"Краснодарский КурьерЪ" № 12// 25 марта 2015// Репортер// Слезы радости или как я разлагал израильскую армию....

Продолжение
Тюрьма
Деяния, за которые вас могут изолировать от законопослушных людей, во всем мире приблизительно одинаковы. Перечислять их нет смысла. В израильской армии чаще всего можно погореть на самых естественных для молодого человека вещах: сексе, наркоте и алкоголе. С сексом в боевых частях полный порядок. И сил и времени на него практически не остается. Да и с кем заниматься? С десяток девчонок на батальон. Они окружены уважением и заботой, потому что не стали отсиживаться в столичных штабах, а колесят по стране, разделяя с тобой все тяготы и невзгоды. Поэтому моральное разложение больше затрагивает тыловые и вспомогательные части. Хотя случиться может везде и вызывает живой интерес. Одно время вся наша база гудела слухами о романе прапорщика с офицершей. Приятель с другой базы рассказывал байку, как командир поймал на горячем двух подчиненных, но в итоге вылетел со службы вместе с ними. Потому что, когда они одевались, он не отвернулся.
Особенно опасно заниматься сексом с подчиненными. Сейчас руководство израильской полиции из-за этого практически обезглавлено. Генералы и полковники вылетают пачками. Был случай и с армейским генералом. Которого разжаловали в рядовые и прислали сидеть в ту тюрьму, которая имела честь принять и меня. Да что говорить, если президента страны упаковали на семь лет за то, что встречался в гостиницах со своими подчиненными. Изнасилование трактуется очень широко. Даже если все происходит по согласию, но партнер зависит от тебя финансово или по службе – потом можно все повернуть так, что согласия никакого и не было, а было самое настоящее насилие. Секретарша несчастного генерала-рядового заявила, что насиловал он ее 17 раз.
Пьют израильтяне немного. И только когда не служат в армии. Потому что, где бы ни появлялись наши ребята, там обязательно появляется водка. Обычно это совпадает с наличием свободного времени. Как правило, в шабат. Мой старший товарищ Валя попал служить санинструктором. В арсенале медиков есть специальные ватки, уже пропитанные спиртом. Вскрыл упаковку, протер, выбросил. Когда ребята закрывали шабат, вскрывали сотни таких упаковок, по капельке кропотливо выжимали в стакан спирт и пили.
Оставшихся на базе гложет обида и зависть к получившим увольнение. Алкоголь помогает бороться с этой несправедливостью. При этом все заканчивается тихо-мирно, без ДТП и прочего криминала. Тихонько собрались, бухнули и разошлись. Другое дело в увольнении, можно дать волю «жажде».
Как ни странно, но в разы чаще курят «дурь». Конечно, стараются делать это тайком. Но все всё знают. Не попался – молодец. Попался – отвечай. Военная полиция регулярно проводит рейды и заставляет служивых сдавать мочу. Со мной такое за военную службу происходило раз десять. Многие из тех, с кем мне пришлось сидеть в тюрьме, попали туда за курение травки.
Мне кажется, те, кто утверждает, что по числу наркоманов Россия занимает первое место, сильно ошибаются. Израиль очень продвинут. А в Канаде, где я учился, вообще страшный суд. Там до 19 лет нельзя купить пива, поэтому во взрослую жизнь подростки вступают с косяком. А раз в год нарики со всей страны собираются у парламента и, усевшись на лужайке, демонстративно курят. Телевидение ведет репортаж, полиция бездействует. Тем, кто утверждает, что в России с наркоманией никто не борется, следовало бы сначала оглядеться вокруг.
В алкоголе и сексе я был очень воздержан, а траву попросту на дух не переносил. К большой радости моих чадящих друзей. Если бы кто-то мне сказал, что я споткнусь на бутылке пива, – рассмеялся. Но случилось именно так. Время было горячее. Людей не хватало. Наша рота делала работу целого батальона. Восемь часов торчишь на блок-посту. Потом восемь часов патрулируешь. И так изо дня в день целый месяц. Мы буквально валились с ног. Правда, на дурачества сил хватало. Один наш боец заснул на капоте джипа. На его беду рядом оказался палестинец с козой. Мы арендовали животное и заботливо уложили его на нашего друга. Его пробуждение было весьма забавным. В том патруле судьба свела меня с коренным израильтянином и большим бузотером Иданом. Он и втянул нас в эту авантюру, хотя старшим наряда был вполне приличный парень Дрор. За рулем был водитель местной автобазы, эфиоп, имени которого я так и не узнал. Водители сидят на территориях постоянно и знают все стежки дорожки. Идан предложил заехать на заправку и выпить по бутылочке кока-колы. Глубокой ночью там не было никого, кроме заправщика араба. Он сказал, что хозяин у него еврей, который дал указание угощать солдат. Мы не возражали. С удовольствием выпили ароматный, крепкий кофе, колу.
