НА БЕЗЫМЯННОЙ ВЫСОТЕ 1941- 1945 гг.

:

Александр Азнагулов

12 мая

Кепеть Надежда Викторовна/

Остарбайтер. Угнана из белорусской деревни в 1944 году. Работала в Германии на военном заводе и на рытье окопов. После войны вышла замуж за односельчанина, бывшего остарбайтера, переехала в г. Минск. Работала на Минском тракторном заводе. В браке родилось двое детей.


....Ну и потом, когда началась война... мы еще...еще не знали тот день, воскрасение было, по-моему, мы пошли в другую деревню. За теми детьми, которые будем выступать у нашей деревне. Самодеятельность. Туда пришли, а там уже люди плачуть, стоять водители, поприезжали на машинах, которые работать. Война. Мы бягом назад домой. Прибежали. Прибежала домой. Мама: «Дочушка, бежи в магазин за солью». Побежала за солью в этот магазин. Ну, сама ж, сколько там мне было. Забрала соли этой мешок. Ишла. А тут чарада, коней же тогда было, знаете, чуть мене не растоптали. Хорошо я как-то за столб, за телефонный. Ну, всё на за... А потом уже началась тут же бомбежка у нас в деревне, у нас было очень большой аэропорт, самолеты стояли. Много самолетов стояло. Ну, они как-то поднялись, только два не поднялись. Там и летчиков било...убили, они разбомбили.

А мы потом... мама за нас, и мы пошли за шесть километров, там родственники. Мы там сядели, потому что у нас очень кружили. Это самолеты заходили. Вот. Ну, просядели там мы немного. Немного, до вечера. И пришли домой. Ну и всё. И тут уже, знаете, началася жизнь обычная. Война. Папу не забрали же. Не успели ж они забрать папу. И он на... и он был на польской войне. Папа мой с первого года . Дак моего дядю, и вот это убило тогда . На фин... на финскую их погнали. Еще одного мужчину с нашей деревни. А папа мой пришел домой. Вот, и тут уже на эту войну его... Тоже не...не... ну, они ж не успели тогда никого взять. Ну, тут пошла уже партизанщина. Бегали. Парти...немцы — бежим у лес. Потом обратно уже бежим с лесу. Ну, и вот деревню когда нашу со...сожгли. Тогда... ой... Партизаны посредине деревни из немцами. Вот так. Но они не стреляли друг у друга, а разъехались.

А потом немцы начали по деревне бить. И д... и...и людей согнали у две хаты. У две хаты согнали людей. А мы удрали. Только оставили братика, полтора года. Мама пошла туда, через дорогу, к дедушке. Там все женщины были и она. Ну, она потом переползла через дорогу. И мы удрали. Сестра, я. А брата вообще не знали, где Володя. А Сашка малый был. И мы удрали у дяревню другой, переночевали. А потом уже пошли павз лес так. Что делаеться? Тут уже мы идем, а люди бегуть. Их... немца ни одного не убили, их усих выпустили. И яны, знаете, уже не бегуть, а бегуть усе у лес. А немцы под...поджигають усе, ракеты бросают на дом.

Мы бежим. Наш новый дом... тока построили мы, тока построил папа, потому, что было... и наш уже дом гарыть. Дядя Кирюша, там уже, это самое, сидить, и тет... ну, тетка Марья там уже. Но дом все равно сгорел. Осталася только варывня, где была картошка. Потом и жили в этой варывне, потому что, уже строить нельга было. Ну, а Сашку забрало... они, немцы, гледили, что тут этые, дети, и сказали: «Идите, заберите». Бабушка забрала Сашу маленького. Побрали уже этих детей. А потом они это... один конец ос...оставили, где партизаны с немцами с...с...столкнули, значится, этот оставили, где были немцы. А где партизаны — сожгли. И наша, значится, хата. И дедушкова, и школа — этот конец сожгли. Ну, и что тогда... А что дальше?



Н. К.: Ну, что дальше. Ну, дальше так и жили. Молодежь было много. Уже ж, знаете, время прошло. Уже девушка стала. Ну, уже молодежь, во время войны было стоко молодежи. Никуда ж нихто не поехал, усе дома. А я еще один год у школу ходила, седьмой класс еще немцы организовали. Еще седьмой класс был. Ну, такая уже учеба была — не то что раньше. Ну, седьмой класс я еще кончила, седьмой класс я кончила. Ой. Ну... Ну, а потом уже что — гуляли, работали. Своя ж земля уже было какая-то там. О... А что еще?



