А как к этому пришли - история отдельная, долгая, как зимний вечер. Появился у нас Антон лет пять назад. Дочка Лидии, Катюша, привезла его из города знакомить. Девочка она у нас славная, тихая, вся в покойного отца, Игната. А тут привозит… ну, совсем не нашего поля ягоду. Высокий, худой, в очках с тонкой оправой, волосы светлые, мягкие, и руки - белые, пальцы длинные, как у пианиста. На нем курточка какая-то городская, ботинки чистенькие, аж блестят. Встал он посреди двора Лидиного, озирается, будто в музей попал. Лидия вышла на крыльцо, руки на груди скрестила, подбородок вверх. Оглядела его с ног до головы, как на ярмарке коня выбирает, и ни один мускул на лице не дрогнул. - Мам, это Антон, - пролепетала Катюша, вся раскрасневшись. - Вижу, что не Матрена, - отрезала Лидия. - В дом заходи, жених. Ужинать будем. И весь вечер она его будто скальпелем препарировала. А он что? Он сидит, улыбается вежливо, на вопросы отвечает односложно. «Где работаешь?», «Родители кто?», «В деревне бывал?». А сам все на Катюшу смотрит, и в глазах у него - одно обожание. Лидия это видит, и еще больше мрачнеет. Привыкла, что дочь - это ее крепость, ее продолжение. А тут пришел чужой человек и смотрит на ее сокровище так, будто оно ему принадлежит. После ужина вышла она ко мне в медпункт за каплями для сердца. Села на кушетку, вздохнула тяжело. - Что скажешь, Семёновна? - А что говорить, Михайловна? Парень видный, тихий. Катюша светится вся. - Светится она… - проворчала Лидия. - Ненадежный он. Глаза добрые, а руки - пустые. Ни гвоздя забить, ни дров наколоть. Что он ей в городе даст? А случись что, как он ее защитит? Своими очками этими? Я тогда промолчала. Что тут скажешь? У Лидии своя правда, выстраданная. Она всю жизнь на себе тащила - и дом, и огород, и хозяйство. Муж у нее был хороший, добрый, да хворый. Рано ушел. Вот и привыкла она, что надеяться можно только на свои мозолистые руки. А тут - Антон, который топор от колуна с трудом отличает. И началось у них тихое противостояние. Приезжают они на выходные, а Лидия Антону тут же работу находит. - Вот, зятек, - говорит, а в голосе металл, - забор покосился. Поправь. И стоит над душой, смотрит. А он, бедолага, молоток в руках держит, как скрипку Страдивари. Раз ударит - мимо, два - по пальцу. Катюша рвется помогать, а мать ее одним взглядом останавливает: «Не лезь. Мужское дело». Или заставит его воду из колодца таскать. Он два ведра еле поднимает, спина дугой, пока донесет - половину расплещет. А Лидия только хмыкнет: «Эх, не казак ты, парень». Антон молчал. Терпел. Никогда ей слова поперек не сказал. Только вечером, когда они с Катюшей гулять уходили к реке, я видела, как он осунулся, как плечи опустил. Катюша что-то ему горячо шепчет, за руку держит, а он только головой качает. Жалко мне его было, до слез. Но в их семью лезть - дело гиблое. А потом случилась та осень. Дождливая, холодная, промозглая. Лидию нашу скрутило. Да так, что ни встать, ни сесть. Спину прихватило, радикулит этот окаянный, да еще и давление подскочило. Лежит пластом, лицо серое, губы белые. Я к ней бегаю три раза на дню, уколы ставлю, таблетки даю. А ей все хуже. У Катюши в это время сессия в городе была, никак не вырваться. Звонит, плачет в трубку. - Мамочка, я сейчас все брошу, приеду! - Сиди, - шипит Лидия в трубку, - сиди и учись. Нечего тут тебе делать. Я справлюсь. Справится она… Лежит, пошевелиться боится, от боли зубы сцепила. А в доме холод, печь не топлена, воды нет. Я уж и печку ей растоплю, и воды