КАВАЛЕРЫ ТРЕХ ОРДЕНОВ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ. (фотоархив Сергея Никишкина)
Кавалер Четырех Орденов Красной Звезды Кожух Николай Владимирович, два раза в Афганистане, между этими командировками участвовал в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.205 ОВЭ возглавлял отряд в Шахджое, В настоящее время проживает в г.Слони
Из воспоминаний сослуживцев: - Вертолетчики заменялись, их меняли другие, других – третьи. Но высокий уровень профессионализма, летного мастерства, самоотверженность и взаимовыручка оставались теми же. Может, придет время и появится возможность написать боевую летопись 205 отдельной вертолетной эскадрильи, и ее 4 отряда в частности. А пока…
В марте 87-го прошла замена офицеров вертолетного отряда, Евгений Сергеев написал по этому поводу песню-посвящение вертолетчикам. Началось знакомство нового состава вертолетного отряда с театром предстоящих действий, тактикой поддерживаемых подразделений. Основной вал этой работы, собственно, ОРГАНИЗАЦИЯ взаимодействия с авиацией легла на плечи заместителя командира 186-го отряда майора Е.Г.Сергеева. Со своей частью работы по вводу в боевой строй обновленного вертолетного отряда он справился, как всегда, - блестяще. С марта 87-го вертолетным отрядом стал командовать капитан, а с лета – майор Анатолий Александрович Егоров, опытный командир, хладнокровный взвешенный высококлассный летчик. Его замом (по вертолетам огневой поддержки) стал майор Николай Владимирович Кожух. Он прибыл «на курорт» во второй раз. В прошлый раз ему достались горы под Джелалабадом, где был сбит и погиб его младший брат. В отряде выделялась еще одна пара экипажей «восьмерок», ведущий капитан Александр Горбенко и его ведомый старший лейтенант Слава Петров. Они прибыли после Эфиопии, где обрели богатый опыт полетов на предельно малой высоте (ПМВ). Они всегда шли строго 5-7м над поверхностью, на большой скорости огибая препятствия, подсаживались там, где их просили, а не за 1200-1500м до нужного объекта, удачно дополняли друг друга. Что до экипажей двадцатьчетверок, то это был некий монолит, сплав мастерства, остроумных тактических решений, готовность всегда выполнить свою главную задачу – обеспечить нам необходимую огневую поддержку. Кроме работы, их связывала еще и крепкая мужская дружба с офицерами отряда СпН. И как результат, крепилось взаимопонимание в ходе совместных действий. 26 мая 87-го, когда в небольшой «зеленочке» между развалинами кишлаков Мильтанай и Шахри-Банд, был обнаружен караван с оружием, пара двадцатьчетверок под командованием Николая Владимировича Кожуха ходила, что называется по головам, но четко обеспечила не только захват каравана, но и эвакуацию подгруппы захвата, уничтожение собственно захваченных автомобилей. И это при радиобеспределе на частоте летчиков. Комбат пытался управлять действиями разведчиков, летчиков, жизнью отряда в ППД, выносом раненых и убитых разведчиков. И все это на одной частоте, по одной радиостанции, по «Ромашке». - 8 июня пришел черед для бенефиса «восьмерок». В 17.20. по Кабульскому времени была обнаружена группой сопровождения каравана и вступила в бой группа под командованием ст. лейтенанта Олега Онищука. Случилось это в районе большого кишлака Джаббаркала, в 30-35км восточнее ППД. Пока «пробили» через «ЭКРАН» боевое распоряжение, прошло минут 10-12. Во всяком случае, через 20 минут были уже в воздухе. С собой на каждом борту по три разведчика, 2 ПКМ (по имевшимся на момент взлета сведениям, группе из огневого контакта с духами выйти не удалось, потому и взяли с собой огневую поддержку). Уже при пролете над грядой Сур-Гар Анатолий Александрович Егоров стал уходить с набором высоты – на «безопасную высоту». Сумерки быстро перерастали в сплошную темноту. При подходе четко видели внизу бой, перекрещивающиеся трассы, вспышки выстрелов. Отработали по целеуказанию с земли двадцатьчетверки. Стали заходить мы. Олегу удалось оттянуться на господствующую высоту с отм. 2302 западнее кишлака. На нее и садились. Когда Егоров включил посадочную фару, мне показалось, что стихла даже стрельба с сопредельной стороны. По-моему, духи просто ох…ли! Вершина представляла собой некий неправильный и, естественно, неровный, чуть нагнутый на юг конус-«десну», с той лишь разницей, что из «десны»-вершины торчала зуб-скала примерно метра полтора длиной, метр высотой и около полутора метров шириной. Вот за этот-то зуб и зацепился левой стойкой Анатолий Александрович. И все время, пока я с пулеметчиками и подствольным гранатометчиком благословляли низину, а борттехник грузил людей, он висел, держась за этот «зуб». Я перераспределил людей с тем, чтобы летчики взяли на троих больше, вместо нас, свежих, полагая, что сяду со своими людьми в «следующий вагон», однако, на ведомом борту, у Сереги Воробьева, не вышла посадочная фара, и Анатолий Александрович решил забирать всех. Мы с борттехником стали засовывать людей в борт, а они все никак не хотели этого делать, посылая очередь за очередью вниз, в темноту. Олег Иванов – Рыжий раза три подряд замахнулся и, матерясь, бросил вниз эфки. Запихнули и его. Борттехник закрыл дверь. Взлетели. Нет. Не так, как Вам, любезный читатель, представилось. Хотя тоже изящно. Мы просто клюнули носом вниз, куда-то проваливаясь, но тут же выровнялись и потянулись к небу, к свету. Народ мой и Олега Онищука дорвался, открыл блистера и давай через них палить из всего, что было с собой. После неоднократных моих воплей и многочисленных тычков куда попало, стрельба прекратилась, салон быстро проветрился, и блистера были задраены. Пришло время армейского юмора. Из пилотского офиса вышел борттехник (в парашюте). Он сказал, что руководитель полетов на «Коверкоте» приказал надеть на десант, т.е. на нас – парашюты. Алимов по моей просьбе сосчитал лежавшие под лавками купола и доложил мне. Я спросил у техника, мол, кого обделим? Нас – 24, парашютов – 20. И передал по цепи, что всем, кроме коммунистов, надеть парашюты. Бойцы заулыбались, никто под лавку не полез. Я успокоил техника: «Передайте РП: весь десант надел парашюты, некоторые даже по два!». А мы в это время на «безопасной высоте», где еще был виден краешек заката, шли на северо-восток, огибая Сур-Гар. - Как-то всплыл в памяти старый и довольно избитый афоризм еще времен учебы в училище. Слышал я его из уст начальника кафедры разведки полковника (тогда) Юрия Александровича Уткина: «Война – это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает!». Большой энтузиаст, если не сказать – фанат профессии, он сделал все для того, чтобы нас, желторотых офицериков, побольше осталось в живых после странной войны, к которой мы были совершенно не готовы.
Голова постоянно шла кругом от размышлений и проектов, от непрекращающихся, как теперь модно, на американский манер, говорить, «мозговых штурмов». В жарких дискуссиях, порой переходящих на личности (мол, сам – дурак), в жесточайших муках, рождались проекты тактических приемов, способов выполнения поставленной задачи в нарезанной нашему отряду Родиной зоне ответственности, впрочем, и за ее границами, что дипломатично, как у нас, так и у соседей, именовалось «работой на стыках зоны».
