью, из которой я разобрал только AIDS, что в переводе на более понятный называется СПИД. Другой что-то говорил о паспорте. Третий сказал, что живет на скамейке и готов нам услужить.
Жизнь на калифорнийской скамейке мне абсолютно непонятна. Не занимаясь специальными поисками, встретил в разных местах два обшарпанных дома в 3 и 4 этажа с надписями «Hotel, 1 $ daily». За доллар в сутки там можно жить. При минимальной почасовой оплате труда в 3,85 доллара за час можно заработать на ночлег и 6 фунтов бананов, если их покупать в приличных супермаркетах.
В Америке нас преследовали катаклизмы. В Гонолулу стоянку испортил ураган. В Лонг Биче, кажется, в пятницу 9 октября вечером (было уже совсем темно), когда мы сидели в большой каюте геологического отряда за калифорнийским портвейном, там же за индийским чаем иркутской фасовки, судно вздрогнуло. Взрыв. Выходим на спардек. Далекое зарево. Потом громадные языки пламени метров 50 высотой Что горит – не ясно. Далеко. Видно только пламя. На утро в газетах на первых страницах цветные фотографии пожара. Взорвалась водородная установка. Я как-то подумал, что и этот заход испорчен. Какие-нибудь гражданско-оборонные дела. Иностранцев под домашний арест, еще что-нибудь. Нет. Это их проблема. А у гостей города проблема должна быть одна – тратить доллары и получать за них свою пайку удовольствия.
Попав в Америку, имея доллары, придя в очень приличный магазин, можно не найти «Made in USA». Товары из очередного азиатского тигра – Южной Кореи, из Японии, из самого социалистического в мире Китая. Тайвань, Гонгонг, Мексика, Венесуэла. Впечатление такое, что легкой промышленности в США нет. Американской обуви, по-моему, не приобрел никто. Даже фирменные майки с калифорнийскими приветствиями часто оказываются сделанными в Афганистане. Но главное – это засилие социалистического китайского ширпотреба. Китайцы как-то смирились с тоталитаризмом, социализмом, расстрелом студенческой демонстрации на площади Тяньаньмэнь и занялись производством и завоеванием мирового рынка. А мы все либо стреляем, либо отстаиваем самостоятельность, либо не поступаемся принципами. И при этом нищаем. За время нашего плавания (пока это 3 месяца) рубль относительно доллара упал по официальным данным более, чем в 2,5 раза. А ведь доллар тоже падает. В Америке цены совершенно официально растут буквально на все. В справочниках крупных торговых фирм типа Sears цены приводятся на дату поступления изделия в продажу, и указывается ежемесячное повышение цены. Не купил сегодня – пеняй на себя. Нам бы такие честные справочники (да такие товары, да за такие относительно реальных зарплат цены).
Есть в downtown Лонг Бича улица, одним концом упирающаяся в Long Beach Plaza (большой универмаг), другим – в центральную артерию в Long Beach авеню. Называется Promenade. Улица широкая, но не проезжая. Улица для прогулок. По пятницам и субботам (по четвергам и средам точно нет, как с остальными днями – не знаю) там устраиваются гуляния. Вдоль променады передвижные выставки местных художников – живописцев, прикладников, конструктивистов, телеги с Hot dog (горячая собака, если буквально, а если по факту – бутерброд с сосиской) с напитками, фруктами, с индивидуального производства платьями. Журчат фонтаны. Играет джаз. Не Роллинг стоунс, не Черный кофе или Парк культуры, не рок, металл и прочее проходящее и уже ушедшее в Америке, а классический джаз, обогащенный новыми инструментами, но все-таки классический джаз с импровизациями саксофониста, ударника, трубача. Ненавязчивый джаз. Кстати, по радио на УКВ в стереофоническом звучании постоянно передается либо симфоническая, либо джазовая музыка. Станций много. Можно поймать кантри, можно блюз, реже мексиканские мелодии, иногда и рок проскакивает. Но рок. Опять же классический рок-н-ролл с его ритмами и генеральной мелодией. Модные когда-то звуковые заставки типа скрипа дверей или тормозов, журчание воды в унитазе и просто какофонии с криком ушли. Была мода сезона и прошла. Чего-то новомодного в звуковой палитре Америки не заметил. Время торжества классики. Симфонической, джазовой, блюза, кантри. Пена ушла. Пенные ансамбли перекочевали на Красную площадь и в Турцию. Там этот лежалый товарец пока идет.
Если днем Promenade многолюдна, то часам к 18 там все сворачивается, а после 20 город вымирает. Небольшие компании людей самого разного возраста сидят в кафе и барах (заняты единичные столики из 10–15). Редкие прохожие. Редкие, преимущественно продуктовые (вино-фрукты) магазины пытаются проглотить редкие в это время доллары.
Прогуливаясь между 20 и 22 часами в районе Promenade, мы вдруг захотели пить. Мы – это начальник геофизики Реналь и я.
– У кого есть деньги? Кто угощает?
– Ну, я.