– А пивка? – поинтересовался Идан.
Араб не возражал. А после первой бутылки мы его уже и не спрашивали. Замотанность, голод и перманентный недосып сделали свое дело. Нас быстро развезло. Мы перестали отвечать на любезности араба. Идан начал хамить. Я ушел спать в машину. А проснулся от того, что на меня начали падать банки и бутылки. Это летел компромисс между моими товарищами. Идан настаивал на продолжении банкета, а Дрор призывал его продолжить патрулирование. Потому что долгая обездвиженность нашего джипа могла вызвать тревогу. В итоге решили забрать содержимое холодильника с напитками с собой и продолжить службу родине. К этому моменту эфиоп уже лежал плашмя и демонстрировал содержимое своего желудка. Нам трудно представить, что такое может произойти после пары бутылок пива. Но на арабов алкоголь действует очень сильно. За руль водворился Идан и начал устраивать гонки. Не разбились мы только по счастливой случайности.
Не хочу хвастать, но у меня первого началось прояснение. Хотя запасы бутылок на заднем сидении продолжали убывать. В пять утра мы должны были начать дежурство на маленьком блок-посту. И по штабному компьютеру можно было легко определить, там мы или нет. Идан уже водить не мог. Я сел за руль и кое-как, доехал до места. При парковке встретился со столбом. Слава богу, бронированный монстр этого даже не заметил. Первым делом я набрал воды и отмыл несчастного эфиопа. Вторым моим подвигом было четкое «Да» на запрос штаба, на месте ли мы. К восьми мы мало-мальски пришли в себя. Выбросили пустые бутылки. Запарковали «Хаммер» на базе. И шаткой походкой, которую можно было списать на усталость, отправились отдыхать свои законные восемь часов.
Протрезвев нас начала мучить совесть. Погасили ущерб хозяину заправки. И посчитали, что инцидент исчерпан. Но слухи о подвиге дошли и до ротного командира Яира. Мерзкий тип… Несколько штрихов к портрету. Когда надо было сделать что-то не входящее в наши обязанности, он льстиво просил: «Ну ребятки, давайте. На полдня раньше уйдете на шабат». В шабат оказывалось, что оперативная обстановка этого никак не позволяла. Когда он нас несколько раз нас бортанул, мы перестали ему верить – тактика поменялась. Он отпускал некоторых ребят на день раньше, но потом шантажировал этим постоянно. В итоге от данайских даров тоже стали отказываться. Тогда он начал бить по слабым точкам каждого. Я как-то раз повздорил с парнем из нашего призыва. Он пожаловался Яиру. Тот лишил меня увольнительной. Я согласился, но попросил перенести наказание на другую неделю. Потому что на эти выходные у меня был назначен пикник со школьными друзьями.
– Вот именно поэтому ты останешься на базе, – обрадовался Яир.
Уже когда мы были стариками, он решил свести счеты с моим другом Адамом, который покуривал травку и даже взлелеял дома кустик-другой конопли. Неожиданно Яир с ехидной усмешкой потребовал, чтобы завтра же Адам отправился в военную полицию сдавать мочу. Мой изобретательный друг тут же записался в смену по охране аэростатов, которая длилась неделю. Он не выпускал из рук кувшин, выпивая по 5 – 6 литров воды в сутки. Анализ оказался смазанным. Весь взвод торжествовал над озадаченным Яиром.
Мой однокашник Семен рассказывал, что их командир, когда налетала полиция и требовала «писающих мальчиков», срочно вызывал с маршрутов патрули и давал команду: «Сами определяйтесь, кто уедет патрулировать, а кто пойдет сдавать анализы». Умный командир лишать себя бойцов не будет. Ведь объем задач ему никто не уменьшит, а каждый солдат у него и так на счету.
Несмотря на свой карьеризм, Яир задержался в командирах роты надолго. Обычно ротация происходит чаще. Когда пришла весть о его уходе, наш взвод устроил праздник: били в барабан, кричали, танцевали под громкую музыку.
И вот такой персонаж узнает о нашем «подвиге». Начинает копать. Мы уходим в отказ. Честный эфиопский водитель готов все рассказать, но абсолютно не помнит ни нас, ни событий той ночи. Тогда ротный находит араба с бензозаправки, тот набирает заводилу Идана, и они беседуют с включенной громкой связью. А Яир записывает. После этого новое расследование. Мы с Дрором стоим на своем, а Идан ломается. Нас везут на суд к комбату. Этому суду предшествует своеобразное следствие-беседа (сиха). На ней опрашивали нас троих. Комбату очень понравилось, что ребята «признались», что пили пиво. Вину потом определяют индивидуально для каждого. Групповых процессов в израильской армии нет.
