1 сентября 1961 году у Юноны Каревой и Станислава Говорухина родился сын – Серёжа.
Через некоторое время Станислав уехал в Москву. Будущее показало, что не зря. Станислав добился огромных успехов в кино, став одним из ведущих советских режиссеров. Юнона решила остаться с сыном в Казани. Правда, разлука не очень хорошо сказалась на их браке. Существуют различные версии причины развода (желающие могут порыться в интернете). Главное, что они остались хорошими друзьями. Режиссер пригласил бывшую жену на небольшую роль в свою картину, ставшую позже культовой в нашей стране. В фильме «Место встречи изменить нельзя» Юноне досталась роль Галины Желтовской, гражданской жены Груздева в исполнении Сергея Юрского. Свое появление в эпизоде актриса отыграла блестяще, навсегда запомнившись зрителям. *** Из интервью Сергея Говорухина:
«Извечный конфликт отцов и детей - не пустые слова?
- Обязательное условие воспитания для меня - не распускать руки. Потому что это останется в памяти навсегда. Я испытываю патологическую любовь к младшему сыну. И самый главный конфликт с женой в том, что я не то что наказывать, я дыхнуть на Василия боюсь. Репрессивный орган у нас мама Вера. Со старшим у меня доверительные отношения. Мы видимся с ним достаточно часто. Мне кажется, это очень важно для мальчика - контакт с отцом. А что касается моего отца, то Станиславу Сергеевичу я благодарен, что он не вмешивался в мою жизнь. Конфликтов у нас нет, только споры на почве творчества. Мне кажется, искусство кинематографа - это дуновение ветра. Мне интересна ткань, из которой фильм собирается. Она должна быть необъяснимой. И за последним кадром должно состояться чудо, которое ты не успел осмыслить. В творчестве моего отца присутствует обязательно событийный ряд. Мне ближе другой кинематограф. Но я не могу не признавать, что он - яркая личность.
У меня с отцом сложные отношения. Когда я родился, он уехал поступать во ВГИК. Потом он, получив распределение на Одесскую киностудию, позвал мою маму с собой. Мама тогда была примой Казанского драматического театра. Она, поколебавшись, сделала единственно правильный выбор. Остаться примой в Казанском театре лучше, чем поехать с мужем-режиссером в Одессу в надежде стать кинозвездой. А он, видимо, не очень уговаривал. То есть мы никогда не жили вместе. И сейчас видимся редко, по праздникам. Поэтому каких-то особых отношений не было. Ему это было раньше не нужно, а теперь это и мне не нужно. Но поскольку в свое время мне очень не хватало отца, я стараюсь, чтобы у моих детей не было такой проблемы. У меня от трех браков двое сыновей и дочка, и я стараюсь общаться с ними как можно больше.
Если коротко: отец для тебя - это...
- Это - отец. Сейчас одно забавное воспоминание всплыло. Перед отъездом из Казани, когда я ехал во ВГИК поступать, с большим трудом достал блок сигарет "Camel", по тем временам - настоящая роскошь. Думал, буду поражать воображение однокурсников. Вышел из поезда на перрон, ожидая отца, закурил. Он подходит. Смотрит на меня внимательно. И спрашивает: "Че куришь?" - "Camel", - с гордостью отвечаю. А он мне: "Ну-ка, давай сюда". И забрал весь блок, сопровождая это действие соображением о том, что не каждый режиссер может позволить себе такую роскошь.
- Воспитательный момент?
- (Смеется). На следующий день я и еще человек шесть опоздавших должны были сдавать экзамен. Нам заранее объявили тему. За ночь я написал рассказ. А утром выяснилось, что тема - другая. И на экзамене я писал все с чистого листа. Получил пять. На втором туре - был просмотр фильма "Портрет жены художника" Панкратова. Нужно было написать рецензию на фильм. А мне двадцать лет, я только вернулся из армии и в картине ничего не понял. Если бы не отец, я бы пропал. Я вышел из зала и спрашиваю отца - о чем фильм? Он изложил, и я написал практически слово в слово. В результате тоже получил пять. Поступил во ВГИК я, конечно, не без участия отца.
-Какие качества как режиссер вы унаследовали от своего знаменитого родителя?
-Отец - режиссер, большой режиссер, но он как бы сам по себе режиссер. У него свое кино, а у меня -свое кино. Сложно сказать, какие качества я унаследовал от отца. Наверное, четко выраженную жизненную позицию.
- А мать твоя кто? - Моя мама - Юнона Карева, актриса, уже 30 лет преподает мастерство актера в казанском театральном училище. Писать я начал где-то классе в десятом. Она была моим главным редактором. И педагогом. Через свою профессию она сумела мне объяснить, что такое сценарное мастерство. Это она объяснила мне, что между "Я тебя люблю" и "Я люблю тебя" - целая пропасть. Я ставил пьесу Чехова "Юбилей" у нее в театральном училище и чуть не повесился. Очень ее зауважал, потому что для того, чтобы работать со студенческим беспределом, нужен большой талант и терпение. И если ты смог преодолеть эту высоту, то уже с профессиональным актером работать - одно удовольствие. Несмотря на то, что мне уже за сорок и у нее двое внуков, мать меня, взрослого мужика, любит безмерно. Я обязан многим маме.
*** Самое дорогое у человека - это жизнь. И когда она требуется государству, ее забирают не задумываясь, правда, не всегда понятно, для каких целей. Если с этим еще можно как-то смириться, то смириться с тем, что, вернувшись с войны, бывший солдат обречен на нищету и страдания, на мой взгляд, нельзя. Государство обязано позаботиться о своих гражданах, которые честно исполнили свой долг. Отвоевал парень - так дайте ему квартиру, машину, деньги на обучение и безбедное существование, ведь все это есть, причем в неограниченных количествах. Вот только до простого ветерана ничего не доходит. Даже элементарные слова сочувствия и поддержки... До какой же степени нужно ненавидеть свой народ, чтобы так поступать с его защитниками?»
