«Ты преступила закон Божий, и я тебя спасти не могу...

» За что Пётр I казнил свою фаворитку Марию Гамильтон.
В то хмурое мартовское утро 1719 года она шла на плаху, как на праздник – в белом шёлковом платье, накинув на плечи бархатную мантию, а её роскошные пепельные волосы украшали чёрные ленты. Даже видавшему виды палачу не приходилось рубить голову такой красавице. Белизна её наряда символизировала радость, и сама обречённая была, казалось, исполнена веселья. Значит, была ещё жива надежда на спасение. Ведь наряжалась и прихорашивалась она не для всех, а только для него одного – для главного своего судьи и повелителя, царя Петра Алексеевича. Увидит государь такую красавицу – и вспомнит о своей прежней страстной любви к ней и, конечно, помилует... И вдруг – фигура царя появилась перед толпой зевак. Вот Пётр уже поднимается на помост, вот подходит ближе и разглядывает её - дрожащую от сырости и мартовского холода, но с такой мольбой в глазах о спасении. А оглядев, отходит назад, сказав лишь то, что топор палача не коснётся её головы. И в этот момент орудие казни взметнулось вверх...
Этому трагическому сюжету российской истории посвящено как минимум несколько художественных произведений. Например, известная многим картина живописца Павла Сведомского, написанная в 1904 году и хранящая ныне в Омском областной музее изобразительных искусств - «Мария Гамильтон перед казнью». Ещё одна картина запечатлела Петра I на плахе, рядом с палачом. В руках царя – отсечённая голова Марии. По словам очевидцев, а скорее, по легенде, голова опальной фрейлины покатилась прямо к ногам Петра, он поднял её, поцеловал в губы, а затем, перекрестившись, молча ушёл…
О любвеобильности царя-реформатора ходили легенды. Даже в поездки Пётр брал с собой небольшой гарем «метресс», которые не перевелись и после его женитьбы на Екатерине. Из их переписки следует, что царица сама посылала Петру таких девушек из своего окружения. Да и знатные дамы не оставались для царя неприступными.
Перечислить всех метресс Петра затруднительно. По данным историка-публициста Андрея Буровского, «общее число известных бастардов Петра I достигает по крайней мере 90 или 100 человек. Число неизвестных детей Петра, может быть, ещё больше». По многочисленности потомство царя вполне сопоставимо с отпрысками «короля-солнце» Людовика XIV. Правда, их всех перещеголял венценосный «брат» Петра, Август II Сильный, король польский и курфюрст Саксонский, признанный дамский угодник и, между прочим, советчик русского царя в альковных делах – по преданию, у того было 700 метресс и свыше 350 детей. Мы не знаем, где фиксировал Август II свои любовные похождения, а у Петра для сих целей имелся специальный «Постельный реестр», куда он вносил имена тех, кто непременно должен оказаться в государевой постели. В этот царёв реестр попала и Мария Гамильтон, отличавшаяся редкой красотой и, как бы мы сказали сейчас, отчаянным кокетством (это слово появилось в русском языке позднее – а тогда это называли «глазолюбность»).
⠀
Мария Гамильтон (на русский манер фамилию её предков переиначили в Гомонтовых) происходила из древнего шотландского рода. Её предки с давних пор служили России: они перебрались в Московию ещё при Иване Грозном и занимали высокие должности при русском дворе. Отцом Марии был Виллем Гамильтон, состоявший в родстве с Артамоном Матвеевым — воспитателем Натальи Нарышкиной, матери Петра I. Сама же Мария появилась при дворе Петра в 1709 году - предположительно, тогда ей было около 15-ти лет. Эта красивая, стройная, весёлая девушка сразу понравилась Екатерине Алексеевне (тогда ещё невенчанной жене царя, родившей ему двух ещё не признанных дочерей), и она сделала её своей фрейлиной. Обеих дам объединили тяга к роскоши, страсть к нарядам и новым французским модам - со временем они так сдружились, что к 1715 году Мария состояла в «ближних девицах» императрицы. И совсем неудивительно, что такую красивую и интересную девушку вскоре заметил и сам самодержец.
