Мы жили в сельской местности.

Мама работала на скотном дворе, отец – агроном. Мы были приучены к сельскому рабочему дню, рано вставали, я пас поросят, коров, лошадей. Потом началась война. Мы как об этом узнали: 18 немецких парашютов нашли ночью в нашем совхозе, аэростаты стали спускаться. Немцы прилетали бомбить.
В совхозе выкопали щели, и нас туда уводили на ночь. Я уже устал от этого: только заснешь – тревога. Однажды восстал и сижу на завалинке, сказал: “Не пойду”. А тут рядом с нашим домом упало шесть немецких бомб. Взрыв был такой, что дом чуть не взлетел на воздух. Я, как уж, в щель заполз между бабушкой и кем-то, а она: “Вот я говорила! Сразу надо было идти!”
Я был старший – восемь лет. Страшные морозы стояли зимой 41 года. Вдруг мама заболела, а взрослые все ушли. И мне надо было поехать в лес спилить дерево, распилить его и привезти домой, чтобы топить печку. Взвалил на себя рюкзак и поехал на лыжах. Свалил дерево, распилил его, набил кусками дерева рюкзак. А в стороне от этого места торчали противотанковые бревна. Я пошел туда и провалился в болото. Начал уходить в трясину. Хватаюсь за берега, полынья все шире, я ухожу все дальше и понимаю, что все, не могу выбраться.
Мама больная, температура 40 градусов, что-то почувствовала – вот она, интуиция женская! – встала на лыжи (а мы все были спортсмены, лыжники) и по моему следу пошла. Увидела меня и как закричит: “Славка!” Меня на закорки – и к бабушке в землянку. Там огромный стол, на нем лежит кусковой сахар. Вы не представляете, что такое сахар в войну! Меня сразу на печку, и дали чаю с сахаром. Я пил и не мог напиться.
Станислав Любшин