…У причалов Рижского речного порта выстроились многочисленные корабли и суда. Повсюду слышались мужская ругань, истерические крики женщин, исступленный детский плач. Подгоняемые солдатами люди торопливо поднимались по сходням, присоединяясь к тем, кто уже толпился на палубах. Холодный октябрьский ветер, дувший с близкого моря, яростно трепал кормовые флаги со свастиками. У берега усталые злые сапёры, ни на кого не обращая внимания, устанавливали якорные мины. На борт небольшого катера бережно принимали донные мины – их собирались устанавливать в устье Даугавы…
Взорванный гитлеровцами мост через Даугаву
Эвакуация Риги подходила к завершению. Сегодня, 12 октября, из города уходили те, кто до последнего не оставлял надежды на то, что Красная Армия будет задержана и разгромлена на подходах к столице Латвии. На палубах, ежась от порывов ветра, толпились чиновники Латвийского самоуправления и члены их семей, бывшие офицеры белых армий, бежавшие в Ригу от красных еще в 1920-х, и журналисты оккупационных газет, крупные коммерсанты, сумевшие добыть место на пароходе за огромные деньги, и те, кто вступил в ряды латышских Ваффен-СС.
Но далеко не все покидали Ригу по своей воле. С 8 по 12 октября в латвийской столице продолжалась гигантская облава. Немцы хватали людей прямо на улицах, врывались в квартиры и забирали их с собой. Схваченных гнали во двор Рижского замка, а оттуда в порт, где набивали в трюмы пароходов – Германии нужна дешевая рабочая сила, вот пускай и потрудятся на благо рейха, а не остаются на своей земле… Когда партия таких переселенцев взбунтовалась в порту, эсэсовцы прямо на месте расстреляли 60 человек. На следующий день уже на борту парохода подняла мятеж группа студентов. Тогда 300 латышских парней и девушек немцы без долгих разговоров выбросили в море. 9 октября, в понедельник, в газете «Тевия» появилось объявление: «Военнообязанные 1900-1905 г.р. должны приступить к несению службы немедленно. Всем рожденным 1900-1918 г.р. 11-го октября в 12 часов явиться к рижскому замку, взяв с собой личные вещи. Их направят на строительные работы в Курземе. От призыва освобождены: портовые рабочие, железнодорожные рабочие, электрики, водопроводчики, те, кому предписывается 10-го октября в 20 часов выехать в Германию. В случае неисполнения приказа виновные будут сурово наказаны по законам военного времени». На следующий день редакция газеты морем эвакуировалась из Риги в Лиепаю, где выходила до 30 апреля 1945-го… На борту одного из кораблей, прижатый к леерам левого борта, стоял немолодой хорошо одетый человек. Аугустс Озолиньш все годы оккупации успешно занимался торговлей мылом и стиральным порошком и искренне верил в то, что Германия отстоит Латвию от русских войск.
Латышский доброволец делает на шоссе надпись: «Германия победит». Октябрь 1944 г .
Теперь же он оцепенело смотрел на берег, где бушевала толпа людей, желавших попасть на корабли. Несмотря на то, что у Озолиньша были все необходимые документы для выезда в Германию – паспорт, выданный окружным комиссаром пропуск, удостоверение о дезинфекции и билет на пароход, — в порт он попал с трудом. В городе было трудно дышать – многие здания горели, небо заволокло смрадным черным дымом. Рижские улицы были пустынны, по ним бегали лишь полупьяные жандармы с автоматами, разгоняя жителей, которые пытались тушить горящие дома. Мужчин нигде не было видно – все они давно были либо в лесах, либо прятались по подвалам. На борту парохода Озолиньша сразу же притиснуло к леерам. Толпившиеся вокруг люди подавленно и зло переговаривались по-латышски и по-немецки: — Русские уже форсировали Киш-эзерс и взяли Межапаркс! Слышите пушки с той стороны? — Но мосты еще стоят, значит, не всё потеряно… — Всё равно их взорвут перед приходом русских, чтобы они не переправились в Пардаугаву. От всего этого Озолиньшу было пусто и холодно. Душу грело только одно: во внутреннем кармане пиджака лежал толстый бумажник, набитый самой разнообразной валютой. Ее Озолиньш начал скупать заблаговременно, на всякий случай, еще год назад. Вот и не прогадал. Были