Комментарии
- вчера 10:14Ирина СвитковаБлин, и козлами не хочется называть, но всё равно, кроме, как этим словом ни как не назовёшь...
- вчера 12:07Н Вдля чего все это ? он женат ему дали квартиру только поэтому. сам он живет у любовницы . чтобы не отобрали квартиру привез законную жену . почему не обьяснил жене ситуацию ? зачем она тратила деньги свои на мебель ? и все там оставила . странно все это . действительно кроме как козлом его назвать ну никак
- вчера 16:56Галина Сизонова (Жмыхова)Он шлюха, только мужского пола
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
NEPROSTO.net
- МУЖ МЕНЯ С СОБОЙ ЗОВЁТ...
#НатальяПавлинова–Смотри-ка, Нюр, Машка что ль твоя бежит?
Они возвращались с покоса, разгоряченные и усталые. Навстречу, в лёгком сарафанчике, босая, с платком на плечах торопливо бежала четырнадцатилетняя Маша, младшая сестра Нюры.
Случилось что-то дома?
– Нюр, Нюр, – она запыхалась, оттянула сестру за руку, остановила, – Колька приехал, – выдохнула.
–Чего? – этот вопрос вырвался сам.
Обе, не сговариваясь, понимая друг друга без слов, направились к колодцу. Маша бросила ведро, а потом легко начала крутить ворот.
Старшая сестра быстро сняла платок, плеснула себе в лицо холодной водой, умылась, младшая сунула ей свой платок с шеи, чтоб утерлась. Нюра повязала платок, смотрела на сестру, как в зеркало.
– Ну, чего?
– Нормально, – кивнула и чуть поправила сестре платок Маша, – За тобой, сказал, приехал. Квартиру дали.
– Дали ...,– эхом повторила Нюра, – Дали, значит, – вздохнула, – А дома чё?
Они направились к дому.
– Ой, мать-то в коровнике убирала, а я на выпасе же. Одна бабка..., – затараторила Машка, – И не видели, а он прям в дом зашёл. А там же лук рассыпан в сенях. Нехорошо так. Бабка и не признала сразу, думала Витька насчёт печки пришел. А мамка все переживала, что в грязном. А он, знаешь, чистенькой такой, рубаха в клетку. Городской ... Ню-ур, – вдруг остановилась Маша на тропине, и старшая сестра чуть не наткнулась на нее, – Ню-ур, ты теперь уедешь, да? – в синих бездонных глазах Машки блеснули слезы, – А я... А я без тебя как же?
Нюру зло взяло на сестру. Столько ждала она этого события, а Машка, глупая, канючит.
– Да цыц ты, Машка! С ума сошла! Знаешь же, замужем я! Муж меня с собой зовёт ..., – ответила деловито и строго.
Маша сопела носом, вздыхала, плелась теперь уж вслед за сестрой.
А Нюра и правда ждала этого долго. Больше года ждала. И не одна она. Считай, всё село ждало. Кто-то с сердечной за нее болью, а кто-то и с насмешками и шушуканьями.
Бабуля причитала, потихоньку утирала глаза линялым фартуком:
– Чё ты у нас! Несчастная! Ни девка, ни вдова, ни мужняя жена...
Мама тихо вздыхала, качала головой. Отец стучал по столу широкой ладонью:
– Разводися, да и все! Чё это за семья така!
А Нюра плакала ночами, писала Николаю письма, бегала на почту и надеялась.
– Всё пишешь? Угу-угу, – кивала почтальонша тетя Вера, переглядываясь с очередной кумушкой, брала конверт, ставила печать, – А тебе нету ничё.
– Я знаю, – почему-то отвечала Нюра гордо и быстро сбелала по скрипучим ступеням почты.
Коля писать не любил. Писал, но редко. За полтора года –четыре письма. Чё писать? Объяснил же: квартиру как дадут, заберёт жену. А пока жил он в Вологде в заводском общежитии, в большой комнате мужиков на восемь.
Правда, другие жен привозили и туда, отгораживались шторками, да и жили. Но Коля таких ругал. Что за жизнь семейная – за шторкой! Вот дадут квартиру...
Нюра разволновалась очень. На сенокос-то как оделась? Юбка старая, кофта бабкина с длинным рукавом, чтоб травой не обожгло. А теперь и спина мокрая. Так мечтала она об этом моменте встречи с Николаем! Так мечтала! А вон как вышло всё! Увидит ее такую неприбранную... А ведь он уж городской, там ведь девки образованные, культурные, не чета им.
– Ты это, Маш. Первая зайди, ладно? А я потом. Скажешь, мол, переодеться мне надо, с покоса-то.
– Ладно. А ты чего наденешь-то? Надень платье голубое свое. Оно идёт тебе очень.
– Надену, – кивнула Нюра, сердце ее трепетало перед встречей с Николаем.
Они пролезли под жердиной ограды, чтоб срезать путь. Вошли во двор, поднялись на крыльцо, Маша оглянулась на тревожную сестру, вошла в дом. Лука, разваленного в сенях уж не было, подобрала Маша, мать велела.
