2 декабря 1977 года родилась Саша Путря— юная художница.

За свою короткую жизнь создала 2279 работ - 46 альбомов с рисунками, шаржами и стихами, чеканки, вышивки, поделки из пластилина, мягкие игрушки, изделия из бусинок и разноцветных камешков, выжигание по дереву. Делала технические чертежи, которые должны были, по её мнению, помочь взрослым достичь Луны и сделать асфальтовое покрытие дорог без трещин.
Награждена золотой медалью Христа Спасителя «За жизнь, достойную человека» (1998, посмертно)
Награждена орденом Святого Николая Угодника «За приумножение добра на земле» (2000, посмертно)
Награждена национальным призом Всеиндийского детского объединения «Неру Бал Самити» – «Каласари Авард» (2001, посмертно)
«Головокружительность дарования этой удивительно талантливой девочки несоизмерима с печальным фактом ее смерти», - из книги отзывов посетителей выставок работ Саши Путри.
Саша Путря родилась 2 декабря 1977 года в Полтаве.
Ее отец Евгений Васильевич Путря был художником, а мама Виктория Леонидовна – профессиональным дирижером-хормейстером, преподававшим в музыкальном училище. Саша развивалась удивительно быстро, удивляя и родителей, и их друзей-художников. С трёх лет она хорошо держала в руках карандаш и кисточку. Она рисовала, не переставая, часто засыпала, вся испачканная красками. «Когда я вырасту большая, — говорила она, — непременно стану художницей и буду рисовать с утра до вечера. Даже ночью».
Евгений Васильевич, чтобы не отдавать дочку в детский сад, брал работу на дом. Из маленькой спальни двухкомнатной квартиры он сделал художественную мастерскую, в которой поставил два стола – себе и дочери. В ней отец и дочь творили каждый за своим столом, никогда не заглядывая друг другу через плечо. В тех случаях, когда Саша хотела показать отцу готовую работу или ей нужна была помощь, она тихонько клала ему на стол записку: «Папа, приходи!».
«Вижу, как нужно, но сделать не могу», - иногда говорила Евгению Васильевичу дочка. Он помогал, советуя, как завершить картину. «Нет, не то», - как правило, отвечала Саша. А через некоторое время сама находила решение. «Меня буквально ошеломила одна из самых первых работ Сашеньки, которая, к сожалению, не сохранилась, - вспоминал Евгений Васильевич. - Как-то мы читали воспоминания друзей Пушкина по лицею и узнали, что они называли его между собой Сверчком. Сашеньку это рассмешило, и она уже через пятнадцать минут нарисовала поэта в обличье сверчка. Я был потрясен. Такое сходство! Этому ни в одном институте не научат».
Еще Егений Путря рассказывал: «Обычно утром, после завтрака, Сашенька подходила и говорила: «Я хочу рисовать. Дай, пожалуйста, бумагу». Садилась за свой отдельный столик и затихала, иногда напевала под нос какую-то мелодию. А через какое-то время смотришь – встаёт, подходит сбоку, обнимает и тихо говорит: «Ты очень занят? Посмотри, пожалуйста, что у меня получилось?» И всегда это была неожиданность. Понятно, были работы более удачные и не совсем, она сама это видела и страдала, если не могла достичь одного ей известного совершенства. Саша долгое время не пользовалась ластиком, но когда привыкла, её рисунки стали более точными, пропорционально правильными. А то как бывало? Рисует, рисует, потом где-то ошибётся и, плача, начинает всё заново, бывало по три-четыре раза. У нас сберегается до пятисот её неоконченных рисунков: то только глазки, то личико, то полфигуры...».
Папа сделал попытку обучать дочь по академической программе, он хотел, чтобы Саша начала рисовать этюды и натюрморты, но натолкнулся на деликатный, но твёрдый отпор. Как художник Саша формировалась самостоятельно, руководствуясь собственными влечениями, воображением внутреннего, многогранного и неповторимого мира.
Евгений Путря рассказывал о детстве своей дочери: «В школе Сашенька училась легко и непринуждённо, сразу стала любимицей класса и учителей. Когда её хвалили («профессор ты наш»), скромно отходила, а дома нам рассказывала, как ей это неудобно. По окончании первого класса её наградили «Похвальной грамотой». Затем болезнь начала обостряться, и она вынуждена была оставить школу. Училась дома или ходила с мамой к учительнице. Школьная программа её не устраивала. Завела свою библиотеку, которая насчитывала около тысячи книг, и всю перечитала. Среди любимых её авторов – Купер, Майн Рид, Стивенсон, Марк Твен, Дюма, Гюго, Пушкин, Гоголь... каждый вечер, после программы «Время», ложились с мамой в кровать и читали до «мотыльков» в глазах. Общаться с ней было легко и приятно. За всю свою короткую жизнь она никогда никого не обидела. Была ласкова со всеми. Мы до сих пор чувствуем её детские объятия, приятное прикосновение тёплых щёчек, утомлённое тельце на плече... Рисовать Сашенька любила под музыку. В её фонотеке около ста пластинок: записи детских сказок, мюзиклов, инсценировок, песен. Практически все она знала наизусть. Особенно любила «Голубой щенок», «Али-баба и сорок разбойников», «Приключения Буратино», «Приключения барона Мюнхгаузена», «Принц и нищий», «Три мушкетёра», «Хоттабыч», «Бременские музыканты», «Приключения капитана Врунгеля».
