У просёлочной дороги, возле укатанного асфальтового шоссе, за старыми высокими тополями светлела протоптанная широкая тропинка перед домами.

Очень неудачно, хотя, может и, наоборот, удачно, вырос здесь старый дуб. Пришлось при строительстве в заборе делать провал, и старый хозяин давным давно соорудил здесь место для скамьи. Саму скамью краем прижал к стволу.
Вот только скамья оказалась долгожительницей. Дуб рос, охватывая срез скамейки, и теперь казалось, что она в дерево вросла.
Нет худа без добра – место для отдыха вышло славное. Над головой – ветви дуба, забор – защита от ветров, сбоку заросли сирени, а впереди – всё село, как на ладони: вон она – площадь, вон – магазин, вон – школа и детсад.
Забор менялся уж не раз, а скамью не трогали.
Вот только дуб решил расти по-особенному – развалился на два ствола, именно над головой распахнув небесное пространство. Но и это было неплохо: привалишься к широкой резной спинке скамьи и смотришь то на село, то на голубое небо, сквозь проем густых ветвей.
Одно плохо – молодежь и пьянчуги нет-нет, да и прилаживались сюда похаживать, оставлять окурки да банки из-под пива. Однажды даже привязывала сюда Галина Угля – злого своего дворового черного пса.
Но в последнее время молодежь стала другой – ушли куда-то вечерние посиделки компаниями, басовитый гомон ломающихся мальчишеских голосов, повизгивания девчат. Ксюха говорила, что все сидят по домам, но будто бы и вместе – в своем другом мире, искусственном – в интернете.
И скамья, как место общения, осталась за поколением, новые технологии общения не усвоившим.
– Куда люди-то девались, Зин?
– Да тута оне... дома только сидят, по телефонам звонят. Чего ходить-то зря...
– Так ведь, хошь вокруг посмотреть. Глянь-ка, – Галина задрала подбородок, смотрела в проем ветвей, – Глянь-ка, журавли летят. Весна ... А они дома, так и не увидят.
– И верно. А я тут за грачами смотрела. Ох, кружили.. , – смотрела вверх Зинаида, – Домой вернулись. Гнезда искали, поди...
– Найду-ут... Старые молодым подскажут. У них-то там коллективизм получше людского.
– Это точно. Но ведь раньше и у нас тут... Вспомни-ка, как твою вон свадьбу гуляли...
И вспомнила Галя. Так явно вспомнила. Вся улица рядом запружена мотоциклами, грузовиками. И даже трактор под окнами стоял украшенный ветками да ленточками. Она в креп-жоржетовом платье с оборочками и воланчиками, Лешка – молодой, чубатый в белой, из города привезенной, купленной по большому блату рубахе.
Стол – на весь двор, гости, гармонь, слезы и песни нарядных старушек в цветастых платочках, ряженые с похабными частушками и рука Лешки, пожимающая ее ладонь под столом, волнующая что-то внутри перед первой брачной ночью.
И сейчас пели бабочки в животе от этих воспоминаний.
– Да-а, старые мы стали. Всё нынче по-другому. Деньги отдал и сидишь, как сыч – а тебя развлекают. Вон на Ксюшкиной свадьбе, я ведь и с места уж встала, потому как засиделась. А там – ведущий, артисты какие-то, игры больше для молодых, чего уж.... Даже песен не попели за столом. Одно – ведущий орет. А Русик ее все норовит в коридор слинять, покурить, да с друзьями погутарить. Смотрю на Ксюху – сидит одна, сквозь грусть улыбается. Чего уж... Жили ведь полгода до свадьбы-то, так какой ему в ней интерес.
– Так ведь говорил ей Генка! Но разве послушает брата? – Зинаида семейную ситуацию давней подруги знала хорошо, – Гулёна, он и есть гулёна. Не исправишь уж...
И опять Галина вспомнила, как проснулась в ту первую их ночь под утро, а Лешки нет рядом. Вышла, а он на скамье как раз этой сидит, в фуфайке на трусы прямо, руки за голову запрокинул, на небо утреннее смотрит. Увидел ее, с лица задумчивость сбросил, брови сдвинул:
– Чего ты? Застудишься..., – она присела на краешек влажной скамьи, а он подхватил, усадил на руки, прикрыл телогрейкой. Никогда так больше не делал – один раз только за всю жизнь.