Нюра вошла вслед за сестрой. Мама, озабоченная, низко, до бровей повязанная платочком, хлопотала у стола, покрытого вытертый клеенкой. А за столом сидел Николай. Он обернулся, глянул на них с улыбкой.
– А вот и Нюра, – возвестила Машка, – Только потная с покосу-то. Сейчас переоденется.
Нюра поняла, что сестру вперёд пустила зря. Как будто у самой языка нету.
– Анька! Ох, здорОво! – Николай встал, навис над небольшого роста женой, – Поцелую что ль?
– Погоди, переоденусь. Потом, – пролепетала Нюра, пряча глаза. Целоваться перед матерью и сестрой было совсем неловко.
Она проскользнула в комнату, за нею и Машка. Не говоря друг другу ни слова, в тишине, прислушиваясь к тому, что происходит на кухне, они принялись стаскивать одежу с Нюры, натягивать платье, расчёсывать волосы.
– Как назло, баня-то завтра только, – ворчала, переживала за сестру Маша, – Ой, туфли! – рванула в горницу за единственными туфлями на их двоих.
Мать, там на кухне, лепетала о делах сельских, о покосе, о своих больных ногах. И по тому, как много говорит она, особо неразговорчивая, ненужного, было понятно, что тоже волнуется и не знает, чем развлечь гостя.
Николай изменился, возмужал. Казалось, что не хватает ему пространства в тесной их кухоньке, веет от него другим не здешним куревом и ещё чем-то неведомо городским и далёким.
Наконец, Нюра была готова, глянула на себя в зеркало и шагнула в кухню. Николай привстал.
Нюру можно было назвать красавицей. Росту она была небольшого, не худа, но такая по-девичьи ладная, что засмотрелся б любой. Парни в деревне и засматривались. И можно сказать, что Николай поступил мудро, окольцевав девушку до отъезда в город на заработки. Иначе б увели.
Она стояла на кухне перед сестрой в голубом платье – длинная темно-русая коса в руку толщиной, ямочки на загорелых щеках, открытый взгляд и лёгкая улыбка.
Николай залюбовался, глядя на нее, полез в карман за сигаретой, начал мять ее в руках.
– Ну, чё, мать, забираю я Анну. Ценят меня, как специалиста. Вот, квартиру дали...
А потом понеслись хлопотные денёчки – Нюру собирали в город. Укладывали приданое. Сухонькая ее бабуля, так переживающая, что внучку муж "не берет", теперь утирала глаза и причитала:
– Все ездиют–ездиют, бросают родителей. Угомона им нет.
Мама вздыхала и готова отдать была всё, привязывала к чемодану бечёвкой валенки и свёрток из теплого пальто. Машка и радовалась, и горевала – уезжала вместе с сестрой частичка их душистого теплого и уютного девичьего мира.
А Нюра и вовсе плохо соображала – от нахлынувшего ожидания перемен, от любви, от гордости за себя. Вот так... А все не верили, что Коля за ней приедет. Но случились и в ее жизни – алые паруса.
И селяне вечером перед поездом пришли на проводы. Запряжённая белая лошадка равнодушно щипала траву на обочине возле двора, но лишь она и была тут не перевозбуждена. Для остальных – событие значительное: Нюра Астафьева уезжает. Вернее, уж не Астафьева она – Фадеева больше года. Бабы, накинув шали, собрались тут, переговаривались, девушки-подруги толпились в доме.
О чем-то громко толковал дед Панкрат Зубов – ругал город и городских.
Валька Ломакина закусывала губу оправдывалась:
– Ты на меня не обижайся, Нюр. Я ведь не со зла тогда сказала -то, что Колька другую нашел. Просто знаю, как они там в городе -то. Полька приезжала, рассказывала.
Нюра тихо улыбалась.
– Да я и не обижаюсь, Валь. Ты чего? Я-то знала, что он приедет. Как он мог не приехали-то? Мы же женаты.
Коля помогал со скарбом, курил в сторонке с молчаливыми по случаю мужиками, на прощанье жал всем руки.
– Ты уж не забижай нашу голубушку. Она ить хозяйка такая, круг ноги – пироги. Не забижай, – утирала слезы бабуля.
Мама махала рукой, смотрела вслед уезжающей дочери долго, даже когда все уж разбрелись.
На станцию с ними поехали отец и Машка. Только отъехали, Николай выдохнул:
– Ну, наконец-то. Прям курятник: кудах-тах-тах.
Нюра переглянулась с Машкой и отчего-то стало стыдно и немного страшно. Как она там – в этом городе?
В небе звенящей точкой висел жаворонок, кругом неумолчно трещали сверчки, пахло сеном и цветами. Они ехали на станцию.
– Береги ее, – хмуро пробурчал отец на перроне, пожал зятю руку.
А Машка плакала уже не таясь. Нюра успокаивала.
– Не плачь, Маш. В гости к нам приезжай. А школу окончишь, так учиться. Квартира у нас большая. Приезжай.
– Нюр, ты тоже, если чё там ... возвращайся. Я ждать тебя буду.