Она часто рисовала своих любимцев - цыплят, котят и щенков. Рисунки «Щеночек Бимочка», «Кот-рыболов», «Собачка Ника и котёнок Тишка в своём замке», «Праздник зверят» становились трепетным откровением чистого детского доверия и нежности.
«Если у людей есть праздники, то и у зверят они должны быть!» – считала Саша. Доблестные и справедливые принцы, короли и рыцари заполняли её альбомы.
Саму себя Саша представляла в этой компании прекрасной и доброй принцессой. «Это я ещё маленькая, тогда была звёздная и тёмная ночь без луны, и потому у меня такие большие глазки», — говорила Сашенька. В ее огромных, как на иконе, глазах зрителями улавливалось глубокое сострадание и печаль.
Одна за другой состоялись две её персональные выставки. Неожиданно для всех появилась в её рисунках индийская тематика.
Саша нарисовала десятки портретов Митхуна Чакроборти - актёра из индийского фильма «Танцор диско», Индиры Ганди, влюблённых индийских юношей и девушек, автопортрет в виде шестирукой богини. Евгений Путря рассказывал, что Саша любила повторять: «Ну, куда подевались ещё мои четыре руки»?
Поначалу родители не придавали особого значения увлечению дочери Индией, хотя поддерживали его. Вместе со старшей сестрой и подружками составляли ей компанию в походах на индийские фильмы.
Отец вспоминал: «Блестящий, очаровательный юноша – Митхун Чакраборти – последняя самая сильная Сашина любовь. Его портрет, вставленный в оправу, она носила на груди, около сердца... Мы берегли её любовь и тихо радовались её счастью. Так и похоронили её с портретом Митхуна. В 1986 году Сашенька посмотрела индийский фильм «Танцор диско». Картина произвела такое сильное впечатление, что вся дальнейшая жизнь прошла под знаком интереса к Индии, её культуре, в частности к артистам. Ни одного индийского фильма, который шёл на экранах города, она не пропустила, а некоторые, которые особенно полюбились, смотрела по несколько раз. Естественно, изменилась и тематика её рисунков – появились портреты актёров индийского кино, танцовщиц, принцев, бога Шивы, т.д. Мы не придавали значения такой перемене, раз нравится – пусть рисует. Но как-то Саша сказала:
- Мама, ты помнишь, у нас был слон? Большой такой!
- Слон? У нас? Нет, доченька, не помню.
- Ну, как же, мамочка! Был! Я хорошо помню: я сидела ещё у него на спине, в красивой такой корзиночке. Ну, вспомни!
- Да нет, доченька, не было такого. Это ты, наверное, в кино видела.
- Да не в кино! Я хорошо помню! Я была тогда маленькая. А слон большой, настоящий, живой, и мне было даже немного страшновато, что я так высоко сижу. Я помню!
О том, что Сашенька не видела живого слона, мы знали точно: в зоопарке, куда мы ходили, слона не было. Тогда что это? Память души? В таком случае тема Индии в её рисунках не случайна. Но что мы знаем о тайне нашего рождения и смерти, про подсознание?».
Неожиданно в счастливо-спокойную, размеренную жизнь Саши ворвалась тяжёлая болезнь. «Сашуне долго не могли поставить диагноз, - вспоминал Евгений Васильевич. - Бывало, она жаловалась на слабость: то ручка у нее заболит, то на ножки не может встать. Но после того как дочка четверо суток температурила и кричала в больнице от боли, а врачи не знали, что с ней делать, я в отчаянии написал письмо в Минздрав СССР. Буквально через день в Полтаву вылетела профессор-гематолог Светлана Киреева. И вынесла нам приговор: «Девочка проживет месяц-два. У нее лейкемия, кровь на 92 процента белая». По рекомендации профессора мы срочно отправились на лечение в Киев. После двухмесячного курса усиленной терапии Сашуне заново пришлось учиться ходить - настолько она ослабла. А перед отправкой домой я посадил ее в детскую коляску и повез в Киево-Печерскую Лавру. Перед мощами каждого святого мы крестились, прося у них исцеления. Возможно, где-то на небесах услышали наши молитвы, и дочери были дарованы еще шесть лет жизни. По словам специалистов, столько прожить с лейкемией практически невозможно». На тот момент Саше исполнилось всего пять лет.
Лейкемия неумолимо наваливалась, постепенно отбирая у девочки силы. Евгений Путря рассказывал: «Врачи рекомендовали ей избегать яркого солнца, так что гуляли мы с ней рано утром или вечером, когда спадала жара, или когда на дворе было пасмурно. В такие дни садились на велосипед и путешествовали окраинами города, парками или шли по музеям. Больше всего ей нравился Полтавский краеведческий. Хотя бывала здесь уже не раз, всегда шла как на праздник. Ей нравились маленькие зверята – хомячки и ласки. Жалела только, что они не живые и всё выпытывала:
- Они сами умерли или их убили?
