ВОСКРЕСНЫЕ ЧИТКИ В ТУЛАТЕ - ПО РОМАНУ ЕФИМА ПЕРМИТИНА

Писатель Ефим Николаевич Пермитин в 50-е годы прошлого века написал автобиографический роман-трилогию "Жизнь Алексея Рокотова". В 1913 году, экстерном сдав экзамены за учительскую семинарию, будущий писатель два года работал учителем в казачьей школе в Тулате. Этому периоду жизни посвящена часть трилогии "Первая любовь".
Отрывок из романа - Вашему вниманию.
Занесло, запуржило Тулату под самые крыши: зима выдалась снежная и вьюжная.
- Вот тебе и «тихота у нас - волос на голове не колыбнет»,- улыбаясь, вспоминал похвальбу тулатинцев Алеша.
Вечера и ночи казались бесконечными. От скуки одиночества Алешу спасали воскресные читки для взрослых и внеклассные чтения и беседы о прочитанном с выпускниками.
Читки возникли случайно. Как-то, еще в начале зимы, вечером, Алеша стал перечитывать любимую повесть Толстого «Казаки». Увлекшись, он всегда переходил на чтение вслух. На ступеньках лестницы тихонько уселись и внимательно слушали его чтение квартирная хозяйка Лизавета Никитишна, хозяин и заглянувший на огонек заядлый театрал Архип Каргополов.
Алеша заметил их и спросил:
- Интересно пишет Толстой?
- Умственность невысказимая! Каждое слово кругло, толсто. Недаром, видно, у него и фамилия Толстой! А уж сценическая поразительность - онемительная! Сижу словно бы на иголках. И каждой-то репликой - все за самое сердце задевает, как Островский в своих пиесках. Особенно когда Лукашка черкеса на переправе пришил! - восхищенно отозвался Архип Петрович.
- А вы что же в кухне, на лестнице? Идите в комнату, я почитаю, если вам нравится.
- Может ли не нравиться, Алексей Николаевич, когда завлекательность такая, что дыхание в грудях спирает, а ожидательного впереди все больше да больше. Как-то у этого офицера Оленина с Марьяной любовь завяжется и чем она кончится. И легко ль без такой бравой девахи Лукашке остаться...- взволновалась добродушная Елизавета Никитишна.
Хозяин промолчал, но по его глазам было видно, что и он увлечен повестью: ведь о казаках написано...
После ужина Алеша продолжал чтение и читал, покуда не закончил последней сцены. Слушатели сидели, как завороженные, и только тяжело вздыхали над судьбами полюбившихся героев.
Долго ворочался в постели Алеша: думал и о повести, и о внимательных своих слушателях...
А что, если попытаться почитать в школе?! Через ребят оповестить и... Какой мир раскроется неграмотным и малограмотным тулатинцам!..
Перед читкой скажу о Толстом... А вдруг оскандалюсь? Даже в двухклассной станичной школе не пробовали... Попробую!.. Не получится - брошу».
На первую читку этой же повести пришло немного народу, но с каждым разом число слушателей все росло. Рос и чтецкий опыт Алеши: он оценил искусство интонирования речи героев, учился жестикуляции и мимике.
На чтении «Хаджи Мурата» мест за партами не хватало: казаки и казачки приносили с собой стулья и табуретки. Читал Алеша до полной усталости, а все слушали и на неосторожно двинувшегося шикали так сердито, что по одному этому можно было судить, сколь увлечены они трагедией храброго горца.
За окнами морозная ночь, а в школе тепло, светло, чисто. Народу - впритирку. Бороды седые, черные, рыжие; бабьи платки, шали. Некоторые слушательницы вязали на спицах - кто чулки, кто варежки.
Алеша, как всегда, сидел у печки на возвышении и читал. Весь он был напряжен до крайности. По тишине в переполненном зале, по тому, как, слушая его чтение, в напряженные моменты повествования, глубоко, точно в одну большую грудь, вздыхали слушатели,
Алеша, не отрывая глаз от страниц книги, чувствовал, как увлечены тулатинцы, и, кажется, даже слышал биение потрясенных их сердец. И его, Алешино, сердце тоже билось учащенно, а глаза радостно сияли: «Уже два часа слушают!.. Скоро конец... Надо хорошо прочесть заключительную сцену, чтоб прочувствовали и пение иухинских соловьев, и героическую смерть Хаджи Мурата...»