Личный токарь царя, Андрей Нартов, вспоминал: «Впущена была к его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую он, обняв, потрепал рукою по плечу да сказал: «Любить девок хорошо, да не всегда. Иначе, Андрей, забудем ремесло». После сел за станок и начал точить».
Ремесло император не забыл, но и Марию не прогнал, а повелел ждать его вечером в своих покоях...
⠀
Обладая авантюрным характером и неукротимым стремлением к роскоши, юная шотландка, став фавориткой царя, уже мысленно примеряла на себя царскую корону. Что ей до безродной стареющей жены Петра? Разве может Екатерина сравниться с ней, поистине царственной, пленительной Гамильтон?! Но Марии не довелось праздновать победу - царь довольно быстро к ней охладел, хотя порой и продолжал время от времени бывать в её опочивальне. И напрасно Екатерина Алексеевна видела в ней грозную соперницу – пресытившись страстью, монарх уже искал новых любовных побед на стороне, однако никакие фаворитки не могли заменить Петру его «драгоценную Катеринушку». В отличие от Марии Гамильтон она сумела стать Петру нужной – его незаменимой подругой и поверенной в делах.
⠀
Однако отвергнутая красавица-фрейлина, замеченная самим царем, горевала недолго - уже скоро у неё нашлось немало утешителей. Правда, всем придворным сердцеедам, желавшим заполучить сердце Марии, приходилось соблюдать крайнюю осторожность. При дворе было известно, что Пётр не прощал измены даже бывшим своим фавориткам, а потому и им, и самим метрессам грозила смертельная опасность. Например, камергер Виллим Монс, обративший мимолётное внимание на Гамильтон, говорил о необходимости сохранять тайну любви. Несмотря на это, Мария несколько раз уже была на волосок от погибели - известно, что она неоднократно носила в себе «греховный плод», но всякий раз ей удавалось от него избавиться, хотя дело это было крайне рискованным.
⠀
Историки свидетельствуют, что несмотря на все свои любовные похождения, мысль вновь завоевать сердце Петра не оставляла Гамильтон. И только осознав, в конце концов, всю тщетность своих усилий, она остановила свой выбор на царском денщике Иване Орлове. Стоит заметить, что во времена Петра денщики подбирались самим государем (а он слыл тонким психологом и физиономистом!), являлись близкими ему людьми, коих тот посвящал во многие сокровенные дела державы. И подбирались они не из лучших дворянских фамилий, а по «годности», то есть по личным заслугам.
⠀
Вне дворца Орлов и Гамильтон вели весьма праздную жизнь – шумные развлечения, кутежи, дорогие подарки... Как выяснится позже, за Марией числился ещё один грех: в то время она стала воровать драгоценности царицы, продавала их и на эти деньги покупала дорогие подарки своему возлюбленному. Возможно, это никогда бы и не вскрылось, если бы не стечение обстоятельств, приведшее в итоге к трагическому концу...
⠀
Шёл 1718-й год, во всю раскручивалось дело царевича Алексея, обвинённого в государственной измене и заговоре против отца. Повсюду искали врагов, в Тайной канцелярии совершались страшные пытки… Иван Орлов погорел по собственной глупости. Он тоже решил выслужиться и подал Петру донос на каких-то людей. Царь сунул записку в сюртук, чтобы почитать её на следующий день, но бумага провалилась за подкладку, и поутру государь, хватившись и не найдя доноса, рассвирепел, решив, что Орлов передумал и выкрал донос из его кармана. На беду, Орлова нигде не было. Нашли его в каком-то «вольном доме», где он проводил ночь, и приволокли к царю.
⠀
«Иван Орлов пропьянствовал всю ночь с Сёмкой Мавриным да с двумя голландскими полшкиперами, и часу в шестом утра, когда кумпания еле расползлась, выбрел на большую першпективу, раздумывая над задачей: когда пойти к Марьюшке?... Вихляя из стороны в сторону, цепляясь за деревья, плохо принявшиеся в болотной почве, Орлов икал от перегара, какой шибал в голову не хуже немецкого мушкета», — говорится в исторической повести писателя Глеба Алексеева «Мария Гамильтон», вышедшей в свет в 1933 году (спустя пять лет её автор стал жертвой «большого террора», а потому и повесть, как и ее автор, впоследствии оказалась совершенно забытой).