Потом уж закрутила-завертела жизнь. Детей рожали, работали, родителей хоронили, провожали и встречали вот на этой скамье своих близких.
О-ох... Всяко было, и горестно, и радостно...
Осенью улетали птицы, весной возвращались много-много лет. И не было такого, чтоб не вернулись.
У Галины и Алексея родились два сына: Борис и Леня. Леонид военным стал, далеко жил, в Сибири. А Борис тут остался, в соседнем селе – в доме, доставшемся его жене Наташе от бабки. И, конечно, с детьми Бориса Галина возилась больше, хоть приезжали и те внуки – Леонидовы.
И вот уж и они переженились. Сначала Гена, старший. Потом Леонидовы. Ксюшка – младшая.
Поначалу уехал внук Гена, сказал – не по нему село, жить будет в Ярославле. Женился, двое детей. Помыкался по квартирам почти шесть лет – деньги не копятся, за съем платят, на свое жилье средств нету.
Начали думать по семейному – как быть? Продать ее дом? Забрать ее к Борису? Так много ль за дом дадут? Да и Галина ещё совсем не старая, не хочется ей в приживалки-то.
Дом у нее небольшой, старый, зато двор – хоть опять свадьбу гуляй. И сад с огородом ещё больше. Сейчас ведь как? Понастроят во дворе всего – пройти негде, а у Галины – один сарай.
Как-то приехал Гена с детьми и женой своей Леной в гости к ней. Пробыли пару дней, а баба Галя чуть с ума не сошла. Лена у него крикливая, грубоватая, да и дети ... Играют, за шторы прячутся: обеими ручками – хвать, да и давай туда-сюда теребить, того и гляди карниз на голову упадет, старое ведь всё. А у Гали ведь складочка к складочке висели...
Она охает, Лене говорит – как бы карниз не вырвали себе на головки, а та их – по заднице. На кухне бабку подвинула, сама хозяйничает, да только не так всё, не по ихнему, в общем...
– Отдыхайте, бабушка, мы сами тут...
Да какой тут отдых! Баба Галя глаз не спускает, мало ли...
– Ты воду-то так не пускай, потечёт снизу раковина. Я вот блюдо поставлю сюда, в нем и мою посуду, сливаю аккуратненько...
– Ерунда какая! Зачем? Надо Генку попросить, он починит.
Не починили. Уехали, Галя все вернула: и блюдо, и шторы ...
А когда зашёл разговор о том, чтоб семейству Гены в ее доме жить, запротивилась.
– Наташ, уж простите, ради Христа, не смогу я...
– Да понимаю я, мам. Чего ты... Тяжёлая Ленка-то. Ладно, – махнула рукой понятливая сноха, – Пускай с нами пока. Ксюшка уж теперь в городе, комната освободилась.
А потом другое решение созрело у внука Геннадия – строить на месте дома бабки другой дом. Внук убеждал ее, что старый дом надо снести, чтоб строить новый. Он показывал ей картинки, убеждал, объяснял.
Дуб предлагалось спилить.
– А денег-то где взять столько, Ген?
– Так не сразу, постепенно же. За несколько лет и построим.
– А я как же?
– С нами будешь ... С папой, с мамой... Временно же.
– Да вот как раз времени -то умения немного осталось, наверное, Ген..
– Ну, начинаешь, ба...
Почему-то внук не хотел строить новый дом во дворе. Точнее – в саду. Убеждал, что это невозможно по техническим причинам. Мол, техника не пройдет, и тому подобное. Пристройку тоже не хотел.
Так эта задумка и сошла на "нет". Тем более, что средств все равно не было.
Как знала Галина! Знала, что место в доме ее должно быть свободно.
Ксюшка вышла замуж, но и года не прожила с Русиком своим. А куда возвращаться? У родителей – брат с женой и детьми. Да ещё и обиженный на нее. Руслана, приятеля своего, он не любил, сестру сто раз предупреждал, а она не послушала, вышла за него, родила дочку.
Родители ещё от свадебных расходов не остыли, а она заявила о разводе. Борис, отец, даже разболелся, с сердцем в больницу слег.