Н. К.: Ну, а потом уже, значится, начали в 44-м году уже, настолько уже партизаны этих немцев давили, что они уже начали отступать. И они пошли блокадой по лесу. По лесу они уже пошли блокадой. Вот. Один раз был такой случай... А папа построил землянку, и у землянке мы жили: я, большая, и...и папа. Потому что с партизанами имел связь. Яны ему, знаете, нагрузять на сани, корову положать зарезанную, тушу. На верх этих дрова. И везет ён туда, в самое пекло, к этим немцам. А партизанам надо соли набрать и еще какие-то там костюмы эти маскировочные, аппаратуру, радио, эта какая-то аппаратура. Это папа везет. А это там, ну уже был связной. А мы уже стоим. Папы нету. А мы уже поодеваемся с мамой и стоим за сараем. Ждем, что уже за нами приедуть. Пока уже папа не приедет. Бывает зима ж, день малы...малый, знаете, пока приедуть они. Вот. Угу. /Покашливание/ Знаете, вот. Мозгов нету. Вот...Выбьет с мозгов, и вот... что даже говорила, не помню.


Н. К.: Да. Ну, мы жили у этой, у землянке. Вот. А потом уже так получилось, что когда э-э пошли ужо партизаны по лесу... И этот мой Сергей, у их раньше была градка, где они жили, ну, в болоте там, а потом моя. И мы тоже с Ольгой там с одной пошли на третью градку. Девчата пошли с нами. Ну, мы за этими парнями пошли. А тут встретили девчат там штук десять, старшие, летять с другого края там, знаете. Все волтаз...валтузятся, не знают, где что. Ну, мы прибежали. В лаптях я была. 8 марта, уже разводье такое мокрое. И мы прибежали в эту деревню Виторож. И заш... у хату токо мы — и тут немцы. С железной дороги, железная дорога там близко. Немцы и этот самый, и власовцы. Они на лошади, и собака с ними. И мы, значится, тякать. Хто успел у...у залететь в эту канавы, это ж, ну, которые, знаете, обводные канавы, которые осушивают же болота. Весна. Хто успел залететь у ту канаву, тот ушел.

А мы две — это Надя, Женя, они по десять классов ко...покончали, и этот дед, хозяин, и я всегда сзади. И мы всё, мы... И они с...строчат с это, с автоматов, с пулеметов. Я легла так, мы лежим вот так вот, и токо вот... у меня еще был с собой там клуначак, там знаете, и котелок, и масло, и крупа некая, хлеб. И тока эти пули кругом головы: тюх-тюх, тюх-тюх-тюх. Ну, потом уже близко подошла собака. Руки вверх подняла. Вот. И яны уже посмотрели, что в этом, уже в...на... мою этой, вязанке. Платок был такой, мама мне да...ра...давнишник шерстяной, большой. Яны так два немца разодрали его сразу на шарфы себе. Ну и все, и нас повели ну, туда, в Пуховичи, на горку уже нашу. Но эти шли, а мене они посадили на это, на колеса на это, задом вот так. Там немцы сидять. А мене вот так посадили и дали собаку этого держать. Приехали мы туда. Ну, это ни... рассказывать это?

}Н. К.: Привезли нас туда. Посадили в калидоре там в эту, в своей. Еще покормили нас сладкой какой-то кашей. Еще мы сказали: «Невкусная», дак немец выскочил, кричал. Во. И потом уткнули нас в это, дверь открыли, и у камеру. Нас четверых, и там уже была бабуля с двумя внуками. Арестовали дочку там или невестку с сыном, а их арестовали сюда. Вот. Ну, и тут потом на завтра еще туда на...напхали. В общем, камера, може, вот такая, а там было нас человек двадцать. И до 15... еще мама пришла ко мне на свидание. Ну, ну и допрашивать нас. Допрашивали: «Что, была в пионерах? Ты не была, не была? Почему?» Мама... ну... мама не разрешала, знаете, вот так вот. Ну... Потом это самое... 15 марта — мы тока неделю там побыли. Ну, мы там пели ночью полицаи тока одни остаются, а немцы уже пойдуть, а полицаи ночью тока. И мы уже: «Кипучая, могучая...», знаете. Поем так. /Смеется/. Полицаи эту... там такая ложить это, дуло: «Постреляю». /Смеется/ (...?) все равно. Начнуть на него кричать: «Ты полицай. Ты предатель». Ну и потом нас уже повезли. В эшелоны, такие телятники. Там параша в углу, солома. И нас напхали. Целую это битком. И повезли.