Не зная, за что именно царь на него прогневался, Орлов решил сразу же во всём сознаться: мол, виноват, сожительствовал с Марьей Гомонтовой. Сообщил и о том, что она имела от него двоих детей, родившихся мёртвыми. Причём, в этой зазорной связи, как и в других грехах, Орлов, выгораживая себя, настойчиво обвинял Марию. Тут, весьма кстати, царь вспомнил, что недавно в дворцовом саду нашли трупик новорождённого младенца, завёрнутый в дорогую салфетку. И соотнеся сей факт с Гамильтон, Пётр приказал схватить фрейлину.
⠀
Марию и Орлова отправили под арест, началось следствие. В комнатах у Гамильтон провели обыск, нашли много украденных вещей царицы, в том числе ювелирные украшения с алмазами. А под пытками Мария призналась, что крала драгоценности, чтобы покрыть долги Орлова, и что двоих зачатых детей она вытравила каким-то снадобьем; последнего (родившегося) ребёнка сразу после рождения утопила и приказала служанке куда-нибудь выбросить тело. Призналась Мария и в том, что выдавала секреты царицы и рассказывала мол, что та кушает воск, дабы вывести с лица угри. По нынешним меркам, это ничего не значащий пустяк, а в ту пору это было тяжким преступлением, злонамеренным раскрытием тайн косметических уловок первой дамы России, распространением слухов, порочащих её Величество.
⠀
А что же Екатерина? В этой далеко не простой ситуации она проявила истинное благородство и добродушие. Царица не только сама ходатайствовала за преступницу, но даже заставила вступиться за неё вдовствующую царицу Прасковью Фёдоровну. Заступничество царицы Прасковьи имело тем большее значение, что всем было известно, как мало она была склонна к милосердию. Но Пётр оказался неумолим: «Я не хочу быть ни Саулом, ни Ахавом, нарушая Божеский закон из-за порыва доброты».
⠀
Нельзя сказать, что приказ Петра I «казнить смертию» Марию Гамильтон за вытравливание плода и детоубийство был непомерно жестоким. Это преступление противоречило как юридическим нормам той эпохи, так и православной морали. Тогда считалось, что жизнь человека начинается не с момента его рождения, а с зачатия. Ещё в 1649 г. в Уложении, принятом при царе Алексее Михайловиче, была введена смертная казнь за аборт.
«А смертные казни женскому полу бывают за чаровство, убийство – отсекать головы, за погубление детей и за иные такие же злые дела – живых закапывать в землю», - говорилось там.
⠀
До Петра Великого отношение к незаконнорожденным детям и их матерям в России было ужасным. Чтобы не навлекать на себя беды, матери, несмотря на строгость наказания, подбрасывали прижитых детей в чужие семьи или же безжалостно вытравляли плод из чрева, а если ребёнок родился, то нередко и умерщвлялся. В целях искоренения этого зла Петр I в 1715 году издаёт указ «О гошпиталях», где, в частности, отмечает: «Зазорных младенцев в непристойные места не отмётывать, а приносить в гошпитали и класть тайно в окно». И далее – вновь угроза матерям-детоубийцам: «Коли кто умертвит такого младенца, то за оные такие злодейственные дела сами казнены будут смертию»...
⠀
И всё-таки, по понятиям того времени для таких преступлений, как детоубийство, находилось много смягчающих вину обстоятельств. Но Пётр, решая судьбу преступницы, не только неукоснительно следовал букве Закона – его одушевляло мстительное чувство оскорблённого любовника. Непостоянный, сам изменявший женщинам с лёгкостью, царь в то же время не прощал неверность. Вспомним, в какую ярость привела царя им же брошенная первая жена лишь тем, что посмела кого-то, кроме него, полюбить! А как был жестоко пытан и мученически казнён её возлюбленный майор Глебов! А разве не безжалостен был Пётр по отношению к своей прежней любовнице Анне Монс: у неё отобрали дом и ценные подарки; годы находилась она под домашним арестом – ей запрещалось ездить даже в кирху. Пётр был самодержец и собственник, не желавший ни с кем делиться даже своим прошлым.