Взяли по бутылочке пива из холодильника, огляделись по сторонам. Есть хорошая лавочка. Сели. Пьем. Мимо идут мужчина и женщина в форме с чем-то на поясах. – Влипли! Полиция! Нет. Настроены доброжелательно. Что-то спросил мужчина не то насчет вкуса, не то температуры пива. Геофизик что-то ответил. Его английский я понимаю хуже всего. Эти двое ушли. Мы допили пиво, положили бутылки в урну и пошли в сторону Long Beach авеню, на которую нам идти к мосту через реку и дальше в порт. Почти у авеню снова встречаем эту пару. Мужчина что-то спрашивает. Начальник отвечает. Наконец включается мое языковое восприятие (пиво, хоть и слабый, но все-таки алкогольный напиток, который снимает мой языковый барьер).
– Откуда?
– Из России, моряки с исследовательского судна.
– О, очень интересно!
А вы – полиция?
– Нет, служба помощи туристам. Давайте познакомимся. Джон Паливода.
Паливода? Украинец?
– Да, мой дед с Украины.
- И мы оба с Украины. А как насчет украинской мовы?
– No.
Женщина с Тринидада.
Вообще-то, Америка – сложный национальный конгломерат. Главный руководитель совместных экологических работ – турок, жена его из Югославии (бывшей). И тем не менее, американская нация продолжает существовать в отличие от советского народа. Почему? Не говорим «штаты». У них каждый штат, может не каждый, во всяком случае, Калифорния – республика. Есть конфликты. Были в мае какие-то безобразия в Лос-Анджелесе. Следов явных не видно. Но у одного еврея из Одессы в этом конфликте погиб младший сын. Старший разбился на мотоцикле за год до этого. Говорят, этот еврей после того, как покинул Одессу-маму, разбогател. Говорят – миллионер. Одинокий миллионер.
А где-то далеко за кормой зарница. Грома не слышно. Небо чистое. Луна пошла на убыль. А где-то впереди будущее. Какое?
Да! А как там наши будущие миллионеры – боцман, повар, радист, матросы? Сам никого не видал. Но даже американская земля слухами полнится. Говорят, что приходили на судно представители местной общины баптистов, молящихся за моряков и по мере возможности помогающих морякам. Этот слух подтвержден тем, что баптисты оставили нам большую пачку газет «The Christian Science Monitor» (известная газета, на нее даже наша пресса время от времени ссылается даже со времен Хрущева) Так вот они, якобы, рассказали, что боцман устроился на работу в порту Сан По на 15 долларов в час. Наши руководящие завистники утверждают, что на самом деле он работает на работе, которая стоит 25 в час, работает за какого-то лодыря, отдавая червонец ему. Начальник радиостанции, ничему не завидуя, говорит только, что хоть и устроился и зарабатывает, но на телеграмму домой так и не заработал. Жена, родители бомбят судно запросами, где же их любименький. Еще про одного матроса говорят, что он устроился то ли швейцаром, то ли вышибалой (крупный парень с наиболее приличным знанием языка). И еще у одного молодого армянина в Лос-Анджелесе дядя. Тот якобы тоже пристроил племянника. В общем, никто из них поздороваться с нами не пожелал.
А вот другой случай. Пара наших «верхних» людей уходит в увольнение в город. Прошли за ворота. Догоняет их очень приличный автомобиль. Очень старый водитель на приличном русском языке предлагает довезти их до центра. Садятся. Разговорились. Старик – бывший чиновник, пенсионер живет в 60 милях от Лонг Бича в маленьком поселке. Прочитал в газете о приходе нашего судна. Приехал посмотреть – так может быть, зайдем на судно – приглашают наши «верхние люди». – Нет, я слишком стар и слишком слаб, чтобы ходить пешком, тем более по трапам. Я посмотрел. Мне достаточно. – Откуда вы знаете русский? – Сам изучал. Просто интересно было.
«Да будь я и негром преклонных годов и то без уныния и лени, я русский бы выучил…» Только зачем? Что им разговаривал Ленин?