*** Итак, Сергей Станиславович Говорухин — российский режиссёр и писатель. Родился в семье известного кинорежиссёра Станислава Говорухина и актрисы Казанского театра имени Качалова, режиссёра и педагога Юноны Каревой. Окончил сценарное отделение ВГИКа.
В качестве военного корреспондента участвовал в боевых действиях. Автор сборников прозы и ряда публикаций в центральной прессе и журналах. Режиссёр нескольких фильмов, лауреат российских и международных кинопремий. Создал фонд помощи ветеранам и инвалидам вооружённых конфликтов.
Ушёл из жизни 27 октября 2011 года.
В 2004 году Сергей Говорухин написал:
Войной рождённые поэты Не возвращаются с войны — Мы между тем и этим светом Отныне быть обречены.
Когда же нашу оболочку Смиренный обозначит крест, Вы не спешите ставить точку — Мы будем там и будем здесь.
Мы, круг смыкая,— не уходим. Строкою прорастая в вас. Нам в лист учётный пишут: «Годен. Отправлен временно в запас».
*** Из воспоминаний друзей.
«Я знал его всю его жизнь — пятьдесят лет и полтора месяца — со дня рождения до дня ухода,— рассказывает Вадим Кешнер.— У Сергея было обострённое чувство справедливости. Во всём. Война и всё связанное с нею вонзились в него навсегда.
Жили они на улице Театральной, 13. В День Победы Серёжа ставил на окно музыкальные колонки, и во двор лились фронтовые песни в исполнении Марка Бернеса, Клавдии Шульженко и других знаковых певцов. На сэкономленные от школьных завтраков деньги готовил для ветеранов во дворе дома импровизированный стол: фронтовые «сто грамм» и нехитрая закуска. Минута молчания была для него священна…
Откуда у мальчишки было такое пронзительное отношение к военному подвигу? Не будучи на войне, он, как и Владимир Высоцкий, казалось, всё знал про неё, был пропитан ею, сопричастен.
Перебирая в памяти события и годы его жизни, понимаешь, как же он был огромен во всём: и в творчестве, и во взаимоотношениях с людьми. И если охарактеризовать его одним словом, то это слово — НАСТОЯЩИЙ.
Что же оставил после себя этот НАСТОЯЩИЙ человек? Прежде всего, память тех, кто знал его близко. А также книги и фильмы, снятые им по его сценариям.
Повести — «Никто, кроме нас», «Сочинение на уходящую тему», «Земля людей», «Прозрачные леса под Люксембургом». Рассказы «Туманный край небес», «Христа ради», «Сто сорок лет одиночества», «Нарисуй меня, Женечка» и другие. Миниатюры «От шестнадцати до двадцати», «С двадцати до войны»… Фильмы «Никто, кроме нас», «Сочинение на уходящую тему», «Земля людей».
Один фильм — «Прокляты и забыты», снятый с Инной Ванеевой и получивший премию «Ника», промелькнул как-то на ТВ. Все остальные не были показаны ни на одном канале. «Нерентабельны»,— усмехался Серёжка. А зомбирующие сегодня телезрителей сериалы так уронили планку настоящей культуры — дальше некуда. Это я так — в скобках.» ***
«Во время одной из спецопераций он возвращался с задания и в центре Грозного получил ранение в ногу – а уступившему ему за несколько секунд до этого место офицеру пуля попала в голову. Ранение Сергея было не очень тяжелым – но поскольку его отец был руководителем комиссии по расследованию Чеченских событий, то оперировать его побоялись и отправили в Москву. В самолете у него началась гангрена и ногу пришлось ампутировать. Но он продолжил выезжать в горячие точки, уже без ноги – только в Чечню 15 раз, кроме того в Югославию, в Афганистан. – В Афганистане он выполнял правительственное задание вместе с Вадимом Раллевым, который был в его группе «оператором»… – Да, они встречались с Ахмад Шахом Масудом, провели с ним переговоры и написали докладную записку о нецелесообразности ввода войск в Афганистан, которая легла на стол директору ФСБ Владимиру Владимировичу Путину. В той же записке содержались предложения поддержать Ахмад Шаха и другие группировки, которые воевали против талибов и препятствовали наркотрафику в Россию. Ведь американцы сейчас в Афганистане завязли и ни одну из поставленных задач не выполнили. А миссия Серёжи и Вадима давала возможность решить все эти вопросы, не втягиваясь в новую войну». (В. Саватеев, Вице — Президент Фонда содействия в реализации социальных и экономических прав ветеранов и инвалидов «Вымпел — Гарант»)
С 1994 по 2005 год Серёжа в качестве военного корреспондента принимал участие в боевых действиях на территории Афганистана, Таджикистана, Югославии и Чечни, участвовал в тридцати боевых и трёх специальных операциях. Получил орден Мужества и орден Сергея Радонежского III степени, медали «За отвагу», «За воинскую доблесть», «За участие в контртеррористической операции» и другие награды».
«…Дважды в своей жизни я пытался совершить подвиг. И оба раза неудачно. Первый раз я струсил на пути к совершению, второй раз у меня перекосило патрон в автомате.
Вероятно, мужество, с которым я пытался совершить подвиг, в конечном итоге, и было отмечено орденом». ***
Елена Смелова через месяц после ухода Серёжи написала: «На мой взгляд, Сергей Говорухин был и останется совестью того, кто считает себя порядочным человеком в наше постперестроечное совковое время. Всё его творчество, на мой взгляд — это не только Война, как описывают его творчество многие окололитературные критики, но и Добро и Любовь всеобъемлющая. Размышления о Времени и о себе… Это тот человек, с кем бы хотелось быть рядом всю жизнь, чувствовал жизнь ёмко, умел любить и ненавидеть… Сильный и добрый мужчина мечты. Он просто не вернулся с Войны…».
