В палате для безнадежно больных, умирающих раковых пациентов, лежали двое: женщина сорока пяти лет и девочка четырех, а может, пяти лет.

У девочки был рак мозга, запущенная четвертая стадия. Девочка была сирота и недавно привезена из детского дома в лечебницу..
Рассказ о жизни женщины тоже не был радостным..
Когда она была молода, у нее был жених, но когда она забеременела, жених отреагировал крайне отрицательно, сказав, что сейчас самое время делать карьеру, а не детей, и настоял на аборте, во время которого были повреждены детородные органы женщины, и она осталась бесплодной на всю свою дальнейшую жизнь. Жених спустя какое-то время «рассосался», как хирургический рубец, также мучительно, болезненно и не бесследно. Мать этой женщины умерла, отца она никогда не знала, да и не хотела знать, так вот и жила с тех пор - одинокая и раненая душой, постепенно стала ненавидеть всех замужних и беременных женщин, потом стала ненавидеть всех детей, потом, вообще, всех.
Курила много и страшно.
И вот она, безнадежно больной пациент, находится в клинике для «умирающих». Скоро ее никчемная жизнь наконец-то закончится, но почему её обязательно надо было класть в одну палату с этим вечно стонущим, кричащим, зовущим маму , ребенком?! Женщина не понимала.
Девочка её очень сильно раздражала, злила, в сердце женщины давно не жило уже сочувствие к чьему-либо горю и боли, только собственные боль и обида на жизнь и жили в её душе.
На второй день их совместного проживания в палате стоны девочки становились всё нестерпимее и нестерпимее для женщины, а её плач по маме, такой любимой и желанной, и вовсе рвал сердце и раны женщины до крови и в клочья.
«Нет, я больше не могу это терпеть, - сквозь зубы бормотала женщина, - когда же эта несносная девочка умрет? Мне тошно от своих болей и приступов, а тут она и день и ночь ноет, стонет и зовёт маму... Перевести меня из этой палаты никто не переведёт, я же из «скоро умирающих» пациентов. Эта маленькая девочка не приходит в сознание, и совсем меня достала... Не могу так больше, не могу.
Слышь, Господь, может, хватит издеваться надо мной? Ты мне даже умереть спокойно не даёшь, но я покажу тебе, я покажу! Со мной шутки твои не пройдут!» -
так скрежетала зубами женщина, потом у нее начался приступ, и она потеряла сознание от боли.
Ночью, на третьи сутки, когда женщина пришла в себя, она решила отключить тот аппарат, что поддерживал ещё видимость жизни в девочке, и тем самым, избавить и себя, и эту несчастную от совместных страданий.
Женщина подошла к кроватке девочки. Та тихо стонала. Казалось, что стон стал как воздух для этой малышки. Чтобы отключить аппарат, поддерживающий жизнь в ребенке, женщине надо было наклониться над девочкой, и у самой шейной артерии, вытащить клапан. Когда женщина наклонилась и взяла пальцами нужный ей клапан, девочка впервые за все эти дни замолчала, затихла, потом радостно открыла свои глаза и сказала: «Мама. Мама, ты пришла, наконец то». Обняла дрожавшую женщину и заснула тихо, безмятежно, ни разу не застонав.
Женщина застыла на месте.
Всё ещё держа злополучный клапан в руке. Ей было очень неудобно стоять в такой позе, над обнявшей её за шею, девочкой, но она стояла. Долго стояла. Ноги затекли, и руки тоже. Она плакала, тихо плакала, чтобы не разбудить девочку. Девочка рук своих не разнимала. Казалось, она никогда вообще их не разнимет. Спустя некоторое время женщина нашла возможность аккуратно прилечь рядом с ребенком среди всех этих трубок и катетеров. Потом и она заснула.
- " Мама, ты где так долго пропадала? Я уже заждалась тебя здесь!"
Что поделать, а отвечать-то надо как-то. И женщина сказала:
- "Дочь, твоя мама много работает.
Я только вчера из командировки. Может, прекратишь меня отчитывать и обнимешь?"
Тут же вся серьезность девочки пропала без следа, она улыбнулась всем своим ртом с молочными неровными зубами, и бросилась маме на шею.
- Я знала, что ты придешь за мной!
Я знала! Я одна тебя ждала! Все говорили, что у меня нет мамы, нет тебя, ты представляешь? Но я им не верила.
- «Боже, что за новую уловку ты придумал мне на прощание?!
К чему этот сарказм, а?» - думала женщина. Но одной, свободной рукой, она безостановочно и нежно поглаживала пушистые взъерошенные волосики на голове девчушки.
На минуту девочка замолкла - начинался приступ головной боли. Яростный и мучительный. Малышка никак своим видом не показывала, что у нее что-либо болит, но женщина-то знала. Она сказала девочке:
- Ложись, отдохни. Я буду рядом.