Поезд, лязгая сцепкой, замер. Остановка короткая, погрузились быстро. А потом уплывала станция, депо, водокачка. Уплывал огромный элеватор, блестевший на солнце цинковой крышей. Уплывали отец – в сером пиджаке и кепке, и щурилась Машка, придерживала одной рукой трепещущую от ветра юбку, другой – косынку.
И полетели за окном стайки белых берез, холмистые поля, знакомые сосняки и веселое небо – все в солнце и облаках. Было Нюре немного страшно и радостно одновременно.
– Ты брось это "Нюра", – сказал Николай, когда знакомилась она с соседкой по плацкарту, – Анна ты, а не Нюра никакая. Так и зовись.
– Хорошо, – кивнула Нюра.
Сейчас она готова была подчиняться Коле во всем. Что она понимает в этой городской жизни? Да ничего.
А потом он нашел машину, их везли по шумным городским улицам средь множества домов, похожих на их сельские, и средь домов-громадин. По тротуарам ходили люди, такие разные, совсем не похожие на их людей.
Все интересно было Нюре. Но пока неизвестно. Вот переезжает она сюда, а эти люди и знать не знают ее, и никогда не узнают. И от этого город пока казался чужим, холодным и к ней непричастным.
Но Коля уже рассказывал:
– Вон, забор видишь? Завод это наш. Да-а... На несколько километров тянется. А вон видишь стройка? Это школа новая будет. Очередь вишь у магазина? Выкинули чего-то, наверное.
Они выгрузились в красивом дворе с качельками и натянутыми веревками для белья. На скамье сидели две молодые мамочки с колясками, но они не поздоровались, не подошли к ним. Коля сам таскал сумки на четвертый этаж, а Нюра ждала внизу, немного улыбаясь, не зная, как вести себя с девушками.
– А вы в тридцать пятую что ли? – спросили они ее вдруг.
– Мы? – она растерянно посмотрела на подъезд, – А я ещё не знаю.
– В тридцать пятую, наверняка, – кивнула одна другой, – Остальные уж давно заселены. Чё так долго не заезжали-то?
– Не знаю, – сказала Нюра.
Тут вышел Николай, забирали последние сумки, поднимались вместе.
– Коль, а мы в тридцать пятую? – спросила Нюра, озираясь, глядя на высокие окна подъезда, читая бесконечные номера квартир.
– Ага, а чего? Спрашивали что ли?
– Да. Девушки внизу. Спросили, почему так долго не заезжали?
– Нормально заехали. Суют их, – буркнул он, – Слушай, тут платок только на работу носят. В магазин и без платка можно. Поняла?
– Угу... , – буркнула Нюра, она смотрела за окно. Как же высоко! И как тут жить?
А потом она перешагнула порог квартиры, огляделась. Доски пола крашены почти красным, жёлтые обои... Они разулись, прошли в большую комнату. Пол приятно холодил ступни. Комната была огромной и абсолютно пустой. В окне – дверь.
– Ну, как тебе? – Коля улыбался, смотрел на нее.
– Ах, – только и могла сказать Нюра. Таких больших окон она не видела никогда.
– На балкон выйдем? – потянул ее за руку, вышел сам, но она остановилась в комнате, боясь шагнуть в нависающие над городом пространство балкона, – Да не бойся ты! Шагай! – смеялся Николай.
– Не-не, тяжёлая я...
– Шагай, говорю, – тянул он.
И она шагнула с диким ощущением, что пол под ними сейчас провалится. Шагнула, потому что Коля велел. Балкон не упал, она посмотрела вниз, голова ее кружилась.
– Страшно, пошли...
– Смешная ты. Ладно. Ты ещё кухню не видела и ванную.
Печка-плита удивительно белая. Как не запачкать -то? А вода ... а ванная... унитаз прямо тут, в доме...
Смотри, научу тебя колонку зажигать. Коля чиркал спичкой, зажигал фитиль, показывал, как вспыхнула колонка, но Нюра ещё пугалась этого огня, понимала, что без Коли вряд ли рискнёт зажигать она этот чудо-агрегат.
Она вымыла руки теплой водой. Струя била крепким напором, а Нюре хотелось нажать на краник снизу, как дома – на медном их рукомойнике.
Потом они сидели на полу, у стеночки, смотрели на стены эти, на окно. Коля курил, рассказывал что-то о том, как дали ему эту квартиру. И вышло как-то совсем случайно, кто-то сглупил – ему квартиру давали, а он с женой разошелся, вот Коле и передали ее.
– Раскладушку принесу из общаги пока. А потом купим всё. Кровать купим, стол, холодильник. Очередь, правда. Но постепенно... Сегодня одна тут переночуешь, Ань. Вдвоем-то на раскладушке как?
Нюра соглашалась, что там – одна ночь. Теперь вся жизнь впереди. Такая интересная, такая новая, такая благоустроенная городская жизнь.
Коля вскоре привез раскладушку с подушкой и одеялом. Они весело сидели на ней, целовались, но дальше поцелуев дело не пошло. Уж очень суетный был сегодня день. Потом достали домашнюю колбасу, хлеб, и даже посуду, какую собрала Нюре мама. Перекусывали на чемодане – вместо стола.