*** Ещё в 1999 году Сергей попросил: «Когда я умру — поставьте над моей могилой обыкновенный, сваренный из нержавейки обелиск с красной жестяной звёздочкой. Не из-за приверженности к какому-либо политическому устройству, а лишь потому, что душа моя и мысли навсегда остались в той эпохе». Сергей всегда с нами, всегда рядом. Свое завещание нам он оставил на плите своего памятника, увенчанного Красной Звездой:
«Остаться в Вас строкою, словом, песней... Уйти легко, свободно, не таясь... Чтобы вернувшись ветром благовестным... Дыханием своим коснуться Вас...»
Из книги Сергея Говорухина «Со мной и без меня» (2011) В начале семидесятых на экраны вышел фильм «Ошибка резидента». Вполне приличный политический детектив с Георгием Жженовым в главной роли. А в середине восьмидесятых в Одессе открылся фестиваль юмора «Золотой Дюк». Президентом фестиваля был утвержден мой отец. С оказией он передал мне роскошную глянцевую визитку с надписью: «Говорухин Станислав Сергеевич – Президент фестиваля». Визитки в те времена вообще были большой редкостью. Обладатели визиток внушали к себе уважение и затаенную ревность. А нереальное, почти космическое слово «президент» на визитке!.. Да к тому же и близкий родственник. Маленькая глянцевая карточка легла в мою ладонь весомо и непоколебимо, как килограммовый слиток из золотых запасов родины. Я тоже вырезал из бумаги некое подобие визитки и передал отцу. На визитке написал: «Говорухин Сергей Станиславович – ошибка Президента». Говорят, эта шутка была признана одной из лучших. Правда, в узких околопрофессиональных кругах».
*** Когда берут интервью у друзей Сергея Говорухина, часто спрашивают: не давил ли на Сергея груз славы его отца – великого режиссера Станислава Говорухина? – Серёжа родился 1 сентября. И вот в этот день, в 2011 году, он открывает «Московский комсомолец» и читает: «Исполнилось 50 лет Сергею Говорухину – сыну известного режиссера Станислава Говорухина». Он возмущенно откладывает газету в сторону и говорит: «Да что же, мне надо до 100 лет дожить, чтобы они вспомнили, что я сам режиссер?!» А 27 октября его не стало – но юмор и тонкое ощущение жизни не покидало его до последних минут. Вот и здесь с портрета он, улыбаясь, смотрит на нас и говорит: «Ребята, живите радостно – поприте смерть своей счастливой жизнью». (В.Саватеев)
*** Старик (Говорухин Сергей Станиславович)
Старик не спал.
Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату давно вполз рассвет, и в полумраке было видно, какой напряженной болью полны его глаза.
В изголовье на столике, между холодным чаем в подстаканнике и раскрытой на середине книгой, ждал своего часа старый будильник в кожаном футляре. До звонка оставалось несколько минут, и старик вглядывался, как неотвратимо сходятся стрелки часов. Наконец будильник зазвенел, и, пока не кончился завод, старик плакал, прикрыв глаза рукой, словно стесняясь кого-то постороннего и равнодушного.
Будильник давно отзвенел, а старик по-прежнему лежал, не открывая глаз. И лишь после нескольких обрывистых, но настойчивых звонков в дверь встал, обнажив худые старческие ноги в больших трусах, и вышел в прихожую.
На пороге, нелепо имитируя бег на месте, подпрыгивал сосед – немолодой мужчина в спортивном костюме и кедах. – Побежали… Вадим… – сосед пытался говорить в такт бегу.
– Ты беги, – отказался старик. – Я что-то не совсем сегодня…
Сосед недоуменно пожал плечами и устремился вниз по лестнице.
В ванной старик подошел к зеркалу. Лицо ничего не выражало.
Он подправил лезвие, густо намылился и стал бриться. Побрившись, оглядел себя в зеркале и, хотя лицо было совершенно чистым, намылился и побрился еще раз.
Затем он взял тряпку и наспех, как умел, вымыл окна в квартире.
Протирая закоптившееся кухонное стекло, он бросил тряпку, достал из буфета заброшенную пачку папирос (табак был сухим, покрывшимся плесенью) и, сев на подоконник, как это делают мальчишки и одинокие женщины, закурил в раскрытое настежь окно.
По улице, неуклюже загребая ногами, бежал сосед. Заметив молодую женщину, он оборачивался и обреченно вздыхал на ходу.
Глядя на него, старик подумал, что мальчишество не растворяется в крови и лишь последний предел старости безразличен к молодости.
Он выбросил папиросу и захлопнул окно с недомытой рамой.
Снова раздался звонок в дверь. Это был сосед. По тому, как тяжело он дышал, можно было догадаться, что им проделан серьезный маршрут.
– Я подумал: может ты заболел? Как-то странно, Вадим…
– Я здоров, – отвечал старик.
Они говорили, разгороженные порогом его квартиры. Сосед – на лестничной клетке, старик – в коридоре. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и во всей позе его и в том, как он говорил, чувствовалось не свойственное ему спокойствие.
– Ты бы зашел, Костя, – попросил старик.
Сосед пожал плечами, была у него такая идиотская привычка, и прошел в коридор.
– Через час мне на работу, – предупредил он.
– Позавтракаем, – сказал старик, – и побежишь. В крайнем случае, опоздаешь. Ты начальство – тебе можно.
– Жена дома. Ждет…
– Да она на двадцать лет вперед все тебе простила, жена твоя…
Старик поставил чайник, бросил в кастрюлю четыре яйца. Достал из холодильника колбасу, масло.
Сосед огляделся.
– Как у тебя… – он подбирал слово, – пустынно…
– Пустынно, – отозвался старик. – Ты ведь никогда у меня не был. И я у тебя. Живем в одном доме, бегаем по утрам и даже не поговорили.
– Всеобщее разобщение, – вскинул плечи сосед.
– Живем, как будто сбрасываем в бездну одинаковые дни. И не мудреем, и лучше не становимся…
– Да какая, к черту, философия… Жизнь-то прошла, Костя, а зацепиться не за что…
Сосед взял папиросу. Долго крутил в пальцах, неумело сминая гильзу.