А вот из нашей судовой жизни. Пару дней назад (а может, вчера?) по громкой связи «начальникам отрядов собраться в каюте начальника рейса». Есть. Собрались. Информация. Есть РДО зам. начальника экспедиции по флоту: идти одной машиной, экономить топливо. До канала все равно пойдем двумя, поскольку время прибытия на рейд Бальбоа сообщено властям. Потом перейдем на одну, но будем доказывать целесообразность двух. В общем, рейс может увеличиться суток на 10. Заход в Лас-Пальмас (Канары) не отменяется. Сведений о деньгах пока нет, хотя все обещано. Все это обещает начальник рейса. Дальше он переходит к постановке задачи. Самая главная задача – привести в порядок палубные механизмы, законсервировать лебедки. Поэтому все должны помогать отряду технических средств. – А я думал, что главная задача – это информотчет и акт внутренней приемки полевых материалов. – Это, конечно, тоже важно, но главное – механизмы. Всем, кто будет работать на палубе, я обещаю отгулы и премию. – Быть геологом хорошо, а лебедчиком – лучше. Я б в лебедчики пошел. Пусть меня научат (это я на этом сборище). Вообше-то я завтра выведу своих ребят всех на палубу, а отчет пусть кто-нибудь делает (это я продолжаю). Начальник отряда технических средств возмущен моим поведением. Он встает и демонстративно уходит. После этого начальник рейса благодарит нас за участие в совещании и говорит, что свое слово относительно отгулов и премий берет назад. Посмотрим. Но, как говорит наш Главный геофизик, у начальника рейса психология лебедчика. Все, кто не на лебедке – бездельники. Он даже забыл, что в геологическом отряде есть камнерезный станок, который надо консервировать, есть дробильно-сократительный агрегат со щековой дробилкой, есть центробежные истиратели, которые до сих пор эксплуатируется по прямому назначению. Вернее, все это он знает. Но он – лебедчик. Есть у нас его зам. Тоже лебедчик. Пару дней он действительно красил что-то. А вот сегодня с воздушкой (пневматическим ружьем) сидел на баке и стрелял в пролетающих птиц. Его там Главный геофизик засек. Ну, зам и сообщил ему, что очень устал (работал последний раз позавчера) и решил развеяться. Если начальник имеет некоторое отношение к отчету (за ним график рейса, выполнение плана в физических объемах и процентах), то зам – просто зам.
И вот в 19 часов под ужин мы в канале. Подходим к первому шлюзу. Действительно, все на месте, и американская база, и «Гнилой зуб» (днем он сегодня был веселенький с проблесками зелени), и мост «Америка», и плосковершинные коралловые островки, сплошь покрытые лесом с пятнами terra rossa на полянках и возле строений. Как обычно, на заднем плане небескребилась столица – Панама. А вот уже и паровозики с зубчатым средним колесом. Почти в Атлантике, по которой пойдем одной машиной.
В связи с этой одной машиной мы – «средние» и «лишние» люди додумались до простой вещи. Даже если АСПО (или что там вместо нее – нефть за нефть) возьмет с экспедиции деньги (валюту), то эта АСПО отдает стране валюту за буксировку чужого судна. Доллары (пусть не в экспедиции) все равно в стране. Шесть же с лишним тысяч за счет продления уйдут в Лас-Пальмас Испании. Кто-то привозит их домой для продажи за рубли с целью приобретения хлеба, мяса, молока и всего того, по чему мы при социализме догоняем и перегоняем Америку. Эти доллары, вроде, в стране, но в чьих руках? Банка? Нет. Скорее в руках чеченской, нечеченской, национальной, межнациональной мафии. Не придет же наш матрос на фондовую биржу со своей сотней долларов для продажи ее с аукциона. Пойдет она без молотка на черном рынке.
***
Уже двое с половиной суток идем Карибским морем. Бледная сероватая голубизна. Часов на восемь не очень страшного шторма. Все пытаюсь увидеть в волнах айвазовщину. И все не получается. Нет ни зеленести воды, ни пестроты оттенков. Все спокойное, монохромное.
В Карибском же нет океанской глубокой синевы. Все порываюсь изнасиловать фантазию и изобразить море с небом в пестрых серостях, но получается чушь. Сам вижу.
***
Еще одно воспоминание об Америке. В Лонг Биче зашел я в небольшой выставочный зал вроде Новороссийского, с гордым названием Art gallery. Видимо, выставлялась какое-то общество (объединение, группа). Такое заключение потому, что посреди одного зала стоял стол, накрытый по типу шведского. Посетители время от времени что-нибудь клевали с него. Вход бесплатный. Живопись в основном реалистическая. Немного сюра, чуть-чуть примитива. Но в основе реализм. Пейзаж, жанр (уличные сцены), очень немного портретов. Открытые чистые краски. Правда, пейзажи в основном городские без дальних планов, поэтому в фузовой дымке у авторов обычно нет нужды. А воздух там действительно чистый. Смог над американскими городами в основном присутствует в советских газетах. Пока мы были в Лонг Биче, утра были туманные, а часам к 9 туман рассеивался и дальше все было чистым и светлым.
Вернемся на выставку. Формат работ небольшой. Минимальные работы где-то 30х40 см (измеряют они, правда в дюймах и футах), самые большие – под метр по длинной оси. Доминируют горизонтальные композиции классических соотношений. Оформлены работы либо в традиционные рамы лакированного дерева в комбинации с тканью, либо окантованы штапиком или простыми рейками. Лепнины нет, бронзы тоже. Несколько подобных рам купил. Такие рамы и в Корее, и в Мексике, и в Штатах. А у нас их нет совершенно. Возле каждой работы (не на раме или красочном слое, как на наших выставках) бумага с машинописным (компьютерным) текстом. Название работы крупно. Потом мельче имя и фамилия автора (выставка групповая), год, цена. Цены очень разные, но в общем, исходя из понятия среднего заработка, низкие. Долларов от 150 (малоформатные работы в примитивном стиле) тысяч до 2 (от приличного дневного до среднего месячного заработка). Живописью в Америке вряд ли можно прожить, как и у нас.
Карибское море за иллюминатором сегодня с утра потеряло свою серость и голубизну и приобрело явный зеленовато-серовато долларовый оттенок. По моим наблюдениям подходим к суше. Вышел, огляделся. Берега не видно. Неужели моя наблюдательность меня подвела? И гидрография на замке.