принесу, но я же не могу у нее сутками сидеть, у меня вся деревня на мне и не одна. И вот в субботу утром открывается дверь моего медпункта, и на пороге стоит Антон. Один, без Катюши. Взгляд встревоженный, сам осунулся. - Валентина Семёновна, здравствуйте. Я к Лидии Михайловне. Катя сказала, ей совсем плохо. Что нужно? Какие лекарства? Я ему список написала, объяснила, что да как. Он кивнул, уехал в район на своей машине, а через час вернулся с полными пакетами. И не только лекарства привез, а еще и продукты, лимоны, мед. Зашел к Лидии в дом, и остался. Я думала, она его выгонит. А она, видимо, от боли и слабости совсем без сил была, только смотрела на него из-под одеяла. И он, знаете, не стал из себя героя строить. Он не полез колоть дрова. Он просто включил электрический обогреватель, который привез с собой, и в комнате сразу стало теплее. Он не стал варить борщ. Он сварил простой куриный бульон, как умел. Процедил его через марлечку, налил в чашку и принес ей. - Лидия Михайловна, поешьте, пожалуйста. Горяченького. Она отвернулась к стене. - Не хочу. Он не ушел. Поставил чашку на тумбочку и сел на стул рядом. Молча. Просто сидел. Прошел час, два. Бульон остыл. Он унес его, подогрел и снова принес. - Попробуйте. Хоть пару ложек. И она, не поворачиваясь, вдруг тихо сказала: - Поставь. Он поставил и снова сел. Я зашла ее проведать, укол сделать, и застала эту картину. Она лежит, отвернувшись, а он сидит рядом и читает книжку. В доме тихо, только часы на стене тикают да дождь по стеклу шуршит. И такая в этой тишине была… неловкость и в то же время какая-то правильность, что ли. Ночью у Лидии подскочила температура. Начался озноб, она металась, стонала. Антон, я потом узнала, всю ночь не спал. Обтирал ей лоб прохладной водой, менял компрессы. Он не знал, как сбить температуру по-деревенски, не умел делать настои из малины. Но он просто был рядом. Его тихое присутствие, его спокойные движения действовали лучше любого успокоительного. Под утро она забылась тяжелым сном. Проснулась, когда уже рассвело. Открыла глаза и увидела его. Он спал, сидя на стуле, уронив голову на грудь. Книжка выпала из рук и лежала на полу. А на тумбочке стоял стакан с водой и лежали таблетки, приготовленные к утру. И вот в этот момент, как она мне потом сама, смущаясь, рассказывала, у нее будто пелена с глаз упала. Она смотрела на этого измученного, бледного городского мальчика, который не умел держать в руках топор, но который не бросил ее, не испугался. Который просто был рядом, когда ей было страшно и больно. И она увидела в нем не чужака, не «очкарика», а родную душу. Сына. Она тихонько протянула руку и коснулась его плеча. Он вздрогнул, открыл глаза. - Лидия Михайловна? Вам плохо? Что-то нужно? А она посмотрела на него своими выцветшими, уставшими глазами, и впервые улыбнулась ему. Не вежливо, не натянуто, а по-настоящему, тепло. - Спасибо, сынок. Одно слово. Простое слово «сынок». И все. Стена, которую она городила между ними несколько лет, рухнула в один миг. С того дня все изменилось. Лидия перестала его проверять на прочность. Она будто наконец поняла, что сила человека не в мозолях на руках и не в умении косить траву. Сила - она в другом. В сердце. Она больше не заставляла его таскать воду. Он сам, без единого слова, купил и установил в доме насосную станцию. Теперь у Лидии вода из крана текла, как в городе. Она перестала ворчать, что он не умеет топить печь. Он вызвал мастеров, и те сложили ей новую, экономичную печку, которая и