Тактический прием, об использовании которого я собрался рассказать, родился, или реанимировался, вполне буднично как-то, и совершенно незаметно. Командир нашего вертолетного отряда майор Анатолий Александрович Егоров убыл, налетав необходимые для этого часы, как положено, в профилакторий, или, в просторечии, в «профик». Рулить отрядом в его отсутствие остался его заместитель, майор Николай Владимирович Кожух. Вот в один из таких летних вечеров, когда уже прошел ужин, личный состав исполнил свои положенные вечерние строевые песни, а «Орбита-4» благополучно закончила телевизионное вещание для ОКСВА, на ЦБУ зашел Николай Владимирович. Обнаружились какие-то неточности по летным задачам на день грядущий. Я, как обычно в такие вот свободные от интернационального долга вечера, «забавлялся», «ползая» по рабочей карте, висевшей за спиной у оперативного дежурного. В тот день дежурил Сергей Никитин, опытный грамотный офицер, год откомандовавший ротой в 411-м отряде. Присутствие мое ему не мешало, а собеседником и советчиком в наших «темных» делах он был весьма ценным. Изредка переговариваясь на злободневную тему (как дать результат), мы и встретили с радушием, на какое только были способны уже упомянутого майора Кожуха. Он быстро решил свои процедурные вопросы, и мы приступили к неофициальной части - чаепитию. Поинтересовавшись нуждами и чаяниями соседей по «долгу», Николай поведал, что в свой первый заход «за речку» они пользовались таким приемом: перед пролетом «почтовиков» по тому же маршруту запускали пару двадцатьчетверок. Духи, зная, что снабжение и сообщение гарнизонов происходило по воздуху, перестали обращать внимание на звук летящих вертолетов, законно полагая, что это обыкновенный транспорт. И получали по самое «не хочу». Со временем этот тактический прием был незаслуженно забыт и там, на джелалабадщине, после его, Кожуха, замены вроде не использовался. Нас с Серегой аж пот прошиб. Это ж для нас! Температура плюс высокогорье днем начисто рубят наш крутой козырь – наличную армейскую авиацию. Что толку, что летчики, изнывая от жары, ждут, когда этот треклятый градусник покажет меньше 35, - стартовое время-то выходит! А тут можно смело выделять два экипажа хоть на всю ночь и вальсировать по зоне ответственности, когда температура не мешает, стартового времени точно хватит на всю ночь, а самое главное, что у душков-то – самая активность. Надо было как-то пережить это состояние полпобеды уже на старте. Начали искать минусы, варианты подстраховки, рассчитывать возможные направления и маршруты, чтобы и план (святая святых) не обездолить, а даже наоборот, усилить, перекрыв духам даже не маршрут, а целый участок местности. Засиделись допоздна. Кожух пообещал тряхануть своего отрядного штурмана на счет перспективности отдельных районов. Сна и так не было, а тут вообще пропал. Чтобы еще раз подумать на свежую голову, пошел полюбоваться на личный состав. Ночь была на удивление красивая, небо – богато украшено. Изнутри так и перло. В кубрике офицеров 2 роты горел свет. Я решил зайти. Постучал в дверь. Открыл Олег Онищук. На столе чай, печенье, какое-то варенье, магазинный джем. Рядом с Олегом две карты: полетная, двухсотка, и рабочая «сотка». Дима Ястребов начинает убирать со стола лишнюю посуду. Олег поделился своей задумкой, тоже не новой, но, как мне показалось, весьма и весьма перспективной. Тут я ему и вывалил тему ночной охоты. Глаза загорелись, а сам начал не столько меня, сколько себя отговаривать. Мол, не дадут, перестраховщики. Но договорились, что завтра, на постановке задачи, сделаем заявку с аргументами. На постановке задачи все прошло на удивление гладко. Самым веским доводом «против» у комбата оказался наградной: мол, как доказывать уничтожение караванов, на основании чего представлять офицеров. В качестве лирического, очередного, отступления спешу заметить, что в отношении представления отличившегося личного состава комбат был не просто жлобом, а каким-то гобсеком. Не дожидаясь выше сидящих инстанций, резал почем зря всем и всегда. Когда я после 186-го попал служить в 173-й отряд, изумлению моему не было границ. При наличии своих доморощенных мух, отношение к награждению людей было принципиально иным. В лучшем смысле этого слова. В то же время посещение отряда разномастными проверяющими в этом смысле проходило по давно известному всем нам, его заместителям, сценарию. После третьего тоста в неофициальной части наш полководец начинал скулить на тему, какой он весь непонятый гений и обойденный Родиной, мол, он и «Стингеры» ей, и потерь у него меньше всех, и второй год интернационализмом занимается, ну и т.д. и т.п. В связи с этой ничем неоправданной высокой самооценкой в отряде родилась байка: «История военного искусства знает только двух великих полководцев: Александра Македонского и… Александра Тарнакрудского». Успокоил комбата Коля Кожух: на утро планируем воздушную разведку по итогам охоты. Человек с фотоаппаратом фиксирует факт, агентурщики дают официальное подтверждение. На том и сошлись. Идея понравилась комбригу, полковнику Юрию Александровичу Сапалову. С «Экрана» была обещана всяческая поддержка. Стали готовиться. Понимая важность «первого блина», стал тщательно выбирать район для дебюта. На мой выбор очень серьезно повлияли доводы Олега Онищука. Таким образом, для «первого блина» был избран юго-запад. В 15км от нашего отряда размещался базовый район ИОА. Начинался он у подошвы горного хребта Сур Гар в кишлаке Сурхаган и, поднимаясь по ущелью, занимал практически все его пространство до перевала. Многочисленные БШУ, проводимые по этому району не давали никаких видимых результатов. Он был очень хорошо оборудован в инженерном отношении, имел стационарные позиции ПВО, что очень затрудняло прицельное бомбометание по его инфраструктуре. Решили воспользоваться наличием оживленного бездорожно-мандешечного движения по ночам через «узловую станцию» Сурхаган. Использовали данные о свежих маршрутах, активно используемых душками. Было решено идти обычным маршрутом «почтовиков» до Шахри Банда, а возвращаться над дорогой Кандагар – Кабул. Кроме экипажа в головной вертолет садился офицер отряда СпН, так сказать, советник по вопросам борьбы с караванами. Когда все было решено, каждый возможный шаг и действие были оговорены и увязаны, мы с Кожухом доложили комбату о готовности. Он заслушал нас на ЦБУ, задал нам 2-3 неразрешимых вопроса, получил ответы и дал «добро». Мы стояли на плане, поэтому, в субботу, 19 июня 1987 года, в 21.30. по Кабульскому времени, запросив разрешение у руководителя полетов, и получив оное, Николай Владимирович запустил