Шуршали перевертываемые страницы. Перед взорами слушателей проносилась сцена за сценой. В момент описания битвы затихло даже и мерное пощелкивание вязальных спиц неукротимых рукодельниц.
Последний абзац... Последняя строка... слово. Алеша устало откинулся на спинку стула. С минуту, как зачарованные, сидели тулатинцы. Потом, словно весенние ручейки, потекли по школе вначале тихие, перерастающие в разговоры шепотки... Громче, громче: до дна всколыхнул души слушателей Хаджи Мурат.
В этой, как всегда казалось Алеше, лучшей из повестей Толстого, точно рукой искусного чеканщика вычеканенном бессмертном творении, его всякий раз поражало скупое, строгое и в то же время какое-то величественное описание природы, как бы оттеняющее и усиливающее кровавую драму горсточки мужественных воинов, приготовившихся к смертельной схватке.
Подходя к этому месту, Алеша невольно подобрался весь, как певец, готовящийся взять самую высокую ноту.
Всем своим существом молодой учитель ощущал, что его восхищение в такой же мере сейчас разделяется всеми лутатинцами.
...И вот уже народ с шумом вывалил из школы. И долго еще на сонных улицах занесенного снегом поселка слышались разговоры о прочитанной книге:
- Родной-то край, семья-то как тянули Хаджу!.. Не встреться им старик - ушли бы! Уж так-то мне хотелось, чтоб ушли они в свои горы!..
- Вот тебе и нехристь, а какой герой!..
- Телосложением, видать, корпусный, ухватистый был человек.
- Гордец! А как умирал - вовек не позабудешь!
Алеша стоял на крыльце школы и жадно ловил голоса тулатинцев: его волновало и их волнение, и то, что мысли великого писателя глубоко запали в душу слушателей.
«В следующий раз прочту-ка я им «Хозяина и работника»!
После читки в школе всегда оставались несколько женщин - помочь сторожихе прибрать в классе и в раздевалке.
- Мы ведь грязи-то натащили, а где же тебе, Лукерьюшка, одной и за нашими ребятишками и за нами.
Полюбил воскресные читки Алеша. Пристрастились к ним и тулатинцы.
Новоявленные горячие поклонники толстовского таланта все время приставали к Алеше:
- Очень нам желательно посмотреть на личность умнейшего этого графа!
К читке рассказа «Хозяин и работник» Алеша и его добровольный помощник Архип Каргополов приготовили слушателям сюрприз. В одной из книг они разыскали снимок с репинского портрета Толстого, и способный на все руки гример и декоратор Архип Петрович на большом листе картона сделал увеличенную копию.
Портрет маститого бородатого старика вставили в раму, выбросив из нее литографию императрицы Екатерины, и повесили на те же гвозди рядом с портретом царя Николая Второго.
Как и на «Хаджи Мурата», на читку «Хозяина и работника» народу набралось полная школа. Многие стояли даже в дверях.
Перед последними сценами, когда покорный Никита уже совсем было начал замерзать, Алеша решил сделать коротенькую передышку, чтоб выпить воды.
Слушатели тотчас же заговорили:
- Хозяин-то в двух теплых шубах - ему что буран, а у Никиты и сапоги в дырах и шушунишка на рыбьем меху...
- Жадность обуяла купца, боялся, чтобы другие покупатели не перехватили рощу у помещика...
- За большим барышом гнался. Чем-то этот Брехуновна нашего Прокопа Дергачева смахивает. Этого тоже никакая погода не держит, если почует выгодность...
- Никита, видать, проста душа. Известно - нищета, у него одна баба, и с той бондарь живет...
Передохнув, Алеша снова склонился над книгой. Тотчас же стало так тихо, что слышно было, как в раздевалке из рукомойника со звоном падали в таз капли воды.