К 16 годам он знал 40 языков и преподавал в Гарварде. Но не выдержав травли от студентов, ушел в подполье к социалистам. Как итог – допросы в полиции и литры снотворного, которые заливал в него для перевоспитания отец. В январе 1910 года скромный 11-летний Уильям Джеймс Сайдис с успехом отчитал двухчасовую лекцию по четырехмерному пространству для 70 ученых в Гарвардском математическом клубе. По следам этого сенсационного события The New York Times опубликовала обстоятельную статью о вундеркиндах. В ней мальчика из Нью-Йорка сравнивали с Паскалем, Ампером, Гауссом и другими великими, чьи «универсальные» феноменальные способности проявились в раннем детстве. Это был первый и последний раз, когда пресса говорила об Уильяме с придыханием. Гений Уильяма выстроили родители – Борис и Сара Сайдис. Борис перебрался в США из Бердичева, в России он был политзаключенным, в Америке стал светилом психопатологии. Он рьяно критиковал Фрейда и категорически не принимал евгенику, считая, что умных детей нужно не селекционировать, а воспитывать. Сара, тоже эмигрантка из Российской империи, сама подготовилась к поступлению в медицинскую школу при Бостонском университете и успешно ее окончила, что было огромной редкостью для женщин в те годы. Когда 1 апреля 1898 года родился их первенец, Уильям, они решили: мальчик станет самым умным человеком в мире. Они его таким сделают. Для воспитания Уильяма они использовали инновационные для того времени методы психологии. Вопрос с образованием родители решили не откладывать в долгий ящик, и буквально с первых месяцев жизни детский мозг Уильяма принялся поглощать информацию в немыслимых объёмах. «Любовь к знаниям можно пробудить в раннем детстве, и она сохранится на всю жизнь», – утверждал Борис. По его теории, большинство людей использует 10% своего мозга, но при упорной работе можно задействовать весь потенциал. Вместе с Сарой он сформулировал правила воспитания детей так: избегать любого наказания как первого источника страха, пробуждать любопытство, внушать новый интерес перед сном, отвечать на все вопросы ребенка, не хвалиться ребенком, не врать ему, не заставлять его учиться и всегда объяснять, а не запрещать. Изучать алфавит начали, как и во многих семьях, на деревянных кубиках, с тем лишь отличием, что отец при этом вводил мальчика в гипнотическое состояние, чтобы тот повторял за ним буквы. Уже в шесть месяцев Билли сказал «дверь» и «луна» по-английски, в восемь месяцев он уже не только самостоятельно ел из ложки, но и распознавал все буквы на кубиках. В полтора года он читал вслух газету The New York Times, освоил письмо и вместо привычного для всех развития моторики на игрушках набирал текст на печатной машинке. К восьми годам Уильям уже знал иврит, турецкий, армянский, русский, французский, немецкий, греческий и латынь. На основе четырех последних языков он еще и изобрел собственный язык «вендергуд». Взрослым он будет в совершенстве знать 40 языков. К восьми годам юный гений составил свою логарифмическую таблицу и написал четыре книги по астрономии и анатомии. Но больше всего Уильяма привлекала математика. Мальчик пошел в школу в пять лет, и к концу учебного года он был уже в седьмом классе. В шесть лет вундеркинд для интереса сдал экзамен по анатомии в Гарвардской медицинской школе, а в десять лет захотел стать полноправным студентом Гарварда. Ему отказали по причине «эмоциональной незрелости». В том же году его приняли в Университет Тафтса, и следующие месяцы он выискивал ошибки в учебниках по математике и теориях Эйнштейна. Еще через год он все-таки поступил в Гарвард, став самым молодым студентом в истории вуза. Но поступление принесло мальчику славу, к которой он не был готов. Эмоциональная неподготовленность, снующие за ним по пятам репортеры, смакующие каждую подробность его личной жизни и банальное отсутствие навыков общения даже со сверстниками, не то что с сокурсниками, привели к первому нервному срыву в 1910 году. «В 12 лет мальчик хорош в филологии и мифологии. Он хорошо разбирается в логике, истории древнего мира, истории Америки и имеет общее представление о нашей политике и конституции», – писал Сайдис-старший. И добавлял, что мальчик еще к тому же