двигатели. В «первоблинный» вылет Кожух зарядился двумя блоками С-8, двумя ракетами «Штурм» и боекомплектом к 30мм пушкам. Ведомым шел капитан Коля Багонин с 4 САБ (осветительными бомбами) для обеспечения работы ведущей вертушки, снаряженными пушками и двумя «Штурмами», на всякий случай. Взлетели сразу на юго-запад, и, не ввинчиваясь в ночное небо, как было принято у «почтовиков», пошли на юго-запад с набором высоты. Я впервые летел в двадцатьчетверке. По причине неопытности экипировался не к месту. Поверх «лифчика» и «Ромашки» пришлось надеть парашют. Шлемофон мешал ползать по десантному отсеку. Вспомнился анекдот про Штирлица. В конце концов, измотавшись вконец, снял и парашют, и «лифчик». Это позволило встать в полный рост за спиной у Коли Кожуха и наблюдать из-за его спины всю переднюю полусферу. Изредка я все же возвращался в свои отдельные апартаменты, чтобы обозреть с левого и правого борта часть задней полусферы. В один из таких обзоров мне показалось, что я видел блик от фар автомобиля. По переговорному сказал об этом Николаю. Он среагировал немедленно. Мы соскользнули вправо и буквально через минуту увидели то, во что лично мне не верилось с самого начала: между двумя горными грядами в направлении кишлака Чина, что у подножья горы Ушкох, на большой скорости, поднимая тучи пыли, двигалась машина. - Берем? - спросил Коля. - Давай, - ответил я. Вертушка начала быстро снижаться до высоты 400 метров. Я зачем-то стал искать парашют. В конце концов, оставив эту затею, схватился за АКС и так все время атаки с ним и простоял. Багонин, находясь выше и впереди нас, сбросил САБ. Все межгорное пространство осветилось оранжевой люстрой САБа. Но полюбоваться с земли им было уже некому. «Штурм», пущенный Кожухом, прекратил движение машины к Чине. И оператор, и я кинулись фиксировать на карте это место, как вдруг Багонин сообщил, что видит еще одну машину, «бурбухайку», которую мы не заметили вследствие погашенных огней и стоящую на обочине, у съезда в мандех, в 2,5 километрах позади нашего, теперь уже взятого «приза». Выдала его существование та самая САБ, столь подло осветившая все межгорье. Кожух развернул вертушку, почти на месте. Глубоко клюнув носом, она замолотила сильнее по невидимому воздуху и пошла на очередную цель. Коля отработал по машине пушками, а когда дистанция сократилась до минимума, «врезал» НУРСами с обоих бортов. Машина загорелась. Теперь ее точно не растащат до утра. - Ну, что, как ты там говоришь, еще побл…уем, или по домам? – явно в хорошем настроении спросил меня Коля. - Давай дойдем маршрут до конца. Посмотрим, чем живут наши подзащитные, когда взрослых дома нет, – ответил я. - Добро, - сказал Кожух, и мы вернулись на прежний, до интернационализма, курс. Мы, уже без приключений, дошли до крайней точки своего маршрута и легли на обратный курс, сместившись севернее. Пошли практически над «калаткой». И опять сплошная темнота была под нами. Ни огонька, ни бликов. И не было выхода обуявшему куражу. Через полчаса благополучно приземлились на площадке. Я дождался Колю Кожуха, и мы пошли вместе на ЦБУ. Все мы были довольны собой. Еще бы. 20 человек не сидели 7 суток под палящим солнцем, не ловили потрескавшимися губами малейшее шевеление раскаленного воздуха, не боролись с постоянной жаждой, не подвергали, в конце концов, смертельной опасности свои жизни. А борцов за веру стало немного меньше. Малыми силами. И без потерь. Вот так бы всегда! На ЦБУ отзвонился на «Экран», в бригаду, комбату. Он сказал, чтобы мы его дождались. Пока ждали, позвонил комбриг Сапалов. Хотел подробностей. Я рассказал. Приказал написать шифртелеграмму на его имя, указать отличившихся. В который раз рассказали комбату подробно, в мельчайших деталях, обо всем происшедшем. Он даже не пытался скрыть своего удовольствия. Много позже я узнал, что 370 отряд тоже пытался проводить подобную охоту. Правда, о ее результатах я не знаю. Слишком мало Сапалову довелось командовать 22-й бригадой, чтобы это дало устойчивые положительные результаты. Но – по порядку. Утром в воскресенье комбат «убил двух зайцев»: организовав подвоз необходимого в гарнизон Калата и тем же вылетом – осмотр места ночного происшествия. Из «посторонних», не входивших в состав досмотровой группы, на борту были замполит 2 роты (исполнявший обязанности замполита отряда) с фотоаппаратом и комбат десантников, майор Валера Марченко, летевший в Калат к своим десантникам. Взлетели и пошли на юго-запад, правда, не над степью, а почти ночным маршрутом. Минут через двадцать увидели то, что мы приняли за «бурбухайку». Подсели. Стали осматривать. Машина еще дымилась. Вокруг нее валялись поленья РСов, какое-то сильно обгоревшее шматье, полупустые мешки с чем-то белым. Это был «мерседес» с наращенными до двух метров бортами. Впрочем, борт остался только один, за кабиной, остальные три были разбросаны вокруг, от 20 до 50 метров. Рама в районе кузова была деформирована – продавлена дугой. То, что оставалось, было испещрено дырами разного калибра. В кабине бойцы нашли левую руку до локтя, еще какие-то останки. Сфотографировав, и собрав образцы боеприпасов, полетели к следующей машине, которую забили первой. Когда-то, при жизни, это был «Симург», столь модный в стране фермеров и скотоводов - пикап. Судя по левой двери, машина была при жизни белого цвета. Хотя, я могу и ошибаться. Поскольку левая найденная дверь оказалась самой крупной деталью забитого автомобиля. А так, куча каких-то обугленных железок, разбросанных вокруг полевой дороги, да большое черное пятно с вдавленным в эту дорогу остовом. Закончив всю процедуру, взлетели и пошли на Калат. Валеру Марченко переполняли эмоции, он живо интересовался происшедшим, обстоятельствами, деталями. Повезло, что до Калата было не больше 10 минут. На этой остановке он и вышел. Уж и не знаю, правда, или нет, но наши доблестные агентурщики нагрузили эти несчастные две машины до такой степени, что этим видом борьбы с караванами заинтересовались в ГРУ. Во всяком случае, подтвержденным фактом является нахождение в кузове «Мерседеса» каких-то жутко модных в сезоне лето-87 РСов увеличенной дальности, образцы которых мы взяли с собой. Муза хоть и ушла не знамо куда, а продолжать писать на заданную тему, в свободное от интернационализма время, и в разные высокие штабы, пришлось долгонько. На волне достигнутого невзначай успеха комбат разрешил нам с Онищуком «прогуляться» на трофейной «Тойоте» сокращенным составом. Так, не далеко. До Дуримандеха. А на 24 июня в план снова включили охоту. На этот раз – и на северо-восток, и юго-запад в одну ночь. Как это? Гулять, так гулять!