***
А в субботу 24 октября, в обед на мутной волне прозвучал голос России. Оказывается, православная церковь потому и называется православной, что в отличие от еретических концепций всяких там католиков, протестантов, адвентистов, евангелистов, она единственная правильная. Знакомые формулировки – «Учение Маркса-Ленина всепобеждающее потому, что оно верное». Не можем мы чего-нибудь единственного правильного, абсолютно верного. А вот во время завтрака «какой-то голос России» донес до нас сведения о том, что Хасбулатов то ли алкоголик, то ли наркоман. Козырев то ли министр иностранных дел, то ли частное лицо. В общем, в Кремле и Белом доме костры инквизиции. Нет. Инквизиция – это не наше. Троеперстники двоеперстников сжигают. Это по нашему! По-нашенски! А на Кубани Боровой баллотироваться куда-то собрался. Его рейтинг где-то около процента. Но зато на него подали в суд, обвиняя в нанесении убытков на миллиард рублей.
Родина! Дорогая! Уж лучше не голоси.
Чем так жить, лучше государя-императора немца из Франции взад на престол пригласить.
***
Вчера утром, 25, в воскресенье проливом Святого Доминика мы вышли в открытую Атлантику. Океан снова посинел при солнце и поголубел при периодической сплошной легкой то ли облачности, то ли высокой дымке.
Со вчерашнего вечера приступил к «Отрывочным мыслям неизвестного художника самоучки». Возможно, триптих Влада Вагабундо и получится. И общее название уже есть – «Триптих». Три параллельные жизни, как-то хитро переплетенные, определяющие одна другую и в то же время абсолютно самостоятельные. Жизнь геолога определила неизбежность путешествий. Жизнь путешественника обеспечила впечатления, обострила восприятия и на логическом, и на чувственном уровне. Жизнь художника повела в дорогу в перерывах между плаваниями и поездками за зарплату и всякие надбавки. Все три жизни отточили способность к мгновенному восприятию факта и к сопоставлению внешне несовместимого.
Перед ужином в предпоследний раз в этом сезоне получили тропическое «удовольствие» – по паре бутылок «Черноморского». Бутылку уже уложили аккуратно по назначению. Но из-за смены постельного белья и принятого удовольствия план сегодняшний не выполнен, сейчас компьютер занят. Пролёт. Что я буду делать вне тропиков? А вне океана? Кто или что будет шелестеть за иллюминатором? Что или кто будет приподнимать и мягко опускать меня? В противовес песне, я в Россию совсем не хочу. Может быть, я привык к положению, когда «я давно не видел маму»?
Что-нибудь понять в российско-посткоммунистической, но все еще советской жизни очень трудно. Кто-то кого-то свергает. Об этом сообщает то Голос России, то Голос Америки, то Свобода. Свобода приема передач! А мы пошли двумя машинами. Скорость вместо 9 уже 13 узлов. Расчетная дата захода в Лас-Пальмас не восьмое, а третье, в Новороссийск – не двадцать седьмое, а шестнадцатое. Вообще и те, и другие расчеты меня слегка смущают. Скорость меняется в полтора раза. Ну, да Бог с ними.
Кстати о Боге. Под Пусанскими впечатлениями я стал задумываться на эту тему. Обнаружил, что мой Олег Маулович заинтересовался подаренной мне Библией. Узнаю, что старший гидрограф на своих маршрутно-промеренных вахтах с удовольствием рассуждает о высших силах.
Когда о чем-то долго думаешь, формируется нечто более или менее цельное. Кажется, мысль созрела. Но очень хочется кушать, и я с нетерпением жду команду – судовое время 19 часов 30 минут, команда ужинать (приятного аппетита на этом судне не желают). Состоялось! Теперь я много благодушнее.
Но сначала не о Боге. Сначала о религии. И об атеизме. Что такое религия? В общем случае это вера в высшие силы, в акт последовательного творения и в систему определенных ценностей. Для поддержания веры единоверцы собираются в определенных местах в определенное время и исполняют (отправляют или как это называется?) некоторые обряды. Высших сил, в существование некоторых религиозно настроенные люди верят, никто не видел. Никто, по крайней мере, при двух свидетелях, не общался. В эти силы верят. Принимают на веру. Это аксиома. Постулат.
А что такое атеизм? Это вера в несуществование высших сил, вера в отсутствие акта последовательного творения.
Религия держит людей в страхе? И да, и нет. Известно, что художники эпохи Возрождения были достаточно глубоко верующими людьми. Известно и то, что они изучали анатомию, препарируя трупы. Конечно, отступление от законов Шариата (или еще чего-то) каралось мучительной смертью. Конечно, проповедники христианского «не убий» сжигали идеологических противников на кострах. Отсюда и страх. Но этот страх не от веры в Бога, а от конкретного знания ситуации.
Атеизм. Разве он не держит людей в страхе?
