До этого били, давили, травили... А он всё время тянулся к толпе. Не знаю, что было там на уме... Наверно, он помнил хозяина руку. А может восторги, когда был щенком: " Какой же ты милый! Покажешь мне брюхо? " Когда - то давно было много всего... Потом были холод, жара, голодовки. Потом были стаи своих и чужих. И порваны уши. И чьи - то винтовки. И выстрелов грохот. И нет больше их... Он снова и снова ходил к магазинам, К ларькам, остановкам и спускам в метро. Наверно искал себе добрые руки, Но было всем и всегда всё равно... Теперь он лежит на асфальте холодный. Прохожий морщится, мимо идёт. А рядом такой же: живой и бездомный. Подумают люди - другим повезёт...
До этого били, давили, травили... А он всё время тянулся к толпе. Не знаю, что было там на уме... Наверно, он помнил хозяина руку. А может восторги, когда был щенком: " Какой же ты милый! Покажешь мне брюхо? " Когда - то давно было много всего... Потом были холод, жара, голодовки. Потом были стаи своих и чужих. И порваны уши. И чьи - то винтовки. И выстрелов грохот. И нет больше их... Он снова и снова ходил к магазинам, К ларькам, остановкам и спускам в метро. Наверно искал себе добрые руки, Но было всем и всегда всё равно... Теперь он лежит на асфальте холодный. Прохожий морщится, мимо идёт. А рядом такой же: живой и бездомный. Подумают люди - другим повезёт...
Бродячего пса вчера застрелили.
До этого били, давили, травили...
А он всё время тянулся к толпе.
Не знаю, что было там на уме...
Наверно, он помнил хозяина руку.
А может восторги, когда был щенком:
" Какой же ты милый! Покажешь мне брюхо? "
Когда - то давно было много всего...
Потом были холод, жара, голодовки.
Потом были стаи своих и чужих.
И порваны уши. И чьи - то винтовки.
И выстрелов грохот. И нет больше их...
Он снова и снова ходил к магазинам,
К ларькам, остановкам и спускам в метро.
Наверно искал себе добрые руки,
Но было всем и всегда всё равно...
Теперь он лежит на асфальте холодный.
Прохожий морщится, мимо идёт.
А рядом такой же: живой и бездомный.
Подумают люди - другим повезёт...
Бродячего пса вчера застрелили.
До этого били, давили, травили...
А он всё время тянулся к толпе.
Не знаю, что было там на уме...
Наверно, он помнил хозяина руку.
А может восторги, когда был щенком:
" Какой же ты милый! Покажешь мне брюхо? "
Когда - то давно было много всего...
Потом были холод, жара, голодовки.
Потом были стаи своих и чужих.
И порваны уши. И чьи - то винтовки.
И выстрелов грохот. И нет больше их...
Он снова и снова ходил к магазинам,
К ларькам, остановкам и спускам в метро.
Наверно искал себе добрые руки,
Но было всем и всегда всё равно...
Теперь он лежит на асфальте холодный.
Прохожий морщится, мимо идёт.
А рядом такой же: живой и бездомный.
Подумают люди - другим повезёт...