}Я уже не помню, скока мы ехали, не помню. Вот. Привезли. Народу там... Де они... непоня... что, знаете, в деревне что я, спрашивала: где мы, что? Я ничога не помню, ничога не спрашивала. Везли вот, как скот. Всю дорогу. Ни есть не давали, ни пить. Скока дней ехала — не помню. Потом уже на этот пункт, где там усё народу этого. Еще переночевали, правда, мы в каких-то бараках. Передавали: «Зак...закрывайте окна, а то ч... а то через вас будут бомбить нас». Вот. И потом уже тут нас начали... как бы, знаете... разбирать тут ужо нас начали. Эти самые... «купцы»! Ну, не попала я. Ни...никто не взял.

Приехали, уже мы яшчо...яшчо нас уже повезли куда-то. Приехали мы. Сказали нам: «Раздевайтесь. Будете проходить эту самую... ну, дифенс...дезинфекцию». Ага. Ну, все разделились, повесили на крючонки свои это, шмотки. И пришли. А там, как оказалося, дак там сжигали. Такое вот корыто с эмульсией. И там двери. Тут это самое... Когда уже чья очередь у корыте, тот должен намочить ноги и намочить руки. Ну, я уже была третья от этого корыта. Може, третья, може там, четвертая, я не знаю, когда эта женщина, дежурная, стала кричать, что «хто-то у вас у сорочке родился, одевайтесь, быстрее одевайтесь, быстрей, быстрей, кто-то у вас в сорочке родился». И вот мы оделись. И за нас, и еще повезли куда-то.

И потом я уже попала на э-э... на чулочную фабрику. Ну, там уже нас встретили, так, знаете, комнаты такие большие, кровати па...двухэтажные. Потом это самое ужо... мы когда зашли, там тазы бручки стоить, ешь, сколько хочешь, начищеной. О, постель такая. Железные кровати двухэтажные. Ну и тут нас ужо... две недели мы не работали, токо ходили... мылись кажную... у души кажный день, и ходили в эту самую, на эту фабрику, так вот знакомились. Ну уж не знаю, что мне немка угощала, так яны, знаете, угощала чем-то там мене, шо-то мне давала, чулки мне она дала. Вот так гладила мене. Ну, две недели мы тут побыли. Пришла машина большая такая, как МАЗ наш большая. И нас этих тридцать человек отсюда погрузили и повезли на этот завод. Военный завод, мины делали, эти нарезали, эти самые, патроны. В общем, цех. Город Мешеде.

Ну, потом у мене заболели глаза там, я ничего не стала видеть. Я три месяца лежала в бараке в этом. Тут уже тоже двуспальные кровати, чистота, порадок. Всё, право, вот знаете, как стерильно. Такая была лагерша. Тут народу было 1200 девчат. Там лагерь русских хлопцев. Там речка. Итальянцев, это, уже их узяли. Ну, они отказались воевать. Они уже их... они голодали. Там итальянцы эти шли через мостик на эту дорогу, как и мы уже в завод ходили. Эх, ой... Ну, три месяца я уже лежу, ничога я не вижу. Мне приносять... завесили мене это, на этой кровати, на первом этаже. У мене слезятся глаза, всё. И я уже на работу не хожу. Мне уже эту баланду принесуть, я там и лежу. Потом приходить эта переводчица. Приносить мне сапоги резиновые. Полицай. И повезли мене у другой город. С глазами. И там ужо это... на...на этой, на поезде. Километров за тридцать. И там он мне дал мази. Там он мне дал капель. И я вот этим спаслась. Начала уже ходить на работу. Ну, часто у мене гр...глаз покраснее.
Ну был немец — Франц. Видно, ён уже на фронте был, потому что все время... вот этот мотив был «Волга, Волга», и он все время вот этот мотив. И он же видит, что у мене глаз красный, за мене — в здравпункт, мне эту латку черную, и отправить мене в эту самую, у лагерь: «Иди в лагерь». Ну, и он, знаете, вот мене почему-то жалел. У их же у 9 часов.... мы к 6 ходили и до 6. Мы...нам утром давали, ну, как считалось, 300 грамм хлеба и это самое, и кофе. Ну, какое, эрзац, (с солью...?) мы пили. Ну, конечно, все это съешь за раз. А у их у 9 часов уже кофе носять. И он мне обязательно... У мене станочек был такой. Я вот тянула ленту и хлоп-хлоп, такие вот пробки выскакивали. Пробочки. И он мне это самое, чтоб нихто не видел, положит такой тоненький бутербродик под мою коробочку. И скажет, что «съешь, чтоб нихто не видел». Во. Ну, вот так на обед ходили — баланда, и вечером придем — баланда. По чашке, ужо без хлеба. Ну, все время хотела ж есть.