В этот раз разделили полеты по-честному. Юго-запад достался по жребию нам с Кожухом, а северо-восток – Коле Багонину с Онищуком. По моему совету Олег, впрочем, как и я, полетел налегке: с АПСом и сумкой с магазинами. Правда, взял с собой БН. Но жизнь внесла свои коррективы. Как там в классике? Что бы ни делалось – все к лучшему. До сих пор не знаю, был ли это экспромт, или «закулисные интриги», но мы взлетели на северо-восток, и пошли с набором высоты. Когда прошли Шахджой, я втиснулся за спину к Коле и сказал, что мы дали блуду. Мол, надо разворачиваться. На что Коля ответил: - Да ладно. Олег все рвался к вашему курорту, да и Колюне будет проще ориентироваться в знакомых ландшафтах, - на том и порешили. И пошли мы к чудному кишлаку, уездному центру провинции Заболь под названием Алакадари-Шинкай. Шинкай прошли, никакого движения, никаких признаков жизни. Вошли в ущелье. Стало жутковато. Справа – горная гряда прямо за блистерами нашей вертушки, слева – вообще господствующая высота, выше трех тысяч метров, много выше нас. Подошли к кишлаку Лашкаркала на изгибе ущелья, на границе большого горного плато… И, не сговариваясь, охнули все втроем. Впереди – прямо Лас-Вегас, все в иллюминации. А еще мгновенье назад, за хребтом, ничего вообще не отсвечивало. Видимо, услышав звук вертушек, какой-то борзый дух дал очередь в небо. Далеко и мимо нас. Но нам было не до него. Мы уже видели, как, тяжело переваливаясь с боку на бок на неровностях проселочной дороги, к асфальту спешит сильно груженый грузовичок. До спасительной зелени кишлака Чардех ему оставалось каких-то километр – полтора. Кожух отработал по нему такой тяжелой штукой, называлась она, по-моему, С-200. Была она неуправляемая, весила больше двухсот кг (если меня не подводит память), и угодила не в машину, а слева спереди. Но когда рванула, опрокинула грузовичок, как спичечный коробок, положила его на бок. Не делая второго захода, Кожух ударил по ней из пушек, увидел, что попал, и полез наверх с разворотом. Я приник к блистеру, наблюдая, как на машине возникают языки пламени, как мечется «массовка». Случившееся мгновеньем позже поразило меня до глубины души. Между языками пламени вроде как несколько раз сработала фотовспышка, и вслед за этим машина превратилась в некий огненный шар. Рвануло так, что звук было слышно сквозь рев двигателей и плотно застегнутый шлемофон. Вертушку, кажется, даже тряхнуло. - Ну, с почином, Вас, Игорь Олегович! – обратился ко мне Коля. - Не нас, а Вас, Николай, свет, Владимирович! А давай, Коля, посмотрим, откуда эти курортники ехали, может, кого еще из знакомых встретим, - я показал Коле по карте предлагаемый вариант выхода из ущелья. Коля согласно кивнул: - Выполняю. Проходя над кишлаком Аупарак, заметили впереди на дороге какое-то пятно. Оказалось, что шедшая по дороге из Карьяйи-Гухар машина вдруг остановилась и собралась развернуться на узкой проселочной дорожке, явно намереваясь вернуться назад, укрывшись в кишлаке. Да не судьба! Кожух отработал «Штурмом» и вслед, по борцам за веру, НУРСами. Глаза только-только вернулись в нормальное состояние после пролета «Штурма», а там внизу уже эпилог: рвутся в кузове бакшиши, и летают, летают по округе, разбрасывая горящие ошметки, и обильно искрят, соприкасаясь с землей. Дело сделано, но надо еще перевалить за хребет. Уходим на юг. Продолжаю наблюдать в блистер левого борта. Возле кишлака Махам, под горушкой, какое-то странное не то свечение, не то вспышки… Поздно, мужички маскироваться! - Коля! Слева на 180, между горушкой и дорогой – машина, - говорю по переговорному. - Где? – спрашивает Кожух, и тут же сразу, – понял, наблюдаю! Мы еще не совсем вышли из-за хребта, но уже видна серая ленточка дороги Кандагар – Газни. Ведомый вешает САБ, первый на сегодня. Коля заходит. Хочет сэкономить управляемую ракету, поэтому плюется НУРСами. Еще заход. Вся округа, кажется, празднует вместе с нами, в небе висит яркая оранжевая гирлянда. Без «Штурма» не обошлось. Еще раз сверкнула синим светом «сварка». Дело сделано. На всякий случай, ищу дополнительные ориентиры, чтобы надежнее привязаться к местным предметам. Завтра на другой высоте и при свете дня это будет выглядеть по-другому. А вдруг еще машину встретим? Хотя, вряд ли. Связь у них устойчивая. Да и «учебных» радиостанций, исключительно для воспитания выносливости у личного состава, а не для поддержания связи, они не носят. Самый «отстой» - это китайская Р-109. И то берут только на машины. А так, на прогулках – «мотороллы» да «уокки-токки». По-богатому. Вот и позади те крайние 30 километров, отделяющие нас от ППД. Заходим на посадку. Сели. На стоянке нас уже ждут. Они, оказывается, слушали обмен по Р-809, установленному на ЦБУ. Все радостные, возбужденные. Коля что-то говорит Багонину. Напутствует, я так понимаю. Тоже говорю Олегу, где лучше находиться, чтобы не быть «балластом». Впрочем, он не их тех. Расходимся. Кто летать, а кто чай пить. Техники осматривают вертушки, заправляют, зачехляют. Мы идем на ЦБУ. Через полтора часа к нашему «урожаю» Коля Багонин с Онищуком добавят еще трактор. Причем, непростой. Как оказалось позже, ехали духи в пакистанский санаторий, да не доехали. Сразу попали по назначению. К аллаху, блин! На ЦБУ комбат, замполит, отрядный опер Валерий Михайлович Ушаков, Слава Горошко. Комбат дотошно расспрашивает, постоянно просит подтверждения у Кожуха. Мол, так ли это? По последней машине у нас с Кожухом расхождение в 250 метров. У него карта – двухсотка. А я - с соткой. В этом и разница. Кожух шутит, мол, завтрашнее вскрытие покажет. Оговариваем завтрашние полеты и Коля уходит отдыхать. Я остаюсь. Надо дождаться Олега. Да и комбат разошелся не на шутку. То импровизирует, то говорит по телефону. После доклада дежурного наверх, нас засыпают звонками и вопросами. От Лашкаргаха до Кабула. Осмотр места уничтожения крайней машины в районе кишлака Махам произвели следующим утром. Остальные места подтверждали аэрофотосъемкой. В памяти отложилось: черная сгоревшая земля на месте, где от машины остался только остов, непонятные черные бугры да большие бурые пятна на камнях, на земле, на скудной траве в тени. И никаких бакшишей. Содержимое транспорта устанавливали через начальника Шахджойского ХАД старшего лейтенанта госбезопасности Фазиля и отрядного «агента», кровника Саида Вали. В Махамской машине оказался комплект оборудования для полевого госпиталя, в двух других – снаряжение и море боеприпасов. Впрочем, это было понятно по тому, как машины сдетонировали.
26 июня 1987 года при перелете через хребет Сур Гар мы попали в засаду, получила серьезные повреждения ведущая «восьмерка», чудом, только благодаря советской технике и мастерству летчиков, вернулись на базу, а 1 июля сбили двадцатьчетверку. Все это как-то повлияло на продолжение «охотничьего сезона» и отложило его до августа. 7 августа этот вид борьбы возобновили. К участникам «сафари» добавился Слава Горошко, который, благодаря своим промоутерским качествам, весьма удачно популяризировал этот вид действий среди командования бригады. Результатом стало то, что комбриг высочайше дозволил «родить» ходатайство о представлении отличившихся к государственным наградам. Это должен был сделать я. Что без промедления и исполнил. Этой бумагой командование нашего отряда, при поддержке командования бригады, ходатайствовало перед командованием 205 ОВЭ о представлении майора Кожуха Н.В. и капитана Багонина Н.А. к награждению орденами Красного Знамени, остальных авиаторов - участников «охоты» - орденами Красной Звезды. До сих пор не знаю, реализовали ли эти наградные документы. Скорее всего, случилось все, как в песне… Вспоминаю слова Коли Кожуха: «Ордена «Святого Еб…кентия» с закруткой на спине нам скорей всего зажмут, зато те бородатые мужички, которых мы тогда причастили святых тайн, уже никогда не поднимут свои ручонки на наших пацанов». И я удовлетворен. Как специалист по активному интернационализму. Игорь Когут. #КавалерыТрёхзвездники
ФРАГМЕНТЫ ИСТОРИИ АФГАНСКОЙ ВОЙНЫ.