Комбат, не в пример ротному, был человеком мудрым.. Судил он всегда справедливо и при этом давал жизненный урок. Мне назначил 28 суток с правом вернуться в батальон, но не в боевые подразделения, а на кухню. Мои подельники получили тот же срок, правда, без права возвращения в часть.
Когда нас увезли в тюрьму, в батальон нагрянули представители военной полиции, которые хотели судить нас за вооруженный грабеж, и нам святили бы большие сроки с жестким режимом. Не иначе навел их наш ротный. Но после вынесения наказания второй суд не возможен.
Яир провел в роте торжественный митинг, где восхвалял свою принципиальность и нетерпимость к недостаткам, и заявил, что эти негодяи, то есть мы, никогда не вернутся в роту. Когда же я все-таки вернулся, он как ни в чем не бывало радостно воскликнул: «Привет Костя. Как дела?»
В военной тюрьме № 6 нам выдали обмундирование песочного цвета, в котором американцы проводили операцию «Буря в Пустыне». Не иначе как с барского плеча они решили поделиться со стратегическим союзником, а тот использовал ее как арестантскую униформу. В тюрьме я досыта хлебнул строевухи и уставщины. Мне приходилось отдавать честь всем надзирателям. Для переклички, которая проводилась перед каждой трапезой, были прочерчены линии. Перед ней надо было становиться так, что кончики башмаков едва ее касались. Малейший заступ или отступ вызывал дикий вопль: «Как стоишь дурак?!». Незаслуженные оскорбления приходилось выслушивать постоянно. Нас заставляли на солнцепеке замирать по стойке смирно. Надзиратель время от времени приказывал: «Ты и ты – можете идти в столовую». Остальные должны были стоять, как статуи, даже не имея возможности утереть пот. Малейшая провинность грозила продлением заключения, которое, как я уже писал, в срок службы не засчитывается. Нас заставляли ходить строем, и на каждом шагу следовала команда: «Раз, два», по которой мы должны были звонко бить подошвами о землю. Если звук не устраивал надзирателя, он возвращал нас назад и заставлял повторять до бесконечности. Никакой тюремной иерархии с делением на авторитеты, мужиков. Каждый сектор организован по принципу роты, которой командует офицер-полицейский. Только он мог наказывать и в исключительных случаях поощрять.
Израильтяне очень веселый и доброжелательный народ. Я не мог понять, откуда взялись столь свирепые кадры, пусть даже и в военной полиции. Как-то спросил об этом у русского надзирателя. Он ответил, что ребята в основном нормальные, просто такая установка от начальства. Потому что, если не будет разницы с волей, то найдется много желающих сидеть в тюрьме. Своя логика в этом есть.
Тюрьма делилась на три зоны. Зона «А» для правонарушителей. В палатках армейские койки, которые каждое утро приходилось заправлять «чесоткой» – тремя одеялами. Одеяла были так омерзительны, что укрываться ими невозможно. Застелить кровать по заданной конфигурации можно только вдвоем, и на это требовалось не менее пяти минут. При этом надсмотрщик мог заставить перестилать койку несколько раз. Многие ребята так и не научились этого делать, что позволяло мне зарабатывать сигаретки за оказание этой услуги. В зоне «А» сидели те, чей срок не превышал 28 дней.
Зона «Б» уже больше напоминала тюрьму. Там отбывали сроки от 28 дней до полугода. В кирпичном здании камеры с решетками на двадцать человек. Там содержат нарушителей покрупнее. Вначале туда помещают всех вновь прибывших, чтобы приглядеться к ним. Первую недельку отсидел там и я. Походы в столовую с отбиванием подошв и выстраивание занимали как минимум половину дня, но считать это развлечением никак нельзя. В камере есть телевизор без пульта. Он запараллелен с телеком в комнате надзирателей. Обычно они смотрели мыльные оперы про любовь, но почему-то каждый раз переключали канал на самом интересном месте. Тогда по камерам зоны «Б» проносился протяжный вой. Ведь телевизора нам полагалось только полтора часа.
Кормили сносно, но без излишеств. Бесплатно выдавали десять сигарет в день и двадцатишекелевый товарный кредит в магазинчике (пара шоколадок). Солдатскую зарплату за время сидения в тюрьме удерживают. Полагалось пять минут телефонного звонка маме или другу. Посещения разрешались. Они проходили за столиками под навесом. Во время свидания ты мог есть принесенные тебе деликатесы. Но с собой брать ничего не разрешалось.