в бумажнике и германские рейхсмарки, и шведские кроны, и швейцарские франки, и даже американские доллары, которые найти на черном рынке было практически нереально… «Ничего, — думал Озолиньш, — не всё еще потеряно. В конце концов, в Курземе немцы сопротивляются стойко… Глядишь, и можно будет еще вернуться. И тогда… Тогда это снова будет мой город». Он обвел взглядом видневшиеся вдалеке крыши Старой Риги. Сколько же всего было под этими крышами!.. Вон Рижский замок, бывший президентский дворец, над которым еще развевался флаг со свастикой. Почему-то Озолиньш вспомнил один из дипломатических приемов накануне войны, где виделся с Карлисом Петерсом – тогда еще полковником-лейтенантом армии Латвии… Лицо Озолиньша исказила злорадная ухмылка. И где сейчас Карлис, друг сердечный, с которым каким-то странным образом связана вся жизнь?.. Нет, если что и сделано хорошо, так это устранение семьи Петерсов, мозолившей ему глаза с юности. Сам Карлис был арестован еще летом 41-го, его жена тоже. А за распадом его сына Ивара Озолиньш наблюдал с особым наслаждением. Хороший вроде бы парень, летчик, стал палачом, убийцей. Где он сейчас, Озолиньш не знал, но это и неважно. Или пропадет на фронте, или грохнут русские, когда придут сюда… А они придут. «Странно все-таки устроена жизнь, — думал Озолиньш, машинально следя глазами на несколькими черными точками, движущимися в небе. – Двадцать четыре года назад я был комиссаром у русских… И если бы кто-нибудь мне сказал о том, что будет со мной в 1944-м – не поверил бы. А где я буду через следующие двадцать четыре года? Какой тогда будет год? 1968-й. Наверняка буду уже на покое, сидеть на веранде собственного дома неважно где…» — Русские самолеты! – заорал на верхней палубе какой-то немец. – Тревога! Тревога!.. Люди на борту закричали. Толпа, стоящая на берегу, разом отхлынула от парохода. Озолиньш со страхом следил за стремительно приближавшимися к судну самолетами. Уже можно было разглядеть большие красные звезды на их фюзеляжах.
— Feuer! – донеслось откуда-то с верхней палубы. Резко, лающе застучали зенитные швейцарские «Эрликоны». Рядом с Озолиньшем пронзительно завизжала от страха совсем юная светловолосая девушка, судя по внешности – любовница какого-нибудь чиновника. «Яки» заложили крутой вираж, уходя от огня зениток, и открыли ответный огонь. Пули вспенили воду у борта парохода. — Отчаливай! Отчаливай! – орал на капитана поджарый офицер вермахта, тыча ему в лицо удостоверение. – Я фельдполицайсекретарь Крашке, Тайная полевая полиция! — Пошел к черту! – орал ему в ответ седобородый капитан. – Здесь я главный, понял меня? Фельдполицайсекретарь с побелевшим лицом вырвал из кобуры «Вальтер», но его схватил за руку молодой оберштурмфюрер СС в полевой форме: — Прекратить панику! Посадка еще не закончена! — Нас же потопят у причала, вы что, не видите?!.. Пули с советского истребителя пришлись по палубе. На кормовом флаге появились крупные пробоины. Эсэсовец и фельдполицайсекретарь одновременно повалились на доски, заливая кровью платье истерично визжащей светловолосой девушки… Зенитчики развернули «Эрликоны» и проводили советские самолеты длинными очередями «под хвост». Вопреки ожиданиям, возвращаться русские не стали, а повернули на восток. Вероятно, они вели разведку, и задачи уничтожать стоящие на погрузке суда у них не было. Озверевшие от усталости и ора матросы успокаивали паникующих на палубе людей. Трупы попавших под пулеметные очереди, как дрова, выносили с парохода и бросали прямо на пристани. Один из матросов, никого не стесняясь, обшарил карманы одного из убитых – седого человека в хорошем пальто, — и удовлетворенно присвистнул, обнаружив туго набитый бумажник. — Ого, здесь даже доллары есть. Какая-то богатая тыловая крыса. — Пальто тоже забери, Бруно, — посоветовал второй матрос. – Ему-то оно к чему?.. Дырок вроде нет, пули пришлись по лицу… А кровь и отмыть можно. — Тоже верно, — согласился Бруно и, пыхтя, начал снимать с трупа пальто.
НА БЕЗЫМЯННОЙ ВЫСОТЕ 1941- 1945 гг.
:Александр Азнагулов
Карл Петерс, 12 октября – 8 ноября 1944 г.
