Отрывок из книги Дитера Болена "Ничего, кроме правды!

".
"Модерн Токинг" или: Мы чемпионы!
.
С одним из таких проектов я столкнулся в начале 1983 года, в буфете студии. Там он и сидел, покачиваясь на табурете, вылитый брат Виннету. То есть, я был уверен, что это и правда брат Виннету, но он маскировался под немецким псевдонимом "Томас Андерс".
У него были прекрасные - до плеч - волосы цвета воронова крыла, личико гладкое, как попа жеребёнка, и прислали ко мне это чудо из BMG. В этом месте следовало бы уточнить: Виннету по паспорту звался тоже не "Томас Андерс", а Вайдунг - Бернд Вайдунг.
Родился этот Бернд-Виннету-Вайдунг в Мюнстермайфельде, неподалёку от Кобленца. Вершиной его карьеры на тот момент было выступление в шоу Михаэля Шанце "Hatten Sie heut' Zeit fur uns?" ("Не найдётся ли у Вас времени сегодня?"). Как и я, Томас с детства мечтал стать музыкантом. Ему уже было 20, и за спиной были такие древние немецкие хиты, как "Du Weinst Um Ihn" ("Ты плачешь о нём"), "Es War Die Nacht Der Ersten Liebe" ("Это была ночь первой любви") и "Ich Will Nicht Dein Leben" ("Мне не нужна твоя жизнь").
"Ты просто прослушай его", - сказал мне шеф Энди Ганс Блуме.
"Привет, я тот самый Томас".
"Ага, а я тот самый Дитер! Ну, давай-ка послушаем тебя!"
Он прошёл мимо меня к роялю стоимостью в 10 000 марок. Откинул крышку. Театрально растопырил пальцы. Заиграл. Что он там выдавливал из клавиш? Что-то английское, "Three Times A Lady".
Бросалось в глаза,nчто это была его произвольная программа, его музыкальный двойной лутц, его визитная карточка. Песня, которую он в своей жизни пел, возможно, чаще, чем сам Лайнел Ричи. В его голосе было столько чувства, столько сладкого мёда, что при желании им можно было бы намазать тост. У меня мороз по коже прошёл.
Наверное, это был единственный раз в моей жизни, когда после всех этих Бернгардов Бринков и Драфи Дейтчеров я повстречал исполнителя с действительно хорошим голосом. Главным в нём был не объём, не сила, а очарование оттенков.
Мой курчавый испанец
И вдруг всё соединилось друг с другом воедино. За несколько месяцев до этого Господь Бог вышвырнул из своего хора арф и колокольчиков
испанского ангелочка, ибо тот наделал в небесах слишком много шуму.
И на моё счастье этот ангелочек заехал на своём помятом мерседесе к нам на Галлерштрассе - это и был Луис Родригес. Специалист по бас-ударным и жутким песням, в которых невозможно было разобрать ни слова, сплошь "Бум! Бум! Бум!". Но зато в этом "Бум! Бум! Бум!" было столько силы и ритма, что пальцы сами собой начинали щёлкать в такт музыке. О том, что Луис сидит в студии и занят работой, можно было судить по вибрирующим стенам.
Он ужасно похож на Денни де Вито, всех женщин зовёт Пуши (Puschi - сев.- нем. "попрыгунчик"), ростом с полтора барабана, поставленных друг на друга - "мой курчавый испанец".
Луис пригласил меня к себе, в студию 33: бункер без единого окна, оставшийся со времён Второй Мировой на заднем дворе дешёвого магазинчика, около здания окружной полиции. Романтика гротов и пещер с серыми стенами с неоштукатуренными трубами.
Эта его резиденция а-ля "прекрасное жилище" принадлежало сначала Ральфу Арни, тому самому дедуле, что высадил на наш берег суперхит "Tulpen aus Amsterdam" ("Тюльпаны из Амстердама"). А потом совершил стратегическую ошибку, женившись на девице, помешанной на карьере. Финансовой дырой Арни Луис воспользовался, чтобы приобрести студию.
Луис принадлежит к тому роду человеческому, что хочет и может работать до потери пульса. Это мне понравилось. В виде пробы я предложил ему поработать с Пенни Мак Лином и проектом "Tanze Samba mit mir" ("Потанцуй со мной самбу") Тони Холидея. Оказалось, что мы с Луисом сенсационная команда: он хотел лучшего, я хотел лучшего. Из-за этого мы частенько спорили, даже угрожали друг другу хорошей трёпкой. Но это только подтвердило мысль о том, что по-настоящему спорить можно только с людьми, которым что-то дорого. Мы сталкивались так, что только искры летели, и эти искры попадали иногда на кассеты. Если бы позднее, во времена "Модерн Токинг", появился бы некто третий, им мог бы быть только этот самый Луис Родригес "Испанский Спаниель".
