Комментарии
- 30 июл 08:23Рыжая Краса20 лет терпеть такие издевательства? я бы сразу ключи отобрала! мало ли, что это ее квартира
- 13 авг 06:09Петр ПанасейкоК сожалению, такие ситуации в жизни встречаются часто.
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
Рассказы Алисы Захаровой
Это моя квартира и буду ходить когда захочу, хоть в 6 утра! — кричала злая свекровь
— Да что тут предупреждать? Своё жильё, своими ключами открыла. — Зинаида Аркадьевна разложила кашу по тарелкам. — Кстати, Ниночка, холодильник пустой совсем. Надо бы продуктов купить. Я список составила.Звук кипящего чайника разбудил меня в половине седьмого утра. Я лежала, прислушиваясь к шуршанию и постукиванию на кухне, и медленно понимала, что происходит что-то не то. Павел спал рядом, уткнувшись носом в подушку, его телефон молчал на тумбочке — значит, будильник ещё не прозвенел.
Кто-то открывал и закрывал шкафчики, что-то пересыпал в кастрюлю. Звуки были уверенные, хозяйские. Как будто кто-то прекрасно знал, где что лежит.
Я сползла с кровати, накинула халат и босиком прошла по коридору. На кухне, склонившись над плитой в своём фирменном малиновом халате и серых войлочных тапках, стояла Зинаида Аркадьевна.
Моя свекровь помешивала овсянку деревянной ложкой и что-то напевала себе под нос. На столе уже красовались её фарфоровые чашки — те самые, с розочками, которые она считала единственно приличными для чаепития.
— Доброе утро, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— О, Ниночка! — она обернулась с улыбкой, как будто встретила меня в собственном доме. — Проснулась наконец! Я уж думала, вы до обеда спать будете. Каша почти готова, садись завтракать.
Я остановилась посреди кухни, всё ещё не веря происходящему.
— Зинаида Аркадьевна, а как вы... то есть когда вы пришли?
— Да рано ещё, в шесть примерно. Тихонечко открыла, чтобы не будить. У меня же ключи есть. — Она помахала связкой, которая лежала рядом с её сумочкой на столе. — У нас ремонт начался, представляешь какой кошмар! Плитку сдирают в ванной, пыль, грохот с самого утра. Думаю, дай-ка я к вам на денёк-другой, пока мастера не закончат.
Денёк-другой. Я знала, что означают эти слова в устах Зинаиды Аркадьевны. Последний раз её «денёк» растянулся на три недели, когда у неё протекла труба.
— А где ваши вещи? — спросила я, оглядываясь.
— В коридоре чемоданчик стоит. Много мне не надо — халат да пара платьев. В моём возрасте особо не разнашиваешься.
Чемоданчик. Значит, решение было принято заранее. Не «подумаю» и не «может быть», а чемоданчик уже собран.
Павел появился в дверях кухни, растрёпанный и сонный.
— Мам? — он протёр глаза. — Ты что тут делаешь?
— Сынок! — Зинаида Аркадьевна расцвела. — У меня ремонт, жить негде. Ну я и решила к вам на время перебраться. Каша готова, садитесь завтракать.
Павел посмотрел на меня с виноватым выражением лица. Я читала в его глазах привычное: «Ну что я могу сделать? Она же мать. И квартира её».
— Мам, ты бы предупредила, — пробормотал он, садясь за стол.
— Да что тут предупреждать? Своё жильё, своими ключами открыла. — Зинаида Аркадьевна разложила кашу по тарелкам. — Кстати, Ниночка, холодильник пустой совсем. Надо бы продуктов купить. Я список составила.
Она протянула мне листочек, исписанный её размашистым почерком. Творог обязательно трёхпроцентный, молоко только в стеклянных бутылках, хлеб из пекарни на Садовой.
— Зинаида Аркадьевна, — начала я осторожно, — может быть, лучше было бы снять вам комнату на время ремонта? Или остановиться у Лены? — Лена была её младшей дочерью, которая жила в собственной трёшке на другом конце города.
— У Лены ребёнок маленький, там шум постоянный. А тут тихо, спокойно. — Она обвела взглядом нашу кухню. — Да и что такого? Вы в моей квартире живёте — потеснитесь немного.