– Ты был на войне, – серьезно сказал он, – разве этого мало…
– Был. И вернулся. Целый и невредимый… И все ждал, когда наступит день и час и я совершу что-то достойное того, что делал там… – Старику показалась неловкой эта фраза – он встал, достал с полки чашки и, повернувшись к соседу спиной, стал отмывать их ершиком под струей горячей воды. – Так и прожил в ожидании…
– Напиши мемуары.
– Рядовые не пишут мемуаров.
Сосед поднялся.
– Побегу. Уже опаздываю…
– А завтрак?
– Да хрен с ним… Перехвачу в буфете. Только ты…
– Ладно, – отмахнулся старик.
Яйца переварились. Старик выключил газ, аккуратно слил воду и выбросил кастрюлю в ведро.
Потом он одевался, то и дело поправляя пиджак и галстук, поскольку давно не носил ни того ни другого и совсем отвык.
Сначала он зашел на почту и, выстояв очередь среди таких же стариков и старух, получил пенсию.
Кассирша считала медленно и неуверенно, сбивалась, пересчитывала, и в это время старик смотрел на солнце, встававшее над крышами многоэтажек. Старик смотрел на солнце с каким-то последним восторгом, и кассирше, наконец-то справившейся с подсчетами, пришлось дважды постучать по стеклу, прежде чем он ее услышал.
– Сухов, получите! – раздраженно сказала она.
Выйдя с почты, старик сел на трамвай, следующий в город. Ему уступили место, но он отказался, испугавшись, что сидя не сможет ловить глазами солнце, прячущееся за крышами домов. На старых булыжных мостовых трамвай трясло, и от этого солнце казалось еще неуловимее.
На центральной улице города старик зашел в нотариальную контору и оформил бумаги, которые, как полагал, успеет оформить всегда.
На секунду ему показалось суетным и ненужным тратить время на бумажную волокиту, но в следующее мгновение он понял, что уже не принадлежит самому себе, и заверенные нотариусом документы как никогда отчетливо подтверждали это.
В часовом отделе универмага, глядя на безжалостно отмеряющие время развешанные по стенам часы, старик подумал о том, что когда человека начинают преследовать стрелки часов – значит, он остался один. Совсем один.
Часы он купил электронные. Самые дорогие.
Получив часы, старик спустился этажом ниже в граверную мастерскую.
– Желаете посмотреть образцы? – спросил гравер и тут же сунул старику табличку, исписанную мелким красивым шрифтом.
– Спасибо, – отказался старик, возвращая табличку, – мне всего три слова.
И протянул граверу обрывок газетной бумаги. На бумаге было написано: «Не растрать себя».
– На таких часах, и три слова… – протянул гравер.
– Разве к этому можно что-то добавить? – спросил старик.
– Вероятно, нет, – гравер внимательно посмотрел на старика. – А кому эти часы?
– Одному человеку… Моему внуку.
– А… – хотел что-то спросить гравер.
– Ему десять лет, – оборвал гравера старик. – Он очень хороший мальчик, круглый отличник, юннат и председатель пионерской дружины… И все это он один…
В летнем павильоне, разбавляя пиво водкой, шумели и суетились мужики.
Старику тоже захотелось выпить. Но не так – в дыму и пьяных разговорах, – одному, в тишине, сто грамм. Тех самых, «наркомовских»…
Окна, занавешенные тяжелыми портьерами, делали зал ресторана темным и уютным.
– Что будете есть? – спросил официант, вынимая блокнот. – Впрочем, есть далеко не все, – добавил он, заметив, как машинально перелистывает меню старик. – Борщ, солянка, филе мясное, рыбное, антрекот…
– Благодарю, – перебил старик. – Мне сто водки и салат, что ли…
– Вообще-то так не принято, – мягко возразил официант. – Ну, несите тогда… антрекот.
Официант не приходил долго. Наконец появился, лениво смахнул со стола оставшиеся после кого-то крошки, расставил тарелки. Был он молод, неопрятен, и, хотя пытался казаться снисходительным, – это не очень ему удавалось.
– Знаешь что, ты выпей со мной, – попросил старик.
– Нельзя нам, – привычно отказался официант.
– Я сегодня умру, – сказал старик.
Простая ясность и покой этих слов поразили официанта.
– С чего вы взяли?!
– Старики чувствуют смерть, и ничего ты с этим не поделаешь. – Старик наполнил рюмки и выпил, не дожидаясь официанта. – Ты еще мальчик и все у тебя впереди, а моя молодость прошла на войне. Казалось, только молодость, а получилось, что вся жизнь…
– Жизнь. Хорошая она или плохая – другой не будет. – Старик неожиданно занервничал: – Слушай, посмотри, как там солнце?
Официант подошел к окну, отогнул край портьеры.
– На месте, – сказал он и, бросив взгляд на старика, до конца раздвинул портьеру.
Луч солнца заиграл на тонких стенках графина, скользнул по краю креманки с нетронутым салатом…
Старик поднялся, положил деньги на стол.
– Солнце – это ничего, правда?
– Правда.
– Ну, будь здоров, сынок.
– А сдачу?
Старик улыбнулся.
– Ты вот что, ты помни: никто пути пройденного нам не вернет.
Не раздеваясь, старик стоял посреди комнаты перед фотографией на стене. На фотографии были он и его жена. Сразу после войны.
Старик снял галстук (галстук был черным) и перетянул фотографию наискось с той стороны, где сидел он: молодой, счастливый, с двумя орденами Красной Звезды на лацкане двубортного пиджака.
Солнце раскалялось.
Старик дошел до сквера, сел на скамейку, закурил.
Такое же солнце было в тот день, в сорок пятом, когда он шел по освобожденному западному городу. Вокруг было много, очень много людей, и, конечно, женщин, бросавших солдатам цветы.
