Билет в один конец

Эдуард Резник
На свои первые танцы я попал в пионерлагере. Между четвёртым и пятым классом.
До этого на танцы ходил мой старший брат, и мы каждый раз молились, чтобы он вернулся живым, поскольку дело происходило в уральской, сельской местности, где веселье и смерть ходят рука об руку…
А тут, оставив Вятскую губернию, мы неожиданно перебрались в стольный град Киев, и окунулись в совершенно иную жизнь.
Я, к примеру, узнал, что ради молока не обязательно иметь корову, ради мяса - свинью, а ради овощей - грядки.
А ещё, что батон бывает свежим, а колбаса, сыр и масло могут одновременно находиться в одном месте.
И это место - мой желудок!
Отчего за полгода я укрепил своё здоровье килограмм на пятнадцать, и перешёл из разряда битюгов, в подвид амбалов.
Щёки закрывали мне обзор, зато живот значительно расширял фарватер!..
Мне было плохо видно, зато меня видели хорошо!..
Словом, мелкие недостатки с лихвой компенсировались крупными избытками. И вот таким избыточным, я и прибыл на свои первые в жизни танцы.
Помню звучали хиты «Бони ЭМ». Мальчишки отчаянно обезьянничали. А девчонки, с ужасом поглядывая на обезьян, жарко перешёптывались.
Я не мог оторвать от них глаз. Все они казались мне очень красивыми. Даже некрасивые. Потому что были без пионерских галстуков. А это, по тем меркам, считай что голые.
У одной девочки ворот оказался настолько широким, что я разглядел в нём не только шейку, но и шлейку. И хоть моя грудь была на три размера больше, у девочки она всё же тоже присутствовала. И от этих мыслей мне стало дурно, и я пошел ополаскиваться из рукомойника.
А вернувшись, обнаружил, что объявлен медленный танец и мальчишек-обезьян разбирают, словно драже.
Будто кто-то прокричал: «Караул! Тонем!!!», и все бросились расхватывать спасательные круги.
Так что вскоре в бушующем океане остался я один. Буёк буйком.
И уже хотел было отчалить в бухточку самобичевания, как внезапно ко мне подплыла маленькая, тонюсенькая щепочка, и я за неё судорожно ухватился.
А может, она за меня. Я уже толком не помню. Я даже не успел разглядел её лица.
Я, вообще, не знал - есть ли у неё лицо.
Просто в районе моего пупка вдруг заколыхались два огромных, голубых банта, разделённых широким, бледным пробором, похожим на след от сабельного удара. И я, внимательно разглядывая этот след, стал прислушиваться к новым ощущениям, возникшим в самом неожиданном месте моего организма.
«Ван вей тикет... Ван вей тикет... Ван вей тикет ту зе блюу-уз...» - распевали солисты группы «Эрапшен». И я отчётливо понимал, что всё именно так и обстоит.
Что это, действительно, билет в один конец.
Что оттуда не возвращаются.
Что теперь это чувство будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
Всё это я осознал мгновенно и мне подумалось: «Может жениться и колыхаться вот так, когда и сколько захочется?..».
Но потом вдруг вспомнились мама с папой и, сообразив, что женится мне не разрешат, я просто прикрыл глаза и отдался захватывающим ощущениям.
А как только отдался - песня закончилась. И схлынувшая волна девчат, отнесла мою щепку куда-то в противоположный угол танцплощадки.
«Ну и ладно, - подумал я, - ну и хорошо».
И снова направился к рукомойнику, только теперь уже абсолютно прожжённым, отчаянным ловеласом, познавшим все прелести взрослой жизни.
Когда же я вернулся ополоснутым, ко мне стремительно метнулись два, рассечённые саблей, голубых банта, и объявили, что они Таня.
- Я Таня! - повторили они. – Идём танцевать!
И тут же взяли меня на буксир.
Таня волокла меня к танцплощадке, как катерок - баржу, как муравьишка – дохлого жука: целеустремлённо и настойчиво.
Ни то чтоб я упирался. Однако шёл я, надо признать, не резво.
И не потому, что у Тани не оказалось - ни шлейки, ни остального. Просто я, наконец, разглядел её лицо, и оно напомнило мне нашего дворового забулдыгу Толика.
Только маленького-маленького...
Но даже и с маленьким Толиком танцевать мне не хотелось.
А Толику, то есть, Тане – наоборот.
Оказывается, она уже всё обо мне знала.
Пока я ополаскивался, Таня успела собрать у подружек информацию, и теперь поливала меня ею, точно из шланга:
- Я знаю, как тебя зовут!.. - тараторила она. – Знаю, из какого ты отряда!.. Знаю, кто ваш вожатый!.. Знаю, какую речёвку вы готовите к смотру!.. Знаю, что в столовой ты всегда просишь добавки, но тебе не дают... Хочешь я буду тебе давать?!
- Нет! – испуганный её напором, пробормотал я, - не надо мне давать.
- Почему? Я же всё равно много не ем, можем делиться. Ты мне - компот, я тебе котлету?.. Хочешь мою котлету?
Котлету я, конечно же, хотел. Но и компот хотел тоже.
Поэтому, борясь с соблазном, на все её скользкие предложения, я решительно мотал головой, отвечая:
- Нет… Спасибо… Не надо... Не нужно…
И только на вопрос:
- Хочешь, будем дружить?
Зачем-то ответил:
- Хорошо.
И хоть в тот момент звучала совсем другая песня, в голове моей, словно приговор, затренькало: «Ван вей тикет… Ван вей тикет… Ван вей…».
И всю оставшуюся смену я, как абсолютно прожжённый ловелас, познавший все прелести взрослой жизни - избегал, прятался, ловчил и свинчивал от назойливой подружки при любой возможности.
А в конце смены всё же не свинтил. И Таня-Толик меня поцеловали, вызвав-таки шевеления в самом неожиданном месте.
Эдуард Резник