А когда Нюра осталась одна, она ещё долго ходила по новому своему жилищу, изучала плиту. Она смогла согреть воду в маленькой кастрюльке, немного обмыться.
На город опускалась ночь, светились окна и фонари. Она стояла у окна касаясь пальцами холодного стекла, смотрела, как над городом плыли клубились густые дымы, розовато подсвеченные снизу огнями улиц, светом домов. Даже поздним вечером город дышал, пульсировал, был полон движений фар и огней, шуршанием шин по дорогам, суетой торопливых прохожих. А Нюра вспоминала их село – вечернее затишье, редкие скрипы и хлопанье дверей в это время.
Она представляла, что делают сейчас близкие дома. Наверное, бабушка уже помолилась и легла спать, папа спит тоже, он всегда рано ложится, Маша – с любимой карбитовой лампой читает свои книжки, а мама... Мама, наверное, забралась на печь. Ее уже топят, а у мамы болят колени. И конечно, мама думает о ней...
Нюра опять подошла к окну. Где-то приглушённо звучала музыка. За каждым из сотен светящихся окон шла своя, непричастная к ней, жизнь. И теперь она – тоже семья. И ее окно будет таким же красивым – с цветами, тюлем и шторами. И когда-нибудь она будет сидеть с коляской у подъезда и ждать мужа с завода. Так мало надо для простого женского счастья! Осталось только обжиться, привыкнуть здесь и показать Коле, какая хорошая она хозяюшка.
Как там бабушка говорила? Круг ноги – пироги. Ну что ж. Печка и противень есть. Магазины найдет. Пироги, так пироги...
Первые дни, прожитые ею без Николая в пустой квартире, в чужом городе, в квартире ещё пахнущей свежей краской, со старой раскладушкой в углу, с вещами – по мешкам и сумкам, были полны страхов.
Как же страшно было просто выйти из подъезда! Страшно было встретиться с соседями. Как же страшно было просто одной пойти по городским улицам в поисках магазина!
Светофор? Чисто теоретически Нюра знала всё, но только теоретически. Как прилежная ученица, она познавала большой город. Приходилось делать это самой, Николай работал днями, а вечером приезжал к ней усталый, и уезжал уже часа через два.
Эти дни были полны новых впечатлений. Она силой собственных ощущений вбирала, впитывала в себя из этого городского мира всё, что казалось необходимым.
Уже на второй день развела пироги. Нашла магазин, купила молока, муки и всего, что было нужно. Пироги чуток пригорели с боков, но в целом – удались. Весь процесс лепки происходил на широком подоконнике. На кухне не было даже стола. Коля потом ел с удовольствием. Вот только ночевать опять уехал в общежитие. Кровати у них не было – дефицит.
А Нюра приглядывалась – что носят городские. Пришлось достать голубое платье – оно больше всего соответствовало жизни здесь.
У Нюры были деньги. Отец вручил ей довольно приличную сумму на обустройство. Коле она их предлагала, но он все откладывал и откладывал покупки.
И тогда Нюра сама отправилась на поиск магазина мебели. Спросила теперь уж знакомую соседку, как доехать и направилась на остановку автобуса.
Автобус был полон, народ толкался, толстая кондукторша пробиралась сквозь толпу. Высокий худощавый чубатый парень с папкой подмышкой оказался с ней рядом, взгляды их встретились.
– Тесно тут, – проговорил он, извиняясь, и Нюра кивнула – тесно.
Магазин она нашла. И, о чудо, оказалось, что кровать купить можно. Вечером сказала об этом Николаю, но особого энтузиазма не почувствовала:
– Ань, ну, какая мне кровать? Я работаю с восьми до восьми. Устаю. А ещё сюда ехать полчаса, и обратно. Завтра вот не поеду. Далеко ...
И Нюра решила, что Колю не тянет домой, потому что сама она виновата. Деревенский практический ее ум рассуждал здраво. Мужику ведь что нужно – уют. А у нее тут – голые стены. И уже на день следующий отправилась она в этот магазин опять.
Тот же парень, только уже без папки в руках, с улыбкой пробирался к ней.
– А я смотрю: платье знакомое. Вы, наверное, учитесь здесь?
– Нет, я в мебельный еду. Мне кровать нужна, – почему-то с ним хотелось быть искренней.
– Кровать? А Вы знаете, мне торшер нужен, ну, или светильник какой. Есть там?
– Есть, много, – кивнула Нюра.
Прошлый раз она даже загляделась на разнообразие светильников. Удивительно – мебель в дефиците, а светильников полно.
Вышли на остановке вместе.
– Меня Геной звать, а Вас?
– Нюра, – вырвалось, – Ой, Аня, в общем.
– А можно я Вас Нюрой называть буду?
– Можно, – кивнула Нюра и женским чутьем почуяла неладное: она ему нравится.
– А мы с мужем никак кровать не купим. Вот переехали недавно.
– С мужем? – он приостановился, отстал, явно расстроился, но Нюра сказала это специально, чтоб не давать парню надежд.
– Да, мы недавно переехали. В дома новые.