Ждала Галина внучку к себе, волновалась.
Вот и вышла на скамью любимую, чтоб остыть от волнения. А тут – Зинаида. Вот Галина тему с Ксюхи и перевела – хватит уж дум да волнений.
– Зин, колено-то как?
– Ох, плохо, – Зина потёрла больное колено, – Говорят, укол специальный есть. Ширнёшь, да и летаешь, ничего не болит.
– Ага, чтоб летать, крылья нужны. А мы люди – не можем. Чего и можем, так это землю топтать... Ширяй – не ширяй.
Зинаида подняла глаза.
– Да... Улететь бы в края теплые, погреть косточки хошь на песочке... В жись бы не вернулась сюда. Так хочется...
– Вернулась бы. Вон, птицы и те возвращаются.
Обе они смотрели на небо. Галина смотрела туда часто. Были у нее на то свои причины.
По тропинке к ним шел Саша, сосед – рубашка клетчатая, жилет серый с десятью карманами повсюду.
– Эй, опять гнездуетесь? – выглянул из-за сирени.
Александру шло к пятидесяти, возле дома его стоял КамАЗ – работал Саша на себя, дальнобойщиком. К ним заглядывал частенько. Вот и сейчас, собрался куда-то ехать, а увидев старушек, завернул к ним.
– Гнездуемся, а че нам? – с улыбкой отозвалась Зинаида, – Теплеет вон. А ты уж совсем разделся, смотрю...
– Так я – в машину. Поеду – диван привезу. А то Андрюха, видать, вырос, пока служил, – Александр смеялся, – Ноги на кровать не помещаются, вот нашли ему тахту они с матерью какую-то. Заберу сейчас.
– О! Дело хорошее. А к Галине вон завтра внучка приезжает с правнучкой.
– В гости?
Зинаида отвечать не стала, только вздохнула, глянула на Галю.
Галя сама ответила:
– Поживет пока. А там видно будет... С мужем она развелась. А у Бори ведь Генка с Леной, так что...
– Ясно. Ну, веселее будет, тёть Галь. А с малышкой ещё и поможете. Вы ещё – ого-го!
– Да, я хоть куда! Можно замуж выдавать, – смеялась уже Галина.
Хороший у нее сосед. И в подтверждение ее мыслей Зинаида прищелкнула языком, глядя, как отъезжает машина Александра:
– Вот и смотри, богатый парень, а простой. Никогда мимо не пройдет...
И Галя вспомнила, как пятнадцать лет назад помогали соседи с похоронами мужа. Отец Саши ещё живой был.
– Да-а... Хорошее у меня соседство. С одной стороны – ты, Воронина, с другой вот – Журавлевы. Птицы вокруг. Не хочу я в теплые края, мне и тут хорошо гнездуется, – улыбалась Галина, – Пойду. Борща сварила, хочу ещё сырников налепить. Интересно, Полинке уж можно ль их? Не хочу Ксюшку дергать, хлопотный день у ней.
***
Борис еще болел. Помочь в разгрузке вещей сестре обещал Гена, хоть и ворчал. Но опоздал – попал в пробку, когда ехал с работы. А водитель газели, которую наняла Ксюша, сразу предупредил: спина больная, помощником в разгрузке не будет.
Ксения таскала коробки, а Галя с Полиной на руках побежала к Журавлевым. Саши дома не оказалось, но помочь вызвался Андрей. Правда, с тяжёлым диваном один не справился, ждали Гену.
Всё впятером сидели на излюбленном месте – скамье в закутке под дубом. Водитель, Галина с Полиной на руках, Ксюша и Андрей.
– Ох ты! – оглядел резную скамью водитель, – Да тут у вас жить можно, просто райское местечко. А кто делал?
– Дед мой ещё начал, – ответила Галина, – Но меня тогда не было. Он матери и жене сделал ее, чтоб с фронта их ждали – его и отца моего. Дождались только отца, дед не вернулся. Бабушка говорила, что если б не скамья, и сын бы не вернулся. Верила. А спинку уж он делал, отец мой. Вырезал в последние годы жизни. Видите, – обернулась Галина, – она из другого дерева.
– До войны? И тогда рос этот дуб?