КАВАЛЕРЫ ТРЕХ ОРДЕНОВ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ.
(фотоархив Сергея Никишкина)
- Вертолетчики заменялись, их меняли другие, других – третьи. Но высокий уровень профессионализма, летного мастерства, самоотверженность и взаимовыручка оставались теми же.
Может, придет время и появится возможность написать боевую летопись 205 отдельной вертолетной эскадрильи, и ее 4 отряда в частности. А пока…
В марте 87-го прошла замена офицеров вертолетного отряда, Евгений Сергеев написал по этому поводу песню-посвящение вертолетчикам. Началось знакомство нового состава вертолетного отряда с театром предстоящих действий, тактикой поддерживаемых подразделений. Основной вал этой работы, собственно, ОРГАНИЗАЦИЯ взаимодействия с авиацией легла на плечи заместителя командира 186-го отряда майора Е.Г.Сергеева. Со своей частью работы по вводу в боевой строй обновленного вертолетного отряда он справился, как всегда, - блестяще.
С марта 87-го вертолетным отрядом стал командовать капитан, а с лета – майор Анатолий Александрович Егоров, опытный командир, хладнокровный взвешенный высококлассный летчик. Его замом (по вертолетам огневой поддержки) стал майор Николай Владимирович Кожух. Он прибыл «на курорт» во второй раз. В прошлый раз ему достались горы под Джелалабадом, где был сбит и погиб его младший брат. В отряде выделялась еще одна пара экипажей «восьмерок», ведущий капитан Александр Горбенко и его ведомый старший лейтенант Слава Петров. Они прибыли после Эфиопии, где обрели богатый опыт полетов на предельно малой высоте (ПМВ). Они всегда шли строго 5-7м над поверхностью, на большой скорости огибая препятствия, подсаживались там, где их просили, а не за 1200-1500м до нужного объекта, удачно дополняли друг друга. Что до экипажей двадцатьчетверок, то это был некий монолит, сплав мастерства, остроумных тактических решений, готовность всегда выполнить свою главную задачу – обеспечить нам необходимую огневую поддержку. Кроме работы, их связывала еще и крепкая мужская дружба с офицерами отряда СпН. И как результат, крепилось взаимопонимание в ходе совместных действий.
26 мая 87-го, когда в небольшой «зеленочке» между развалинами кишлаков Мильтанай и Шахри-Банд, был обнаружен караван с оружием, пара двадцатьчетверок под командованием Николая Владимировича Кожуха ходила, что называется по головам, но четко обеспечила не только захват каравана, но и эвакуацию подгруппы захвата, уничтожение собственно захваченных автомобилей. И это при радиобеспределе на частоте летчиков. Комбат пытался управлять действиями разведчиков, летчиков, жизнью отряда в ППД, выносом раненых и убитых разведчиков. И все это на одной частоте, по одной радиостанции, по «Ромашке».
- 8 июня пришел черед для бенефиса «восьмерок». В 17.20. по Кабульскому времени была обнаружена группой сопровождения каравана и вступила в бой группа под командованием ст. лейтенанта Олега Онищука. Случилось это в районе большого кишлака Джаббаркала, в 30-35км восточнее ППД. Пока «пробили» через «ЭКРАН» боевое распоряжение, прошло минут 10-12. Во всяком случае, через 20 минут были уже в воздухе. С собой на каждом борту по три разведчика, 2 ПКМ (по имевшимся на момент взлета сведениям, группе из огневого контакта с духами выйти не удалось, потому и взяли с собой огневую поддержку). Уже при пролете над грядой Сур-Гар Анатолий Александрович Егоров стал уходить с набором высоты – на «безопасную высоту». Сумерки быстро перерастали в сплошную темноту. При подходе четко видели внизу бой, перекрещивающиеся трассы, вспышки выстрелов. Отработали по целеуказанию с земли двадцатьчетверки. Стали заходить мы. Олегу удалось оттянуться на господствующую высоту с отм. 2302 западнее кишлака. На нее и садились. Когда Егоров включил посадочную фару, мне показалось, что стихла даже стрельба с сопредельной стороны. По-моему, духи просто ох…ли!
Вершина представляла собой некий неправильный и, естественно, неровный, чуть нагнутый на юг конус-«десну», с той лишь разницей, что из «десны»-вершины торчала зуб-скала примерно метра полтора длиной, метр высотой и около полутора метров шириной. Вот за этот-то зуб и зацепился левой стойкой Анатолий Александрович. И все время, пока я с пулеметчиками и подствольным гранатометчиком благословляли низину, а борттехник грузил людей, он висел, держась за этот «зуб». Я перераспределил людей с тем, чтобы летчики взяли на троих больше, вместо нас, свежих, полагая, что сяду со своими людьми в «следующий вагон», однако, на ведомом борту, у Сереги Воробьева, не вышла посадочная фара, и Анатолий Александрович решил забирать всех. Мы с борттехником стали засовывать людей в борт, а они все никак не хотели этого делать, посылая очередь за очередью вниз, в темноту. Олег Иванов – Рыжий раза три подряд замахнулся и, матерясь, бросил вниз эфки. Запихнули и его. Борттехник закрыл дверь. Взлетели. Нет. Не так, как Вам, любезный читатель, представилось. Хотя тоже изящно. Мы просто клюнули носом вниз, куда-то проваливаясь, но тут же выровнялись и потянулись к небу, к свету. Народ мой и Олега Онищука дорвался, открыл блистера и давай через них палить из всего, что было с собой. После неоднократных моих воплей и многочисленных тычков куда попало, стрельба прекратилась, салон быстро проветрился, и блистера были задраены.
Пришло время армейского юмора.
Из пилотского офиса вышел борттехник (в парашюте). Он сказал, что руководитель полетов на «Коверкоте» приказал надеть на десант, т.е. на нас – парашюты. Алимов по моей просьбе сосчитал лежавшие под лавками купола и доложил мне. Я спросил у техника, мол, кого обделим? Нас – 24, парашютов – 20. И передал по цепи, что всем, кроме коммунистов, надеть парашюты. Бойцы заулыбались, никто под лавку не полез. Я успокоил техника: «Передайте РП: весь десант надел парашюты, некоторые даже по два!». А мы в это время на «безопасной высоте», где еще был виден краешек заката, шли на северо-восток, огибая Сур-Гар.
- Как-то всплыл в памяти старый и довольно избитый афоризм еще времен учебы в училище. Слышал я его из уст начальника кафедры разведки полковника (тогда) Юрия Александровича Уткина: «Война – это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает!». Большой энтузиаст, если не сказать – фанат профессии, он сделал все для того, чтобы нас, желторотых офицериков, побольше осталось в живых после странной войны, к которой мы были совершенно не готовы.
Голова постоянно шла кругом от размышлений и проектов, от непрекращающихся, как теперь модно, на американский манер, говорить, «мозговых штурмов». В жарких дискуссиях, порой переходящих на личности (мол, сам – дурак), в жесточайших муках, рождались проекты тактических приемов, способов выполнения поставленной задачи в нарезанной нашему отряду Родиной зоне ответственности, впрочем, и за ее границами, что дипломатично, как у нас, так и у соседей, именовалось «работой на стыках зоны».
Тактический прием, об использовании которого я собрался рассказать, родился, или реанимировался, вполне буднично как-то, и совершенно незаметно.