, Рига.
Немцы гонят через Ригу скот. Октябрь 1944 г.
…У причалов Рижского речного порта выстроились многочисленные корабли и суда. Повсюду слышались мужская ругань, истерические крики женщин, исступленный детский плач. Подгоняемые солдатами люди торопливо поднимались по сходням, присоединяясь к тем, кто уже толпился на палубах. Холодный октябрьский ветер, дувший с близкого моря, яростно трепал кормовые флаги со свастиками. У берега усталые злые сапёры, ни на кого не обращая внимания, устанавливали якорные мины. На борт небольшого катера бережно принимали донные мины – их собирались устанавливать в устье Даугавы…
Взорванный гитлеровцами мост через Даугаву
Эвакуация Риги подходила к завершению. Сегодня, 12 октября, из города уходили те, кто до последнего не оставлял надежды на то, что Красная Армия будет задержана и разгромлена на подходах к столице Латвии. На палубах, ежась от порывов ветра, толпились чиновники Латвийского самоуправления и члены их семей, бывшие офицеры белых армий, бежавшие в Ригу от красных еще в 1920-х, и журналисты оккупационных газет, крупные коммерсанты, сумевшие добыть место на пароходе за огромные деньги, и те, кто вступил в ряды латышских Ваффен-СС.
Но далеко не все покидали Ригу по своей воле. С 8 по 12 октября в латвийской столице продолжалась гигантская облава. Немцы хватали людей прямо на улицах, врывались в квартиры и забирали их с собой. Схваченных гнали во двор Рижского замка, а оттуда в порт, где набивали в трюмы пароходов – Германии нужна дешевая рабочая сила, вот пускай и потрудятся на благо рейха, а не остаются на своей земле… Когда партия таких переселенцев взбунтовалась в порту, эсэсовцы прямо на месте расстреляли 60 человек. На следующий день уже на борту парохода подняла мятеж группа студентов. Тогда 300 латышских парней и девушек немцы без долгих разговоров выбросили в море.
9 октября, в понедельник, в газете «Тевия» появилось объявление: «Военнообязанные 1900-1905 г.р. должны приступить к несению службы немедленно. Всем рожденным 1900-1918 г.р. 11-го октября в 12 часов явиться к рижскому замку, взяв с собой личные вещи. Их направят на строительные работы в Курземе. От призыва освобождены: портовые рабочие, железнодорожные рабочие, электрики, водопроводчики, те, кому предписывается 10-го октября в 20 часов выехать в Германию. В случае неисполнения приказа виновные будут сурово наказаны по законам военного времени». На следующий день редакция газеты морем эвакуировалась из Риги в Лиепаю, где выходила до 30 апреля 1945-го…
На борту одного из кораблей, прижатый к леерам левого борта, стоял немолодой хорошо одетый человек. Аугустс Озолиньш все годы оккупации успешно занимался торговлей мылом и стиральным порошком и искренне верил в то, что Германия отстоит Латвию от русских войск.
Латышский доброволец делает на шоссе надпись: «Германия победит». Октябрь 1944 г .
Теперь же он оцепенело смотрел на берег, где бушевала толпа людей, желавших попасть на корабли. Несмотря на то, что у Озолиньша были все необходимые документы для выезда в Германию – паспорт, выданный окружным комиссаром пропуск, удостоверение о дезинфекции и билет на пароход, — в порт он попал с трудом. В городе было трудно дышать – многие здания горели, небо заволокло смрадным черным дымом. Рижские улицы были пустынны, по ним бегали лишь полупьяные жандармы с автоматами, разгоняя жителей, которые пытались тушить горящие дома. Мужчин нигде не было видно – все они давно были либо в лесах, либо прятались по подвалам.
На борту парохода Озолиньша сразу же притиснуло к леерам. Толпившиеся вокруг люди подавленно и зло переговаривались по-латышски и по-немецки:
— Русские уже форсировали Киш-эзерс и взяли Межапаркс! Слышите пушки с той стороны?
— Но мосты еще стоят, значит, не всё потеряно…
— Всё равно их взорвут перед приходом русских, чтобы они не переправились в Пардаугаву.