– Рос. Только вот скамья до него едва доходила, а сейчас уж в центр вросла вон. Муж хотел отпилить, а я не дала. Казалось всё, что примета плохая. Семейная скамейка-то.
Андрей и Ксения знали друг друга с детства. Вместе бегали босоногими детьми, ели бабкины блины, когда Ксюшка была в гостях. И как это водится – не женихались, потому что дружбаны. И сейчас он лихо растаскивал Ксюхины вещи, помогал распаковывать коробки, собирал мебель, провел у них весь день до вечера, ел борщ и рассказывал армейские байки.
А баба Галя и рада. Ксюшку увидела – расстроилась. Она всё время веселая, улыбчивая была. А тут из газели выскочила– хмурая, озабоченная, и на лице – горестная печать. Не легко, поди, от мужа уезжать, да ещё и из города к бабке в старый сельский дом.
А сейчас оживилась, слушала Андрея с интересом.
Потекли денечки. Баба Галя нянчилась, не могла налюбоваться на правнучку, хлопотала. С Ксюшей они ладили, решали, как жить будут дальше.
Теперь и баба Галя поняла – что такое интернет. Пару раз показала ей Ксюха рецепты и приготовление блюд, а ещё легко находила старые песни, которые Галина уж едва помнила.
Удивительная штука. Увиделась Галина с Лёней, сыном. Поплакала даже.
Зинаида ругалась, что не выходит та на скамью, а баба Галя зависала в интернете – говорила с далёкими внуками по видеосвязи, с интересом смотрела на правнуков.
А вскоре заняли Ксения и Андрей их место на скамье. Зина перекочевала вечерами к Гале на крыльцо, помогала возиться с Полинкой.
– Чего? Любовь что ль у них?
– Да какая любовь? Друзья же с детства. Давно не виделись. Никак не наболтаются.
Сказала, но и сама уж до конца уверена не была. Только вот... Только перед Журавлевыми стыдно. Перед Сашей, Валей... Парень же... А внучка – разведенка с дитём.
Разговор завела первая. В огороде с Валей они частенько болтали через забор о делах садовых.
– Валюш, Андрей-то ваш, вроде как, на Ксюху поглядывает.
– Поглядывает ... Ага, хватились Вы, тёть Галь. Там уж любовь, – говорила с недовольством.
– Да? Вот и я смотрю, – Галина опустила глаза, было неловко, – И чего теперь? Ребенок ведь у ней ...
– Ох, тёть Галь, а ты хоть говори, хоть кол на голове теши... Честно скажу: я как поняла, отговаривать начала, упрашивать. Ревела даже. Говорю: "Господи, оглянись, сколько девок!" Ничего не помогло. Любит он ее, и всё тут. Так что ...
– Что?
– Что-что. Жениться они собираются. Свадьбы не хотят. Расписаться думают...
Баба Галя бросила тяпку, расплакалась.
– Да Вы чего, тёть Галь?
– Стыдно-то как! Неловко пред вами.
– Выходите-ка, посидим на скамье вашей, покумекаем.
Кумекали они о том, как уговорить молодежь собрать хотя бы стол. Валентина с выбором сына смирилась.
– Как тебе платье, бабуль? – крутилась перед зеркалом Ксения перед свадьбой.
Белое платье надевать второй раз она не захотела.
– Господи, да оно точно такое ж в цвет, как и у меня было, – всплеснула руками баба Галя.
– Этот цвет – шампань называется, – хвалилась внучка.
– А мне тогда дед Кузьма сказал: "Ты как копна сена в этом платье".
– Бабу-уль! – обиженно оглянулась Ксения.
– Ну так я ж вся в оборках да рюшках была. На ворот мне цветов из этого же крепа понашили, нормально тарелку не видела... , – скорей исправилась Галина, чтоб не обидеть внучку, – А у тебя совсем другое. Ты как рюмочка в нем шампанская.
– Бабуль, шампанское рюмками не пьют, – она посмотрела в зеркало,– Буду бокалом. Лишь бы не копной, – и засмеялась счастливо.
А вместе с ней и Полинка.
Стол накрыли в сентябре, во дворе Журавлевых, в день, когда Ксюха и Андрей расписались. Гостей было немного, родня да близкие. Готовили мало – всё на заказ.