Я пригласил Томаса в Студию 33. Хотя его голос в английских песнях казался мне просто фантастичным, жутко клёвым, мы с Луисом, по уши затраханные, создавали с ним, как и требовалось, песни на немецком. Нашей первой совместной работой стала "Heisskalter Engel" ("Горячий холодный ангел"), кавер-версия песни "Send Me An Angel". Это совсем никуда не годилось. Затем последовали душещипательные песенки, как то: "Was macht das schon" ("Что в этом такого?") и "Wovon traumst du denn in seinen Armen?" ("О чём ты мечтаешь в его объятиях?"). Все они имели посредственный успех.
Я был разочарован и ничего не понимал. Меня не покидало чувство того, что внутри скрыты гораздо большие возможности. Песня под названием "Endstation Sehnsucht" ("Конечная станция - тоска") должна была положить конец нашим потугам в области немецкого языка.
В ящике моего письменного стола уже несколько месяцев песня под названием "My Love Is Gone". "Ммммм, - отреагировал Энди, - звучит она, конечно, интересно, эта песня. Но припев не слишком удачен. Над ним тебе надо бы поработать".
Осенило меня во время отпуска, когда я загорал на пляже Пагуеро. В динамиках грохотала английская группа Fox The Fox, так что лопались барабанные перепонки. На пляже теснота, настроение жуткое, едва ли найдётся местечко на танцплощадке. И вдруг зазвучал сводный хор: "...precious little diamonds...!!!"
Мальчики из Fox The Fox пищали в припеве фальцетом, очень-очень-очень высоко, на языке музыки - "верхнее "до". И тут на меня снизошло вдохновение, снизошло прозрение. Идея новой гениальной песни. Я решил, что припев из "My Love Is Gone" должны исполнять высокие голоса кастратов, он должен повторяться эхом. Взрывная идея - сразу по двум соображениям. Во-первых, это создавало абсолютно новое экзотическое звучание, ничего общего с приевшимися непонятными песнями, как те, что делает Dj Bobo. А во-вторых, у меня наконец-то появился повод появиться на сцене и петь вместе с исполнителем. Ибо визг, подобный голосу евнуха, со студенческих лет, со времени Марианны Розенберг был моей специальностью.
И ещё я счёл название "My Love Is Gone" хромоногим, ему явно требовались костыли. Оно должно быть увлекательней, оно должно быть точней: "You're My Heart, You're My Soul", например. Я поразмыслил и понял: это подходит, здесь есть смысл, оно хорошо наощупь. И я уже точно знал, кто будет выступать со мной и петь первым голосом.
Ремни на органе
Сразу по возвращении с Майорки я встретился с Луисом в Студии 33. После обеда, уже ближе к вечеру, в бункере раздался звонок в дверь, я открыл дверь. В помещение ворвалась вонища пропастиной, как от десятка дохлых кошек, даже подумалось, не сбегать ли мне за кислородной маской. И в центре этой вони: Томас. Дело в том, что магазин "Spar" имел очаровательную привычку по вечерам выбрасывать в открытый общий контейнер во дворе все свои испортившиеся овощи и мясо. И там, под тёплыми лучами солнца, всё это вперемежку тихо и мирно тухло.
Луис, Томас и я остались в студии одни. Только пианист, оставшийся ещё с полудня, торчал в кухне и хлебал кофе. Я вставил в магнитофон демо-кассету, которую подготовил дома, и сказал Томасу: "Вот, гляди, как я себе это представляю". Зазвучала мелодия "You're My Heart, You're My Soul", а потом припев в моём исполнении. Томас внимательно вслушивался, а потом сказал: "Я должен прослушать ещё разок". В конце концов он направился в помещение для записи, за стекло, и надел наушники.
"Ну, старина, за работу", - заявил я Луису. Он включил свою Revox-машину на 24 дорожки, и пошло-поехало.
"Deep in my heart there's a fire
A burning heart
I'm dying in emotion
It's my world and fantasy..."
Признаюсь, я не подозревал тогда, что у нас получится мировой хит, поэтому и текст-то нацарапал за полминуты. Задницу подтереть - и то дольше. Томас, как певец, был таким же шустрым. Он пропел свою партию всего за пять минут. Песня была записана.
"Послушай, Томас! Если всё получится, - пытался я ему внушить, - мы могли бы работать вместе и выступать дуэтом".
Однако восторг Томаса был далеко не безграничен:
"Нет, нет, оставь это! - притормозил он. - Я не хочу терять свою репутацию!
Я полностью утрачу доверие, если начну исполнять песни на английском языке. Лучше дай-ка мне пятьсот марок. Тогда можешь использовать мой голос, но моё имя пусть там не фигурирует".
Я сделал ставку на стратегию землеройки: "Давай, Томас! Давай попытаемся! Это будет нечто! Я верю в это! Только не говори "нет"! Мы сделаем это! Давай же!"
