Силуэт Серебряного века. (7 мая 1888-14 НОЯБРЯ 1957)
Он пришёл из того «далека», когда совершенно иными были и жизнь, и культура. Своё ординарное имя — Аминад Петрович Шполянский — он однажды так кастаньетно отстучал на клавишах пишущей машинки «Ундервуд» в редакции знаменитого журнала «Сатирикон» Аркадия Аверченко,
что имя сразу заискрилось чем-то озорным и испанским. Так родился на свет шутливый одесский испанец Дон-Аминадо. До этого юный идальго долго жил в Одессе, был студентом Новороссийского университета, будучи солдатом во время Первой мировой войны был ранен и вернулся в Москву, опубликовал свою первую книгу патриотических стихотворений «Песни войны». Встретил февральскую революцию 1917 года пьесой в стихах «Весна Семнадцатого года», однако не принял октябрьский переворот большевиков. В январе 1920 года эмигрировал в Париж, где регулярно вплоть до 1940-х гг. печатал фельетоны, сотрудничал c эмигрантскими изданиями, выпустил несколько сборников своих произведений. «Эмиграция напоминает сыр со слезой: сыр слопан, слеза осталась». Он выбрал именно этот путь и прошёл им до самого конца,там он стал душой маленькой русской колонии Парижа, в который «перекочевала живая история старой жизни, где ещё пахли кулебяки и расстегаи, цыгане были не с привокзальной площади, а из Яра, а русскую культуру представляли не Демьяны Бедные и Артёмы Голодные, а Куприн, Бунин, Мережковский, Ремизов, Рахманинов, Шаляпин, Коровин, Сомов, Бенуа — и так до бесконечности.
И вот на фоне этого великолепия Дон-Аминадо был любимцем публики. Его читали все. Его стихи вырезали из газет, знали наизусть. Повторяли его крылатые словечки. А многие просто начинали читать газету со злободневных стихов Дон-Аминадо. Цветаева ставила его выше себя в поэзии.
Сам академик Бунин писал рецензии на его книги. И какие! Скупой на похвалы Иван Алексеевич только с Дон-Аминадо позволил себе отойти от незыблемого правила и назвал того »выдающимся русским юмористом, строки которого дают художественное наслаждение«. М. Горький в 1932 г. отмечал: «Мне кажется, что гораздо более искренно и верно отражает подлинное лицо эмиграции развеселый негодяй Дон-Аминадо...». Он жил на свете для того, чтобы веселить. Попасть в поле его зрения считалось за особую честь. И он нёс тяжкий крест остроумца. Обычно сатирики тяготятся этим,но он, похоже, был единственным счастливым исключением. Многое удивляет в этом человеке, но сегодня особенно поражает: откуда Дон-Аминадо знал, что много лет спустя «восстановление России начнётся с перекраски вывесок и переименования улиц»? Он был провидцем. Вот написанное им в 1920 году:
О, Господи, ты только вездесущ И волен надо всем преображеньем! Но, чую, вновь от беловежских пущ Пойдёт начало с прежним продолженьем. И вкруг оси опишет новый круг История, бездарная, как бублик. И вновь на линии Вапнярка — Кременчуг Возникнет до семнадцати республик…
Oшибка только в числе республик, но не в сути. Что подсказало ему Беловежскую Пущу, где в 1991 году собрались русский Горбачёв, белорус Шушкевич и украинец Кравчук, чтобы положить начало нового витка в истории, как всё это он предугадал тогда, в 1920-м году в Париже?
Провижу день. Падут большевики, Как падают прогнившие стропила. Окажется, что конные полки Есть просто историческая сила. Окажется, что красную звезду Срывают тем же способом корявым, Как в девятьсот осьмнадцатом году Штандарт с короной и орлом двуглавым... (1926)
Его книг нет в библиотеках. Да и на прилавках они не лежат. Может, и по сей день кто-то побаивается осиного, жалящего пера Дон-Аминадо? Как гражданин мира Дон-Аминадо не забывал обо всём мире, но в первую очередь никогда не мог забыть Одессу, потому что это был город его молодости, а молодость не забывают, так как несут где-то под сердцем, ибо молодость каждого и есть частичка его сердца. А Одесса была частичкой молодости Дон-Аминадо.
Там первая молодость буйно прошла, Звеня, как цыганка запястьем. И первые слёзы любовь пролила Над быстро изведанным счастьем. Кипит, не смолкая, работа в порту. Скрипят корабельные цепи. Безумные ласточки, взяв высоту, Летят в молдаванские степи. Играет шарманка. Цыганка поёт, Очей расточая сиянье. А город лиловый сиренью цветёт, Как в первые дни мирозданья. Забыть ли весну голубую твою, Бегущие к морю ступени, И Дюка, который поставил скамью Под куст этой самой сирени?.. …Приходит волна, и уходит волна. А сердце всё медленней бьётся. И чует, и знает, что эта весна Уже никогда не вернётся.
Увы, и он не вернулся. Он родился не в Одессе, и он умер не в Одессе. Но жил в Одессе и так её любил, что вполне заслужил почётное право считаться одесситом. ************ ,,Ночной ливень.,, ДОН АМИНАДО Напои меня малиной, Крепким ромом, цветом липы. И пускай в трубе каминной Раздаются вопли, всхлипы...
Пусть скрипят и гнутся сосны, Вязы, тополи иль буки. И пускай из клавикордов Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов Мелодические вздохи, Обреченные забвенью, Несозвучные эпохе.
