В легенде холодно мне, как в склепе,
Меня доверие небес давит.
Пигмалион себе ещё слепит:
Он всё же, в общем-то, не бездарен.
Растрёпан факел молодым ветром, Горячий отблеск на твоих скулах.
Чтобы лицо моё – к тебе вечно, – Перелепи моё лицо, скульптор!
М. Борисова
ДРАМА МАРИНЫ БАСМАНОВОЙ
---
История взаимоотношений автора и его "произведения", неожиданно проявившего свои черты, свой характер, свои отдельные желания, вспомнинаются при разборке материалов, которые относятся к стихотворениям Иосифа Бродского, обозначенным инициалами "М.Б."
Перечитывая отрывки из бесчисленных мемуаров и статей, написанных на основе этих мемуаров, буквально утонув в однообразном материале, вдруг проникаешься острым сочувствием к женщине, нечаянно ставшей Музой большого поэта, а впоследствии и нобелевского лауреата.
"Перевернёшь бинокль, а
видятся вдали
всё те же: Пушкин, царь,
Дантес и Натали…
Механика страстей,
простая, как удар.
А человек есть что? —
пелевинский комар,
жестяночка, сиречь,
скорлупы от яйца. "
Ю. Лукьянчук.
Натали еще очень повезло — ведь во времена Пушкина не было таких мощных средств массовой информации и коммуникации, как сейчас, — иначе жизнь вдовы поэта превратилась бы в тот ад, в котором живет Марина Басманова.
Недаром она и близко не подпускает к себе журналистов.
А есть еще сын, есть две внучки — неужели и за ними будет тянуться этот шлейф правды, перемешанной с домыслами, неужели кровное родство с гением станет для них пожизненным клеймом?
Сын Иосифа и Марины уже стал темой вторичных (относительно родителей) мемуаров, жаль, если та же судьба будет преследовать девочек, а они не обрастут к тому времени кожей, неуязвимой для уколов.
"Мой ученик, теперь твоя тема, точнее тело.
Под ее тогой я знаю каждый капилляр тела,
ведь я — творец, а ты — лишь ты….."
Ах, как верно сказал Борис Лукьянчук:
"А человек есть что? — пелевинский комар…"
И никому нет дела до Галатеи, и никому нет дела до живой женщины Марины — Марины, а не лирической героини стихотворений Иосифа "М.Б."
Тяжело любить гения, но при этом можно оставаться "неузнанной" и сохранить свою индивидуальность, не сломать свою личность.
А вот когда тебя угораздило не ответить на его любовь, а он при этом еще становится нобелевским лауреатом, то уже ни для кого не имеет значения обстоятельство, минута, то или иное настроение, под воздействием которого гений пишет, что ты "судя по письмам, чудовищно поглупела".
Виктор Голышев, переводчик, профессор Литинститута:
"У Бродского есть статья про подруг поэтов, где он пишет, что брюнетки с резкими чертами им не нужны. Нужна блондинистая невнятность, на которую поэты могут проецировать самих себя.
В этом смысле они были противоположны - он человек очень резкий и конкретный, в ней чувствовалась некоторая расплывчатость. Видимо, это его и завораживало".
Женщина, условно говоря, стоит в эту минуту у плиты, варит суп, смотрит в окно и думает о погоде, а где-то за океаном для нее готовится новая маска, и тогда старую с нее сорвут вместе с кожей.
Ах, как же мечтает, эта женщина, "чтоб ей неузнанной пройти", чтобы не прочитали эти строки, написанные вдали от нее, друзья и близкие .
А что говорить о бесчисленных "друзьях", которыми обрастают гении после смерти?
Какие тогда могут быть ограничения, от кого ожидать элементарного сочувствия и уважения к приватности?
В сентябре 1988 года поэт и писатель Евгений Рейн навестил Иосифа Бродского в Нью-Йорке. Тогда была сделана диктофонная запись для фильма, который предполагали снимать, но так и не сняли.
И.Бродский." Я помню, когда меня арестовывали, сажали, когда я сидел в клетке, я каким–то образом на это внимания не обращал, это все было неважно. Но мне, правда, повезло. Ты помнишь, на те времена пришелся "бенц" в Мариной, и о Марине я больше думал, чем о том, где нахожусь и что со мной происходит. Два лучших момента моей жизни, той жизни, это когда один раз она появилась в том отделении милиции, где я сидел неделю или дней десять. Там был такой внутренний дворик, и вдруг я услышал мяуканье — она во дворик проникла и стала мяукать за решеткой. А второй раз, когда я сидел в сумасшедшем доме, и меня вели колоть чем–то через двор в малахае с завязанными рукавами, — я увидел только, что она стоит во дворе… И это для меня тогда было важнее и интересней, чем все остальное. И это меня до известной степени и спасло, что у меня был вот этот "бенц", а не что–то другое.
Я говорю это совершенно серьезно. Всегда на самом деле что–то важнее, чем то, что происходит…
"Компания любителей российской словесности, — как рассказывал впоследствии Евгений Рейн, — сложилась, когда я был студентом механического факультета Ленинградского Технологического института имени Ленсовета. В одной группе со мной учился ныне проживающий в США Дима Бобышев — симпатичный, способный мальчик, но еще совершенно темный по части поэзии. На химическом факультете Техноложки числился Анатолий Найман, впоследствии ставший секретарем Ахматовой.
А Бродский появился позже. Я впервые увидел его году в пятьдесят восьмом".