очень жизнерадостный. Билли одинаково любил математические вычисления, «Алису в Стране чудес» и общение со сверстниками. Только вокруг их почти не осталось. Сокурсники были намного старше, вечно его запугивали и делали посмешищем. До самого диплома гений ходил в университет в шортах, «как маленький лорд Фаунтлерой», и это тоже стало поводом для насмешек. Уильяма поместили в санаторий. Замкнутый подросток, и до того не отличавшийся активностью, вернулся оттуда совсем подавленным. Гарвард он все же закончил в 16 лет, оставшись в нем преподавателем. Но студентов не привлекал курс читаемых им лекций – они интересовались исключительно подробностями личной жизни своего преподавателя, который по возрасту был младше многих из них. А когда в беседе с одним из своих учеников Сайдис признался, что никогда не целовался, он стал объектом насмешек, вскоре дошедших и до прессы. В ходе одной из атак репортеров Уильям, не выдержав, крикнул всем собравшимся: «Я хочу жить в уединении, я ненавижу вас и ненавижу толпу!». Билли перебрался в техасский Университет Райса – работать над докторской и преподавать, но и там юного преподавателя не приняли. Он вернулся в Гарвард уже не как математик, а как студент-правовик, но в 1919 году по собственному желанию оставил учебу, даже не написав дипломную работу. Билли Сайдис категорически не одобрил Первую мировую войну и рьяно продвигал социалистические идеи. Настолько рьяно, что с первомайской демонстрации, где он размахивал красным флагом, его увезли в полицейский участок. На допросе Сайдис-младший сообщил, что поддерживает революцию в России и советский строй, и на суде защищал себя сам. Билли осудили на полтора года, но апелляция его спасла. Не дожидаясь нового решения суда, папа Сайдис внес 5000 долларов залога и увез сына в свой психиатрический санаторий в Нью-Гэмпшире. Там Сайдис-старший постарался Уильяма перевоспитать – накачивал снотворным и внушал «правильные» установки. В моменты медикаментозной трезвости сына – угрожал: дескать, если Билли не одумается, то из санатория отправится прямиком в дурдом. Через год Уильяма перевели в другой санаторий в Калифорнии, откуда он в сентябре 1921 года сбежал. Родители несколько раз пытались вернуть его, но безуспешно. Во время получения первого диплома Сайдис-младший признался журналистам, что хочет жить идеальной жизнью, а единственный способ это сделать – стать затворником. Теперь он это реализовал. Уильям устроился оператором счетных машин за 25 долларов в неделю и на более интеллектуальные должности не претендовал – его пугала мысль, что кто-то прознает о его потенциале, и все пойдет по старому кругу. В Нью-Йорке и Бостоне он служил мелким клерком, а в остальное время писал книги. В прессе Сайдиса часто называли бедняком и нелюдимом, но у него были и работа, и друзья. Только вот с личной жизнью не сложилось. В университете девочки постоянно над ним смеялись, и в 14 лет он поклялся не иметь отношений с женщинами. Но одна любовь в его жизни все-таки была. В числе арестованных на той злополучной демонстрации была ирландка Марта Фоли, и Билли в нее влюбился. Они виделись и после суда, но отношения оставались платоническими. Общение окончательно свернулось, когда в 1930 году Марта вышла за другого. Он, видный и крупный мужчина с пышными рыжими усами, не раз получал предложения создать семью, но всегда оставался непреклонным. В 1925 году вышла работа Уильяма Сайдиса «Живое и неживое» – «термодинамическая теория жизни», над которой он работал с 1918 года. Эта книга стала единственной, опубликованной под его именем. На самом деле Уильям писал о космологии, альтернативной истории США и способах увеличения пропускной способности транспортной сети – но все время под псевдонимами. Он боялся, что его вычислят и проблемы с полицией продолжатся. Переживал он зря – после ареста ФБР действительно взяло Сайдиса-младшего на карандаш, только вот дальше дело не пошло. В 1933-м Уильям пытался пойти на госслужбу, но занял 256-е место в списке. Зато когда он проходил тест на уровень IQ в Нью-Йоркском институте проверки человеческих способностей, то показал беспрецедентный результат на уровне 250–300 баллов. Прессу Сайдис всячески избегал, для него