тепла давала больше, и дров ела вдвое меньше. Он научил ее пользоваться смартфоном, и теперь она каждый вечер видела свою Катюшу на экране, болтала с ней, будто та и не уезжала никуда. А он… он тоже изменился. Стал увереннее, спокойнее. Больше не озирался во дворе, как на чужой территории. Он приезжал уже не в гости к теще, а к себе домой. Он по-прежнему не умел колоть дрова, но теперь мог часами сидеть с Лидией на веранде, пить чай с ее пирогами и слушать ее бесконечные истории про молодость, про деревню, про людей. И вот смотрю я на них и улыбаюсь. Лидия стоит под яблоней, а ее «очкарик», ее любимый зять Антон, возится с мотоблоком. Что-то там стучит, подкручивает. Потом выпрямляется, вытирает руки ветошью, подходит к ней. - Ну что, Михайловна, принимай работу. Теперь твой конь-огонь будет бегать как новенький. А она берет его за руку, смотрит на ладонь, испачканную в мазуте, и гладит ее своей, шершавой и теплой. - Устал, сынок? Иди в дом, я щей наварила. Со сметанкой. Вот ведь как оно в жизни бывает, милые мои. Мы все ищем в людях то, что понятно нам, что похоже на нас самих. А может, настоящее родство душ - оно не в схожести, а в умении дополнять друг друга? Он дал ей свою заботу и современные удобства, а она ему - свои корни, свою тихую мудрость и тепло настоящего дома. А как вы считаете, дорогие мои? Можно ли полюбить человека, который совсем на тебя не похож, который из другого мира? Или все-таки яблочко от яблони недалеко падать должно? Поделитесь своими мыслями, мне очень интересно. Если вам по душе мои истории, подписывайтесь на канал. Будем вместе вспоминать, плакать и радоваться. Всем большое спасибо за лайки, комментарии и подписку Автор: https://dzen.ru/istoriilechat Другие рассказы и истории можно найти в группе - присоединяйтесь по ссылке ниже 👇:
Личная История
Душа в душу теперь живут.
А как к этому пришли - история отдельная, долгая, как зимний вечер.
Появился у нас Антон лет пять назад. Дочка Лидии, Катюша, привезла его из города знакомить. Девочка она у нас славная, тихая, вся в покойного отца, Игната. А тут привозит… ну, совсем не нашего поля ягоду. Высокий, худой, в очках с тонкой оправой, волосы светлые, мягкие, и руки - белые, пальцы длинные, как у пианиста. На нем курточка какая-то городская, ботинки чистенькие, аж блестят. Встал он посреди двора Лидиного, озирается, будто в музей попал.
Лидия вышла на крыльцо, руки на груди скрестила, подбородок вверх. Оглядела его с ног до головы, как на ярмарке коня выбирает, и ни один мускул на лице не дрогнул.
- Мам, это Антон, - пролепетала Катюша, вся раскрасневшись.
- Вижу, что не Матрена, - отрезала Лидия. - В дом заходи, жених. Ужинать будем.
И весь вечер она его будто скальпелем препарировала. А он что? Он сидит, улыбается вежливо, на вопросы отвечает односложно. «Где работаешь?», «Родители кто?», «В деревне бывал?». А сам все на Катюшу смотрит, и в глазах у него - одно обожание. Лидия это видит, и еще больше мрачнеет. Привыкла, что дочь - это ее крепость, ее продолжение. А тут пришел чужой человек и смотрит на ее сокровище так, будто оно ему принадлежит.
После ужина вышла она ко мне в медпункт за каплями для сердца. Села на кушетку, вздохнула тяжело.
- Что скажешь, Семёновна?
- А что говорить, Михайловна? Парень видный, тихий. Катюша светится вся.
- Светится она… - проворчала Лидия. - Ненадежный он. Глаза добрые, а руки - пустые. Ни гвоздя забить, ни дров наколоть. Что он ей в городе даст? А случись что, как он ее защитит? Своими очками этими?