– А откуда переехали? – голова опущена, блеск в глазах пропал.
– Из Вологодской области, из села Березовка я.
– Ой, а я из Ярославской. Значит – соседи.
Они и не заметили, как нырнули в вихрь разговора. Наперебой начали рассказывать о том, какие у них села, какие школы и порядки. Нюре вдруг до остроты захотелось поделиться хоть с кем-то новыми впечатлениями. Она, привыкшая к общению и уставшая от одиночества, тоже разболталась.
– А Вы в парке Ленина были? – спросил он в пылу беседы.
– Нет, я ещё нигде тут не была.
– А..., – приглашение зависло в воздухе, видимо Гена вспомнил, что собеседница замужем, – Сходите обязательно. Там сейчас очень хорошо.
Оказалось, что Геннадий учиться в сельскохозяйственной академии. И учиться ему осталось всего один год.
В этот раз Нюра приобрела полутороспальную кровать и все, что к ней полагается. Гена давал дельные советы, кровать ему тоже понравилась. Потом вместе выбирали тюль и шторы. И Гена помог – договорился с доставкой, и как-то неожиданно для нее поехал вместе с мебелью, помог в разгрузке.
– Может собрать?
– Спасибо. Муж соберет. Может заплатить Вам? – Нюра уже стеснялась этой его помощи. Некрасиво как-то.
От оплаты он отказался, махнул рукой в окно и был таков. А Нюра посидела с минуту на подоконнике, прислушиваясь к себе, мысленно укладывая в сознание то, что происходило с нею сейчас.
Он ей понравился! Как можно допустить такое? Как можно даже думать о таком! "Бесстыжая," – сказала бы бабуля. И это слово завершало бесконечные витки мыслей о нем. У Нюры хорошая семья была – правильная.
У нее есть Коля! Правда, в этот вечер Коля так и не пришел. Устает он очень – ездить ему далеко.
Вечером Нюра раскинула новый матрас на раскладушку, бросила новые подушки. Эта новая постель обожгла холодом, как в прорубь она ухнула в нее. Лежала, не шевелясь. Смотрела за окно. В черном небе – булавками звёзды. И никак не могла Нюра согреться, дрожь пробирала, долго не могла заснуть, и все больше ей казалось, что не так уж и нужна она тут Николаю. Не так уж и нужна ...
Почему не уходит он из общежития? Почему не обустраивается здесь? Вот вчера соседка предложила ей купить старую кухонную мебель. Подошла у нее очередь на новую, а старую продает. Они даже спустились к ней в квартиру, посмотрели. Высокий белый шкаф, два стола. И кухня такая же по размеру, все бы подошло. Но без Николая Нюра так и не решилась ответить – будут ли брать. А ведь мебель хорошая.
И вообще – так уютно и красиво там, в квартире соседки, а у них... Раскладушка, сумки... Даже кровать собрать некому.
На следующий день Николай приехал – воскресенье. Покупке удивился, не ожидал, но был рад. Ловко собрал кровать. И настроение Нюры переменилось. Нет, все хорошо у них. И жизнь наладится. Они сходили к соседке, посмотрели кухню, и Коля купил ее, заплатил сам. Тут же все перетащили, собрали. Пришлось карнизы отложить. Весь день провозились с мебелью.
– Коль, а когда ты совсем переедешь?
– Так ведь общага ближе. Понимаешь, там из ворот вышел, двести метров и проходная. А сюда – пока автобус придет, не дождешься, да и ехать минут сорок. А квартиру занять надо было обязательно. А то уж слухи пошли, что не заехал я. Отобрать могли, – он собирал шкаф.
Нюра застыла.
– Ты что давно ее получил? – она вспомнила слова соседок.
Глаза Николая забегали, понял, что сболтнул лишнее.
– Да какая теперь разница. Получил и получил. Тебя вот привез. Прописал. Значит, квартира наша.
Что-то Нюре не нравилось в этом разговоре, а что она ещё понять не могла.
– Наша. Твоя и моя. И наших детей будущих, – сказала твердо.
Он посмотрел на нее как-то неласково, как показалось потом.
– Ну, да. Ты же жена моя законная, – ответил, отвернувшись.
И Нюре было этого достаточно, она не хотела его обижать подозрениями, не желала думать о плохом, она мечтала быть счастливой. Ночевал Коля тут, учил ее включать колонку, много смеялся и шутил.
– Ох, деревня ты деревня! Хоть научу тебя уму -разуму, поживешь, как нормальные люди живут. А то совсем вы там потерялись в своей глуши.
А на следующий день написала Нюра письмо домой. О покупках, о городских порядках, о жизни здесь, такой счастливой, такой удобной и насыщенной. Про ванну писала и про колонку, про новую мебель и шторы. Только о Гене писать не стала – это было совсем лишним.
А на следующей неделе муж опять не приезжал. Нюра ждала его каждый вечер, готовила теперь уж на новой мебели кухни, накрывала стол, но Коля не приезжал четыре вечера подряд. Шторы лежали, ждали своего часа, но карниз в квартире повесить было некому.