Он шел в середине колонны и не ждал никаких цветов. Но одна, молоденькая, совсем девчонка, поравнялась с их шеренгой и что-то крикнула на своем языке. Первым на ее голос повернулся он, и тогда она бросила ему огромный, разлетающийся во все стороны букет…
Внезапно сорвалась рука, скатилась по скамейке папироса и, упав на асфальт, погасла…
️
Литературный салон "Страницы книг"
:Сергей Бобрынин
Узнали?
Вряд ли…
1 сентября 1961 году у Юноны Каревой и Станислава Говорухина родился сын – Серёжа.
Через некоторое время Станислав уехал в Москву. Будущее показало, что не зря. Станислав добился огромных успехов в кино, став одним из ведущих советских режиссеров. Юнона решила остаться с сыном в Казани. Правда, разлука не очень хорошо сказалась на их браке.
Существуют различные версии причины развода (желающие могут порыться в интернете). Главное, что они остались хорошими друзьями. Режиссер пригласил бывшую жену на небольшую роль в свою картину, ставшую позже культовой в нашей стране. В фильме «Место встречи изменить нельзя» Юноне досталась роль Галины Желтовской, гражданской жены Груздева в исполнении Сергея Юрского. Свое появление в эпизоде актриса отыграла блестяще, навсегда запомнившись зрителям.
***
Из интервью Сергея Говорухина:
«Извечный конфликт отцов и детей - не пустые слова?
- Обязательное условие воспитания для меня - не распускать руки. Потому что это останется в памяти навсегда. Я испытываю патологическую любовь к младшему сыну. И самый главный конфликт с женой в том, что я не то что наказывать, я дыхнуть на Василия боюсь. Репрессивный орган у нас мама Вера. Со старшим у меня доверительные отношения. Мы видимся с ним достаточно часто. Мне кажется, это очень важно для мальчика - контакт с отцом. А что касается моего отца, то Станиславу Сергеевичу я благодарен, что он не вмешивался в мою жизнь. Конфликтов у нас нет, только споры на почве творчества. Мне кажется, искусство кинематографа - это дуновение ветра. Мне интересна ткань, из которой фильм собирается. Она должна быть необъяснимой. И за последним кадром должно состояться чудо, которое ты не успел осмыслить. В творчестве моего отца присутствует обязательно событийный ряд. Мне ближе другой кинематограф. Но я не могу не признавать, что он - яркая личность.
У меня с отцом сложные отношения. Когда я родился, он уехал поступать во ВГИК. Потом он, получив распределение на Одесскую киностудию, позвал мою маму с собой. Мама тогда была примой Казанского драматического театра. Она, поколебавшись, сделала единственно правильный выбор. Остаться примой в Казанском театре лучше, чем поехать с мужем-режиссером в Одессу в надежде стать кинозвездой. А он, видимо, не очень уговаривал. То есть мы никогда не жили вместе. И сейчас видимся редко, по праздникам. Поэтому каких-то особых отношений не было. Ему это было раньше не нужно, а теперь это и мне не нужно. Но поскольку в свое время мне очень не хватало отца, я стараюсь, чтобы у моих детей не было такой проблемы. У меня от трех браков двое сыновей и дочка, и я стараюсь общаться с ними как можно больше.
Если коротко: отец для тебя - это...
- Это - отец. Сейчас одно забавное воспоминание всплыло. Перед отъездом из Казани, когда я ехал во ВГИК поступать, с большим трудом достал блок сигарет "Camel", по тем временам - настоящая роскошь. Думал, буду поражать воображение однокурсников. Вышел из поезда на перрон, ожидая отца, закурил. Он подходит. Смотрит на меня внимательно. И спрашивает: "Че куришь?" - "Camel", - с гордостью отвечаю. А он мне: "Ну-ка, давай сюда". И забрал весь блок, сопровождая это действие соображением о том, что не каждый режиссер может позволить себе такую роскошь.
- Воспитательный момент?
- (Смеется). На следующий день я и еще человек шесть опоздавших должны были сдавать экзамен. Нам заранее объявили тему. За ночь я написал рассказ. А утром выяснилось, что тема - другая. И на экзамене я писал все с чистого листа. Получил пять. На втором туре - был просмотр фильма "Портрет жены художника" Панкратова. Нужно было написать рецензию на фильм. А мне двадцать лет, я только вернулся из армии и в картине ничего не понял. Если бы не отец, я бы пропал. Я вышел из зала и спрашиваю отца - о чем фильм? Он изложил, и я написал практически слово в слово. В результате тоже получил пять. Поступил во ВГИК я, конечно, не без участия отца.
-Какие качества как режиссер вы унаследовали от своего знаменитого родителя?
-Отец - режиссер, большой режиссер, но он как бы сам по себе режиссер. У него свое кино, а у меня -свое кино. Сложно сказать, какие качества я унаследовал от отца. Наверное, четко выраженную жизненную позицию.
- А мать твоя кто?
- Моя мама - Юнона Карева, актриса, уже 30 лет преподает мастерство актера в казанском театральном училище. Писать я начал где-то классе в десятом. Она была моим главным редактором. И педагогом. Через свою профессию она сумела мне объяснить, что такое сценарное мастерство. Это она объяснила мне, что между "Я тебя люблю" и "Я люблю тебя" - целая пропасть. Я ставил пьесу Чехова "Юбилей" у нее в театральном училище и чуть не повесился. Очень ее зауважал, потому что для того, чтобы работать со студенческим беспределом, нужен большой талант и терпение. И если ты смог преодолеть эту высоту, то уже с профессиональным актером работать - одно удовольствие. Несмотря на то, что мне уже за сорок и у нее двое внуков, мать меня, взрослого мужика, любит безмерно. Я обязан многим маме.