Я тогда промолчала. Что тут скажешь? У Лидии своя правда, выстраданная. Она всю жизнь на себе тащила - и дом, и огород, и хозяйство. Муж у нее был хороший, добрый, да хворый. Рано ушел. Вот и привыкла она, что надеяться можно только на свои мозолистые руки. А тут - Антон, который топор от колуна с трудом отличает.
И началось у них тихое противостояние. Приезжают они на выходные, а Лидия Антону тут же работу находит.
- Вот, зятек, - говорит, а в голосе металл, - забор покосился. Поправь.
И стоит над душой, смотрит. А он, бедолага, молоток в руках держит, как скрипку Страдивари. Раз ударит - мимо, два - по пальцу. Катюша рвется помогать, а мать ее одним взглядом останавливает: «Не лезь. Мужское дело».
Или заставит его воду из колодца таскать. Он два ведра еле поднимает, спина дугой, пока донесет - половину расплещет. А Лидия только хмыкнет: «Эх, не казак ты, парень».
Антон молчал. Терпел. Никогда ей слова поперек не сказал. Только вечером, когда они с Катюшей гулять уходили к реке, я видела, как он осунулся, как плечи опустил. Катюша что-то ему горячо шепчет, за руку держит, а он только головой качает. Жалко мне его было, до слез. Но в их семью лезть - дело гиблое.
А потом случилась та осень. Дождливая, холодная, промозглая. Лидию нашу скрутило. Да так, что ни встать, ни сесть. Спину прихватило, радикулит этот окаянный, да еще и давление подскочило. Лежит пластом, лицо серое, губы белые. Я к ней бегаю три раза на дню, уколы ставлю, таблетки даю. А ей все хуже.
У Катюши в это время сессия в городе была, никак не вырваться. Звонит, плачет в трубку.
- Мамочка, я сейчас все брошу, приеду!
- Сиди, - шипит Лидия в трубку, - сиди и учись. Нечего тут тебе делать. Я справлюсь.
Справится она… Лежит, пошевелиться боится, от боли зубы сцепила. А в доме холод, печь не топлена, воды нет. Я уж и печку ей растоплю, и воды принесу, но я же не могу у нее сутками сидеть, у меня вся деревня на мне и не одна.
И вот в субботу утром открывается дверь моего медпункта, и на пороге стоит Антон. Один, без Катюши. Взгляд встревоженный, сам осунулся.
- Валентина Семёновна, здравствуйте. Я к Лидии Михайловне. Катя сказала, ей совсем плохо. Что нужно? Какие лекарства?
Я ему список написала, объяснила, что да как. Он кивнул, уехал в район на своей машине, а через час вернулся с полными пакетами. И не только лекарства привез, а еще и продукты, лимоны, мед. Зашел к Лидии в дом, и остался.
Я думала, она его выгонит. А она, видимо, от боли и слабости совсем без сил была, только смотрела на него из-под одеяла.
И он, знаете, не стал из себя героя строить. Он не полез колоть дрова. Он просто включил электрический обогреватель, который привез с собой, и в комнате сразу стало теплее. Он не стал варить борщ. Он сварил простой куриный бульон, как умел. Процедил его через марлечку, налил в чашку и принес ей.
- Лидия Михайловна, поешьте, пожалуйста. Горяченького.
Она отвернулась к стене.
- Не хочу.
Он не ушел. Поставил чашку на тумбочку и сел на стул рядом. Молча. Просто сидел. Прошел час, два. Бульон остыл. Он унес его, подогрел и снова принес.
- Попробуйте. Хоть пару ложек.
И она, не поворачиваясь, вдруг тихо сказала:
- Поставь.
Он поставил и снова сел. Я зашла ее проведать, укол сделать, и застала эту картину. Она лежит, отвернувшись, а он сидит рядом и читает книжку. В доме тихо, только часы на стене тикают да дождь по стеклу шуршит. И такая в этой тишине была… неловкость и в то же время какая-то правильность, что ли.