Наверное, нужно было искать работу, но ведь надо держать совет с Колей. Вообще, она думала, что пойдет работать к нему на завод. Но Коля это предположение категорично отверг.
Потом он приезжал, и опять исчезал дня на три. Нюре не с кем было посоветоваться, она откровенно скучала и грустила. Но настаивать на переезде как-то стеснялась. Потом он приезжал опять. Грань между унынием и полной уверенностью в вечном счастье была так зыбка, и Нюра перемахивала её туда-сюда легко.
Нюра ездила в магазин, покупала ещё кое-что по хозяйству, и однажды на остановке опять повстречала Гену. Странно, но так обрадовалась она этой встрече, сама дёрнула его за рукав и застеснялась своего действия.
– Ой! Это вы, Нюра. А я... Я как раз думал о Вас. Думал... , – он опустил глаза, – У меня практика завтра кончается, вот я и думал – вот бы увидеть Вас ещё разок.
– Вот и увидели, – улыбнулась Нюра, а потом нахмурилась: не кокетничает ли она уж слишком откровенно?
– Нюр, а давайте прогуляемся в парке Ленина сейчас. Просто погода такая ... А у меня последний день. Я завтра домой уезжаю до сентября.
Нюра посмотрела по сторонам, как бы ища совета. Но совета, конечно же, не нашла и просто кивнула. И как только кивнула, так и стало легче.
Гена обрадовался очень, заговорил быстро, описывая красоты парка. И вот они уж перешли улицу, едут совсем не туда, куда собиралась Нюра. И ей совсем не совестно, потому что ничего предосудительного она не делает. Просто посмотрит парк, просто прогуляется и вернётся домой – к мужу. Хотя, в общем-то, никакого мужа там, дома, и нет. Но есть надежда, что сегодня он приедет и объявит, наконец, что перебирается из общежития в квартиру.
А в парке столько народу! Музыка, аллеи, детвора, мороженое и аттракционы. Как же пела душа и билось сердце!
– Давайте на цепочках прокатимся! – не спросил, а сразу помчался в кассу Гена.
Нюра робела, но старалась виду не подавать. Улыбалась боязливо. Не каталась она на таких каруселях ни разу в своей жизни. Один раз возил ее маленькую отец в райцентр, в парке катал на каруселях-лошадках. Вот и весь ее опыт.
А цепи напряглись, натянулись, подняли над кустарником, над крышей ларьков со сладостями, стоящих неподалеку.
Наверное, сама жизнь похожа на аттракцион. То поднимает тебя высоко, то стремительно скидывает вниз, то кружит и кружит, преподнося одинаковые картины. И картины эти не всегда приятны.
На каком круге увидела она ЕГО, Нюра не помнила. А вот потом ещё двенадцать раз. Зачем она это считала? Она и сама не могла б ответить на этот вопрос. Наверное, каждый круг ждала, что это был мираж, что ей показалось. И каждый круг, как очередной удар – он.
Ее муж Коля стоял сзади ларька, с тыльной его стороны, неплотно примыкающей задами к кустам. Одной рукой он опирался о стену, другой нежно обнимал за талию миловидную высокую девушку. Она улыбалась, что-то говорила ему, заглядывала в открытую дверь ларька. Вероятно, была она продавщицей.
А чуть ли не над их головами пролетала она. Один, два, три... Она успела разглядеть все до мелочей. Как поправлял он ей волосы, как грозила она ему пальчиком, как деловито отодвинула его, когда вернулась в ларек.
– Вам плохо? Нюр, Вы чего? Укачало?
– Нет, – она хлопала глазами, – Я хочу...хочу... Пошли! – она потянула его за руку именно туда – к тому ларьку.
И лишь на аллее замедлила шаг.
– Что такое, Нюр? – Гена решительно ничего не понимал.
Коля был ещё тут. Он уходил от них в другую сторону, а девушка высунулась в окошко и крикнула ему вслед.
– Коль, ты хлеба купи! А то дома хлеба нету.
Он обернулся, Нюра застыла...Увидит? Не увидел. Наверное, он просто никак не мог представить ее здесь.
На ларьке надпись – мороженое.
– Я мороженое хочу, – сказала Нюра, опустив глаза.
Гена шагнул к ларьку.
– Ген! – она догнала его, – Погодите. Можно я сама куплю?
– Нет, я куплю, – шагнул он опять, но Нюра поймала его за рукав.
– Нет, я, – меж бровей – складка, в глазах – мольба.
Гена понимал, что что-то с ней случилось, но никак не мог понять – что.
Нюра подошла к ларьку.
– Здрасьте! – весело поздоровалась девушка, – Есть сливочное – за десять и пломбир – за одиннадцать.
– Мне два, – пробормотала Нюра, она не слышала, что говорила продавщица.
– Два сливочных или два пломбира? – девушка была в хорошем расположении духа, улыбалась широко.
– Пломбира, пожалуйста, – подала рубль Нюра.
Она взяла мороженое, чуть не забыла сдачу. Девушка окликнула ее.
– Вы чего? Деньги что ль лишние? Сдачу возьмите!
Они пошли по аллее.