она с детства была синонимом кошмара. Мама Сара вспоминала, что однажды Уильяма, еще совсем мальчика, на улице нагнали репортеры – пока один его держал, другой фотографировал. Во время ареста ему тоже досталось от газетчиков. Но окончательно пресса довела его летом 1937 года, фактически написав, что «гений ссохся». К тому времени он уже больше 15 лет оставался в тени, и в один прекрасный день получил предложение от очаровательной девушки – просто встретиться, выпить чашечку кофе и поболтать. В отличие от остальных, она не чуралась его и улыбалась при встрече. Даже сама завела диалог и поддерживала в разговоре темы, которые хоть и не понимала, но зато и не скучала от них. Все свободное время от работы он старался проводить с ней. Он даже запланировал пригласить ее домой на день рождения, который он не устраивал, наверное, уже десятилетия. Но незадолго до него она исчезла. А затем вышла статья, выставившая его дураком перед всей Америкой. Оказалось, что его собеседницей оказалась репортер The New Yorker Magazine. А он, за всю свою жизнь не знавший не то что тепла прикосновения женской руки, но даже радости общения, делился с ней самыми сокровенными мыслями. Она же охарактеризовала его угрюмым и неуклюжим бирюком, совершенно не умевшим держать себя в обществе, и высмеивала всё, начиная от увлечений и заканчивая его физическими данными. Прочитав статью, Уильям подал на издание в суд за вмешательство в его личную жизнь и клевету. Разбирательство длилось долго – только в 1944 году журнал выплатил Уильяму 500 долларов за моральный ущерб. Но справедливость фактически стоила ему жизни – через пару месяцев после окончательного решения суда у Уильяма Сайдиса случился инсульт. Он умер 17 июля 1944 года, не приходя в сознание. Когда тело Уильяма переодевали, в кармане его пиджака нашли фотографию его ирландской революционерки Марты Фоли – той самой единственной, кого он по-настоящему любил. (с)
смысловые галлюцинации
:Волчья Ягода
Уильям Джеймс Сайдис: Затравленный вундеркинд
К 16 годам он знал 40 языков и преподавал в Гарварде. Но не выдержав травли от студентов, ушел в подполье к социалистам. Как итог – допросы в полиции и литры снотворного, которые заливал в него для перевоспитания отец.
В январе 1910 года скромный 11-летний Уильям Джеймс Сайдис с успехом отчитал двухчасовую лекцию по четырехмерному пространству для 70 ученых в Гарвардском математическом клубе. По следам этого сенсационного события The New York Times опубликовала обстоятельную статью о вундеркиндах. В ней мальчика из Нью-Йорка сравнивали с Паскалем, Ампером, Гауссом и другими великими, чьи «универсальные» феноменальные способности проявились в раннем детстве. Это был первый и последний раз, когда пресса говорила об Уильяме с придыханием.
Гений Уильяма выстроили родители – Борис и Сара Сайдис. Борис перебрался в США из Бердичева, в России он был политзаключенным, в Америке стал светилом психопатологии. Он рьяно критиковал Фрейда и категорически не принимал евгенику, считая, что умных детей нужно не селекционировать, а воспитывать. Сара, тоже эмигрантка из Российской империи, сама подготовилась к поступлению в медицинскую школу при Бостонском университете и успешно ее окончила, что было огромной редкостью для женщин в те годы. Когда 1 апреля 1898 года родился их первенец, Уильям, они решили: мальчик станет самым умным человеком в мире. Они его таким сделают.
Для воспитания Уильяма они использовали инновационные для того времени методы психологии. Вопрос с образованием родители решили не откладывать в долгий ящик, и буквально с первых месяцев жизни детский мозг Уильяма принялся поглощать информацию в немыслимых объёмах.
«Любовь к знаниям можно пробудить в раннем детстве, и она сохранится на всю жизнь», – утверждал Борис. По его теории, большинство людей использует 10% своего мозга, но при упорной работе можно задействовать весь потенциал. Вместе с Сарой он сформулировал правила воспитания детей так: избегать любого наказания как первого источника страха, пробуждать любопытство, внушать новый интерес перед сном, отвечать на все вопросы ребенка, не хвалиться ребенком, не врать ему, не заставлять его учиться и всегда объяснять, а не запрещать.
