Глаза колдовские, разные, слова получались странными. Забыла рецепт бессмертия, сломалась машина времени. Всегда была слишком летнего, эльфийского рода-племени. Дела никогда не ладились, ножи никогда не резали. Она как таблица Брадиса, квадратная, бесполезная, запутанно-угловатая, с ушибленными мизинцами. Закат измеряла ваттами, рассвет измеряла птицами, летящими в африканское, печальное, гумилевское. Пальтишко в боях потаскано, кроссовки с тремя полосками. В зрачках полыхало зарево, нездешнее, первобытное. Она засыпала замертво, она просыпалась битою ветрами, камнями, городом, с которым она не справилась. Деревья смеялись в бороды. Что если нарушить правило и снять наконец проклятие, и вспомнить рецепт бессмертия? Она бы, конечно, спятила, когда бы они не встретились. Глаза — золотисто-карие, слова — дождевыми каплями. Враги безусловно-Каины, друзья белоснежно-Авели. Года отрезали ножницы, в наушниках жили каверы. Кругом видел пятна Роршаха, и пятна ему не нравились. Сансара скрипит, но катится. Он мыл сапоги туманами хватался за души пальцами, магнитными, музыкальными, и в них оставлял отметины изогнутой долькой месяца. Но если б они не встретились, все кончилось бы невесело. Он в школе был самый маленький, поэтому слыл занозою. Она была просто валенком, очкастая, длинноносая. Достали её из книжечек, макнули башкой в обычное. Стоит на асфальте с лыжами, сгоревшей понурой спичкою, С такой обожженной кожей, что неловко коснуться фразами. Те двое — они похожие, те двое — такие разные. Ненужные и неумные. Бурчат — никого не надо им. А город добреет сумраком, котами, огнями, взглядами. Но это моя история, и пусть хорошо кончается. Те двое нашли искомое, теперь покупают чайники, и снег под ногами кашицей, и солнце, как блин намасленный. И, может, мне только кажется, но вроде изгои счастливы. #svirel_poetry
На струнах души
Прогнали её из сказочек волшебники с великанами.
Глаза колдовские, разные, слова получались странными.
Забыла рецепт бессмертия, сломалась машина времени. Всегда была слишком летнего, эльфийского рода-племени.
Дела никогда не ладились, ножи никогда не резали.
Она как таблица Брадиса, квадратная, бесполезная,
запутанно-угловатая, с ушибленными мизинцами.
Закат измеряла ваттами, рассвет измеряла птицами,
летящими в африканское, печальное, гумилевское.
Пальтишко в боях потаскано, кроссовки с тремя полосками.
В зрачках полыхало зарево, нездешнее, первобытное.
Она засыпала замертво, она просыпалась битою
ветрами, камнями, городом, с которым она не справилась.
Деревья смеялись в бороды.
Что если нарушить правило и снять наконец проклятие, и вспомнить рецепт бессмертия?
Она бы, конечно, спятила, когда бы они не встретились.
Глаза — золотисто-карие, слова — дождевыми каплями.
Враги безусловно-Каины, друзья белоснежно-Авели. Года отрезали ножницы, в наушниках жили каверы.
Кругом видел пятна Роршаха,
и пятна ему не нравились.
Сансара скрипит, но катится. Он мыл сапоги туманами
хватался за души пальцами, магнитными, музыкальными,
и в них оставлял отметины изогнутой долькой месяца.
Но если б они не встретились, все кончилось бы невесело.
Он в школе был самый маленький, поэтому слыл занозою.
Она была просто валенком, очкастая, длинноносая.
Достали её из книжечек, макнули башкой в обычное. Стоит на асфальте с лыжами, сгоревшей понурой спичкою,
С такой обожженной кожей, что неловко коснуться фразами.
Те двое — они похожие, те двое — такие разные.
Ненужные и неумные. Бурчат — никого не надо им.
А город добреет сумраком, котами, огнями, взглядами.
Но это моя история, и пусть хорошо кончается. Те двое нашли искомое, теперь покупают чайники, и снег под ногами кашицей, и солнце, как блин намасленный.
И, может, мне только кажется, но вроде изгои счастливы.
#svirel_poetry