⠀
Марию Гамильтон несколько раз пытали в присутствии царя, но до самого конца она отказывалась назвать имя своего сообщника. Последний же думал только о том, как бы выгородить себя и во всех грехах снова винил её. Этот предок будущих блистательных Орловых – фаворитов Екатерины II – вёл себя отнюдь не по-геройски.
Поднимаясь к эшафоту, Мария пошатнулась, теряя от страха сознание, но когда увидела Петра, заулыбалась. «Её губы — белые и чуть согнутые — запеклись слюною бессонницы, - писал Глеб Алексеев в повести «Мария Гамильтон». - И, глядя на них, Пётр вспомнил, что он никогда не слышал их смеха... Всегда в этой женщине оставалось что-то для неё самоё, и, даже всходя на смерть, это неузнанное и скрытое она несла как святыню. Мутное, странное раздражение, как к прекрасному непонятному насекомому, какое вот-вот улетит, на какое надо броситься и раздавить шапкой, опять овладело Петром с прежней силой. Он протянул Гамильтон руку, и, опираясь на неё, она присела в реверансе, как приседала, бывало, на ассамблее, когда царь приглашал её к танцу».
⠀
Говорили, что Мария буквально до последних минут не теряла надежды. Но государь помилования ей не объявил. По словам Фуциуса, придворного при Петре I, столяра, видевшего ту казнь, он молвил: «Поскольку ты преступила Божеский и государственный закон, то я тебя не могу спасти. Снеси с бодростью духа сие наказание, принеси Богу чистое молитвой покаяние и верь, что он твоё прегрешение, яко милосердый судия, простит». Затем Пётр что-то прошептал на ухо палачу, тот взмахнул мечом и в мгновение ока отсёк голову стоящей на коленях женщине. Так Пётр, не нарушив данного Марии обещания (что топор палача не коснётся её головы), заодно опробовал привезённый с Запада палаческий меч — новое в России орудие казни, впервые тут использованное вместо грубого топора.
⠀
После этот Пётр поднял отрубленную голову Марии и почтил её поцелуем. А дальше было ещё более странное. Так как государь считал себя сведущим в анатомии, то при этом случае он посчитал долгом рассказать и показать присутствующим различные части в голове, потом поцеловал ещё раз, бросил на землю, перекрестился и ушёл.
⠀
Что же касается денщика Ивана Орлова, то спустя год он был прощён царём и даже повышен в чине. Пётр строго настрого велел своему бывшему денщику больше не попадаться в сети коварных красавиц. А голову Марии Гамильтон царём было велено заспиртовать и хранить в Кунсткамере – первом русском музее. Там она пролежала полвека, и все уже забыли, кому принадлежала эта голова. Появилась даже легенда о том, что некогда Петр Великий повелел отрубить голову самой красивой из своих придворных дам и заспиртовать её, чтобы потомки знали, какие красавицы были в те времена…
⠀
В конце XVIII века княгиня Екатерина Дашкова, возглавлявшая Академию наук, обнаружила перерасход спирта в подведомственной ей Кунсткамере. И проведённая ревизия выяснила, что он требуется для поддержания в форме хранящихся заспиртованных голов. Дальнейшие изыскания установили, что это головы Марии Гамильтон и казнённого в 1724 году любовника Екатерины Алексеевны, Виллима Монса. Дашкова рассказала об этой находке своей подруге, императрице Екатерине II. По легенде, та повелела закопать их в том же подвале, где они хранились долгие десятилетия. Но и после того, ещё в пушкинские годы, сторож Кунстакамеры показывал посетителям голову мальчика-подростка, выдавая её за голову Марии Гамильтон…