Когда меня перевели в зону «А», узнал, что находимся на самообслуживании. Проштрафившиеся бойцы охраняли периметр тюрьмы, но только вместо пистолетов на каждой вышке висел свисток. (Кстати, оружия я не видел и у надзирателей). Причем свистеть в него надо не только, когда кто-то убегал, но и когда вбегал. Я не слышал и тем более не видел, чтобы кто-либо совершал побег. Куда бежать? В палестинскую автономию? Даже во время наводнения, когда вода проломила забор и ворота, заключенных пришлось выпускать из камер, никто из зоны не ушел.
Мы дежурили на вышке два раза в сутки по четыре часа. Перед дежурством и после него нас тщательно обыскивали. Но товарищ по интернату Сашка Сваток, по случайности не попавший со мной в десант, но оказавшийся одновременно со мной в тюрьме, умудрялся проносить сигареты. А зажигалку зажимал в кулак и при обыске широко разводил руки в стороны. Вертухай так тщательно обыскивал одежду, что на кулаки внимания не хватало.
Помимо охраны мне выпадало дежурить в карцере зоны «Г». По инструкции заключенного в нем нельзя оставлять одного, чтобы он с собой чего не сделал. Но поскольку наказание здесь отбывают самые конченные отморозки, то большого удовольствия от нахождения там не испытываешь.
Но есть и очень серьезные пассажиры. Я несколько раз присматривал за идиотом, который планировал задушить охранника. Он каким-то образом пронес леску и бисер, из которых изготовил удавку. Его сдал другой заключенный, за что ему скостили три дня срока. Но я с идиотом поладил. Он даже подарил мне вышитый бисером брелок для ключей.
Зона «Г» расположена в старой крепости, где сами стены на тебя уже давят. Охрана там строже, потому что сроки у ребят от полугода и выше. К обитателям зоны «Г» не применяют муштру, чтобы не раздражать. Разговаривают спокойно, без оскорблений. В 1997 году там вспыхнул мятеж с захватом заложников. Требовали смягчения режима содержания. С требованиями согласились, но как только заложников отпустили, зачинщикам вкатали новые сроки и отправили сидеть в гражданскую тюрьму. Но уроки бунта учли.
Уборку, готовку и всю хозяйственную работу во всей тюрьме ведут джобники из зоны «А». Если учесть, что надзиратели тоже срочники, большой нагрузки на бюджет нет. На случай войны заключенных либо освободят, либо отправят в другие тюрьмы, а в пустые камеры поместят пленных офицеров противника.
Ничего полезного от общения с заключенными я не получил. Да и общаться старался поменьше. Во-первых, все врут. Во-вторых, под видом заключенных скрываются те же полицейские. Определил я это следующим образом. Несколько ребят каким-то образом умудрились добыть травки и покурить. Как они протащили ее в тюрьму, ума не приложу. Некоторых из них утром сразу же потащили на анализ. Ко мне подбежал встревоженный парнишка из Одессы по прозвищу Герыч. Он всех вальяжно поправлял, что правильно говорить не Одесса, а Одэсса. Поинтересовавшись, «чистый» ли я, он попросил наполнить пузырек из под шампуня. Потом носил его в трусах, чтобы не остыл. Интуиция у одесситов хорошая, через пару часов Герыча поволокли на анализ. И хотя за ним стоял полицай, он умудрился перелить пузырек в казенную тару. Это спасло его от дополнительного срока. После этого ко мне началось паломничество с пузырьками. Других нарушений режима я не допускал. Не оговаривался, не отлынивал от работы. В тюрьме мне очень не понравилось, и я дал себе зарок туда больше не попадать.
Правда, четко выполнил последний традиционный ритуал. Вытащил из своего дела зеленую нитку, которой оно скреплялось. Продел ее через две дырочки в берете, будто специально предусмотренные, и завязал. Это считалось признаком крутизны. У одного парня я увидел целую косичку из таких ниточек. Но не позавидовал, а посочувствовал. Кроме держиморд, в тюрьме были девочки-психологи. К концу моей отсидки одна из них (в доверительной беседе с глазу на глаз) предложила мне пройти освидетельствование на предмет досрочного увольнения из армии. Я наотрез отказался и поехал в родной батальон, по которому очень соскучился. Кстати, если ты не нарушаешь правила, тебя отпускают на день раньше срока. Вроде бы мелочь, но для тех, кто хлебнул неволи, это королевский подарок. Помимо этого тебя отправляют на короткую побывку домой.