– Ген, давайте съедим мороженое и поедем домой, ладно?
– Нюр, а давай перейдем на "ты". Чего мы выкаем да выкаем?
– Нет, не перейдем! – сейчас Нюра вообще не понимала, что с ней происходит, – Не перейдем. Потому что это подло!
– Чего? – он даже приостановился, – Нюр, чего подло-то?
– Ну, вот это всё! – она чуть не плакала, –Я замужем, а гуляю с другим парнем. Развлекаюсь, ем мороженое. А это подло? Понимаешь?
– О! Вот мы и на "ты". Зачем ты так? Мы же просто...просто...ну..., – он замялся, не знал, как объяснить, как оправдаться, потому что прекрасно понимал, что есть в этом доля правды – как хотел он, чтоб была она свободна. Как мечтал!
– Вот именно "ну"... , – она даже расхотела мороженое, – И мороженое какое-то у нее поганое! – поискала глазами урну, не нашла и вручила мороженое Гене, – На, не хочу я, – она развернулась и быстро-быстро пошла по аллее.
Оба мороженых полетели в ближайшую урну. Гена проводил ее до дома, всю дорогу молчали. В автобусе он смотрел на нее вопросительно и тревожно, она отворачивалась. И лишь во дворе ему сказала:
– Прости, Ген. Прости и ... И лучше нам больше не встречаться. Ты уедешь, и я, наверное, уеду тоже.
– Куда? – спросил он ей в спину, но она уже почти бежала к подъезду.
А дома выбежала на балкон, наклонилась над перилами. Так хотелось улететь отсюда. Вот так бы перемахнуть ногой через перила и... Но тут глаза зацепились за Гену, он так и стоял в конце двора, взволнованно наблюдал за ней.
Нюра шарахнулась назад, в комнату, упала в подушки на новой кровати и горько зарыдала. Сегодня уж точно Коля не придет. Он покупает хлеб для другой женщины.
Эту ночь Нюра не спала. А утром решила, что надо поговорить. Может это ошибка какая-то. Она вот тоже гуляла в парке с парнем.
Ночью перебирала она варианты объяснения, искала ему оправдания. А утром, как только пошли автобусы, повязала платок по-деревенски назад, и поехала к заводскому общежитию.
– Кто? Николай Фадеев? Так он давно уж съехал. Ему ж квартиру дали, девушка. А у нас, как квартиру дают, так общежития лишают, – поведала ей вахтерша, а рядом поддакивает ей уборщица.
– Как лишают? Так он... Его нет в квартире. Он же тут иногда ночует, – задумалась Нюра, потом нашлась, – Наверное, у кого-то из друзей?
– Не-ет. Нельзя у нас. Разе начальство разрешит? – ответила вахтерша.
– Ты чего! Не бывает он тут. Уж я бы знала, – подтвердила уборщица.
– А где же он?
– Так где? – вахтерша нахмурилась, – А ты кто будешь-то ему?
– Жена.
– Жена-а, – протянула та, – Да-а, дела-а! Кать, так это жена, – крикнула она отошедшей уборщице, – Это жена ведь. Кольку-то Фадеева жена ищет.
Уборщица бросила намывать пол, подошла со шваброй:
– Так ить он ..., – наклонилась к вахтерше и прошептала что-то на ухо.
Вахтерша стрельнула на Нюру глазами и тут же опустила их.
– Ну, уж не знаем, чем помочь Вам. Нету его тут. Не живёт давно, – проговорила, поставила точку.
И почувствовала себя Нюра, как будто стоит она голой на сцене перед большим зрительным залом. И поставил её туда самый дорогой и любимый человек – собственный муж.
И расхотелось с ним встречаться, расхотелось смотреть в его глаза, слушать объяснения. Что тут объяснять? Ясно всё.
Захотелось уехать сейчас же, сегодня же, чтоб не видеть его больше. И пока ехала в автобусе, встало все на свои места. Квартиру могли отобрать – потому и привез жену. А если разведешься, то и квартиру потерять можешь, а с чужой бабой ведь в квартиру не заедешь, сразу узнают, доложат и ...
Все из-за этой квартиры? Неужели это такая ценность? Квартира эта! Теперь Нюра почти ненавидела и эту комнату, и эту кухню, и даже белую ванну, которой совсем недавно так наслаждалась. Вспомнила их милые субботние бани, как с голой Машкой намывали они бабушку.
Нюра собралась быстро. Почему-то даже личные вещи захотелось брать далеко не все. Да и разве довезти ей до вокзала столько сумок, сколько привезли они сюда – целое приданое.
Она спустилась к соседке, сказала правду – с мужем будет разводиться. Спросила, как выписаться из квартиры? Оказалось это не так просто, пришлось отъезд отложить до завтра.
А на следующий день, как только получила паспорт, черкнула Николаю записку. Писала не задумываясь, быстро, небрежно и очень легко.
"Я уехала. Мы разводимся, потому что я видела тебя с другой."
На себя она натянула три кофты, чтоб полегче тащить, потом вспомнила и как-то криво приписала в записке: "Выписалась. Ключ в почтовом ящике."
