О, мятежная свежесть его! Золотой, распевающий ливень, а потом – торжество... торжество... Облака восклицают невнятно. Вся черемуха в звонких шмелях. Тают бледно-лиловые пятна на березовых светлых стволах. Над шумливой рекою,– тяжелой от лазури влекомых небес,– раскачнулся и замер веселый, но еще неуверенный лес. В глубине изумрудной есть место, где мне пальцы трава леденит, где, как в сумерках храма невеста, первый ландыш, сияя, стоит... Неподвижен, задумчиво-дивен ослепительный, тонкий цветок... Как весною мой север призывен! Как весною мой север далек! Владимир Набоков (Сирин), "Родина", 1921 Живопись: Денис Коробков, "Талая вода"
Как весною мой север призывен!
О, мятежная свежесть его!
Золотой, распевающий ливень,
а потом – торжество... торжество...
Облака восклицают невнятно.
Вся черемуха в звонких шмелях.
Тают бледно-лиловые пятна
на березовых светлых стволах.
Над шумливой рекою,– тяжелой
от лазури влекомых небес,–
раскачнулся и замер веселый,
но еще неуверенный лес.
В глубине изумрудной есть место,
где мне пальцы трава леденит,
где, как в сумерках храма невеста,
первый ландыш, сияя, стоит...
Неподвижен, задумчиво-дивен
ослепительный, тонкий цветок...
Как весною мой север призывен!
Как весною мой север далек!
Владимир Набоков (Сирин), "Родина", 1921
Живопись: Денис Коробков, "Талая вода"