Потом началась ужо бомбежка. Началась бомбежка. Нас открывали ворота, и мы бежали у поле, где бруква, ужо где морква, чтобы уже схватить что-то. Ну, потом уже разбомбили это всё, не стало уже никаких там матерьялов. Они нас на окопы. Ну, на окопах уже было легче. На окопах уже нам давали солдатский паек. Вот. Потом уже мы начали отступать. Нас уже погнали отступать. И вот мы шли сутки вперемешку: солдаты — немцы — и народ. Танки. Всё это и гнали. Машины и вперемешку народ. Пыль. Ишли мы и дошли мы... помню, что Ноис, Дюссельдорф. Ноис был, а там уже через мост — Дюссельдорф. Нем... у немцев наше это, у нас было пятьдесят человек, и он отвечал за нас. Ну тут нам дали по три булки хлеба. И он сказал, что... Може, это не надо рассказывать?



Н. К.: Да. И он сказал, что всё, мы здесь ночевать не будем, потому что тут такое скопление уже перед этим мостом, мы не будем ночевать, потому что буде большая тут война. Потому что, когда нас гнали, дак все время самолеты вот так, знаете, американские. Но не бомбили и не стреляли, потому что народ и солдаты. Они не трогали. /Вздыхает/ Тут ужо идти, а я ужо не могу. Но иду. А яму катили немцы. Двухколка, такие два больших колеса, и там наставлено: чемоданы, картины, корзины. И два поляки тянули это ему, катили эту коляску. И он сказал — мене посадить. /Усмехается/ Мене посадили и везли. Ноис, Дюссельдорф мы проехали. Приехали туда, какое-то кафе, воды нету. Воды нету в городе. Три дня мы были без воды, без еды. Токо что с этим хлебом. Потом мы пошли получать уже суп. На четвертый день супу нам дали два битона. Мы уже ели, ели. А то, что осталось, схавали на завтра. Он укис, потому что были эти, галушки это, украинские было, с муки это. Вот. Ну, дальше что? Ну, дальше отступили. Там уже начали нас гонять на окоп. Я наверное все не расскажу.



Н. К.: /Вздыхает/ Ой. Не знаю. Ну, что было дальше? Ну, на окопы гоняли. На окопы, ну, на окопах уже нам было лучше. Мы удирали у деревню, там жабровали, и тут ужо как-то суп ужо лучше был этый немецкий. Легче уже стало. Ну...ну на окопах на этих. Потом у мене уже... я уже больная стала. Мене последствие было — потемнение легких и туберкулез желез. У мене было вот тут два яйца. Ну, тут ужо это самое... освободили нас. Американцы. Американцы освободили нас. Ну, тут ужо начали нас кормить очень хорошо. Вот. Приехал русский врач. Мене ужо там...там кто-то мене повел показать этому врачу этому. И он мне дал литровую банку рыбьего жиру, сказал пить. Ну, в общем... еще потом, англичане. Полтора месяца мы побыли, потом поделили, уже это самое, они ж там разделились, всё это. Англичане заняли нас. Американцы уехали. Англичане полтора месяца, ужо три месяца это война кончилася, три месяца: май, июнь, июль — мы это еще все там, с места не шевелимся.

Потом, где-то ужо в августе, нас передали русским. Нас посадили это в вагоны и повезли в Краков. В Кракове нас.... тут мы жили в комнатах, а в Кракове нас поселили в коровниках. Солома, нары двухэтажные и тиф. Брюшной. Сентябрь уже, август. Суп отакой — получишь суп этый, несешь, мух, картошка уже сверху плавает старая. Хлеб какой дадуть. А там оно обмазано формой этой самой, каким-то мазутом, смердить, нельга ести. В общем, было... то, что и при немцах, еще хуже. Там хоть было чисто. А тут вот. И все кругом мене заболели этим тифом. С Могилева были две сестры двоюродные, Лиды. Они заболели, а я не. Вот. И пробыли мы там у этом, на этих нарах... На работу нас гоняли к речке. Мыли фуфайки мы после раненых. Отако развернешь — а там куски мяса и всё, ну, такую ужо страшную, дак ужо сказали откладать. И на речке, нам дали ужо эти шарошки, порошок, и мы мыли эти фуфайки, сушили там.