Малышка легла на бочок так, чтобы все время видеть маму, смотрела, стараясь пореже мигать, и улыбалась, стараясь не показать, что у нее болит и разрывается изнутри голова. Это можно было понять только по сильно сжатым челюстям малышки: неровные молочные зубки крепко стиснули «воротца» рта, и не позволяли ни единому стону вырваться наружу. Так и заснула девочка, с сомкнутыми челюстями, всё время улыбаясь. Ночью начался кризис. Врачи пришли, развели руками, помахали сочувственно головами над телом девочки, сказав, что конец близок, и они ничего не могут сделать. Им очень жаль.
Девочка металась в бреду, не приходя в сознание. Женщина все время сидела рядом, не выпуская из своей руки ручонку малышки. Все собственные приступы и боли женщины отошли куда-то на дальний план, а она не чувствовала их совсем. Вся её жизнь, все её оставшиеся ещё в теле чувства сейчас были отданы девочке, и принадлежали уже не самой женщине, но малышке, что металась в бреду. Женщина запоминала каждую черточку тела своей долгожданной дочери.
«Боже, какая она у меня хорошенькая, - думала женщина, - какая смешная и сильная в то же время. Маленькая, правда, но разве это беда».
Женщина попыталась помолиться, но ни одной молитвы не помнил её мозг. Зачем ей были нужны молитвы, когда не было в ее жизни смысла? Раньше. Но теперь.
Ах, как всё не вовремя, невпопад. Тогда женщина снова заговорила с Богом на том языке, что знала. Теми словами, что употребляла и раньше в беседах и обидах на него, но только теперь что-то изменилось. Не было упреков и обид, не было угроз и проклятий в словах женщины, но были выстраданная мудрость, чистота смирения и ... росточек могучей Любви:
- Бог, я много раз говорила тебе плохие, обидные слова. Если можешь, прости. Я ненавидела жизнь и себя, прости. Я не умела и не хотела любить - прости.
Ничего не прошу для себя, и нет в моём сердце жалости к себе, что так долго отравляла жизнь мою.
Хочу только сказать: что бы ты ни решил, пусть будет так, как тебе надо. Если можно, то забери боль доченьки моей, и позволь мне разделить ее боль со своей, ибо ничего страшнее нет на земле человеческой, чем матери видеть муки детей ее. Спасибо, Бог, что выслушал, я знаю это."
На следующее утро девочка затихла совсем. Не металась, не стонала, не двигалась. Женщина поняла, что ребенок умер, но снова не родилось в сердце женщины обиды на Бога, ибо теперь она была истинной матерью, и хотела только одного: чтобы её дитя не знало мучений, будь то на земле или ещё где-либо. Тихо смотрела она на лицо девочки своей, такое чистое и спокойное.
И улыбалась. Она была жива..
«Мой ребенок жив, - подумала женщина, - жива моя девочка». Радость, что прилила к её сердцу, была такой силы и мощи, что, казалось, её сейчас разорвет на месте от счастья, и это несмотря на то, что женщина не спала несколько суток подряд, перенервничала.
Ну, о том, что она сама из умирающих раковых больных, женщина просто забыла.
До болезни ли ей сейчас, когда её малышка так настойчиво требует себе рисовальный альбом и карандаши...?
- Мамочка, мне как никогда хорошо, а теперь, когда ты вернулась из командировки, вообще, только и делаю, что чувствую себя хорошо, но вчера мне снился сон:
прилетели два чёрных дракона ко мне, и хотели сжечь мою кроватку.
Я сказала одному из них, что у меня есть мама, и показала кулак.
Даже два кулака! -
Девочка крепко сжала кулачки и выставила их яростно вперед, - вот так именно ему я и показала! Тот дракон, что изрыгал на меня огонь, испугался и сказал, что ему здесь больше делать нечего.
Прошла неделя, прошла вторая, врачи взялись делать томографию и рентгеновские снимки с обоих пациентов, что все еще жили, вопреки установленным врачами срокам и графикам. Снимки показали, что опухоли мозга, метастазы в костях и наросты на легочной ткани рассасываются с невероятной скоростью.
скоростью! Непонятный процесс… Чудо! Может быть?!
А девочка все стирала и стирала ластиком с бумаги двух грозных драконов: черного и серого. И делала это с большим старанием, усердием и успехом. Вскоре от драконов не осталось и следа — все стерто. Вторичные рентгеновские снимки показали вообще невозможное — полное отсутствие опухолей и метастаз — полную ремиссию. У этих странных пациентов взяли анализы для исследований и, возможно, будущих сенсационных открытий, и отправили из больницы, поскольку эта палата была необходима другим безнадежно больным людям.
Мать с дочкой вернулись в родной дом, и больше никогда не расставались.