Пришел как-то в монастырь к авве Артемону молодой послушник по имени Варух.
Благословил его старец трудиться в пекарне вместе с опытным иноком Наумом. Шло время, но как ни старался юноша, ничего у него не получалось: то тесто выходило не таким, как должно, то пригорали лепешки, то оставались сырыми внутри… Плакал Варух целую неделю, а потом решился идти к наставнику и просить другое послушание: – Не могу так больше! – печалился юноша. – Все делаю, как Наум велит, а еда все равно непригодной оказывается! – А ты стараешься? – спросил авва Артемон. – Еще как стараюсь! – ответил послушник. – И Бога в помощники призываю, а ничего не меняется. – Вот и хорошо! Трудись дальше, – улыбнулся старец. Делать нечего, вернулся Варух в пекарню и, помолившись, снова принялся за работу. Так прошло еще несколько недель. Наконец, даже Наум увидел, что не научиться молодому послушнику печь лепешки так, как он, и возгордился: – Что же, авва не захотел дать тебе другого послушания? – Не знаю, брат, – вздохнул Варух, – может быть, он думает, что однажды у меня получится… – Нет. Не получится, – заверил его Наум. – Поверь мне, я пеку лепешки вот уже тридцать лет. Если сразу работа не пошла, то ничего доброго из тебя уже не выйдет! Уж я–то знаю, о чем говорю, – сам вырос в семье пекарей и владею этим ремеслом лучше других! Опечалился юноша пуще прежнего, но второй раз идти к старцу не дерзнул, а решил усилить старания и молитву. На следующее утро, когда братия приступила к трапезе, Наум не смог сдержать тщеславия и сказал: – Авва, как тебе кажется, чей хлеб лучше: мой или Варуха? Старец потер руки и радостно воскликнул: – Это я мигом определю! Потом он указал рукой на пригоревший кусок и, почесав бороду, произнес: – Вот этот очень хорош! Я чувствую, как он благоухает смирением, усердием, слезами и надеждой… Братия притихла, а молодой послушник зарделся от счастья. – А этот, – продолжил старец, взглянув на идеально ровный и румяный хлеб, – пропитан равнодушием и гордыней. Раскаялся старый монах, услышав обличение наставника, и горько заплакал. Тем временем авваАртемон невозмутимо принялся за трапезу, взяв хлеб с подноса Наума. – Отче, подать ли нам к столу то, что приготовил Варух? – прошептал один из монахов, со страхом глядя на черные неровные куски, лежащие на блюде. – Зачем же мне заставлять вас угольками питаться? Хлеб–то хорош, да только сгорел! – беззвучно засмеялся старец. Наум же, глядя, с каким аппетитом авваАртемон ест его хлеб, немного ободрился, а Варух, несмотря на похвалу дорогого наставника, понял, что трудиться ему предстоит еще очень долго.
Пришел как-то в монастырь к авве Артемону молодой послушник по имени Варух.
Благословил его старец трудиться в пекарне вместе с опытным иноком Наумом.
Шло время, но как ни старался юноша, ничего у него не получалось: то тесто выходило не таким, как должно, то пригорали лепешки, то оставались сырыми внутри… Плакал Варух целую неделю, а потом решился идти к наставнику и просить другое послушание:
– Не могу так больше! – печалился юноша. – Все делаю, как Наум велит, а еда все равно непригодной оказывается!
– А ты стараешься? – спросил авва Артемон.
– Еще как стараюсь! – ответил послушник. – И Бога в помощники призываю, а ничего не меняется.
– Вот и хорошо! Трудись дальше, – улыбнулся старец.
Делать нечего, вернулся Варух в пекарню и, помолившись, снова принялся за работу. Так прошло еще несколько недель. Наконец, даже Наум увидел, что не научиться молодому послушнику печь лепешки так, как он, и возгордился:
– Что же, авва не захотел дать тебе другого послушания?
– Не знаю, брат, – вздохнул Варух, – может быть, он думает, что однажды у меня получится…
– Нет. Не получится, – заверил его Наум. – Поверь мне, я пеку лепешки вот уже тридцать лет. Если сразу работа не пошла, то ничего доброго из тебя уже не выйдет! Уж я–то знаю, о чем говорю, – сам вырос в семье пекарей и владею этим ремеслом лучше других!
Опечалился юноша пуще прежнего, но второй раз идти к старцу не дерзнул, а решил усилить старания и молитву.
На следующее утро, когда братия приступила к трапезе, Наум не смог сдержать тщеславия и сказал:
– Авва, как тебе кажется, чей хлеб лучше: мой или Варуха?
Старец потер руки и радостно воскликнул:
– Это я мигом определю!
Потом он указал рукой на пригоревший кусок и, почесав бороду, произнес:
– Вот этот очень хорош! Я чувствую, как он благоухает смирением, усердием, слезами и надеждой…
Братия притихла, а молодой послушник зарделся от счастья.
– А этот, – продолжил старец, взглянув на идеально ровный и румяный хлеб, – пропитан равнодушием и гордыней.
Раскаялся старый монах, услышав обличение наставника, и горько заплакал. Тем временем авваАртемон невозмутимо принялся за трапезу, взяв хлеб с подноса Наума.
– Отче, подать ли нам к столу то, что приготовил Варух? – прошептал один из монахов, со страхом глядя на черные неровные куски, лежащие на блюде.
– Зачем же мне заставлять вас угольками питаться? Хлеб–то хорош, да только сгорел! – беззвучно засмеялся старец.
Наум же, глядя, с каким аппетитом авваАртемон ест его хлеб, немного ободрился, а Варух, несмотря на похвалу дорогого наставника, понял, что трудиться ему предстоит еще очень долго.