Ну, а потом ужо посадили и поехали мы ужо в это самое... Как я ехала, с кем я ехала до этих Пухович вот — поверьте, не помню. Ужо было 13 октябра. Вот. Май, июнь, июль, август, сентябр, октябр — вот еще скока. Еще такого страдания вот этыя месяцы. Ужас. Особенно вот тры месяцы, когда нас ужо, когда мы ужо были у своих. Это было вообще. Може, это не надо?



Н. К.: Да? Ну. Вот я приехала ужо в эту свою Пуховичи 13 октябра. Ночь. И я пошла. Десять или двенадцать километров и лес. И я пошла темнотой этой одна. Так ужо мне хотелось домой, что я ужо не думала там сидеть где-то в вокзале, или где. С чемоданчиком. И пришла.

Жили они в этой, ну, как у нас говорили, стопка, это, знаете, где картошка хранится. Вот она не сгорела. Вот. Папа ужо пришел с фронта. Его тоже забирали. И он дошел до...до Берлина, мосты строил. Но ён вернулся раньше за меня. И ужо Ва...Валера у нас родился. Значится, ён пошел на фронт, 47 лет маме было. Я пришла — у нас висить это, Валер... /Смеется. Откашливается/. Пятый. Пятёро нас. Сестры ужо не было, яна ужо шмыганула в этот, в Борисов, учиться за портниху.

Ну, а я пришла больная. Коровы нет. Чем лячить? Ну, была свинка, такая уже. Коровы не было вообще. Вот. Зарезали эту свинку. Ужо мама что-то там топила, ужо, знаете, что-то делала. И я ужо это пила и лячилась. Ну, легкие прошли. А это вот тут, это страшно было. Уже. А у папы был друг и он в Минске работал. Папа за мене и мы приехали к этому Мазанику. Он мене, я помню, вот знаете, водил по аудитории и показывал, и рассказывал этим студентам, что вот можно, можно оперировать, ну, девочка ж, будут эти самые... Можно оперир... а можно лячить. И назначил мне лячение. Вот. Что за лячение, я не знаю. Ну, эти вот... я уже жила там, у наших соседей. Он был милиционером. И ходила на это лячение через день. Это было такое — ложишься на стол, ложуть простыню, потом такая толстая резину ложуть. А потом аппарат такой, и подводять сюда, это буквально минуту. И все. Я сделала семь этих процедур. Но врач сказала так: оно должно размельчиться там на бобины, на горошины, и пройти. Так и было. Прошло. Прошло. Но говорить: «Еще потом приедешь». Ну где ж уже я, прошло...

Тут уже замуж вышла. Тут уже, это самое, прошло. Родилася у мене ужо доченька моя. Ну. А, я ж еще работала, еще ж я работала. Пока ж это... то ж она в 48-м родилась, в октябре. А я работала еще в сельпо. Вот. С бухгалтером. А потом еще сезон работала на...на торфе. Торф добывали. То какая тяжелая работа. Ну, а потом, ужо после этого, знаете, был такой случай, что я... выскочило окно, выскочила шиба, и я вышла, пока эту шибу приставила. Дождь был, и мне на эту сторону опять налилось. И у мене опять началось это дело увеличиваться. Ну, я ужо потом поехала, эту врача нашла, и она не хотела, говорить: «Это вредно, это волосы повылазят, это всё...» Ну, что-то их не повылазило, скоко было, стоко и осталось. Токо теперь /смеется/ уже лезуть. Ну, и она мне ще два разы сделала, и оно у мене прошло. Это еще какое-то, знаете, счастье в жизни вот было. Ну, ну что... Ой, боюсь я, чтоб Галя не шла... О... тогда, это самое... Что после этого? Что было?

