Марина Семенова — великая русская балерина, прожившая более ста лет, ни разу не дала журналистам ни одного интервью.

А ведь ее называли «Тальони двадцатого века».
1908 год — дамы носят асимметричные шляпы с каскадами перьев и юбки, дерзко укороченные до лодыжек. Вышел первый русский игровой фильм «Понизовая вольница». Вацлав Нижинский танцует в «Шопениане». Императору Николаю II исполняется 40 лет, при этом в стране глухо говорят о влиянии на царское семейство некоего Распутина. Александр Блок пишет стихотворение «О доблестях, о подвигах, о славе». В семье небогатого петербургского чиновника Семенова рождается дочь Марина, будущая великая русская танцовщица, о смерти которой через 102 года сообщат все информагентства.
Ее отец Тимофей Семенов рано умер, в семье было шестеро детей, мать вскоре вышла замуж за Николая Шелоумова, бывшего моряка, рабочего одного из заводов. Это был низший средний класс, люди небогатые, но искренне любившие искусство: книги, музыку и театр. Марина сначала занимается в любительском танцевальном кружке, который ведет подруга ее матери актриса Екатерина Карина, а в 1918 году поступает в Петроградское хореографическое училище. Сначала ее не хотели туда принимать — слишком неловкая, слишком маленькая, слишком худая и бледная. Но директор училища Виктор Семенов личным решением зачислил в класс свою однофамилицу — что-то он в ней сразу разглядел. Он не мог лишь предвидеть, что через шесть или семь лет сам влюбится в эту девочку.
Семенова была настолько талантлива, что быстро, словно легким прыжком, grand jeté, как говорят в балете, перескочила через несколько классов и начала заниматься у Агриппины Вагановой, став ее лучшей и любимой ученицей. Дальше произошло уникальное событие — в 17 лет Марина, ни дня не протанцевав в кордебалете, сразу стала ведущей балериной бывшего Мариинского театра. Про Семенову говорили, что она буквально спасла русский классический балет.
К началу 1920-х годов казалось, что это искусство с его феями, фуэте и наивными сюжетами просто умерло естественной смертью и будет заменено революционными пантомимами или гимнастическими представлениями или чем-то более соответствующим эпохе. Да и танцевать было некому, ведущие балерины Спесивцева, Павлова и Карсавина оказались за границей и возвращаться не собирались.
На экзаменационный выпускной спектакль юной балерины явились представители комиссариата народного просвещения, Ваганова выбрала для своей ученицы «Ручей» Делиба — старинный балет, впервые поставленный в 1866 году в Париже. Но из сентиментальной истории про нимфу ручья, попавшую в гарем к персидскому хану, Семенова сделала настоящее чудо. Яркая, смелая, уверенная в себе, соединявшая бешеный темперамент с невероятной техникой, она носилась по сцене, буквально высекая искры. Гордо поднятая голова, смелые и выразительные движения… Комиссары поняли — таким и должно быть революционное искусство. В результате появился правительственный указ: взять на государственное обеспечение балетные труппы Большого и бывшего Мариинского театра и к тому же открыть несколько новых балетных школ по всей стране.
Нарком просвещения Луначарский во время визита за границу встретил там Дягилева, и они начали разговор — внешне вежливый, но полный язвительных намеков и иронии по отношению к собеседнику. Дягилев (которого Луначарский позже назовет «развлекателем позолоченной толпы») спросил, как в современной России обстоят дела с балетом. Нарком ответил, что «совершенно исключительно развернулась молодая Семенова». Отчет об этой встрече он потом опубликовал в «Вечерней Москве», и уже не надо было специально указывать, кто такая Семенова. К тому времени она стала знаменитостью. Татьяна Вечеслова потом вспоминала: «Марина была прелестна. Из-под большой соломенной шляпы, опоясанной легким газовым шарфом, выглядывали пытливые юные глаза; элегантное платье усиливало ее обаяние — качество, помогавшее ей создавать обольстительные женские образы».
Одновременно развивался ее роман с Виктором Семеновым. Учившаяся вместе с ней Вера Красовская, будущая танцовщица и историк балета, вспоминала, как поднималась по лестнице, вдруг на лестничной площадке открылась дверь, и возникло чудное видение — юная Семенова в ученической форме василькового цвета и белом переднике. Из другой двери появился Виктор Семенов. Марина, как полагалось по этикету, сделала книксен, а он заговорил с ней так, что Красовская поняла — ей лучше удалиться. Вскоре они стали мужем и женой.
И скоро вместе покинули Ленинград. По одной из версий, потому что Семенов был недоволен репертуарной политикой театра. По другой — он сильно ревновал молодую жену и хотел разлучить ее с одним из поклонников. Несколько месяцев они гастролируют по всей стране. Потом принимают предложение вступить в труппу Большого театра.
Старая московская интеллигенция относится к ней с доброжелательным интересом. Ее добрыми знакомыми становятся Книппер-Чехова, Качалов, Тарханов. Немирович-Данченко, всегда неравнодушный к хорошеньким молодым женщинам, взялся давать ей уроки сценического искусства. Ей восхищался недавно вернувшийся из эмиграции Алексей Толстой, который в патриотическом восторге сообщал: «Чайковский и Семенова создали в этот вечер национальный праздник торжества красоты. Мы все, весь зал чувствовали: да, мы умеем танцевать, наша воля создает великие армии и совершенную красоту… ».
«Она предстала передо мной в розовой пачке, с маленькой короной, венчавшей гордо посаженную голову, у меня перехватило дыхание. Она вышла на сцену, и весь огромный зал — партер, ложи, амфитеатр замер. Такой силой обладал ее одухотворенный танец!» — вспоминала балерина Нина Тимофеева.
«Она знала, что такое власть над залом, умела подчинить себе сцену, ошеломляя, завораживая неслыханной смелостью своих вращений, темпом, блеском, апломбом, шиком!.. Она бросалась в танец, как в штормовое море, бесшабашно, очертя голову, но зная при этом, что всегда будет на гребне», — писал Асаф Мессерер.
Как вспоминали современники, она в последнем акте «Дон Кихота» делала всего одно движение стопой — и зрители едва не падали из лож от восторга. В балете «Эсмеральда» ее героиня шла на казнь, в этой сцене даже не было танцев, но у многих на глазах были слезы.