– Тёть Галь, мы вот тут, знаешь, чего подумали, – к ней подсел захмелевший Саша, – Места у нас много, и у тебя, и у нас. Давай дом построим детям на наших огородах.
– Дом? Да ведь Гена думал... Не получается что-то...
– Получится. Я гараж снесу. А дуб и скамейку вашу не тронем. Андрей не велел – сказал, что она – лучшее место во всем мире. И ещё сказал, что это семейная реликвия.
– Верно...уже реликвия. Чего уж. Так, а где? Как же ...
Они прошли за дом, Александр всё объяснил, показал. Видно было, что обдуманно все досконально. И правда, если снести забор, спилить деревья, если Саша уберет гараж, то места тут достаточно.
– Я только – за, Саша. Вот только где денег-то столько взять?
– Решим, тёть Галь. Это уж точно не ваша забота. Пусть живут дети рядом. Вместе-то лучше.
А ближе к вечеру кто-то из гостей указал наверх. По небу немного сбитым клином летели журавли.
– На юг полетели. Счастливые..., – сказал кто-то из молодых задумчиво.
– Они вернутся. Весной вернутся, – откликнулась Галина, – Без своего-то гнезда, какое счастье?
Это она знала точно.
***
Следующей весной стройка и началась. Глаза Ксюхи горели. Уж знала бабушка, что ждёт она малыша. А Галина вечером сидела на скамье с правнучкой Полинкой на руках. Девочка она была спокойная, любила бабушкины сказки, тянулась к прабабке, и частенько бывала в гостях.
Подошла Зинаида.
– Ох, весь день машины туда-сюда, туда-сюда... Теперь надолго этот грохот ваш, не вздремнешь! – ворчала она.
– Погоди. Фундамент это. А класть кирпич начнут, так не будет такого шума. Андрюша говорил.
– Надо же. Прошлой весной жалели Ксению, а теперь завидовать можно. Вот ведь... Жизнь-то какая.
– Да-а... , – протянула Галина, щурясь на закат.
Зинаида не засиделась, ушла рано. Да и Полинку забрали, пора было купать да укладывать.
А баба Галя осталась на скамье, она вспоминала...
Вот так же, как сейчас Полинку, держала она на коленях тут своего собственного мужа. На этой самой скамье. Она никому это не рассказывала.
– Чего б может ты хотел, Лёш?
Муж умирал. Болезнь страшная, от которой исхудал он до неузнаваемости. Есть он не мог уж много дней, из дома не выходил почти год, а смерть всё не приходила.
– Чего б может ты хотел, Лёш?
Он зашептал, ослабленный.
– На скамейку бы...
– На нашу? Да что ты! Как же это...
А думка запала. Запала и не отпускала. Так и приволокла из сарая она к постели санки-плетенки. Весна на дворе, а она в санках, на подушках, притащила рано утром больного мужа к скамье, а на скамью затаскивать начала и усадила себе на колени. Поняла – сам не усидит он, повалится, вот разве что так – на ее коленях, охваченный ее руками.
На плечо голову его повалила, сама еле дышит и на руках его держит.
– Вот, Лешенька, долг отдаю – помню ты меня тут на руках держал, а нынче – моя очередь, – тяжело дыша, сказала ему на ухо.
А он – в небо, сквозь голые ветви смотрит и, вроде как, улыбается. Подняла глаза и Галя, а там – стая птиц кружит. Так и сидели, долго. Смотрели на птиц, да говорила Галя о чем-то тихонько. Сидели, пока руки Галины не начали затекать.
Алексей помер в этот день, ближе к вечеру.
И теперь, когда видела Галина птиц по весне, так и искала среди них своего Алексея, и нет-нет, да и видела в одной из отделившихся птиц – его знаки. А когда видела – с ним говорила.
Вот и сейчас подняла она глаза и вдруг увидела в антрацитовом уже небе прямо в просвете ветвей дуба одиноко кружащую птицу.
– Ты что ль, Лёш? Вернулся? Вишь, – она махнула рукой за спину,– Гнездо наше с тобой расширяется. Ксюха тут тоже жить будет. Гнездуюсь я, так что не скоро – к тебе. Но ты жди и прилетай ещё. Всех ведь в гнезда свои тянет ...
Автор: Рассеянный хореограф.