***
Самое дорогое у человека - это жизнь. И когда она требуется государству, ее забирают не задумываясь, правда, не всегда понятно, для каких целей. Если с этим еще можно как-то смириться, то смириться с тем, что, вернувшись с войны, бывший солдат обречен на нищету и страдания, на мой взгляд, нельзя. Государство обязано позаботиться о своих гражданах, которые честно исполнили свой долг. Отвоевал парень - так дайте ему квартиру, машину, деньги на обучение и безбедное существование, ведь все это есть, причем в неограниченных количествах. Вот только до простого ветерана ничего не доходит. Даже элементарные слова сочувствия и поддержки... До какой же степени нужно ненавидеть свой народ, чтобы так поступать с его защитниками?»
***
Итак, Сергей Станиславович Говорухин — российский режиссёр и писатель. Родился в семье известного кинорежиссёра Станислава Говорухина и актрисы Казанского театра имени Качалова, режиссёра и педагога Юноны Каревой. Окончил сценарное отделение ВГИКа.
В качестве военного корреспондента участвовал в боевых действиях. Автор сборников прозы и ряда публикаций в центральной прессе и журналах. Режиссёр нескольких фильмов, лауреат российских и международных кинопремий. Создал фонд помощи ветеранам и инвалидам вооружённых конфликтов.
Ушёл из жизни 27 октября 2011 года.
В 2004 году Сергей Говорухин написал:
Войной рождённые поэты
Не возвращаются с войны —
Мы между тем и этим светом
Отныне быть обречены.
Когда же нашу оболочку
Смиренный обозначит крест,
Вы не спешите ставить точку —
Мы будем там и будем здесь.
Мы, круг смыкая,— не уходим.
Строкою прорастая в вас.
Нам в лист учётный пишут: «Годен.
Отправлен временно в запас».
***
Из воспоминаний друзей.
«Я знал его всю его жизнь — пятьдесят лет и полтора месяца — со дня рождения до дня ухода,— рассказывает Вадим Кешнер.— У Сергея было обострённое чувство справедливости. Во всём. Война и всё связанное с нею вонзились в него навсегда.
Жили они на улице Театральной, 13. В День Победы Серёжа ставил на окно музыкальные колонки, и во двор лились фронтовые песни в исполнении Марка Бернеса, Клавдии Шульженко и других знаковых певцов. На сэкономленные от школьных завтраков деньги готовил для ветеранов во дворе дома импровизированный стол: фронтовые «сто грамм» и нехитрая закуска. Минута молчания была для него священна…
Откуда у мальчишки было такое пронзительное отношение к военному подвигу? Не будучи на войне, он, как и Владимир Высоцкий, казалось, всё знал про неё, был пропитан ею, сопричастен.
Перебирая в памяти события и годы его жизни, понимаешь, как же он был огромен во всём: и в творчестве, и во взаимоотношениях с людьми. И если охарактеризовать его одним словом, то это слово — НАСТОЯЩИЙ.
Что же оставил после себя этот НАСТОЯЩИЙ человек? Прежде всего, память тех, кто знал его близко. А также книги и фильмы, снятые им по его сценариям.
Повести — «Никто, кроме нас», «Сочинение на уходящую тему», «Земля людей», «Прозрачные леса под Люксембургом». Рассказы «Туманный край небес», «Христа ради», «Сто сорок лет одиночества», «Нарисуй меня, Женечка» и другие. Миниатюры «От шестнадцати до двадцати», «С двадцати до войны»… Фильмы «Никто, кроме нас», «Сочинение на уходящую тему», «Земля людей».
Один фильм — «Прокляты и забыты», снятый с Инной Ванеевой и получивший премию «Ника», промелькнул как-то на ТВ. Все остальные не были показаны ни на одном канале. «Нерентабельны»,— усмехался Серёжка. А зомбирующие сегодня телезрителей сериалы так уронили планку настоящей культуры — дальше некуда. Это я так — в скобках.»
***
«Во время одной из спецопераций он возвращался с задания и в центре Грозного получил ранение в ногу – а уступившему ему за несколько секунд до этого место офицеру пуля попала в голову. Ранение Сергея было не очень тяжелым – но поскольку его отец был руководителем комиссии по расследованию Чеченских событий, то оперировать его побоялись и отправили в Москву. В самолете у него началась гангрена и ногу пришлось ампутировать. Но он продолжил выезжать в горячие точки, уже без ноги – только в Чечню 15 раз, кроме того в Югославию, в Афганистан.
– В Афганистане он выполнял правительственное задание вместе с Вадимом Раллевым, который был в его группе «оператором»…
– Да, они встречались с Ахмад Шахом Масудом, провели с ним переговоры и написали докладную записку о нецелесообразности ввода войск в Афганистан, которая легла на стол директору ФСБ Владимиру Владимировичу Путину. В той же записке содержались предложения поддержать Ахмад Шаха и другие группировки, которые воевали против талибов и препятствовали наркотрафику в Россию. Ведь американцы сейчас в Афганистане завязли и ни одну из поставленных задач не выполнили. А миссия Серёжи и Вадима давала возможность решить все эти вопросы, не втягиваясь в новую войну». (В. Саватеев, Вице — Президент Фонда содействия в реализации социальных и экономических прав ветеранов и инвалидов «Вымпел — Гарант»)
Вероятно, мужество, с которым я пытался совершить подвиг, в конечном итоге, и было отмечено орденом».
***
Елена Смелова через месяц после ухода Серёжи написала: «На мой взгляд, Сергей Говорухин был и останется совестью того, кто считает себя порядочным человеком в наше постперестроечное совковое время. Всё его творчество, на мой взгляд — это не только Война, как описывают его творчество многие окололитературные критики, но и Добро и Любовь всеобъемлющая. Размышления о Времени и о себе… Это тот человек, с кем бы хотелось быть рядом всю жизнь, чувствовал жизнь ёмко, умел любить и ненавидеть… Сильный и добрый мужчина мечты. Он просто не вернулся с Войны…».
***
Ещё в 1999 году Сергей попросил: «Когда я умру — поставьте над моей могилой обыкновенный, сваренный из нержавейки обелиск с красной жестяной звёздочкой. Не из-за приверженности к какому-либо политическому устройству, а лишь потому, что душа моя и мысли навсегда остались в той эпохе».