От всего этого Озолиньшу было пусто и холодно. Душу грело только одно: во внутреннем кармане пиджака лежал толстый бумажник, набитый самой разнообразной валютой. Ее Озолиньш начал скупать заблаговременно, на всякий случай, еще год назад. Вот и не прогадал. Были в бумажнике и германские рейхсмарки, и шведские кроны, и швейцарские франки, и даже американские доллары, которые найти на черном рынке было практически нереально…
«Ничего, — думал Озолиньш, — не всё еще потеряно. В конце концов, в Курземе немцы сопротивляются стойко… Глядишь, и можно будет еще вернуться. И тогда… Тогда это снова будет мой город».
Он обвел взглядом видневшиеся вдалеке крыши Старой Риги. Сколько же всего было под этими крышами!.. Вон Рижский замок, бывший президентский дворец, над которым еще развевался флаг со свастикой. Почему-то Озолиньш вспомнил один из дипломатических приемов накануне войны, где виделся с Карлисом Петерсом – тогда еще полковником-лейтенантом армии Латвии… Лицо Озолиньша исказила злорадная ухмылка. И где сейчас Карлис, друг сердечный, с которым каким-то странным образом связана вся жизнь?.. Нет, если что и сделано хорошо, так это устранение семьи Петерсов, мозолившей ему глаза с юности. Сам Карлис был арестован еще летом 41-го, его жена тоже. А за распадом его сына Ивара Озолиньш наблюдал с особым наслаждением. Хороший вроде бы парень, летчик, стал палачом, убийцей. Где он сейчас, Озолиньш не знал, но это и неважно. Или пропадет на фронте, или грохнут русские, когда придут сюда… А они придут.
«Странно все-таки устроена жизнь, — думал Озолиньш, машинально следя глазами на несколькими черными точками, движущимися в небе. – Двадцать четыре года назад я был комиссаром у русских… И если бы кто-нибудь мне сказал о том, что будет со мной в 1944-м – не поверил бы. А где я буду через следующие двадцать четыре года? Какой тогда будет год? 1968-й. Наверняка буду уже на покое, сидеть на веранде собственного дома неважно где…»
— Русские самолеты! – заорал на верхней палубе какой-то немец. – Тревога! Тревога!..
Люди на борту закричали. Толпа, стоящая на берегу, разом отхлынула от парохода. Озолиньш со страхом следил за стремительно приближавшимися к судну самолетами. Уже можно было разглядеть большие красные звезды на их фюзеляжах.
— Feuer! – донеслось откуда-то с верхней палубы.
Резко, лающе застучали зенитные швейцарские «Эрликоны». Рядом с Озолиньшем пронзительно завизжала от страха совсем юная светловолосая девушка, судя по внешности – любовница какого-нибудь чиновника.
«Яки» заложили крутой вираж, уходя от огня зениток, и открыли ответный огонь. Пули вспенили воду у борта парохода.
— Отчаливай! Отчаливай! – орал на капитана поджарый офицер вермахта, тыча ему в лицо удостоверение. – Я фельдполицайсекретарь Крашке, Тайная полевая полиция!
— Пошел к черту! – орал ему в ответ седобородый капитан. – Здесь я главный, понял меня?
Фельдполицайсекретарь с побелевшим лицом вырвал из кобуры «Вальтер», но его схватил за руку молодой оберштурмфюрер СС в полевой форме:
— Прекратить панику! Посадка еще не закончена!
— Нас же потопят у причала, вы что, не видите?!..
Пули с советского истребителя пришлись по палубе. На кормовом флаге появились крупные пробоины. Эсэсовец и фельдполицайсекретарь одновременно повалились на доски, заливая кровью платье истерично визжащей светловолосой девушки…
Зенитчики развернули «Эрликоны» и проводили советские самолеты длинными очередями «под хвост». Вопреки ожиданиям, возвращаться русские не стали, а повернули на восток. Вероятно, они вели разведку, и задачи уничтожать стоящие на погрузке суда у них не было.
Озверевшие от усталости и ора матросы успокаивали паникующих на палубе людей. Трупы попавших под пулеметные очереди, как дрова, выносили с парохода и бросали прямо на пристани. Один из матросов, никого не стесняясь, обшарил карманы одного из убитых – седого человека в хорошем пальто, — и удовлетворенно присвистнул, обнаружив туго набитый бумажник.
— Ого, здесь даже доллары есть. Какая-то богатая тыловая крыса.
— Пальто тоже забери, Бруно, — посоветовал второй матрос. – Ему-то оно к чему?.. Дырок вроде нет, пули пришлись по лицу… А кровь и отмыть можно.
— Тоже верно, — согласился Бруно и, пыхтя, начал снимать с трупа пальто.