Но и тот, и другой страх вызывает не та или иная вера (вера в существование Бога или в несуществование Бога), а конкретное поведение князей той или иной веры. Той или иной религии (ведь атеизм – тоже религия). Той или иной церкви. Ведь атеистическая церковь тоже существует.
Существует атеистическая церковь, атеистическая вера, которую я назвал нигилистическим атеизмом. Это атеизм тургеневского Базарова. Не верю в Бога (верю в отсутствие Бога), и все. Таких атеистов большинство. Такими атеистами, пожалуй, были и остается подавляющее большинство советских (бывших советских) людей. Сказали «не верь в Бога, а то в ВУЗ не примем, в загранку не пустим» – ну и не верю.
Другая атеистическая религия – это религия Зенога Каседовского или Жана Эфеля. Эту религию я бы назвал несмешливым атеизмом. «Видите, какой я веселый, остроумный, – говорят апологеты этой религии, – а все потому, что верю в отсутствие Бога и его божьего промысла». Это убежденные верующие. Эти не вроде тех, что на Пасху зашли свечку поставить. Эти сродни тем, кто к каждой заутрене приходит, на колени становиться и бьет поклоны, перемежая их с крестными знамениями. Насмешливые атеисты также смешны, как и юродствующие во Христе. И в массе своей также неприятны.
Третья ветвь атеистической религии – это религия недоучившего ксендза Дзержинского, бывшего семинариста, так и не ставшего дьячком, Сталина, Ленина, Хрущева, Брежнева. Эти носители новой религии, позаимствованный за рубежом, подобно Кортесу и Писарро, уничтожили храмы, библиотеки, монастыри. Уничтожили культуру и ее носителей только за то, что те были другой веры. Эту религию назвали задолго до меня. Назвали воинствующим атеизмом. Я бы добавил к этому названию свою копейку (она теперь дешевле «ленты»), – социалистический атеизм.
Но и в этой странной страшной религии, внутри нее, не все обстоит гладко. Там есть (или были) староверы, свои еретики, свои Никоны.
У каждого князя своя церковь, в том числе и у князей воинствующего социалистического атеизма, есть свои крестоносцы, свое отцы – иезуиты, – есть исполнители всего самого страшного. Эти люди возложили свои души на алтарь своих церквей и, будучи бездушными, жгут и душат, рвут из людей души, калечат эти души, ломают судьбы. Не в абы чьих руках судьбы наши. Они в руках тех, о ком сказано – «…. толпой стоящие у трона…»
Сам я не принадлежу ни к какой известной религии, ни к какой церкви. Я где-то на пороге новой религии. Думаю, если мне удалось бы сформулировать свое, пусть пока будет, учение, его разделили бы многие творческие работники. Каждый ученый, изобретатель, художник знает, что такое медитация. Может, не знает слова, не знает состояние. Художник стоит, лучше сидит перед белым холстом. Сидит расслаблено, но внимательно, всматривается в холст. И вдруг видит. Остается только положить нужные мазки в нужные, увиденные места – и картина готова. А если долго внимательно всматриваться в список известных химических элементов, а потом лечь спать, то надо будет встать, расчертить лист бумаги, расположить на нем в определенном порядке известные элементы и распорядиться, чтобы коллеги поискали несколько недостающих. Это шутка по форме. Но ведь по-существу примерно так и происходит.
***
Прошел (или подошел к логическому концу) еще один взбаломошный рабочий день. Последний день октября. Опять возникла накладка к отчетным материалам. Опять я отброшен на пару дней назад. Тем не менее, за ближайшие три дня мне предстоит все закончить. Иначе скандал. Начальник рейса и ответственный исполнитель работ, главный геофизик – ребята очень нервные. Несмотря на то, что впереди еще, по крайней мере, полмесяца, они дергаются и дергают окружающих. Но день прошел. По логике я могу продолжить изложение своей новой религиозно-философской …. выдумки (?), открытия (?). В общем, чего-то.
Так происходит. Тридцать с небольшим лет назад ленинградскому профессору астрофизику Козыреву пришло озарение. До этого он, видимо, смотрел на звездное небо, что-то измерял, что-то считал, что-то кому-то преподавал. Но вот пришло озарение. Вселенная расширяется. Расширяется равномерно во все стороны. Вот тут Высший Творческий Дух ниспослал ему благодать (благо дать). Он сказал: «Подсчитайте ретроспективу». Профессор посчитал и увидел, как в обратном времени Вселенная, вечная и бесконечная, вдруг стала сжиматься. И, в конце концов, превратилась в точку. В математическую точку, но имеющую ни длины, ни ширин, ни высоты, ни массы, ни «тверди», ни «хляби», ни «тьмы». Он увидел мгновение акта творения. Он узнал День Сотворения Мира.
Итак, акт творчества, акт сотворения мира установлен. Его, конечно, можно не признавать. Ведь для установления этой даты использовалась, в частности, таблица умножения. Ее тоже можно не признавать. Не верить в нее.
Уже уходит 2 ноября. Со вчерашнего вечера океан с нами играет в подкидного дурака – постоянно подкидывает. Особенно досталось ночью, продавило в узкую щель плохо задраенного иллюминатора ведра полтора-два воды. Что называется, заодно и палубу помыл. Сегодня закончил все свои части текста отчета. Расслабление. Осталось мне из писанины одно приложение к отчету, оно же статья. О карсте. С главным геофизиком. Я написал. Он почеркал. Сильно не испортил. Теперь моя очередь чиркать. До чего не люблю писать с соавторами! Сколько мелких идеек пропадает втуне в процессе такого последовательного редактирования! Надо, наверное, потихоньку выбиваться в безсоавторные авторы (солисты). Тем более, что писать, в основном, все равно приходится самому.
А сегодня кончается следующий день. После обеда по моему левому борту начали потихоньку просклизывать Канары. И я, вместо того, чтобы работать, сляпал две акварели. А все потому, что проснулся я к началу завтрака в совершенно песенном настроении. Позавтракал. Восемь часов. По утверждении Главного геофизика, это начало рабочего дня. Прихожу в камералку. Закрыто. Мурлыча песенки, иду в каюту. Курю. Возвращаюсь минут через двадцать. Открыто. Приходит. – С утра надо слушать последние известия. (В последнее время Голос России крепнет. Его удается поймать почти каждый день). – Ладно. Впредь буду. – Ты что написал? Это что ли надо было? – Не нравится? Переделай. (Речь об информационном отчете). И так все приходится самому делать. Песенное настроение пропало. Специалист он действительно классный, но зануда редкая. Писать надо без соавторов. Когда я ответственный исполнитель отчета, я так и делаю. От соавторов требую только фактуру. Сейчас черт его знает, кто ответственный. Но кровь портит этот Главный всем. И не только на судне.
Итак, завтра Ла Лус – порт Лас Пальмаса. Там еще на карте какой-то райончик нарисован. Гуанартеме называется. В переводе что-то вроде Ивана Артемыча. Все это обещает быть на острове Гран-Канария. А порт Ла Лус (свет) расположен на полуострове, который называется Ла Искета (островочек) да еще и в женском роде. Островушечка?
Интересный получается компот. Перечитал свой скулеж, записанный третьего вечером.
Итак, завтра Ла Лус… А сегодня девятое. И мы предрейдовые двое суток заякорились на банке Амина между островами Гран-Канария и Фуэнтовентура и стоим. Последняя радиограмма от третьего информирует: «мама приезжает десятого ноября=Роза». Она приезжает (уже приехала) меня встречать. А мне еще минимум недели две. Итак, с вечера третьего до вечера девятого мы стоим. Мы экономим воду. Умываемся по расписанию. Экономим топливо. В лабораторном комплексе судна отключен свет, не говоря об аппаратуре. В жилой части судна свет отключается. Ноль часов по судовому времени. Едим в основном мясопродукты (то мясо, то печенку, то язык) в небольших количествах. Но если раньше малое количество мясопродуктов компенсировалось большим количеством расползающихся макарон, то сейчас у нас маленькие горсточки то риса, то перловой сечки или символ картофельного пюре. Последние три дня мне пришлось работать с компьютером. Набирал текст отчета. Пришлось притащить IBM PCXT в каюту. Потому и записать мысли и чувства не мог. Места для мысли и чувств в каюте не хватало. Видимо, свою геолого-философскую концепцию я так до конца и не зафиксирую. Ну, да какие наши годы?
Вот и утро пришло и прошло. Солнце тянется ближе к закату. За иллюминатором птичье крыло. Плеск волны, чуть заметные нити островной Канарейской земли. Но причалов Ла Луса не видно. ВэТэБэшники нас подвели. И от этого очень обидно.
Мрачный юмор в стиле – «где-то в этих местах наши рыбаки простояли много месяцев, голодали, один умер», – уже отзвучал. Пока чем-то кормят, по режиму позволяют умываться и часть вечера освещают каюты и коридоры. Хорошо! После обеда традиционно пошёл сделать променад на баке (помнится из истории ВКПб или чего-то еще в том же духе, что великий Ленин, бывая в тюрьме, ходил по камере сколько-то тысяч шагов). В это время над пароходом крутилась стая чаек. Говорят, это души умерших моряков. А может еще не умерших? Подумалось. Ветер. Облачно. Загорать не получается. Холодно. Оделся. Вернулся в каюту.
Хоть я и закончил информотчет, хоть каюта и была загромождена компьютером, все таки даже в эти дни не отступал от заповеди. Начал и закончил акварельку «Мелодии и ритмы Испании». Мой маленький старенький хрипунец «Sanyo» с торчащей в иллюминатор антенной. За иллюминатором Грос Канария в мгновенном послезакатном освещении. Все контрастно. Пейзаж фиолетово-красный, натюрморт серо-черный. Радиостанции же Канарские слабее и южно-, и центрально-, и североамериканских. Хрип, помехи. А что музыка, то ритмы слабоваты. В значительной мере чернокофейный Парк культуры без мелодий. Гитарно-кастаньетные проигрыши – в основном только сбойные заставки к длинным говорением. Телевидение Испании тоскливо до безобразия. Какая-то бесконечная игра типа нашего счастливого случая в стране дураков. Это первая программа. Игра идет во время обеда, чая, ужина. Изредка, на существенно менее качественных каналах американские боевики, надоевшие в записях. Но иногда удается нарваться на музыку. Американский сериал про поросят, волков и каких-то нехороших людей с торчащими клыками. Наши (поросята) побеждают. Рекламы мало и та в основном посвящена мылам, шампуням, стиральным порошкам и в меньшей мере косметике. Впечатление, что испанцев призывают помыться и постираться. В этом что-то есть. Как-то передавали интервью с пожилым артистом социально-психологического жанра. Интервью в студии. Интервьюер – женщина. Артист в кепочке на макушке. Показывали раз что-то вроде клуба «кому за 40». Танцы. В зале. Под живой оркестр. Среди танцующих в помещении с женщинами, мужчины в летах. И в кепках. Мусульмане? Кепка, вроде, не по делу. Иудеи? А вроде (по литературе и прочему) испанская инквизиция. А-а-а! Наверное, гранды! Которым можно и при женщинах в шляпах с плюмажами. Или конкистадоры. Им нельзя шлемы снимать – кругом обиженные завоеванные.
Ну вот. Я думал, мы без вести пропавшие, а оказалось, что мы нашлись (или нас нашли, или деньги наши нашли). В общем 11 ноября, 1992 г. в 17 часов 48 минут по громкой связи капитан торжественным голосом объявил – «По готовности главного двигателя судно снимается с якоря и следует на заход в Лос Пальмос». Итак, часа через два причалы Ла Луса. А всего с памятной ночи с третьего на четвёртое до сих пор прошло что-то около восьми суток. Этого впустую растраченного времени нам хватило бы станций на шестьдесят-шестьдесят пять, то есть на практически полное решение геологической задачи. Но мы что-то сэкономили. Тонн шестьдесят тяжелого топлива. Ну, и немножко на питании.
***
Закончилась предпоследняя вахта в этом году. В этом году с вероятностью в четыре девятки. И поплелись мы в сторону дома. Снова Панамский канал, Атлантика, Канарские острова, Лас-Пальмас. Об этом, возможно, как-нибудь отдельно. А вообще-то тоже интересно.
***
У меня было еще несколько пересечений с Америкой и американцами. Как-то Южморгеологии был предложен экстренный контракт на инженерные изыскания под строительство трассы оптоволоконного кабеля Джибути-Маскат. Американская компания начала исследования с востока, видимо, от Персидского залива, и на подходе к Маскату утопила свой геоакустический комплекс – основной аппарат для получения необходимых данных для проектирования трассы. Об этом на старте нам ничего не было известно. Наша задача заключалась в изысканиях между Маскатом и Джибути. Ближе к концу работ нам была открыта «страшная тайна», что где-то на подходе к Маскату комплекс утоплен и заказчику хотелось бы спасти «утопленника».
Чтобы попасть к началу трассы, мы вышли из Геленджика – Новороссийска и по пути провели исследования Красного моря. В Джибути к нам на борт прибыл супервайзер компании заказчика. Это отставной командир атомной подводной лодки, капитан (рангов его не знаю, плохо разбираюсь в званиях, должностях и чинах ВМФ США).
Супервайзер привез нам что-то вроде рейсового задания. Принцип изысканий традиционный. Детальное изучение рельефа дна вдоль всей трассы, определение состава и свойств субстрата.
Мы пошли выполнять заказ по хорошо отработанной технологии. Буквально сразу после выхода с рейда пошли интересные геологические объекты. О них по завершении морских работ мы опубликовали несколько сообщений.
Ну, а пока несколько слов о супервайзере, отставном представителе высшего офицерского состава ВМФ США. Супервайзер – это в общем случае представитель заказчика, надсмотрщик над исполнителями работ. Не знаю, как его терпят американские дамы. Он ужасно неряшлив, примерно, как одна из Сьюзи из компании эколога доктора Крейга (см. выше), которая приходила в кают-компанию в рваной майке, заляпанной глиной. У этого своя заморочка. Он ходит в каких-то своеобразных шортах, которые сползают вниз, когда их хозяин тянется к чему-то, находящемуся несколько выше его головы. Мужичок он среднего роста, если за базу принимать мое поколение (это порядка 171–173 см). Мог бы быть (или хотя бы казаться) стройным. Но стоит ему повернуться лицом к карте, к посудной или книжной полке, то есть отвернуться от сидящих в нескольких метрах позади него, как обществу открывается глубокая темная впадина между двумя половинами казенной части.
Как бы то ни было, мы прошли трассу, отметили естественные опасные места, предложили пути обходов. Все это показано на картах и описано на ужасно противном английском языке (нередко в моем представлении о нем это бывает, особенно когда им не владеешь, а писать и говорить на нем приходится).
Наконец, мы получили последнее пожелание супервайзера (в задании по контракту его не было) попытаться спасти их «утопленника» – подводную часть их геоакустического комплекса. Супервайзер дал нашим гидрографам координаты точки, в которой произошла «трагедия». Смех смехом, но стоимость утопленного аппарата существенно превышает миллион долларов. Наш аналогичный аппарат стоит раза в полтора дешевле, хотя тоже дорогой. Разница в стоимостях, наверное, кроется в различиях системы оплаты труда создателей техники.