Сергей всегда с нами, всегда рядом. Свое завещание нам он оставил на плите своего памятника, увенчанного Красной Звездой:
«Остаться в Вас строкою, словом, песней...
Уйти легко, свободно, не таясь...
Чтобы вернувшись ветром благовестным...
Дыханием своим коснуться Вас...»
В начале семидесятых на экраны вышел фильм «Ошибка резидента». Вполне приличный политический детектив с Георгием Жженовым в главной роли. А в середине восьмидесятых в Одессе открылся фестиваль юмора «Золотой Дюк». Президентом фестиваля был утвержден мой отец. С оказией он передал мне роскошную глянцевую визитку с надписью: «Говорухин Станислав Сергеевич – Президент фестиваля». Визитки в те времена вообще были большой редкостью. Обладатели визиток внушали к себе уважение и затаенную ревность. А нереальное, почти космическое слово «президент» на визитке!.. Да к тому же и близкий родственник. Маленькая глянцевая карточка легла в мою ладонь весомо и непоколебимо, как килограммовый слиток из золотых запасов родины. Я тоже вырезал из бумаги некое подобие визитки и передал отцу. На визитке написал: «Говорухин Сергей Станиславович – ошибка Президента». Говорят, эта шутка была признана одной из лучших. Правда, в узких околопрофессиональных кругах».
***
Когда берут интервью у друзей Сергея Говорухина, часто спрашивают: не давил ли на Сергея груз славы его отца – великого режиссера Станислава Говорухина?
– Серёжа родился 1 сентября. И вот в этот день, в 2011 году, он открывает «Московский комсомолец» и читает: «Исполнилось 50 лет Сергею Говорухину – сыну известного режиссера Станислава Говорухина». Он возмущенно откладывает газету в сторону и говорит: «Да что же, мне надо до 100 лет дожить, чтобы они вспомнили, что я сам режиссер?!» А 27 октября его не стало – но юмор и тонкое ощущение жизни не покидало его до последних минут. Вот и здесь с портрета он, улыбаясь, смотрит на нас и говорит: «Ребята, живите радостно – поприте смерть своей счастливой жизнью». (В.Саватеев)
Старик
(Говорухин Сергей Станиславович)
Старик не спал.
Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату давно вполз рассвет, и в полумраке было видно, какой напряженной болью полны его глаза.
Будильник давно отзвенел, а старик по-прежнему лежал, не открывая глаз. И лишь после нескольких обрывистых, но настойчивых звонков в дверь встал, обнажив худые старческие ноги в больших трусах, и вышел в прихожую.
На пороге, нелепо имитируя бег на месте, подпрыгивал сосед – немолодой мужчина в спортивном костюме и кедах. – Побежали… Вадим… – сосед пытался говорить в такт бегу.
– Ты беги, – отказался старик. – Я что-то не совсем сегодня…
Сосед недоуменно пожал плечами и устремился вниз по лестнице.
В ванной старик подошел к зеркалу. Лицо ничего не выражало.
Он подправил лезвие, густо намылился и стал бриться. Побрившись, оглядел себя в зеркале и, хотя лицо было совершенно чистым, намылился и побрился еще раз.
Затем он взял тряпку и наспех, как умел, вымыл окна в квартире.
Протирая закоптившееся кухонное стекло, он бросил тряпку, достал из буфета заброшенную пачку папирос (табак был сухим, покрывшимся плесенью) и, сев на подоконник, как это делают мальчишки и одинокие женщины, закурил в раскрытое настежь окно.
По улице, неуклюже загребая ногами, бежал сосед. Заметив молодую женщину, он оборачивался и обреченно вздыхал на ходу.
Глядя на него, старик подумал, что мальчишество не растворяется в крови и лишь последний предел старости безразличен к молодости.
Он выбросил папиросу и захлопнул окно с недомытой рамой.
Снова раздался звонок в дверь. Это был сосед. По тому, как тяжело он дышал, можно было догадаться, что им проделан серьезный маршрут.
– Я подумал: может ты заболел? Как-то странно, Вадим…
– Я здоров, – отвечал старик.
Они говорили, разгороженные порогом его квартиры. Сосед – на лестничной клетке, старик – в коридоре. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и во всей позе его и в том, как он говорил, чувствовалось не свойственное ему спокойствие.
– Ты бы зашел, Костя, – попросил старик.
Сосед пожал плечами, была у него такая идиотская привычка, и прошел в коридор.
– Через час мне на работу, – предупредил он.
– Позавтракаем, – сказал старик, – и побежишь. В крайнем случае, опоздаешь. Ты начальство – тебе можно.
– Жена дома. Ждет…
– Да она на двадцать лет вперед все тебе простила, жена твоя…
Старик поставил чайник, бросил в кастрюлю четыре яйца. Достал из холодильника колбасу, масло.
Сосед огляделся.
– Как у тебя… – он подбирал слово, – пустынно…
– Пустынно, – отозвался старик. – Ты ведь никогда у меня не был. И я у тебя. Живем в одном доме, бегаем по утрам и даже не поговорили.
– Всеобщее разобщение, – вскинул плечи сосед.
– Живем, как будто сбрасываем в бездну одинаковые дни. И не мудреем, и лучше не становимся…
– Тебя бессонница, что ли, замучила? – улыбнулся сосед. – Что?
– Чего ты взялся философствовать-то с утра?
– Да какая, к черту, философия… Жизнь-то прошла, Костя, а зацепиться не за что…
Сосед взял папиросу. Долго крутил в пальцах, неумело сминая гильзу.
– Ты был на войне, – серьезно сказал он, – разве этого мало…
– Был. И вернулся. Целый и невредимый… И все ждал, когда наступит день и час и я совершу что-то достойное того, что делал там… – Старику показалась неловкой эта фраза – он встал, достал с полки чашки и, повернувшись к соседу спиной, стал отмывать их ершиком под струей горячей воды. – Так и прожил в ожидании…
– Напиши мемуары.
– Рядовые не пишут мемуаров.