Командир нашего вертолетного отряда майор Анатолий Александрович Егоров убыл, налетав необходимые для этого часы, как положено, в профилакторий, или, в просторечии, в «профик». Рулить отрядом в его отсутствие остался его заместитель, майор Николай Владимирович Кожух.
Вот в один из таких летних вечеров, когда уже прошел ужин, личный состав исполнил свои положенные вечерние строевые песни, а «Орбита-4» благополучно закончила телевизионное вещание для ОКСВА, на ЦБУ зашел Николай Владимирович. Обнаружились какие-то неточности по летным задачам на день грядущий. Я, как обычно в такие вот свободные от интернационального долга вечера, «забавлялся», «ползая» по рабочей карте, висевшей за спиной у оперативного дежурного. В тот день дежурил Сергей Никитин, опытный грамотный офицер, год откомандовавший ротой в 411-м отряде. Присутствие мое ему не мешало, а собеседником и советчиком в наших «темных» делах он был весьма ценным. Изредка переговариваясь на злободневную тему (как дать результат), мы и встретили с радушием, на какое только были способны уже упомянутого майора Кожуха. Он быстро решил свои процедурные вопросы, и мы приступили к неофициальной части - чаепитию. Поинтересовавшись нуждами и чаяниями соседей по «долгу», Николай поведал, что в свой первый заход «за речку» они пользовались таким приемом: перед пролетом «почтовиков» по тому же маршруту запускали пару двадцатьчетверок. Духи, зная, что снабжение и сообщение гарнизонов происходило по воздуху, перестали обращать внимание на звук летящих вертолетов, законно полагая, что это обыкновенный транспорт. И получали по самое «не хочу». Со временем этот тактический прием был незаслуженно забыт и там, на джелалабадщине, после его, Кожуха, замены вроде не использовался.
Нас с Серегой аж пот прошиб. Это ж для нас! Температура плюс высокогорье днем начисто рубят наш крутой козырь – наличную армейскую авиацию. Что толку, что летчики, изнывая от жары, ждут, когда этот треклятый градусник покажет меньше 35, - стартовое время-то выходит! А тут можно смело выделять два экипажа хоть на всю ночь и вальсировать по зоне ответственности, когда температура не мешает, стартового времени точно хватит на всю ночь, а самое главное, что у душков-то – самая активность. Надо было как-то пережить это состояние полпобеды уже на старте. Начали искать минусы, варианты подстраховки, рассчитывать возможные направления и маршруты, чтобы и план (святая святых) не обездолить, а даже наоборот, усилить, перекрыв духам даже не маршрут, а целый участок местности. Засиделись допоздна. Кожух пообещал тряхануть своего отрядного штурмана на счет перспективности отдельных районов. Сна и так не было, а тут вообще пропал. Чтобы еще раз подумать на свежую голову, пошел полюбоваться на личный состав.
Ночь была на удивление красивая, небо – богато украшено. Изнутри так и перло. В кубрике офицеров 2 роты горел свет. Я решил зайти. Постучал в дверь. Открыл Олег Онищук. На столе чай, печенье, какое-то варенье, магазинный джем. Рядом с Олегом две карты: полетная, двухсотка, и рабочая «сотка». Дима Ястребов начинает убирать со стола лишнюю посуду.
Олег поделился своей задумкой, тоже не новой, но, как мне показалось, весьма и весьма перспективной. Тут я ему и вывалил тему ночной охоты. Глаза загорелись, а сам начал не столько меня, сколько себя отговаривать. Мол, не дадут, перестраховщики. Но договорились, что завтра, на постановке задачи, сделаем заявку с аргументами.
На постановке задачи все прошло на удивление гладко. Самым веским доводом «против» у комбата оказался наградной: мол, как доказывать уничтожение караванов, на основании чего представлять офицеров.
В качестве лирического, очередного, отступления спешу заметить, что в отношении представления отличившегося личного состава комбат был не просто жлобом, а каким-то гобсеком. Не дожидаясь выше сидящих инстанций, резал почем зря всем и всегда. Когда я после 186-го попал служить в 173-й отряд, изумлению моему не было границ. При наличии своих доморощенных мух, отношение к награждению людей было принципиально иным. В лучшем смысле этого слова.
В то же время посещение отряда разномастными проверяющими в этом смысле проходило по давно известному всем нам, его заместителям, сценарию. После третьего тоста в неофициальной части наш полководец начинал скулить на тему, какой он весь непонятый гений и обойденный Родиной, мол, он и «Стингеры» ей, и потерь у него меньше всех, и второй год интернационализмом занимается, ну и т.д. и т.п. В связи с этой ничем неоправданной высокой самооценкой в отряде родилась байка: «История военного искусства знает только двух великих полководцев: Александра Македонского и… Александра Тарнакрудского».
Успокоил комбата Коля Кожух: на утро планируем воздушную разведку по итогам охоты. Человек с фотоаппаратом фиксирует факт, агентурщики дают официальное подтверждение. На том и сошлись. Идея понравилась комбригу, полковнику Юрию Александровичу Сапалову. С «Экрана» была обещана всяческая поддержка. Стали готовиться. Понимая важность «первого блина», стал тщательно выбирать район для дебюта.
На мой выбор очень серьезно повлияли доводы Олега Онищука. Таким образом, для «первого блина» был избран юго-запад. В 15км от нашего отряда размещался базовый район ИОА. Начинался он у подошвы горного хребта Сур Гар в кишлаке Сурхаган и, поднимаясь по ущелью, занимал практически все его пространство до перевала. Многочисленные БШУ, проводимые по этому району не давали никаких видимых результатов. Он был очень хорошо оборудован в инженерном отношении, имел стационарные позиции ПВО, что очень затрудняло прицельное бомбометание по его инфраструктуре. Решили воспользоваться наличием оживленного бездорожно-мандешечного движения по ночам через «узловую станцию» Сурхаган. Использовали данные о свежих маршрутах, активно используемых душками.
Было решено идти обычным маршрутом «почтовиков» до Шахри Банда, а возвращаться над дорогой Кандагар – Кабул. Кроме экипажа в головной вертолет садился офицер отряда СпН, так сказать, советник по вопросам борьбы с караванами. Когда все было решено, каждый возможный шаг и действие были оговорены и увязаны, мы с Кожухом доложили комбату о готовности. Он заслушал нас на ЦБУ, задал нам 2-3 неразрешимых вопроса, получил ответы и дал «добро».
Мы стояли на плане, поэтому, в субботу, 19 июня 1987 года, в 21.30. по Кабульскому времени, запросив разрешение у руководителя полетов, и получив оное, Николай Владимирович запустил двигатели. В «первоблинный» вылет Кожух зарядился двумя блоками С-8, двумя ракетами «Штурм» и боекомплектом к 30мм пушкам. Ведомым шел капитан Коля Багонин с 4 САБ (осветительными бомбами) для обеспечения работы ведущей вертушки, снаряженными пушками и двумя «Штурмами», на всякий случай. Взлетели сразу на юго-запад, и, не ввинчиваясь в ночное небо, как было принято у «почтовиков», пошли на юго-запад с набором высоты. Я впервые летел в двадцатьчетверке. По причине неопытности экипировался не к месту. Поверх «лифчика» и «Ромашки» пришлось надеть парашют. Шлемофон мешал ползать по десантному отсеку. Вспомнился анекдот про Штирлица.