Напои меня кипучей Лавой пунша или грога И достань, откуда хочешь, Поразительного дога,
Да чтоб он сверкал глазами, Точно парой аметистов, И чтоб он сопел, мерзавец, Как у лучших беллетристов.
А сама, в старинной шали С бахромою и с кистями, Перелистывая книгу С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из "Айвенго" Только лучшие страницы И читай их очень тихо, Опустивши вниз ресницы.
Потому что человеку Надо в сущности ведь мало... Чтоб у ног его собака Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом До семнадцатого пота, И играли на роялях, И читали Вальтер Скотта,
И под шум ночного ливня Чтоб ему приснилось снова Из какой-то прежней жизни Хоть одно живое слово! 1929-1935.
️
Поэзия Серебряного века
:Ольга Калинина
Дон-Аминадо (Аминадав Пейсахович Шполянский) - ОДЕССКИЙ ИСПАНЕЦ.
Силуэт Серебряного века.
(7 мая 1888-14 НОЯБРЯ 1957)
До этого юный идальго долго жил в Одессе, был студентом Новороссийского университета, будучи солдатом во время Первой мировой войны был ранен и вернулся в Москву, опубликовал свою первую книгу патриотических стихотворений «Песни войны».
Встретил февральскую революцию 1917 года пьесой в стихах «Весна Семнадцатого года», однако не принял октябрьский переворот большевиков.
В январе 1920 года эмигрировал в Париж, где регулярно вплоть до 1940-х гг. печатал фельетоны, сотрудничал c эмигрантскими изданиями, выпустил несколько сборников своих произведений.
«Эмиграция напоминает сыр со слезой: сыр слопан, слеза осталась». Он выбрал именно этот путь и прошёл им до самого конца,там он стал душой маленькой русской колонии Парижа, в который «перекочевала живая история старой жизни, где ещё пахли кулебяки и расстегаи, цыгане были не с привокзальной площади, а из Яра, а русскую культуру представляли не Демьяны Бедные и Артёмы Голодные, а Куприн, Бунин, Мережковский, Ремизов, Рахманинов, Шаляпин, Коровин, Сомов, Бенуа — и так до бесконечности.
И вот на фоне этого великолепия Дон-Аминадо был любимцем публики. Его читали все. Его стихи вырезали из газет, знали наизусть. Повторяли его крылатые словечки. А многие просто начинали читать газету со злободневных стихов Дон-Аминадо.
Цветаева ставила его выше себя в поэзии.
М. Горький в 1932 г. отмечал: «Мне кажется, что гораздо более искренно и верно отражает подлинное лицо эмиграции развеселый негодяй Дон-Аминадо...».
Он жил на свете для того, чтобы веселить. Попасть в поле его зрения считалось за особую честь. И он нёс тяжкий крест остроумца. Обычно сатирики тяготятся этим,но он, похоже, был единственным счастливым исключением.
Многое удивляет в этом человеке, но сегодня особенно поражает: откуда Дон-Аминадо знал, что много лет спустя «восстановление России начнётся с перекраски вывесок и переименования улиц»?
Он был провидцем. Вот написанное им в 1920 году:
О, Господи, ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но, чую, вновь от беловежских пущ
Пойдёт начало с прежним продолженьем.
И вкруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь на линии Вапнярка — Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик…
Oшибка только в числе республик, но не в сути. Что подсказало ему Беловежскую Пущу, где в 1991 году собрались русский Горбачёв, белорус Шушкевич и украинец Кравчук, чтобы положить начало нового витка в истории, как всё это он предугадал тогда, в 1920-м году в Париже?
Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым... (1926)
Его книг нет в библиотеках. Да и на прилавках они не лежат. Может, и по сей день кто-то побаивается осиного, жалящего пера Дон-Аминадо?
Как гражданин мира Дон-Аминадо не забывал обо всём мире, но в первую очередь никогда не мог забыть Одессу, потому что это был город его молодости, а молодость не забывают, так как несут где-то под сердцем, ибо молодость каждого и есть частичка его сердца. А Одесса была частичкой молодости Дон-Аминадо.
Там первая молодость буйно прошла,
Звеня, как цыганка запястьем.
И первые слёзы любовь пролила
Над быстро изведанным счастьем.
Кипит, не смолкая, работа в порту.
Скрипят корабельные цепи.
Безумные ласточки, взяв высоту,
Летят в молдаванские степи.
Играет шарманка. Цыганка поёт,
Очей расточая сиянье.
А город лиловый сиренью цветёт,
Как в первые дни мирозданья.
Забыть ли весну голубую твою,
Бегущие к морю ступени,
И Дюка, который поставил скамью
Под куст этой самой сирени?..
…Приходит волна, и уходит волна.
А сердце всё медленней бьётся.
И чует, и знает, что эта весна
Уже никогда не вернётся.
Увы, и он не вернулся. Он родился не в Одессе, и он умер не в Одессе. Но жил в Одессе и так её любил, что вполне заслужил почётное право считаться одесситом.
************
,,Ночной ливень.,,
ДОН АМИНАДО
Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы.
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы...
Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи иль буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе.
Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
Да чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов.
А сама, в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из "Айвенго"
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы.
Потому что человеку
Надо в сущности ведь мало...
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота,
И играли на роялях,
И читали Вальтер Скотта,
И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово!
1929-1935.