Ночью у Лидии подскочила температура. Начался озноб, она металась, стонала. Антон, я потом узнала, всю ночь не спал. Обтирал ей лоб прохладной водой, менял компрессы. Он не знал, как сбить температуру по-деревенски, не умел делать настои из малины. Но он просто был рядом. Его тихое присутствие, его спокойные движения действовали лучше любого успокоительного.
Под утро она забылась тяжелым сном. Проснулась, когда уже рассвело. Открыла глаза и увидела его. Он спал, сидя на стуле, уронив голову на грудь. Книжка выпала из рук и лежала на полу. А на тумбочке стоял стакан с водой и лежали таблетки, приготовленные к утру.
И вот в этот момент, как она мне потом сама, смущаясь, рассказывала, у нее будто пелена с глаз упала. Она смотрела на этого измученного, бледного городского мальчика, который не умел держать в руках топор, но который не бросил ее, не испугался. Который просто был рядом, когда ей было страшно и больно. И она увидела в нем не чужака, не «очкарика», а родную душу. Сына.
Она тихонько протянула руку и коснулась его плеча. Он вздрогнул, открыл глаза.
- Лидия Михайловна? Вам плохо? Что-то нужно?
А она посмотрела на него своими выцветшими, уставшими глазами, и впервые улыбнулась ему. Не вежливо, не натянуто, а по-настоящему, тепло.
- Спасибо, сынок.
Одно слово. Простое слово «сынок». И все. Стена, которую она городила между ними несколько лет, рухнула в один миг.
С того дня все изменилось. Лидия перестала его проверять на прочность. Она будто наконец поняла, что сила человека не в мозолях на руках и не в умении косить траву. Сила - она в другом. В сердце.
Она больше не заставляла его таскать воду. Он сам, без единого слова, купил и установил в доме насосную станцию. Теперь у Лидии вода из крана текла, как в городе. Она перестала ворчать, что он не умеет топить печь. Он вызвал мастеров, и те сложили ей новую, экономичную печку, которая и тепла давала больше, и дров ела вдвое меньше.
Он научил ее пользоваться смартфоном, и теперь она каждый вечер видела свою Катюшу на экране, болтала с ней, будто та и не уезжала никуда.
А он… он тоже изменился. Стал увереннее, спокойнее. Больше не озирался во дворе, как на чужой территории. Он приезжал уже не в гости к теще, а к себе домой. Он по-прежнему не умел колоть дрова, но теперь мог часами сидеть с Лидией на веранде, пить чай с ее пирогами и слушать ее бесконечные истории про молодость, про деревню, про людей.
И вот смотрю я на них и улыбаюсь. Лидия стоит под яблоней, а ее «очкарик», ее любимый зять Антон, возится с мотоблоком. Что-то там стучит, подкручивает. Потом выпрямляется, вытирает руки ветошью, подходит к ней.
- Ну что, Михайловна, принимай работу. Теперь твой конь-огонь будет бегать как новенький.
А она берет его за руку, смотрит на ладонь, испачканную в мазуте, и гладит ее своей, шершавой и теплой.
- Устал, сынок? Иди в дом, я щей наварила. Со сметанкой.
Вот ведь как оно в жизни бывает, милые мои. Мы все ищем в людях то, что понятно нам, что похоже на нас самих. А может, настоящее родство душ - оно не в схожести, а в умении дополнять друг друга? Он дал ей свою заботу и современные удобства, а она ему - свои корни, свою тихую мудрость и тепло настоящего дома.
А как вы считаете, дорогие мои? Можно ли полюбить человека, который совсем на тебя не похож, который из другого мира? Или все-таки яблочко от яблони недалеко падать должно? Поделитесь своими мыслями, мне очень интересно.
Если вам по душе мои истории, подписывайтесь на канал. Будем вместе вспоминать, плакать и радоваться.
Всем большое спасибо за лайки, комментарии и подписку
Автор: https://dzen.ru/istoriilechat Другие рассказы и истории можно найти в группе - присоединяйтесь по ссылке ниже 👇: