_________________СКОМОРОХОВА ЖЕНА.

– Людмиле муж не указ, она его не празднует.
– Это какая Людмила, которая скоморохова жена?
– Она самая, ишь, пошла точно пава, говорят сам председатель на ферму стал чаще заезжать.
Две соседки, Даниловна и Кирилловна, не успев снять фартуки, подвязав платки назад, едва вышли из огорода, так и остановились на одной теме – про Витьку-скомороха, да его жену. Его так и звали в селе: «Витька-скоморох», а фамилия Скоморохов. Ни один праздник не обходился без Витьки, потому как весёлый человек, простодушный, даже наивный.
Витьку в селе любили за лёгкость характера, за податливость к любой просьбе, за его ясные голубые глаза и светлый чуб. Жена Людмила – полная ему противоположность. Серьёзная, губы поджаты, на шутки скупая, видом горделивая, статная женщина с неизменной прической – тёмные густые волосы назад прибраны. Кто-то её с артисткой Мордюковой сравнивал, кто-то место председателя прочил. Только Людмила Прокопьевна прочно закрепилась на ферме: и поругает, и накажет, и похвалит.
Яркая внешность вызывала множество кривотолков, вплоть до того, что Людмила мужа для видимости держит, вот мол, замужем, а кавалеров, хоть отбавляй. За глаза смеялись над простодушным Витькой, что не смотрит за женой, а только зубы скалит, как-будто не замечает ничего. Как-то намекнули ему, а он рукой махнул и всё в шутку перевёл. На гулянке Витька первым выходил плясать, когда Людмила величаво сидела за столом, и в уголках губ прятала улыбку.
В глаза уважительно обращались «Людмила Прокопьевна», а за глаза злые языки называли «скомороховой женой». В основном те звали, кого по справедливости за нерадивую работу наказывала. За спиной шептались: «выслужиться хочет, и куда только Витька смотрит».
– Вить, поди сюда, – Людмила позвала мужа из стайки, где прибирался. – Чегой-то? – спросил Витька.
Жена держит в руках конверт нераспечатанный. – Тебе, из города. И адрес обратный от какой-то Тамары.
Людмила не на шутку забеспокоилась, мало ли что, вдруг семье какая угроза. У них ведь Танька с Сашкой студенты, учатся ещё.
Улыбка у Виктора вмиг исчезла: крутит в руках конверт, не решается распечатать. Наконец открывает, достаёт письмо, читает, щурясь, шевелит губами...
– Ну что там? – Людмила нетерпеливо спрашивает, заглядывая в письмо.
Виктор сложил листок, сел на лавку, стоявшую у летней времянки. – Да чепуха какая-то, ошиблись, наверное, – он прячет письмо.
– Вить, ну и что, прятаться теперь будешь по углам с этим письмом, всё в себе таить, а жене родной и не скажешь?
– Да не знаю, как ты воспримешь, – он подал письмо жене.
Она читала жадно, потом перечитала ещё раз, подала мужу, села рядом. Это правда? – спросила она.
– Не знаю толком. Была у меня одна Тамара в городе, а больше никого до тебя не было, я же на фабрике тогда работал, долго встречались, я уж не помню, как оно получилось: я не захотел, или сама она ушла... В общем, вернулся домой и тебя увидел... А от кого пацан – не знаю. Может и мой.
– Ну а по годам-то всё сходится?
– То-то и оно, что сходится.
Людмила ещё раз вспомнила строки из письма: «Не беспокоила тебя, потому как сама сына вырастила.... А сейчас женится он, часто про отца спрашивает, видно важно ему перед свадьбой. Вот поэтому и пишу. Где адрес узнала, не спрашивай. И если есть в тебе хоть капля радости за сына, повидайся с ним. Более ни о чём не прошу, потому как ни в чём не нуждаемся».
– Ах ты скрытная душа, всё тебе хиханьки-хаханьки, верный ты мой, всю жизнь молчал, – Людмила закрыла лицо платком и заплакала.
– Ну чего ты? Это когда ещё было, может и не мой парень-то.
– А если не твой, так зачем ей через столько лет тебя искать? Сыновья они... они такие, приходит время и правду хотят знать.
– А чего делать-то? – Виктор вконец растерялся.
– Съездишь, увидишь, сам поймёшь. Своё родное можно отличить с первой минуты.
– А может не ехать? – Виктор с надеждой посмотрел на жену.
– Не езди, дело твоё. Только не плакайся мне потом, что душа болит, я ведь знаю тебя.
Через неделю, непонятно откуда народ узнал, что у Витьки-скомороха сын взрослый на стороне. «Думали, Людмила хвостом вертит, а тут, оказывается, Витька-ходок, вот и простачок, добрый, да улыбчивый».
Людмила вышла из магазина, возле которого стояли несколько женщин (в открытые окна был слышен отрывками разговор). Она вышла и все умолкли, посмотрев на Людмилу. Остановилась.
– И что вы хотите? Думаете каменная я? Нет, я живая, вот ущипни за руку и больно будет. А уж сердцу как больно бывает, так вы и сами знаете. Одно скажу: не святая я, чтобы безропотно дорожку ковровую стелить перед парнем. У него мать есть. А отец... отец сам разберётся. На этом всё. Собрание окончено, идите с миром и не "полощите" имена наши по чём зря.
Женщин как будто к земле пригвоздило от откровенной речи Людмилы. Лица их потеплели, в душе они поддерживали её, только слов пока не находили. Вдруг Наташа Севрюкова остановила Людмилу, уже отошедшую от них: – Людмила Прокопьевна, подождите, я хотела отпроситься, в районный центр мне надо съездить в поликлинику.
– Ну если надо, значит надо, напомни мне завтра.
– Хорошо, – женщина улыбнулась, радостно кивнула, как будто билет счастливый вытянула. А нас самом деле просто хотелось заговорить с Людмилой.
Дома Виктор ходил с покаянным лицом.
– Ну что ты маешься, раз говоришь, похожи вы, и с Санькой нашим похожи, ну значит езжай на свадьбу, чего уж там... всё равно уже виделся.
Людмила достала праздничный костюм и голубого цвета рубашку, почти новые ботинки.
– Слышь, Люд, а тебя тоже приглашают...
– Нет уж, не поеду я, ты, Витя, знаешь меня, я гулянки не люблю, тем более такой случай. Чего я там буду сидеть хмурая, как туча. А притворяться я не умею.
Вернулся Виктор в тот же день, немного навеселе, был добродушен как и прежде и, казалось, доволен.
Людмила вечером ничего не сказала, а утром поставила на стол глазунью, молоко, булочки. Поправила и без того приглаженные волосы.
– Сказать, что хочу, Витя... уйти легко, вернуться – никогда. Это ты знай, – она отвернулась. Виктор встал, с шумом отодвинул стул, подошёл к жене и обхватил худощавыми руками, чувствуя её статную тёплую спину. – Ты это... брось... чего удумала... как было, так и есть. Пашка сын, конечно, только ведь ты у меня жена... слышь, Люся, люблю я тебя...
Он чувствовал, как беззвучно плачет Людмила, тёрся носом и губами о её щёку, крепко держал, не отпуская, словно боялся потерять.
Наконец Людмила повернулась, обхватила его шею: – Вот так-то, Витенька, и ты у меня родной. – Сдержанная на чувства Людмила, особенно на людях, целовала родное лицо с морщинками возле глаз, которые она знала наперечёт, также как и каждую чёрточку его лица. Слёзы высохли. Да и к чему плакать, оба знали, что всё у них хорошо.
_________________Автор Татьяна Викторова.