Изучать алфавит начали, как и во многих семьях, на деревянных кубиках, с тем лишь отличием, что отец при этом вводил мальчика в гипнотическое состояние, чтобы тот повторял за ним буквы. Уже в шесть месяцев Билли сказал «дверь» и «луна» по-английски, в восемь месяцев он уже не только самостоятельно ел из ложки, но и распознавал все буквы на кубиках. В полтора года он читал вслух газету The New York Times, освоил письмо и вместо привычного для всех развития моторики на игрушках набирал текст на печатной машинке.
К восьми годам Уильям уже знал иврит, турецкий, армянский, русский, французский, немецкий, греческий и латынь. На основе четырех последних языков он еще и изобрел собственный язык «вендергуд». Взрослым он будет в совершенстве знать 40 языков. К восьми годам юный гений составил свою логарифмическую таблицу и написал четыре книги по астрономии и анатомии. Но больше всего Уильяма привлекала математика.
Мальчик пошел в школу в пять лет, и к концу учебного года он был уже в седьмом классе. В шесть лет вундеркинд для интереса сдал экзамен по анатомии в Гарвардской медицинской школе, а в десять лет захотел стать полноправным студентом Гарварда. Ему отказали по причине «эмоциональной незрелости». В том же году его приняли в Университет Тафтса, и следующие месяцы он выискивал ошибки в учебниках по математике и теориях Эйнштейна. Еще через год он все-таки поступил в Гарвард, став самым молодым студентом в истории вуза. Но поступление принесло мальчику славу, к которой он не был готов.
Эмоциональная неподготовленность, снующие за ним по пятам репортеры, смакующие каждую подробность его личной жизни и банальное отсутствие навыков общения даже со сверстниками, не то что с сокурсниками, привели к первому нервному срыву в 1910 году.
«В 12 лет мальчик хорош в филологии и мифологии. Он хорошо разбирается в логике, истории древнего мира, истории Америки и имеет общее представление о нашей политике и конституции», – писал Сайдис-старший. И добавлял, что мальчик еще к тому же очень жизнерадостный. Билли одинаково любил математические вычисления, «Алису в Стране чудес» и общение со сверстниками. Только вокруг их почти не осталось. Сокурсники были намного старше, вечно его запугивали и делали посмешищем. До самого диплома гений ходил в университет в шортах, «как маленький лорд Фаунтлерой», и это тоже стало поводом для насмешек.
Уильяма поместили в санаторий. Замкнутый подросток, и до того не отличавшийся активностью, вернулся оттуда совсем подавленным. Гарвард он все же закончил в 16 лет, оставшись в нем преподавателем. Но студентов не привлекал курс читаемых им лекций – они интересовались исключительно подробностями личной жизни своего преподавателя, который по возрасту был младше многих из них. А когда в беседе с одним из своих учеников Сайдис признался, что никогда не целовался, он стал объектом насмешек, вскоре дошедших и до прессы. В ходе одной из атак репортеров Уильям, не выдержав, крикнул всем собравшимся: «Я хочу жить в уединении, я ненавижу вас и ненавижу толпу!».
Билли перебрался в техасский Университет Райса – работать над докторской и преподавать, но и там юного преподавателя не приняли. Он вернулся в Гарвард уже не как математик, а как студент-правовик, но в 1919 году по собственному желанию оставил учебу, даже не написав дипломную работу.
Билли Сайдис категорически не одобрил Первую мировую войну и рьяно продвигал социалистические идеи. Настолько рьяно, что с первомайской демонстрации, где он размахивал красным флагом, его увезли в полицейский участок. На допросе Сайдис-младший сообщил, что поддерживает революцию в России и советский строй, и на суде защищал себя сам. Билли осудили на полтора года, но апелляция его спасла. Не дожидаясь нового решения суда, папа Сайдис внес 5000 долларов залога и увез сына в свой психиатрический санаторий в Нью-Гэмпшире. Там Сайдис-старший постарался Уильяма перевоспитать – накачивал снотворным и внушал «правильные» установки. В моменты медикаментозной трезвости сына – угрожал: дескать, если Билли не одумается, то из санатория отправится прямиком в дурдом. Через год Уильяма перевели в другой санаторий в Калифорнии, откуда он в сентябре 1921 года сбежал. Родители несколько раз пытались вернуть его, но безуспешно.