Вот она, коронная фраза. «Вы в моей квартире живёте». Двадцать лет назад, когда мы с Павлом поженились, Зинаида Аркадьевна великодушно разрешила нам переехать к ней в трёшку. Павел тогда ещё учился в институте, я работала младшим менеджером за копейки. Это было временным решением, пока не встанем на ноги.
Но годы шли, дети рождались, расходы росли, а съёмное жильё в городе дорожало быстрее наших зарплат. Постепенно «временно» превратилось в «пока что», а потом в молчаливое согласие с тем, что это наш дом.
Только Зинаида Аркадьевна ни на минуту не забывала, кто здесь настоящий хозяин.
— Я на работу пойду, — пробормотал Павел, быстро доедая кашу. — Сегодня важные переговоры.
— В воскресенье? — удивилась свекровь.
— Да, видеоконференция с Владивостоком. Разные часовые пояса.
Он убежал в душ, оставив меня наедине с Зинаидой Аркадьевной. Она начала мыть посуду, напевая что-то бодрое.
— Зинаида Аркадьевна, — сказала я, набравшись духу, — а сколько примерно продлится ремонт?
— Да кто ж знает с этими мастерами! Говорят, две недели, а растянется на месяц. Ты не переживай, я тихая, мешать не буду.
Тихая. Зинаида Аркадьевна была такой же тихой, как реактивный самолёт при взлёте.
Павел выскочил из ванной, быстро оделся и поцеловал меня в щёку.
— Я вечером вернусь, — прошептал он мне на ухо. — Разберёмся.
Но я знала, что разбираться будет некому. Павел никогда не спорил с матерью. За двадцать лет брака я не помнила ни одного случая, когда бы он открыто ей возразил.
После его ухода Зинаида Аркадьевна развернула активную деятельность. Она переставила баночки на кухне «в правильном порядке», перевесила полотенца в ванной и объявила, что надо срочно помыть окна.
— До Пасхи ещё далеко, — робко возразила я.
— А что Пасха? Окна должны быть чистыми всегда. Это гигиена, Ниночка.
Гигиена. Каждый раз, когда Зинаида Аркадьевна хотела что-то навязать, она ссылалась на гигиену, здоровье или правила приличия. Её арсенал был неистощим.
Я попыталась сосредоточиться на работе — у меня был проект, который нужно было сдать к понедельнику. Но сконцентрироваться было невозможно. Свекровь постоянно что-то делала: пылесосила, переставляла, звенела посудой. А потом начала разговаривать по телефону.
— Алло, Раечка? Это я, Зина. Да, уже переехала к детям. Ну что делать, ремонт же. Нина, конечно, была не очень довольна, но куда ей деваться? Квартира-то моя.
Я сидела в соседней комнате и слышала каждое слово. Кровь медленно приливала к лицу.
— Да нет, Павлик нормально отнёсся. Он понимает, что мать важнее. А Нинка... ну она привыкнет. Мне тоже не сахар с ними жить, но что поделаешь, семья.
Не сахар. Ей не сахар с нами жить в квартире, которую мы содержим последние пятнадцать лет. Которую отапливаем, за которую платим коммунальные. В которой мы сделали ремонт на свои деньги, купили всю мебель и технику.
Но квартира-то моя. — слова не выходили из головы. Я живу здесь 20 лет и всё равно как гостья.
Телефонный разговор продолжался ещё полчаса. Зинаида Аркадьевна обсуждала с подружкой мою неблагодарность, Павлино безволие и то, как тяжело ей, бедной, приходится в этой жизни.
Когда она наконец повесила трубку, я не выдержала и вышла на кухню.
— Зинаида Аркадьевна, — я старалась говорить спокойно, — мне показалось, или вы жаловались на нас по телефону?
— Да что ты, Ниночка! — она широко улыбнулась. — Просто делилась с подругой. Раечка спрашивала, как дела.
— И вы рассказали, что я была недовольна вашим приездом?
— А разве нет? — искренне удивилась свекровь. — По лицу же видно было. Хотя понять тебя можно — лишняя головная боль. Но я ведь не навсегда, потерпишь немножко.
Потерпишь немножко. Как будто я капризная дочка, которой нужно объяснить правила поведения.
В этот момент я поняла, что двадцать лет терпела немножко. Терпела замечания о том, как я готовлю, убираю, воспитываю детей. Терпела её привычку входить без стука и давать советы по поводу всего — от причёски до карьерных планов. Терпела бесконечные «а вот я в твоём возрасте» и «в наше время так не делали».
Терпела, потому что квартира-то её.
— Зинаида Аркадьевна, — сказала я, — а что если мы найдём вам хорошую гостиницу на время ремонта? Я даже готова доплатить.
— Гостиницу? — она всплеснула руками. — Что за глупости! Зачем тратить деньги, когда тут места полно? И потом, я же не чужая. Я мать Павлика, бабушка ваших детей.
Не чужая. Но ведёт себя как завоеватель.
— Кстати, — продолжила она, — я хотела поговорить о питании. Вы едите всякую ерунду — полуфабрикаты, сосиски. Это очень вредно. Надо питаться правильно: каши, супы, котлеты домашние.
— Зинаида Аркадьевна, у меня работа, — я почувствовала, как начинает дрожать голос. — Я не могу по три часа стоять у плиты.
— А что работа? Сидишь дома за компьютером, никуда не ездишь. Это не работа, а так, баловство. Вот раньше работа была работой — в учреждение на весь день, ответственность.
Баловство. Моя работа, которая приносит семьдесят процентов семейного дохода, — баловство.
— А знаешь что, — продолжала свекровь задумчиво, — может, это и к лучшему, что я пожила с вами. Посмотрю, как вы тут хозяйничаете, наведу порядок. Павлик вечно жалуется, что у вас дома беспорядок.
— Павел жалуется? — я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Ну не жалуется, конечно. Он деликатный. Но я же мать, я чувствую, когда сын не вполне доволен домашним хозяйством.
В этот момент в замке повернулся ключ. Домой вернулась Алиса, моя младшая дочь. Она училась на третьем курсе журфака и снимала комнату в общежитии, но иногда заезжала домой за вещами или просто соскучившись.
— Мам, привет! — крикнула она из прихожей. — А чей это чемодан? О, бабушка Зина! — В её голосе было больше удивления, чем радости.
— Алисочка, внученька! — Зинаида Аркадьевна расцвела и бросилась обнимать девочку. — Как дела в университете? Надеюсь, не болтаешься по дискотекам?
— Все нормально, бабуш. — Алиса осторожно высвободилась из объятий. — А ты что, к нам переехала?
— На время, деточка. У меня ремонт.
Алиса вопросительно посмотрела на меня. В её глазах я читала сочувствие и понимание. Девочка выросла и прекрасно помнила, что происходило в доме во время предыдущих визитов бабушки.
— Мам, можно с тобой поговорить? — Алиса кивнула в сторону моей комнаты.
— Что происходит? — спросила она, когда мы остались наедине.
— Бабушка решила пожить с нами. Папа не возражает.
— А ты?
— А что я? Квартира-то её.
Алиса покачала головой.
— Мам, ну сколько можно? Ты же видишь, что она творит. Каждый раз одно и то же.
— Что я могу сделать, Алис? Твой отец ни за что не скажет ей нет.
— А ты можешь.
— Могу. И потом полгода слушать, какая я неблагодарная и как плохо отношусь к пожилой женщине.
— Зато будешь спать спокойно в собственной постели, — сухо заметила дочь.
Она была права, но принять это было страшно. Двадцать лет я жила по чужим правилам в квартире, которая формально мне не принадлежала, но которую я считала домом. Где я вырастила детей, где были мои книги, мои цветы на подоконнике, моя жизнь.
Алиса ушла через час, пообещав «зайти на днях». По её тону было понятно, что пока бабушка здесь, дочь появится нескоро.
Вечером вернулся Павел. Он был какой-то особенно ласковый и виноватый, принёс цветы и предложил заказать пиццу.
— Пиццу? — ужаснулась Зинаида Аркадьевна. — Павлик, ты что, с ума сошёл? Я борщ сварила, котлеты пожарила. Нормальная еда!
И действительно, на плите стоял борщ, а на столе дымились котлеты. Зинаида Аркадьевна потратила весь день на готовку, и теперь ждала благодарности.
— Спасибо, мам, — пробормотал Павел. — Очень вкусно.
За ужином свекровь рассказывала о своих планах на завтра. Собиралась помыть окна, перебрать шкаф в спальне и сходить на рынок за правильными продуктами.
— А где я буду спать? — вдруг спросила она.
Я поперхнулась борщом.
— Как где? — Павел растерянно посмотрел на меня.
— Ну, кровать-то мне нужна. В гостиной диван неудобный, спина болеть будет.
Наша квартира была трёшкой, но маленькой. Гостиная, спальня и детская, которая стояла пустая после отъезда сына. Но там был письменный стол, книжные полки, спортивные тренажёры — переделывать комнату под спальню означало разворошить всю квартиру.
— Мам, а может быть, всё-таки в гостиной? — осторожно предложил Павел. — Мы матрас хороший купим.
— Павлик, мне семьдесят лет. У меня больная спина. Как я буду спать на диване?
— Можно раскладушку поставить в детской, — предложила я.
— Раскладушку? — Зинаида Аркадьевна воззрилась на меня с укором. — Нина, ты понимаешь, что говоришь? Мать твоего мужа, пожилая женщина, и ты предлагаешь ей раскладушку?
— А что вы предлагаете? — спросила я прямо.
— Ну, можно кровать из детской переставить в гостиную. Или... — она задумалась, — а что если вы временно в детской поспите? Кровать там полуторная, конечно, но вы молодые, потеснитесь.
Вот оно. Она хотела нашу спальню.
— Мам, — Павел покраснел, — это как-то...
— Что такого? — удивилась свекровь. — Подумаешь, на неделю-другую. Я же не навсегда.
Не навсегда. Но когда закончится ремонт, найдётся другая причина. Или она просто привыкнет и решит остаться.
— Знаете что, — сказала я, вставая из-за стола, — я схожу в аптеку.
Мне нужно было воздуха. Нужно было побыть одной и подумать.
На улице был тёплый сентябрьский вечер. Я шла по знакомым дворам и думала о том, что происходит с моей жизнью. Когда я перестала принимать решения о собственном доме? Когда согласилась с тем, что у меня нет права голоса?
В аптеке я бродила между полками, не понимая, зачем пришла. Купила какие-то витамины и пошла домой.
У подъезда меня ждала соседка, тётя Люда.
— Нин, — сказала она заговорщицки, — а что это твоя свекровь весь день окна мыла? Орала на весь двор: «Нина не умеет хозяйство вести!»
— Правда? — я почувствовала, как краснею.
— Да уж. Ещё говорила, что сын её жалуется на беспорядок дома. Вся улица слышала.
Вся улица. Зинаида Аркадьевна не только перевернула мой дом, но и опозорила меня перед соседями.
— Ладно, тёть Люд. Ремонт у неё, поживеёт и уедет.
— Да какой ремонт, — махнула рукой соседка. — Я вчера Ленку, её дочку, встретила в магазине. Говорит, никакого ремонта нет. Мать просто решила проверить, как вы там живёте.
Я поднялась домой на негнущихся ногах. В квартире было тихо — Павел сидел в гостиной с ноутбуком, а Зинаида Аркадьевна устроилась в нашей спальне. Дверь была открыта, и я видела, как она перекладывает мои вещи в комоде.
— Зинаида Аркадьевна, — сказала я, останавливаясь в дверях, — что вы делаете?
— Да вот навожу порядок. У тебя в ящиках такой беспорядок! Всё вперемешку. Я по полочкам разложила.
Она разбирала моё нижнее бельё. Перебирала мои личные вещи, решая, что куда должно лежать.
— А где мои документы? — с ужасом спросила я, заметив, что тумбочка пуста.
— Документы? А, эти бумажки. Я их в папочку сложила, в шкаф убрала. Нечего по тумбочкам раскидывать.
Мой паспорт, трудовая книжка, свидетельства о рождении детей — всё это были «бумажки», которые она имела право переложить.
— Зинаида Аркадьевна, — я почувствовала, как дрожат руки, — это мои личные вещи.
— Ну и что? Я же не выбрасываю, просто порядок навожу. Ты потом спасибо скажешь.
— Я не хочу, чтобы вы трогали мои вещи.
— Не хочешь? — она удивлённо посмотрела на меня. — А кто тебя спрашивает? Ты в моей квартире живёшь — будь добра слушать, что тебе говорят!
Вот она, главная фраза. Кредо, по которому жила Зинаида Аркадьевна. Раз квартира её, значит, и все в ней должны жить по её правилам.
— И вообще, — продолжила она, разгоряченная, — пора бы тебе понять своё место. Двадцать лет я терплю твои закидоны, а ты всё недовольна. Дом запустила, мужа не ценишь, детей не воспитала как следует. Алиска вон, в общежитии живёт — нормальная дочь с матерью бы рядом была!
— Алиса учится, — прошептала я.
— Учится! А сын? Тоже учился, а теперь где? На другом конце города снимает квартиру. От матери сбежал!
Артём, мой старший, действительно снимал однушку и редко приезжал домой. Теперь я понимала почему.
— Это потому что они выросли, — сказала я. — Дети должны становиться самостоятельными.
— Самостоятельными! — фыркнула свекровь. — В нормальных семьях дети родителей уважают. А у вас что? Сын съехал, дочь в общежитии торчит. И всё почему? Потому что мать их неправильно воспитала!
Она кричала теперь во весь голос, и я понимала, что слышит весь дом. Завтра вся улица будет знать, какая я плохая мать и жена.
— Зинаида Аркадьевна, — сказала я тихо, — завтра утром я найду вам гостиницу. Хорошую, комфортную. Заплачу за неделю вперёд.
— Никуда я не пойду! — рявкнула она. — Это мой дом, и я буду жить, где хочу! А ты будешь слушать и не возражать!
— Нет, — сказала я. — Не буду.
Она остановилась на полуслове, не ожидая такого ответа.
— Что?
— Я сказала — не буду. Не буду слушать оскорбления в свой адрес. Не буду терпеть, когда роются в моих вещах. И не буду спать на раскладушке в собственном доме.
— В собственном? — она засмеялась. — В каком собственном? Дом-то мой!
— Возможно. Но живу в нём я. Плачу за коммунальные услуги я. Покупаю еду я. Двадцать лет обеспечиваю эту семью в основном я. И имею право на элементарное уважение.
— Уважение ещё заслужить надо! — процедила Зинаида Аркадьевна.
— Двадцать лет недостаточно?
В этот момент в спальню заглянул Павел.
— Что тут происходит? — испуганно спросил он. — Вы кричите на весь дом.
— Твоя жена возмущается, — сообщила ему мать. — Недовольна, что я в своей квартире живу.
— Мам, — начал Павел, — может быть, действительно стоит найти гостиницу? Я заплачу...
— Павлик! — ахнула свекровь. — Ты что такое говоришь? Родную мать в гостиницу отправлять?
— Ну... — он растерянно посмотрел на меня. — Нин, ну потерпи немного. Ремонт же скоро закончится.
— Какой ремонт, Паша? — спросила я устало. — Никакого ремонта нет. Твоя мать просто решила пожить с нами.
— Как нет? — он не понял.
— Никакого ремонта нет. Она соврала.
Павел повернулся к матери. Та смутилась на секунду, но быстро взяла себя в руки.
— Ну... ремонт планируется. Мастеров только найти не могу. А пока решила у вас пожить, семью проведать.
— Мам, — Павел покраснел, — ты же сказала, что у тебя ремонт уже начался.
— Начался, не начался — какая разница? — отмахнулась она. — Главное, что нужна моя помощь. Дом запущен, готовить не умеет, за хозяйством не следит.
— Я прекрасно готовлю, — сказала я холодно. — И дом у нас в порядке. А если вам что-то не нравится — дверь там же, где и вошли.
— Как ты смеешь! — Зинаida Аркадьевна побагровела. — Как ты смеешь так со мной разговаривать?
— А как вы смеете обсуждать меня с соседями? Рассказывать всей улице, какая я плохая хозяйка?
— Я правду говорю!
— Вы говорите ложь! — я почувствовала, как во мне поднимается двадцатилетний гнев. — Двадцать лет вы втаптываете меня в грязь! Критикуете всё, что я делаю! Подрываете мой авторитет перед детьми и мужем! Мешаете жить!
— Я мешаю? — она задохнулась от возмущения. — Да я всю жизнь вам помогаю! Квартирой обеспечила, внуков воспитывала, борщи варила!
— Квартирой обеспечили? — я засмеялась зло. — Да мы эту квартиру содержим! Мы платим за неё, мы в ней живём, мы её ремонтируем! А вы только указки раздаёте!
Повисла тишина. Павел стоял между нами, красный от смущения и растерянности.
— Ну всё, — сказала наконец Зинаида Аркадьевна. — Теперь я всё поняла. Сын, ты слышишь, как с твоей матерью разговаривает твоя жена?
— Мам, Нина права, — тихо сказал Павел. — Ты должна была предупредить о приезде.
— Предупредить? В своей квартире предупредить?
— Да, — твёрдо сказал он. — Предупредить. Мы тоже здесь живём.
Я посмотрела на мужа с удивлением. Впервые за двадцать лет он открыто встал на мою сторону.
— Павлик, — прошептала свекровь, — ты что, против матери?
— Я не против тебя, мам. Но у нас своя семья, свой уклад жизни. И ты не можешь просто прийти и всё изменить.
— Не могу? — её голос стал опасно тихим. — Хорошо. Тогда живите как хотите. В моей квартире.
Она собрала свои вещи из комода и направилась к выходу.
— И где я жить буду? — театрально спросила она на пороге.
— К Лене поедете, — сказала я. — Или в гостиницу. Или домой, к себе, где никакого ремонта нет.
— Хорошо, — кивнула она. — Запомню.
Дверь хлопнула.
Мы с Павлом остались одни. Он сел на кровать и опустил голову в руки.
— Боже, — пробормотал он, — что я наделал.
— Ты сделал правильно, — сказала я, садясь рядом.
— Она же обидится на всю жизнь.
— Павел, — я взяла его за руку, — послушай меня. Твоя мать никогда не будет довольна. Что бы мы ни делали, как бы ни старались — она всегда найдёт, к чему придраться. Потому что ей нужна власть, а не любовь.
— Но она же мать...
— И что? Это даёт ей право унижать твою жену? Отравлять жизнь твоим детям?
Павел молчал.
— Знаешь, — сказала я задумчиво, — а может быть, пора. Пора начать жить своей жизнью.
— Как это?
— Купить квартиру. Нашу квартиру.
— На что? У нас же нет таких денег.
— Есть ипотека. Есть моя работа, которая неплохо оплачивается, несмотря на то, что твоя мать считает её баловством.
Павел посмотрел на меня.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
На следующий день я взяла отгул и поехала в банк. Оказалось, что при моей зарплате и нашем семейном доходе взять ипотеку вполне реально. Более того, я могла оформить кредит на себя, как основного заёмщика.
Вечером я показала Павлу расчёты.
— Первоначальный взнос у нас есть, — сказала я, — это накопления на отпуск и чёрный день. Ежемесячный платёж мы потянем.
— А мама?
— А что мама? Это её квартира, пусть и живёт в ней. Одна. Со своими правилами и своим борщом.
Павел долго молчал, изучая бумаги.
— Знаешь, — сказал он наконец, — а ведь ты права. Мне уже сорок пять, а я всё ещё живу с мамой.
— Мы живём с мамой, — поправила я.
— Нет, — он покачал головой. — Ты живёшь с чужой мамой. А это совсем другое дело.
Две недели спустя мы подписали договор на однушку в новостройке. Небольшую, но нашу. Со свежим ремонтом и видом на парк.
Зинаида Аркадьевна до сих пор не разговаривает с нами. Изредка звонит Павлу, чтобы пожаловаться на здоровье и одиночество. Но он больше не бежит к ней по первому зову.
— Мам, — сказал он ей в последний разговор, — ты можешь приехать к нам в гости. Предупредив заранее. И не больше чем на выходные.
Она повесила трубку.
Но мне всё равно. Впервые за двадцать лет я просыпаюсь в собственной постели, в собственной квартире, где никто не будет рыться в моих вещах и критиковать мою жизнь.