{Ну, а потом уже... А! Ну, а потом уже, когда с моим мужем уже сошлись там. А это самое.... а его взяли в армию. И он тоже ж был у Германии. А его взяли в армию. Ну, как в армию. В Ленинград послали у строительный... на стройку просто послали. Их тогда четыре парня с нашей деревни, которые в армии вот как бы яны уже перес... были переростки, дак их забрали и послали в Ленинград на стройку. Эти не выдержали три, удрали. Ну, а мой выдержал, потому что дядя там был. И он по выходным ходил с ним, дак ну и яны поддерживали яго. И добра поддерживали. Ну, тут я уже родила без яго. И вот ён отбыл там. Приехал. И пошел устраиваться на тракторный завод. Устроился на тракторный завод, в литейку. Вот. Ну, потом там ужо в бараке там жил. На квартире в одной разведной, и меня туда забрал. А дитё ужо оставили у мамы. Меня забрал. И тут он уже заболел сам бронхитом от этой литейки. Ему сказали другую раб... в другой цех он перешел, инструментальный. Учеником-лекальщиком.
Минский тракторный завод

А я устроилася... а мене устроил в литейку, пока там работал — контролером. Так я и отработала 26 лет в литейке контролером. Ну... Потом уже жили в бараке, получили вот эту комнату. Нас четверо и там, у той, пятнад...пять человек. Девять человек в квартире. Но жили дружно. Нормально жили. Газу ж не было, этот, керогазы, керогазы эти. Ой. Ну, и жили так мы с одними соседями. Потом они получили.

На...нам других подселили. Мы жили, муж и жена бездетные. Потом с теми поругалися, с теми не ругалися, а с этими поругалися. И он... поменялись, нам подселили врачиху с мужем и две...двое детей малых — жили. Потом ужо нам дають квартиру. Нам давали квартиру в новом дому. А мы посмотрели: кухни нет, это самое, прихожей нет. А мы ужо привыкли тут, знаете. Потолки низкие. Тут во, через дорогу. Мы говорим: «Зоя Александровна иди в новую». Она согласилась. Она и рада осталась. Но мы таки остались в этом гнили. Так вот и живем по сегодняшний день.

Дочка кончила институт. Технологический. Вышла замуж. Свадьбу делали. Дачу взяли. В 59-м году взяли дачу. В 60-м году купили «Победу». Машин не было, но нам так повезло, что яму дали, от тракторного завода списанные это «Победы» тогда давали. А яго женка своего любовника застрелила, и яму пришлось выкуплевать, и ён Сергею говорит: «Я тебя знаю, что честный человек». Купил за одно, а уже продал, знаете, побольше чтоб узять денег. Помню, мы две тысячи заплатили за «Победу». Мы двадцать год на ей ездили. Еще взяли четыре тысячи /усмехается/, приплатили еще три тысячи, купили «жигуль». Ужо последней мо...модели. Ну. Дочка вышла замуж. Тут сын пришел с армии. Женился туда. Ой. Я уже устала знаете.


Н. К.: Ну, что, ну? Ну, жили мы. Ши...сын и нявестка там, а мы тут двенадцать с половиной год. А потом свекрова...свекруха — поскольку ее муж погиб, ей дали однокомнатную квартиру. С деревни. Ну, тут брат ужо добился. И яна уже сказала: давайте меняться, а то пропаде, помру. И пере...прописалися сын с невесткой к ей, а ея сюда. Но они еще и жили так, по местам. Ну, потом, она там что-то вино продавала, там уже бабы на нее, знаете, налетели. И она все — давайте сюда. Взяли мы ее сюда. В общем, шесть год я жила в этом.... у ту... в таком, знаете, это невозможно было. Токо не только что я, и муж, усе. Мы жили, очень тяжело нам с нею было. Очень тяжело. Шесть лет она еще прожила. Умерла, ей было почти девяносто. Ну, слава богу, не лежала долго. Ну и все.
Два года мы пожили. А не, что я говору. Это когда... Ну, так уже мы жили уже вдвоем, да. Дача уже у нас, машина, мы ужо такие богатые. Знаете, неплохо нам было. Ён зарабатывал — лекальщик. Я — контролер. Пошла я, ужо деньги раздавать узялась, чтобы перед пенсией больше, и всё. И ужо у меня где-то 170. У мене ужо больше, чем у яго. Вот. В пятьдесят лет я пошла на пенсию. Дача у нас такая уже шикарная. Ну. Дети уже приезжают усе, унуки там, я ужо с ними. Цветы продаю, всё продаю. Наберу, на электричку. У нас у Колодищах. Двадцать минут коло перехода тракторного завода постою, наторгую и уже в 10 часов дома. Вот. Ве... /кашляет/ на выходные ужо зять приезжае с дочкой, а эти, невестка с сыном — как мы туда, так и яны туда. Потому что они работали на Козлова. Им рядом там. Они с работы и туда. А она работала на Захарова, в этом самом, в райс...райсобесе, бухгалтером. И теперь работает. Ну, ну, все нормально, короче говоря.