Во время получения первого диплома Сайдис-младший признался журналистам, что хочет жить идеальной жизнью, а единственный способ это сделать – стать затворником. Теперь он это реализовал. Уильям устроился оператором счетных машин за 25 долларов в неделю и на более интеллектуальные должности не претендовал – его пугала мысль, что кто-то прознает о его потенциале, и все пойдет по старому кругу. В Нью-Йорке и Бостоне он служил мелким клерком, а в остальное время писал книги. В прессе Сайдиса часто называли бедняком и нелюдимом, но у него были и работа, и друзья.
Только вот с личной жизнью не сложилось. В университете девочки постоянно над ним смеялись, и в 14 лет он поклялся не иметь отношений с женщинами. Но одна любовь в его жизни все-таки была. В числе арестованных на той злополучной демонстрации была ирландка Марта Фоли, и Билли в нее влюбился. Они виделись и после суда, но отношения оставались платоническими. Общение окончательно свернулось, когда в 1930 году Марта вышла за другого. Он, видный и крупный мужчина с пышными рыжими усами, не раз получал предложения создать семью, но всегда оставался непреклонным.
В 1925 году вышла работа Уильяма Сайдиса «Живое и неживое» –
«термодинамическая теория жизни», над которой он работал с 1918 года. Эта книга стала единственной, опубликованной под его именем. На самом деле Уильям писал о космологии, альтернативной истории США и способах увеличения пропускной способности транспортной сети – но все время под псевдонимами. Он боялся, что его вычислят и проблемы с полицией продолжатся. Переживал он зря – после ареста ФБР действительно взяло Сайдиса-младшего на карандаш, только вот дальше дело не пошло. В 1933-м Уильям пытался пойти на госслужбу, но занял 256-е место в списке. Зато когда он проходил тест на уровень IQ в Нью-Йоркском институте проверки человеческих способностей, то показал беспрецедентный результат на уровне 250–300 баллов.
Прессу Сайдис всячески избегал, для него она с детства была синонимом кошмара. Мама Сара вспоминала, что однажды Уильяма, еще совсем мальчика, на улице нагнали репортеры – пока один его держал, другой фотографировал. Во время ареста ему тоже досталось от газетчиков. Но окончательно пресса довела его летом 1937 года, фактически написав, что «гений ссохся». К тому времени он уже больше 15 лет оставался в тени, и в один прекрасный день получил предложение от очаровательной девушки – просто встретиться, выпить чашечку кофе и поболтать.
В отличие от остальных, она не чуралась его и улыбалась при встрече. Даже сама завела диалог и поддерживала в разговоре темы, которые хоть и не понимала, но зато и не скучала от них. Все свободное время от работы он старался проводить с ней. Он даже запланировал пригласить ее домой на день рождения, который он не устраивал, наверное, уже десятилетия.
Но незадолго до него она исчезла. А затем вышла статья, выставившая его дураком перед всей Америкой. Оказалось, что его собеседницей оказалась репортер The New Yorker Magazine. А он, за всю свою жизнь не знавший не то что тепла прикосновения женской руки, но даже радости общения, делился с ней самыми сокровенными мыслями. Она же охарактеризовала его угрюмым и неуклюжим бирюком, совершенно не умевшим держать себя в обществе, и высмеивала всё, начиная от увлечений и заканчивая его физическими данными. Прочитав статью, Уильям подал на издание в суд за вмешательство в его личную жизнь и клевету.
Разбирательство длилось долго – только в 1944 году журнал выплатил Уильяму 500 долларов за моральный ущерб. Но справедливость фактически стоила ему жизни – через пару месяцев после окончательного решения суда у Уильяма Сайдиса случился инсульт. Он умер 17 июля 1944 года, не приходя в сознание. Когда тело Уильяма переодевали, в кармане его пиджака нашли фотографию его ирландской революционерки Марты Фоли – той самой единственной, кого он по-настоящему любил.
(с)