Перекинула мешок через плечо, в руку взяла чемодан и сумку и направилась на вокзал.
Прибыла туда совсем не вовремя. Поезд ее лишь вечером. Ждать больше десяти часов. Но Нюра ничуть не испугалась. Чего б не ждать, сидя в вокзальном кресле с буфетом и туалетом под боком? Она купила билет и устроилась поудобнее.
А потом поплыли навстречу ей места родные. Родная станция, попутная телега, звенящей точкой – жаворонок, запахи цветов и сена. Нюра возвращалась домой.
***
– Ню-урка! Нюра! Ты чего это? – с огорода увидела ее Маша, когда заносила она сумки во двор.
Глаза Машки лезли на лоб, она шагала навстречу медленно, как будто уснула. Пес Тарзан вилят хвостом, Нюра потрепала его по холке, крикнула сестре:
– Ну, чего ты еле идёшь? Давай, помогай!
– Ню-ур! – в глазах вопрос.
– Что, Нюр? Понимаешь, ему имя мое не нравится. Велел Анной зваться. А я, ну, никак не могу, не привыкла я, – развела руками Нюра.
И тут Машка затопала ногами и заверещала от радости:
– Ооой! Как же здорово! Нюрка вернулася! Ура! Ма-ам! – крикнула куда-то в огород, но мама не услышала, и Машка взвалила на себя самое тяжёлое и радостная потащила сумки в дом.
Мама – женщина удивительной доброты и безусловной справедливости поняла все быстро. Отец поворчал, но показалось Нюре, что и он был рад возвращению дочери.
А бабуля все просила и просила рассказать о самольющейся воде, о чудо-агрегате для ее нагрева, о белой ванне и плите.
– Ничего. Мы вот тоже скоро стиральную машину возьмём. Вот очередь подойдёт..., – кивала мама.
А вечером спросила потихоньку – не с дитем ли вернулась? Нюра не знала. Но через некоторое время на огороде, когда дёргали морковку, как бы вскользь призналась:
– Живот болит, мам. По-женски.
Мать разогнулась, глянула на дочь. Нюра кивнула – нет, она не беременна. Видно, не хотел детей Николай.
На развод она подала. В конце августа Николай приехал разводиться.
– Ань, подумаешь, может. Не ожидал я от тебя такой прыти. Жила б да жила. Кто тебя гнал? Сама ж восхищалась – какая квартира. Хочешь, так назад поехали. Чего ты?
– Не хочу! – шагнула Нюра в коридор ЗАГСа.
А когда вышли, Николай достал сигареты, зажигалочку и бросил ей:
– Дура ты, Анька. Жила б как барыня в квартире со всеми удобствами. Денег бы тебе не жалел. А теперь вот будешь всю жизнь печь топить да свиньям хвосты крутить.
– Крутить у нас ты мастер, – ответила Нюра спокойно.
Она смотрела на него и не понимала – любила ль она его вообще? Или это показалось ей? Никакого сожаления, никакой ненависти. Одно равнодушие.
Она развернулась и пошла к отцу, который ждал неподалеку. А Николай смотрел ей вслед и как-то нервно курил. Потом бросил сигарету недокуренной и зло растоптал ногой.
– Как там? – спросил отец, как будто и не интересно ему вовсе.
Но Нюра-то знала, что переживает он.
– Все хорошо, пап. Развели. И не жалко ничуть.
А в начале сентября, когда моросил несмелый дождик, во дворе их открылась калитка, пёс Тарзан натянул цепь, бросился лаять. Но следом за гостем в калитку вошла Маша с зонтом в руке, в куртке и торчащем из-под нее школьном белом фартуке.
– Цыц, Тарзан! Свои! – топнула на пса ногой.
– Здравствуйте! А Нюра ... Мне сказали, что Астафьева, она...
– Тут, тут. Только в поле она, – она посмотрела из-под зонта внимательней, – А Вы Геннадий, да?
– Да, а откуда Вы...
– Вот я так и знала! – перебила Маша радостно, не дослушав, звонка щёлкнула, закрывая зонт, – Так и знала, что Вы ее найдете! А она ещё не верила. Эх, надо было поспорить... Заходите, заходите. Сейчас просушу вас, потом есть будем, чай пить и Нюрку ждать. Они в поле, на картошке. Нас только сегодня туда не отправили, из районо к нам приезжали, мы в хоре пели, а так-то и мы тоже в поле. Грязю-ука, сырость, дожжит! – она вдруг остановилась и оглянулась в дверях, – Ничего, если не убранная и грязная она вернётся?
– Ничего-о, – смеясь отвечал Гена, – Я так рад, что нашел ее. Я вернулся на учебу и сразу – к ней. Она ж тогда сказала, что уедет, но я думал: а вдруг... Вот соседка и сообщила, что с мужем развелась она, что уехала. Я так рад, что нашел ее! – повторил он.
– Думаю, и она. Она тоже будет рада. Только чур – я Вам этого не говорила, – приложила палец к губам Машка.
=======================================================
Пишу для вас ...
....... автор - Ваш Рассеянный хореограф - канал на ДЗЕН