В конце концов, измотавшись вконец, снял и парашют, и «лифчик». Это позволило встать в полный рост за спиной у Коли Кожуха и наблюдать из-за его спины всю переднюю полусферу. Изредка я все же возвращался в свои отдельные апартаменты, чтобы обозреть с левого и правого борта часть задней полусферы. В один из таких обзоров мне показалось, что я видел блик от фар автомобиля. По переговорному сказал об этом Николаю. Он среагировал немедленно. Мы соскользнули вправо и буквально через минуту увидели то, во что лично мне не верилось с самого начала: между двумя горными грядами в направлении кишлака Чина, что у подножья горы Ушкох, на большой скорости, поднимая тучи пыли, двигалась машина.
- Берем? - спросил Коля.
- Давай, - ответил я. Вертушка начала быстро снижаться до высоты 400 метров. Я зачем-то стал искать парашют. В конце концов, оставив эту затею, схватился за АКС и так все время атаки с ним и простоял. Багонин, находясь выше и впереди нас, сбросил САБ. Все межгорное пространство осветилось оранжевой люстрой САБа. Но полюбоваться с земли им было уже некому. «Штурм», пущенный Кожухом, прекратил движение машины к Чине. И оператор, и я кинулись фиксировать на карте это место, как вдруг Багонин сообщил, что видит еще одну машину, «бурбухайку», которую мы не заметили вследствие погашенных огней и стоящую на обочине, у съезда в мандех, в 2,5 километрах позади нашего, теперь уже взятого «приза». Выдала его существование та самая САБ, столь подло осветившая все межгорье.
Кожух развернул вертушку, почти на месте. Глубоко клюнув носом, она замолотила сильнее по невидимому воздуху и пошла на очередную цель. Коля отработал по машине пушками, а когда дистанция сократилась до минимума, «врезал» НУРСами с обоих бортов. Машина загорелась. Теперь ее точно не растащат до утра.
- Ну, что, как ты там говоришь, еще побл…уем, или по домам? – явно в хорошем настроении спросил меня Коля.
- Давай дойдем маршрут до конца. Посмотрим, чем живут наши подзащитные, когда взрослых дома нет, – ответил я.
- Добро, - сказал Кожух, и мы вернулись на прежний, до интернационализма, курс.
Мы, уже без приключений, дошли до крайней точки своего маршрута и легли на обратный курс, сместившись севернее. Пошли практически над «калаткой». И опять сплошная темнота была под нами. Ни огонька, ни бликов. И не было выхода обуявшему куражу. Через полчаса благополучно приземлились на площадке. Я дождался Колю Кожуха, и мы пошли вместе на ЦБУ. Все мы были довольны собой. Еще бы. 20 человек не сидели 7 суток под палящим солнцем, не ловили потрескавшимися губами малейшее шевеление раскаленного воздуха, не боролись с постоянной жаждой, не подвергали, в конце концов, смертельной опасности свои жизни. А борцов за веру стало немного меньше. Малыми силами. И без потерь. Вот так бы всегда!
На ЦБУ отзвонился на «Экран», в бригаду, комбату. Он сказал, чтобы мы его дождались. Пока ждали, позвонил комбриг Сапалов. Хотел подробностей. Я рассказал. Приказал написать шифртелеграмму на его имя, указать отличившихся. В который раз рассказали комбату подробно, в мельчайших деталях, обо всем происшедшем. Он даже не пытался скрыть своего удовольствия. Много позже я узнал, что 370 отряд тоже пытался проводить подобную охоту. Правда, о ее результатах я не знаю. Слишком мало Сапалову довелось командовать 22-й бригадой, чтобы это дало устойчивые положительные результаты.
Но – по порядку. Утром в воскресенье комбат «убил двух зайцев»: организовав подвоз необходимого в гарнизон Калата и тем же вылетом – осмотр места ночного происшествия. Из «посторонних», не входивших в состав досмотровой группы, на борту были замполит 2 роты (исполнявший обязанности замполита отряда) с фотоаппаратом и комбат десантников, майор Валера Марченко, летевший в Калат к своим десантникам. Взлетели и пошли на юго-запад, правда, не над степью, а почти ночным маршрутом. Минут через двадцать увидели то, что мы приняли за «бурбухайку». Подсели. Стали осматривать. Машина еще дымилась. Вокруг нее валялись поленья РСов, какое-то сильно обгоревшее шматье, полупустые мешки с чем-то белым. Это был «мерседес» с наращенными до двух метров бортами. Впрочем, борт остался только один, за кабиной, остальные три были разбросаны вокруг, от 20 до 50 метров. Рама в районе кузова была деформирована – продавлена дугой. То, что оставалось, было испещрено дырами разного калибра. В кабине бойцы нашли левую руку до локтя, еще какие-то останки. Сфотографировав, и собрав образцы боеприпасов, полетели к следующей машине, которую забили первой. Когда-то, при жизни, это был «Симург», столь модный в стране фермеров и скотоводов - пикап. Судя по левой двери, машина была при жизни белого цвета. Хотя, я могу и ошибаться. Поскольку левая найденная дверь оказалась самой крупной деталью забитого автомобиля. А так, куча каких-то обугленных железок, разбросанных вокруг полевой дороги, да большое черное пятно с вдавленным в эту дорогу остовом. Закончив всю процедуру, взлетели и пошли на Калат. Валеру Марченко переполняли эмоции, он живо интересовался происшедшим, обстоятельствами, деталями. Повезло, что до Калата было не больше 10 минут. На этой остановке он и вышел.
Уж и не знаю, правда, или нет, но наши доблестные агентурщики нагрузили эти несчастные две машины до такой степени, что этим видом борьбы с караванами заинтересовались в ГРУ. Во всяком случае, подтвержденным фактом является нахождение в кузове «Мерседеса» каких-то жутко модных в сезоне лето-87 РСов увеличенной дальности, образцы которых мы взяли с собой. Муза хоть и ушла не знамо куда, а продолжать писать на заданную тему, в свободное от интернационализма время, и в разные высокие штабы, пришлось долгонько.
На волне достигнутого невзначай успеха комбат разрешил нам с Онищуком «прогуляться» на трофейной «Тойоте» сокращенным составом. Так, не далеко. До Дуримандеха.
А на 24 июня в план снова включили охоту. На этот раз – и на северо-восток, и юго-запад в одну ночь. Как это? Гулять, так гулять!
В этот раз разделили полеты по-честному. Юго-запад достался по жребию нам с Кожухом, а северо-восток – Коле Багонину с Онищуком. По моему совету Олег, впрочем, как и я, полетел налегке: с АПСом и сумкой с магазинами. Правда, взял с собой БН.
Но жизнь внесла свои коррективы. Как там в классике? Что бы ни делалось – все к лучшему.
До сих пор не знаю, был ли это экспромт, или «закулисные интриги», но мы взлетели на северо-восток, и пошли с набором высоты. Когда прошли Шахджой, я втиснулся за спину к Коле и сказал, что мы дали блуду. Мол, надо разворачиваться. На что Коля ответил:
- Да ладно. Олег все рвался к вашему курорту, да и Колюне будет проще ориентироваться в знакомых ландшафтах, - на том и порешили.
И пошли мы к чудному кишлаку, уездному центру провинции Заболь под названием Алакадари-Шинкай.