Сосед поднялся.
– Побегу. Уже опаздываю…
– А завтрак?
– Да хрен с ним… Перехвачу в буфете. Только ты…
– Ладно, – отмахнулся старик.
Яйца переварились. Старик выключил газ, аккуратно слил воду и выбросил кастрюлю в ведро.
Потом он одевался, то и дело поправляя пиджак и галстук, поскольку давно не носил ни того ни другого и совсем отвык.
Сначала он зашел на почту и, выстояв очередь среди таких же стариков и старух, получил пенсию.
Кассирша считала медленно и неуверенно, сбивалась, пересчитывала, и в это время старик смотрел на солнце, встававшее над крышами многоэтажек. Старик смотрел на солнце с каким-то последним восторгом, и кассирше, наконец-то справившейся с подсчетами, пришлось дважды постучать по стеклу, прежде чем он ее услышал.
– Сухов, получите! – раздраженно сказала она.
Выйдя с почты, старик сел на трамвай, следующий в город. Ему уступили место, но он отказался, испугавшись, что сидя не сможет ловить глазами солнце, прячущееся за крышами домов. На старых булыжных мостовых трамвай трясло, и от этого солнце казалось еще неуловимее.
На центральной улице города старик зашел в нотариальную контору и оформил бумаги, которые, как полагал, успеет оформить всегда.
На секунду ему показалось суетным и ненужным тратить время на бумажную волокиту, но в следующее мгновение он понял, что уже не принадлежит самому себе, и заверенные нотариусом документы как никогда отчетливо подтверждали это.
В часовом отделе универмага, глядя на безжалостно отмеряющие время развешанные по стенам часы, старик подумал о том, что когда человека начинают преследовать стрелки часов – значит, он остался один. Совсем один.
Часы он купил электронные. Самые дорогие.
Получив часы, старик спустился этажом ниже в граверную мастерскую.
– Желаете посмотреть образцы? – спросил гравер и тут же сунул старику табличку, исписанную мелким красивым шрифтом.
– Спасибо, – отказался старик, возвращая табличку, – мне всего три слова.
И протянул граверу обрывок газетной бумаги. На бумаге было написано: «Не растрать себя».
– На таких часах, и три слова… – протянул гравер.
– Разве к этому можно что-то добавить? – спросил старик.
– Вероятно, нет, – гравер внимательно посмотрел на старика. – А кому эти часы?
– Одному человеку… Моему внуку.
– А… – хотел что-то спросить гравер.
– Ему десять лет, – оборвал гравера старик. – Он очень хороший мальчик, круглый отличник, юннат и председатель пионерской дружины… И все это он один…
В летнем павильоне, разбавляя пиво водкой, шумели и суетились мужики.
Старику тоже захотелось выпить. Но не так – в дыму и пьяных разговорах, – одному, в тишине, сто грамм. Тех самых, «наркомовских»…
Окна, занавешенные тяжелыми портьерами, делали зал ресторана темным и уютным.
– Что будете есть? – спросил официант, вынимая блокнот. – Впрочем, есть далеко не все, – добавил он, заметив, как машинально перелистывает меню старик. – Борщ, солянка, филе мясное, рыбное, антрекот…
– Благодарю, – перебил старик. – Мне сто водки и салат, что ли…
– Вообще-то так не принято, – мягко возразил официант. – Ну, несите тогда… антрекот.
Официант не приходил долго. Наконец появился, лениво смахнул со стола оставшиеся после кого-то крошки, расставил тарелки. Был он молод, неопрятен, и, хотя пытался казаться снисходительным, – это не очень ему удавалось.
– Знаешь что, ты выпей со мной, – попросил старик.
– Нельзя нам, – привычно отказался официант.
– Я сегодня умру, – сказал старик.
Простая ясность и покой этих слов поразили официанта.
– С чего вы взяли?!
– Старики чувствуют смерть, и ничего ты с этим не поделаешь. – Старик наполнил рюмки и выпил, не дожидаясь официанта. – Ты еще мальчик и все у тебя впереди, а моя молодость прошла на войне. Казалось, только молодость, а получилось, что вся жизнь…
– Что же вы, не жили после этого?..
– Почему, жил. Работал, мебелью обставлялся, грядки полол… А все-таки жаль ее…
– Кого? – не понял официант.
– Жизнь. Хорошая она или плохая – другой не будет. – Старик неожиданно занервничал: – Слушай, посмотри, как там солнце?
Официант подошел к окну, отогнул край портьеры.
– На месте, – сказал он и, бросив взгляд на старика, до конца раздвинул портьеру.
Луч солнца заиграл на тонких стенках графина, скользнул по краю креманки с нетронутым салатом…
Старик поднялся, положил деньги на стол.
– Солнце – это ничего, правда?
– Правда.
– Ну, будь здоров, сынок.
– А сдачу?
Старик улыбнулся.
– Ты вот что, ты помни: никто пути пройденного нам не вернет.
Не раздеваясь, старик стоял посреди комнаты перед фотографией на стене. На фотографии были он и его жена. Сразу после войны.
Старик снял галстук (галстук был черным) и перетянул фотографию наискось с той стороны, где сидел он: молодой, счастливый, с двумя орденами Красной Звезды на лацкане двубортного пиджака.
Солнце раскалялось.
Старик дошел до сквера, сел на скамейку, закурил.
Такое же солнце было в тот день, в сорок пятом, когда он шел по освобожденному западному городу. Вокруг было много, очень много людей, и, конечно, женщин, бросавших солдатам цветы.
Он шел в середине колонны и не ждал никаких цветов. Но одна, молоденькая, совсем девчонка, поравнялась с их шеренгой и что-то крикнула на своем языке. Первым на ее голос повернулся он, и тогда она бросила ему огромный, разлетающийся во все стороны букет…
Внезапно сорвалась рука, скатилась по скамейке папироса и, упав на асфальт, погасла…
#ШтрихиКПортрету#СергейГоворухин#СергейБобрынин