"О'кей, - сдался он наконец, - но я не хочу, чтобы моё лицо было на обложке. И ещё я хочу дальше
заниматься своей немецкой музыкой. Я от этого ожидаю большего".
А теперь началась сама работа, приготовление песни. Мы с Луисом дегустировали её, как шеф-повара - хороший соус: сюда ещё немного барабанной дроби, тут немного тра-ля-ля. Так, готово! Мммм! Вкуснятина! Мы с гордостью нажали кнопку "Play", чтобы прослушать готовую песню. И услышали радостное: "You... heeeeear...tt, kzzz...kzzzz... yoooooohu...sssohol!"
Звуковая головка западала, из-за чего звук временами пропадал, недостающие частоты на ленте
были хорошо заметны, и песня становилась от этого непривычной. Звучало всё так, будто звук облетел вокруг луны и вернулся назад - как-то космически. Мы с Луисом срочно начали спасательную операцию и позвонили техникам из BMG, своего рода ADAC для недоработанных песен.
"Сожалеем, парни! - ответили нам по телефону. - Тут уж мы ничего не можем поделать. Придумайте что-нибудь!"
Можно было подумать: чего эти Луис с Дитером прикидываются? Шли бы к себе в студию, да записали песню ещё раз. Но это всё равно, что сказать Леонардо да Винчи: "Нарисуй-ка Мону Лизу ещё разок!" Такое невозможно. Некоторые вещи неповторимы. У новой Моны Лизы, возможно, было бы косоглазие или оттопыренные уши. Итак, нам ничего больше не оставалось, кроме как снова обняться с двадцатичетырёхсегментной оригинальной записью. Но к тому времени её успела прокрутить тысяча человек, отчего голоса становились писклявее. И из этого кряканья мы сшили готовую песню.
У ребёнка должно было быть имя, не могли же мы с Томасом выступать просто как Андерс-Болен.
"Турбо-Дизель", - предложил шеф компании звукозаписи Ганс Блуме, создавший к тому времени вместе с Франком Фарианом успешный проект Boney M. Но такое название вызывало у меня ассоциации с громыханием трактора на стройке. А я не хотел возвращаться туда, откуда вышел мой отец.
Мы спорили о том и об этом, в конце концов Петра, секретарша, зашла в уголок, поглядела на плакат Top Fifty, где была какая-то группа под названием "Talk Talk" и ещё одна - "Modern Romance", и сухо заметила: "Я бы назвала это Modern Talking".
На обложке "You're My Heart, You're My Soul" мы изобразили белую кроссовку и лакированный ботинок, прислонённые друг к другу. Но даже эта откровенно идиотская идея не могла помешать песне стать всемирным хитом. И если сейчас ко мне приходит какой-нибудь музыкант и собирается весь день напролёт болтать об обложке для альбома, я отвечаю, исходя из того опыта: можно завернуть песню хоть в туалетную бумагу, хит - он и есть хит.
Можно вспомнить, что производство "You're My Heart, You're My Soul" обошлось нам в 1400 марок - арендная плата за студию и четверть фунта кофе "Онко" для Луиса, чтобы поработал сверхурочно. Всё остальное делалось даром, я как всегда, сам играл на всех инструментах. Пару дней спустя я продал готовую песню BMG за 10 000 марок. Я был бесконечно счастлив, сиял как пасхальный золочёный пряник.
Фукс, мой шеф, тряс мне руку и говорил: "Эх, здорово ты это сделал, Дитер!" - я ведь принёс агентству 8 600 марок прибыли. За это мне повысили зарплату на 300 марок. Если бы я догадывался в тот миг, что продал гораздо больше, чем песню, боюсь, сияние покинуло бы мою физиономию, и меня бы вырвало. Я потерял авторское право на мировой хит. В тот же миг я потерял сорок миллионов марок.
Целую осень, зиму 1983 и весну 1984 года, несмотря на все старания, ничего не происходило. Единственным, чего мы достигли, было выступление в какой-то региональной программе на WDR. А потом произошло нечто такое, на что никто и не рассчитывал - из уст в уста передавалась пропаганда "You're My Heart, You're My Soul".
Шёпот, шелест, дыхание за кулисами музыкального мира. Наш сингл переходил от ди-джея к ди-джею, как очень секретный секрет. Никто не знал, кто же стоит за проектом Modern Talking.
"Какие-то южане! Парочка торговцев мороженым из Римини, из Италии!" - слышался шёпот кругом, видимо, потому что наши с Томасом голоса звучали нежно, как крем. Нас превозносили, мы стали сверхзнаменитыми. Гигантская лавина, которая раздавила танцплощадки Германии. Радиоведущих атаковали звонками: "Эй, поставьте-ка ту песню, где эти, которые так высоко поют!"...
Дитер Болен "Ничего, кроме правды" - (2002)