Шинкай прошли, никакого движения, никаких признаков жизни. Вошли в ущелье. Стало жутковато. Справа – горная гряда прямо за блистерами нашей вертушки, слева – вообще господствующая высота, выше трех тысяч метров, много выше нас. Подошли к кишлаку Лашкаркала на изгибе ущелья, на границе большого горного плато… И, не сговариваясь, охнули все втроем. Впереди – прямо Лас-Вегас, все в иллюминации. А еще мгновенье назад, за хребтом, ничего вообще не отсвечивало. Видимо, услышав звук вертушек, какой-то борзый дух дал очередь в небо. Далеко и мимо нас. Но нам было не до него. Мы уже видели, как, тяжело переваливаясь с боку на бок на неровностях проселочной дороги, к асфальту спешит сильно груженый грузовичок. До спасительной зелени кишлака Чардех ему оставалось каких-то километр – полтора. Кожух отработал по нему такой тяжелой штукой, называлась она, по-моему, С-200. Была она неуправляемая, весила больше двухсот кг (если меня не подводит память), и угодила не в машину, а слева спереди. Но когда рванула, опрокинула грузовичок, как спичечный коробок, положила его на бок. Не делая второго захода, Кожух ударил по ней из пушек, увидел, что попал, и полез наверх с разворотом. Я приник к блистеру, наблюдая, как на машине возникают языки пламени, как мечется «массовка». Случившееся мгновеньем позже поразило меня до глубины души. Между языками пламени вроде как несколько раз сработала фотовспышка, и вслед за этим машина превратилась в некий огненный шар. Рвануло так, что звук было слышно сквозь рев двигателей и плотно застегнутый шлемофон. Вертушку, кажется, даже тряхнуло.
- Ну, с почином, Вас, Игорь Олегович! – обратился ко мне Коля.
- Не нас, а Вас, Николай, свет, Владимирович! А давай, Коля, посмотрим, откуда эти курортники ехали, может, кого еще из знакомых встретим, - я показал Коле по карте предлагаемый вариант выхода из ущелья. Коля согласно кивнул:
- Выполняю.
Проходя над кишлаком Аупарак, заметили впереди на дороге какое-то пятно. Оказалось, что шедшая по дороге из Карьяйи-Гухар машина вдруг остановилась и собралась развернуться на узкой проселочной дорожке, явно намереваясь вернуться назад, укрывшись в кишлаке. Да не судьба! Кожух отработал «Штурмом» и вслед, по борцам за веру, НУРСами. Глаза только-только вернулись в нормальное состояние после пролета «Штурма», а там внизу уже эпилог: рвутся в кузове бакшиши, и летают, летают по округе, разбрасывая горящие ошметки, и обильно искрят, соприкасаясь с землей.
Дело сделано, но надо еще перевалить за хребет. Уходим на юг. Продолжаю наблюдать в блистер левого борта. Возле кишлака Махам, под горушкой, какое-то странное не то свечение, не то вспышки…
Поздно, мужички маскироваться!
- Коля! Слева на 180, между горушкой и дорогой – машина, - говорю по переговорному.
- Где? – спрашивает Кожух, и тут же сразу, – понял, наблюдаю!
Мы еще не совсем вышли из-за хребта, но уже видна серая ленточка дороги Кандагар – Газни. Ведомый вешает САБ, первый на сегодня. Коля заходит. Хочет сэкономить управляемую ракету, поэтому плюется НУРСами. Еще заход. Вся округа, кажется, празднует вместе с нами, в небе висит яркая оранжевая гирлянда. Без «Штурма» не обошлось. Еще раз сверкнула синим светом «сварка». Дело сделано. На всякий случай, ищу дополнительные ориентиры, чтобы надежнее привязаться к местным предметам. Завтра на другой высоте и при свете дня это будет выглядеть по-другому. А вдруг еще машину встретим? Хотя, вряд ли. Связь у них устойчивая. Да и «учебных» радиостанций, исключительно для воспитания выносливости у личного состава, а не для поддержания связи, они не носят. Самый «отстой» - это китайская Р-109. И то берут только на машины. А так, на прогулках – «мотороллы» да «уокки-токки». По-богатому.
Вот и позади те крайние 30 километров, отделяющие нас от ППД. Заходим на посадку. Сели. На стоянке нас уже ждут. Они, оказывается, слушали обмен по Р-809, установленному на ЦБУ. Все радостные, возбужденные. Коля что-то говорит Багонину. Напутствует, я так понимаю. Тоже говорю Олегу, где лучше находиться, чтобы не быть «балластом». Впрочем, он не их тех. Расходимся. Кто летать, а кто чай пить. Техники осматривают вертушки, заправляют, зачехляют. Мы идем на ЦБУ.
Через полтора часа к нашему «урожаю» Коля Багонин с Онищуком добавят еще трактор. Причем, непростой. Как оказалось позже, ехали духи в пакистанский санаторий, да не доехали. Сразу попали по назначению. К аллаху, блин!
На ЦБУ комбат, замполит, отрядный опер Валерий Михайлович Ушаков, Слава Горошко. Комбат дотошно расспрашивает, постоянно просит подтверждения у Кожуха. Мол, так ли это? По последней машине у нас с Кожухом расхождение в 250 метров. У него карта – двухсотка. А я - с соткой. В этом и разница. Кожух шутит, мол, завтрашнее вскрытие покажет. Оговариваем завтрашние полеты и Коля уходит отдыхать. Я остаюсь. Надо дождаться Олега. Да и комбат разошелся не на шутку. То импровизирует, то говорит по телефону. После доклада дежурного наверх, нас засыпают звонками и вопросами. От Лашкаргаха до Кабула.
Осмотр места уничтожения крайней машины в районе кишлака Махам произвели следующим утром. Остальные места подтверждали аэрофотосъемкой. В памяти отложилось: черная сгоревшая земля на месте, где от машины остался только остов, непонятные черные бугры да большие бурые пятна на камнях, на земле, на скудной траве в тени. И никаких бакшишей. Содержимое транспорта устанавливали через начальника Шахджойского ХАД старшего лейтенанта госбезопасности Фазиля и отрядного «агента», кровника Саида Вали. В Махамской машине оказался комплект оборудования для полевого госпиталя, в двух других – снаряжение и море боеприпасов. Впрочем, это было понятно по тому, как машины сдетонировали.
26 июня 1987 года при перелете через хребет Сур Гар мы попали в засаду, получила серьезные повреждения ведущая «восьмерка», чудом, только благодаря советской технике и мастерству летчиков, вернулись на базу, а 1 июля сбили двадцатьчетверку.
Все это как-то повлияло на продолжение «охотничьего сезона» и отложило его до августа. 7 августа этот вид борьбы возобновили. К участникам «сафари» добавился Слава Горошко, который, благодаря своим промоутерским качествам, весьма удачно популяризировал этот вид действий среди командования бригады.
Результатом стало то, что комбриг высочайше дозволил «родить» ходатайство о представлении отличившихся к государственным наградам. Это должен был сделать я. Что без промедления и исполнил. Этой бумагой командование нашего отряда, при поддержке командования бригады, ходатайствовало перед командованием 205 ОВЭ о представлении майора Кожуха Н.В. и капитана Багонина Н.А. к награждению орденами Красного Знамени, остальных авиаторов - участников «охоты» - орденами Красной Звезды.
До сих пор не знаю, реализовали ли эти наградные документы. Скорее всего, случилось все, как в песне…
Вспоминаю слова Коли Кожуха: «Ордена «Святого Еб…кентия» с закруткой на спине нам скорей всего зажмут, зато те бородатые мужички, которых мы тогда причастили святых тайн, уже никогда не поднимут свои ручонки на наших пацанов».
И я удовлетворен.
Как специалист по активному интернационализму.
Игорь Когут.
#КавалерыТрёхзвездники