Технология спасения такого рода аппаратов заключается в накладывании двух-трех шлагов (петель) стального троса на точку предположительного положения аппарата. Этим процессом руководит гидрограф. Наш гидрограф Андрей Шанин, командуя на ходовой мостик, обеспечил выкладку трех шлагов вокруг указанной точки. Начали подъем, по сути отрыв аппарата от дна. Аппарат не всплыл. Андрей потребовал не словесного описания точки, а электронной цифровой записи точки. Ввел содержимое флешки в компьютер, пошевелил извилинами и задал другую точку примерно в трех сотнях метров от предложенной супервайзером. Снова по командам Шанина выложена петля из стального троса на дне. Потом плавное затягивание петли вокруг едва шепчущего аппарата что-то вроде «я тут, я жду». А потом это «я тут» резко переместилось. Самая ценная (дорогая) часть комплекса начала всплытие. Минут через тридцать аппарат появился на поверхности. Спустили шлюпку, зацепили всплывший аппарат, подтащили к борту судна, подняли на борт. Никакого дополнительного вознаграждения Шанину, вахтенному штурману, другим участникам спасательной операции не последовало. От супервайзера не было даже примитивного «спасибо». Мы же, привыкшие к бесплатному труду из любви к творчеству, и не удивились вслух этой бестактности.
***
Последнее мое посещение Соединенных Штатов (Республики Калифорния) было в 2004(?) году. Мы закончили свои работы в Российском разведочном районе и пошли в Лонг Бич, где планировалась частичная смена экипажа. Я должен был вернуться домой в Геленджик и заняться камеральными работами. Судно же, с обновленным составом исполнителей, должно было идти далеко на юг в Антарктические воды на контрактные работы с США.
Пришли в порт, остановились на якорной стоянке в ожидании властей. Дождались. Какой-то из властных структур захотелось посмотреть каждому из нас в глаза. Уникальный случай. Нигде никогда такого не было. По громкой связи объявление: всему личному составу по очереди (по одному) зайти в каюту капитана. Толкаться в «предбаннике» не стал, но и дожидаться особого приглашения тоже. Тесно прошла первая группа, потом стало просторнее. Подхожу. Стоит пара человек. Заходит один. Через полминуты выходит. Заходит следующий. То же самое. Захожу. Капитан Игорь Желябовский представляет: «Кругляков, Владимир Викторович, наш главный геолог» (тут он немножко приврал, ни по судовой роли, ни по домашней должности я не главный, я на судне начальник геологического отряда, а вообще я ведущий геолог). Заканчивается моя половина минуты. Выхожу. Заканчивается это знакомство. Расходимся. Свободную практику – выход на берег не объявляют. Мне она, правда, и не особенно нужна. Тем более, и раздача «слонов и подарков» (денег американских) тоже не объявлена.
Через некоторое время объявление: начальнику отряда Круглякову зайти в каюту капитана. Захожу. Вопрос: у Вас какие-нибудь инциденты в прошлые заходы в Штаты были? – Никаких, ни в Гонолулу, ни в Лонг Биче. «Странно, – это уже капитан. – Вам отказывают в транзитной визе».
Короче. Меня не выпускают ни на берег, ни в автобус до аэропорта. То, что называется «домашний арест», фактически, каютный. Просидел я под арестом с неделю. Выяснить причину ареста не смогли ни капитан, ни местный представитель нашего МИДа (консул), ни руководство компании CGGE, по контракту с которой предстоят дальнейшие работы. Что за американская служба меня арестовала, я так и не знаю. Это, видимо, большой государственный секрет. Знаю только, что и капитан, и консульская служба, и руководство CGGE предлагали перевезти меня от трапа судна до трапа самолета под конвоем. Соединенноштатские власти сказали, что так нельзя, поскольку я ни в чем не виноват.
В общем, я просидел на судне. Капитан даже привлекал меня к подменам вахтенного матроса на трапе, к каким-то мелким судовым работам. Сам я потихоньку начал работать над отчетом (весь материал есть, компьютерная техника позволяет выполнять расчеты, готовить иллюстрации и таблицы в тексте). Когда надоедало, начинал сочинения типа «как я провел лето» – оформлял свои наблюдения, соображения, которые потом превращались в статьи в специальных журналах и сборниках.
В какой-то момент мы снялись с якоря и пошли на юг вдоль Патагонии с внешней океанской стороны. Так что основной массы красот Южной Америки не видал. Пришли мы в самый южный город Чили – Пунта-Аренас. Там мне была выдана справка (или не справка, а какой-то другой документ) с печатью и подписью мэра этого города, что я побывал в Магеллановом проливе.
Через несколько дней мы с Мишей Заднепровским, начальником отряда технических средств, в сопровождении двух сотрудников полиции вылетели в Сантьяго, где провели ночь, а утром улетели в Москву и дальше домой.
Ссылка на полный текст: https://ukhtoma.ru/kruglyakov_06.htm