Сначала заболел батька, инсульт. У яго все время было больное сердце, у яго была аритмия. И вот у яго сорвалася эта аритмия, и инсульт получился. Яму дали инвалидность первой группы. Нога в яго была такая, знаете, шлеп. Рука не работала права... левой...левой рукой побриться не мог. Ну. Но ничего не делал. Надо уход. А зять ужо взял себе тоже дачу в Вязанке. Построили они, пока еще батька был живой, брат, построили там дачу. Ну. Потом, когда уже... потом невестка ушла от сына. Они ужо там, когда стали жить, и она ужо почувствовала волю. И она была раньше дамочка такая, знаете. Она ушла от сына. А ён очень ее любил. А ён у депрессию. Нихто ему не надо, ничё ему не надо. В общем, начал и поддавать, и дача ему не надо, и ничога ему не надо. И что... а мне надо? Батька больной, и все. И я продаю эту дачу. Ой. Да. Продаю дачу. И всё, сидим ужо дома. Вот.

Потом всё. Дочка заболела, но яна ничога мне не сказала. Сделали такой они трюк, что надо уезжать, что там лучше жить. И поехали. И поехали. Через два месяца ее сделали операцию. У ее рак. И она помучилась. Но она ще приезжала сюда. Приезжала. И вот только поехала, на мой день рождения приехала. /Кашляет/ Неделю побыла. Что-то там поля...поляки что-то там закрыть обещали границу. И она: «Мама, на тот год приеду, буду ужо три месяца, все лето буду». Поехала, приехала туда. В ее на третий позвонок пошла боль через две недели. Она еще год помучилась, у ее пошло на все органы. И умерла. Ровно через сорок дней, умирае сын. Яму стало плохо, его взяли в больницу. И в реанимации на третий день он умирает. Через сорок дней. Вот видите, я ужо не плачу. Я ужо, мене ужо все это переболело, это ужо прошло... ой... восьмой год, восемь лет ужо было, как они умерли. Летом... еще...

А мужу ужо четыре года. Ён еще жил вот скока. Ну... А унучка моя — у Италию. Ее отправила дочка. Ну, как бы ее сбыла. Потому что она была очень такая, невозможная, ни с кем не было ей миру. Во. В Италию, за итальянца вышла. Теперь там и... живет нормально. Кричит на его «дурак». /Смеется/. Ну. И вот теперь ужо вот ей было 30 сентябра — сорок лет. Уну...унучке ужо... правнучке моей 27 сентябра было двенадцать лет. И еще мальчик восемь лет. Ну, и живуть там... Зять, унук живуть... /Раздается звонок/ Вот это она, наверное.
•

Комментарии

  • 12 мая 05:47
    Люди, перенёсших войну детьми, всю жизнь с этим ужасом живут. Сколько ни рассказывай, страха в душе не уменьшается
  • 12 мая 06:35
    Бабушка моей жен была в оккупации девчонкой совсем в Воронежеской области ,тоже вспоминала с болью о том времени ,мадьяры у них стояли ,зверствовали ,а о немцах как ни странно отзывалась не плохо
  • 12 мая 06:36
    " Угнала из белорусской деревни в 1944 году. "?!
  • 12 мая 06:50
    Мои родители подростками партизанили на Новгородчине, дедушку сожгли, второй погиб в Германии, бабушек угнали с малыми в Литву, они выжили. От родителей ничего толком не могли с братом узнать, не делились, трудно вспоминать и нас травмировать не хотели
  • 12 мая 09:09
    Исправил . Ошибка была в оригинальном тексте .
  • 12 мая 12:38
    ️
  • 12 мая 13:47
    Надо у этих детей-узников спрашивать о той их жизни и печатать очерки!!! Это живая история!!! Пока ещё при жизни! Надо передавать эту память об их мучениях,лишениях и тяжёлых испытаниях для молодых поколений!!!
  • 15 мая 09:32
    Обрывкивоспоминаний,спросишь- что то однофразно ответят..может не хотели пугать ..деда не стало мне 10 лет бабушка прожила 85 но ..надо было расспрашивать,..