- Сами, сами, от старости.
- Как от старости? Они же такие манюсенькие?
- А они больше и не растут.
- Тогда какие же они были детками?
- А вот такие, - показывал ей полмизинца.
- Ой, манюсенькие! Ой, мои хорошие!
Ко всему маленькому и живому относилась с какой-то совершенно не детской, скорее, материнской – нежностью, как будто чувствовала его незащищенность. Дома, по её просьбе, мы завели собачку, затем взяли ей в компанию котёнка. Соседи, зная её любовь к животным, подарили аквариум с рыбками. Мы докупили туда тритонов и черепашек, и Саша часами могла рассматривать подводное царство. Затем, как-то осенью, забился к нам на балкон еле живой попугайчик-альбинос, и, естественно, остался жить у нас... В шесть лет Сашенька «влюбилась» в своего двоюродного братика Витю Бражанского, светловолосого голубоглазого мальчика. С тех пор появилась целая серия «Витенек»: то он гусар, то он жених, а то у них с Сашей свадьба... Вскоре, после фильма про трёх мушкетёров, её любимцем стал Д`Артаньян – Михаил Боярский. И снова – целая серия рисунков с дорогим артистом. Она даже написала ему письмо, но так почему-то и не отправила».
Вся семья, объединённая общей бедой, мужественно оберегала каждый вздох ребёнка. Саша не сдавалась. Её сознание художника вышло за границы земного существования. Появились рисунки, на которых был изображен Бог, галактики, планеты и созвездия, пришельцы и НЛО. Евгений Путря рассказывал: «Она увлекалась гороскопами, астрологией и особенно интересовалась сообщениями про НЛО. Свято верила, что это прилетают наши предки, и настанет день, когда она с ними встретится».
В рисунках Саша отвоёвывала свое право на жизнь. Евгений Путря рассказывал: «Рисовать Сашенька начала с трёх лет. Ручки и личико её всегда были вымазаны фломастерами или акварельными красками. Вся наша квартира, ванная комната, кухня, туалет, двери шкафов разрисованы до той высоты, уда доставала она рукой. Рисунки свои щедро дарила друзьям и родственникам – на праздники и дни рождения поздравляла открытками, которые рисовала сама, сама же писала и тексты, часто в стихах. Рисование для Сашеньки было таким естественным – как сон, как еда, нередко заменяло ей друзей, детские игры, особенно, когда болезнь обострялась. Заболела она вдруг, неожиданно, врачи долго не могли поставить диагноз, а когда поставили... это было как гром среди ясного неба – лейкоз. Было Сашеньке тогда пять лет. И то, что она прожила ещё шесть – чудо. И в основе этого чуда – неимоверная, фантастическая тяга к рисованию. Она могла просиживать за фломастерами и красками по восемь – десять часов в день. Когда здоровье ухудшалось, и мама ложилась с ней в больницу, я приходил, бывало, и спрашивал:
- Как Сашенька? Рисует?
- Да. Смотри, сколько успела!
Это значило, что здоровье улучшается. А если жена молча разводила руками, состояние было неутешительное. В больнице Сашеньку знали и любили все: от нянечки до главврача. Любили за терпеливость, с которой переносила болезненные процедуры, за доброту, за весёлый, жизнерадостный нрав. В палате, где она лежала, всегда собирались дети, слышно было смех и веселье. Врачи, спасибо им, не запрещали такого общения, и больница не была для девочки чем-то страшным, хотя, естественно, особой радости не испытывала. Попадая сюда снова. Но больше всего она любила дом, хотя и жаловалась: «Ох уж этот четвёртый этаж!.. Кто его придумал?» Сидя с нами тёплыми осенними вечерами на балконе, она трепетно засматривалась на пылающие закатные облака, которые постепенно сливались с тёмным небом, и вспыхивали над головой искорки звёзд, и расцветал небосвод серебристым мерцанием созвездий и галактик... Мы говорили с ней про планеты, про «летающие тарелки», про Бога, про людей...».
Саша Путря боролась за жизнь шесть лет. Всякий раз, ложась в больницу, девочка брала с собой книги и все необходимое для рисования. Но с каждым разом выкарабкиваться становилось все трудней и трудней. Незадолго до смерти Саша попросила: «Если у меня опять начнется обострение, не надо меня лечить. Только не обижайтесь и не плачьте - я уже устала. Я знаю, смерть не страшна...».
Родители, как могли, поддерживали интерес дочери к окружающему миру. В перерывах между процедурами отец усаживал Сашу на велосипед, и они ехали украдкой то в один уголок исторической Полтавы, то в другой. Позже, увидев положительные результаты подобных прогулок, медики их «узаконили». Однажды, когда они остановились возле руин Пушкаревской церкви, Саша предложила папе: «Давай спасем ее». «Но что мы можем, доченька?» - вздохнул отец. «А ты напиши самому главному начальнику и попроси его помочь нам». Евгений Васильевич так и сделал.