....

Боль. 9 мая
Первый раз я увидел его несколько лет назад. В подъезде - ступеньки-бомбежки, перила похожи на культи, и дверь с глазком, заплывшим и затуманенным от запаха ожидания гостей.
Тогда Иван Иванычу стукнуло лет 70, а может, на десять больше. Ему было ровно столько, сколько дивану и обоям в его квартире в Ульяновске - городе, подарившем миру Ленина и разрушившем этим подарком само мироздание.
Квартира старилась быстрее, чем ее хозяин, ковер на стене давно и тяжело болел – похоже, это был лишай или псориаз. Телевизор последний раз работал полными легкими, наверное, во время трансляции «Лебединого озера» с участием Лепешинской. Сейчас он представлял из себя товарища по несчастью и однокашника Ивана Маркелова, ветерана войны, героя обороны Керчи, старого вояки, чья война длится и по сей день.
Первое, что бросилось мне в глаза, это тапочки и носки полного кавалера орденов Славы. Тапочки свое уже отвоевали, сдавшись в плен бедности, а скорее и нищете. Носки, некогда песочного цвета, были похожи на рентгеновский снимок. Сквозь дыры, сравнимые с траншеями на передовой, можно было проследить солдатский путь Ивана Иваныча. Вот большой палец левой ноги. Ноготь, похожий на ракушку-столетку, давно уже не встречался с ножницами и пилой. Вот правый мизинец, сморщенный и скрытый в катакомбах, мизинец, который пять лет своей молодости провел в кирзовых сапогах пехотинца. Кухню можно было сдавать в аренду, на ней давно уже никто ничего не готовил.
Сердцем квартиры был унитаз, душа и главный источник жизни пенсионера несоюзного значения. Оттуда, из горла, лилась маленькая струйка воды. Для Ивана Маркелова это была настоящая «дорога жизни», сравнимая с Ладожским озером блокадного Ленинграда.
Рядом с унитазом стояла кружка, солдатская кружка, прошедшая всю войну., Сотни солдатских губ касались ее. Кружка стояла и ждала. В эти годы ей приходилось много работать. Забытый солдат жил в забытом государстве, с соседями-амнезистами и родными, потерявшими род. Воды в квартире не было, и 70-летнему мужчине приходилось пить воду из унитаза.
Садясь на колени, он склонял голову и брал кружку в руку, подставлял под унитаз и наполнял ее водой. Затем жадно пил, наслаждаясь и напиваясь на многие часы вперед… Пол-кружки – завтрак. Размокший хлеб и вода - обед. Солдат не ужинал, экономил силы…
Этажом ниже жил слесарь Николай Вдовин, парень-балагур, увлекающийся фотографией. Именно он принял заказ на ремонт квартиры ветерана войны, именно он в четверг утром забежал к Маркелову, чтобы поменять что-то там в трубах усталой квартиры. Поменять не поменял, а старую не поставил, потом закрутился, затем с друзьями мотался на пленэр, а там и вовсе не вспомнил…
А Иван ждал, пока бойкий слесарь забежит и наладит его одинокую жизнь. Для этого у ветерана был глазок, связь с внешним миром, глазок, в который он смотрел и ждал…. Ответа.
Я был у него еще дважды. Помню, рассказав об этой жуткой истории, надеялся достучаться до родных ветерана, до родной власти, до тех, кто 9 мая с трибуны будет кланяться и говорить слова благодарности. Май сменился июнем, власть увлеклась предстоящим днем города, солдатская проблема отложилась на следующий год.
На этот раз я шел не с пустыми руками: куча продуктов и маленький чайник от московской редакции родного телеканала. Дверь была открыта, замки в этой квартире были сосланы в глухую тайгу и разжалованы из генералов в рядовые.
Мы говорили о том, ради чего спасали Родину, за что жили сейчас и почему стали глухими. Разговору мешал магнитофон и песни, доносившиеся с нижнего этажа - наверное, слесарь отмечал «клозетную» сделку. Медаль «За отвагу» я не ношу, поделился Иван Иванович, отваги не осталось, - стыдно признался он мне. Я ведь трус по натуре, болтал старик, конечно трус. Ведь тогда, в Аджимушкайских катакомбах, прятал глаза, когда от голода умирали грудные дети. Я бежал и спотыкался об камни Керченских тайников, в ужасе видя, как укладывая детей и рассказывая им колыбельные, мы на самом деле отпевали их. Утром маленькие тельца переставали дышать, а мы кусали себе руки, как волки, от ненависти к тем, кто развязал эту войну. Дети умирали абсолютно седыми, я это точно помню, говорил мне Ветеран.
Я специально пишу это слово с большой буквы, отдавая тем самым ему дань уважения. За что он получил свои награды, я никогда не спрашивал, не все ли равно?..
Разговор все время прерывался, Иван Иванович шел в туалет попить воды, и каждый раз виновато улыбался, поясняя, мол, чайник - это хорошо, да мне как-то привычней оттуда, где надо становиться на колени.
А знаешь, сказал он мне, я ведь никогда не боялся смотреть в лицо врагу, это совсем не страшно, я смотрел лишь вперед, и никогда не боялся оглянуться назад, не боялся. Там за моей спиной были мои однополчане, так чего оборачиваться. Вот только тогда я зря посмотрел, бравый майор с усами-тараканами из политчасти, из нагана расстрелял 17-летнего мальчишку из Пскова за то, что тот испугался танка и побежал к своим. Не выдержал я, не смог, вмешался, да толку мало, мы ведь питались плохо, силенок не было, а этот, с отъевшейся мордой, мне раз кулаком - и всё…
Морду эту я знаю, это наш чиновник, который распределяет квартиры ветеранам. Тот самый, который в военкомате забыл раздать ордена и выбросил их на ближайшей свалке. Морда эта - тот самый начальник ЖЭКа, закрывший наряд слесарю и оплативший ему работу в ветеранской квартире…
Последний раз я видел его пару лет назад. Уезжая из Ульяновска, я зашел попрощаться и пожелать ветерану здоровья. В квартире было светло, снег сыпал рисовыми крошками, создавая иллюзию доброты. Ветеран сидел в кресле, взгляд направлен на ковер, где висели награды. Он был мертв. В его руке медаль «За отвагу». А на кухне незнакомый для этой квартиры шум. Шум воды, бойко бежавшей из отремонтированной трубы. Судя по всему, война для Ивана Маркелова закончилась победой…