Сам Рейн тоже литературно отметился в теме Бродский-Басманова — его книга "Глаз и треугольник" была издана несколько лет назад.
А Марина? Марина, за которой после каждого подобного издания с новым азартом охотятся журналисты, реальный питерский адрес которой время от времени "озвучивает" то или иное средство массовой информации?
Из рассказа о Марине Басмановой Кейса Верхейла, друга И. Бродского, голландского прозаика и литературоведа:
" …Дочь довольно известного русского художника Павла Басманова, в то время занимавшего весьма высокое положение в мире ленинградских художников. Вообще-то, он довольно-таки тонкий живописец, года два тому назад я был на его большой выставке в Манеже. А Марина, стала художником-иллюстратором. Она всегда очень много рисовала, изобразительное искусство — дело всей ее жизни.
Так что очень многое в живописи Бродский воспринял, благодаря ее влияниям.
Они вместе ходили в Эрмитаж, Марина показывала ему альбомы, знакомила с репродукциями художников, они часто разговаривали о живописи.
А Наталья Горбаневская ("Ахматова, Бродский и все остальные") вспоминала: "Я только что впервые попала в немецкие залы Эрмитажа (обычно закрытые, потому что не хватало смотрителей) и сказала, что кранаховская Венера напомнила мне Марину.
— Я всегда говорил ей, — воскликнул Иосиф, — "ты — радость Кранаха".
Евгений Рейн, из интервью:
— Марину Басманову мы знаем только по стихам Бродского, в которых реалий почти нет: "Рисовала тушью, немного пела".
Почти не встречаются в книгах и ее фотографии. Воспоминаний она не публикует, что, на мой взгляд, делает ей честь. Но все это только подогревает читательское любопытство. Какая она?
— Я Марину давно не видел. В молодости она была очень красивая. Она дочь художника Павла Басманова, который был в свою очередь учеником Стерлигова и Петрова-Водкина. Она из сугубо петербургской художественной семьи. Прожила свою жизнь в квартире, которая принадлежала раньше кому-то из семьи Бенуа. Ее сила была в том, что она все время молчала. Это придавало ей таинственности.
С другой стороны, у Бродского, я думаю, был в этой истории и литературный момент. Лет за шесть до смерти все стихи, посвященные разным женщинам, он перепосвятил Марине. Было, например, Т.Т. или А.А. Он зачеркнул эти посвящения и написал: М.Б."
У Марины Басмановой странная "официальная" судьба, да и есть ли она на самом деле — своя собственная, отдельная?.....
В юности она много времени проводила в обществе Анны Ахматовой — вместе с "ахматовской четверкой", а в итоге ее саму, вслед за Ахматовой, объявляют то блудницей, то монашкой.
Мистическим предсказанием, в некоторых моментах сбывшимся предсказанием, предвидением, звучат отдельные строфы "Прощальной оды" Иосифа Бродского, написанной им еще в 1964 году — видимо, в самый разгар известных событий, и начинаешь верить, что сознание в определенном эмоциональном состоянии способно "продуцировать" какую-то особую энергию, воздействующую не только на настоящее, но и на будущее — не только свое, а и тех, кто оказался рядом и стал причиной этого состояния.
Дай над безумьем взмыть, дай мне взлететь над лесом,
песню свою пропеть и в темноту спуститься.
В разных земных устах дай же звучать ей долго.
То как любовный плач, то как напев житейский…
Дай мне на землю пасть в милой моей отчизне,
лжи и любви воздав общим числом — бессмертьем!
Пусть все то, что тогда было таким несметным:
ложь ее и любовь — пусть все бессмертным станет!
Дай мне пропеть о той, чей уходящий образ
дал мне здесь, на земле, ближе Тебя увидеть!
Не оставляй ее! Сбей с ее крыльев наледь!
Боже, продли ей жизнь, если не сроком — местом…
Перечитывая отрывки из бесчисленных мемуаров и статей, написанных на основе этих мемуаров, буквально утонув в однообразном материале, вдруг проникаешься острым сочувствием к женщине, нечаянно ставшей Музой большого поэта, а впоследствии и нобелевского лауреата.
"Перевернёшь бинокль, а
видятся вдали
всё те же: Пушкин, царь,
Дантес и Натали…
Механика страстей,
простая, как удар.
А человек есть что? —
пелевинский комар,
жестяночка, сиречь,
скорлупы от яйца. "
Ю. Лукьянчук.
Натали еще очень повезло — ведь во времена Пушкина не было таких мощных средств массовой информации и коммуникации, как сейчас, — иначе жизнь вдовы поэта превратилась бы в тот ад, в котором живет Марина Басманова.
Недаром она и близко не подпускает к себе журналистов.
А есть еще сын, есть две внучки — неужели и за ними будет тянуться этот шлейф правды, перемешанной с домыслами, неужели кровное родство с гением станет для них пожизненным клеймом?
Сын Иосифа и Марины уже стал темой вторичных (относительно родителей) мемуаров, жаль, если та же судьба будет преследовать девочек, а они не обрастут к тому времени кожей, неуязвимой для уколов.
"Мой ученик, теперь твоя тема, точнее тело.
Под ее тогой я знаю каждый капилляр тела,
ведь я — творец, а ты — лишь ты….."
Ах, как верно сказал Борис Лукьянчук:
"А человек есть что? — пелевинский комар…"
И никому нет дела до Галатеи, и никому нет дела до живой женщины Марины — Марины, а не лирической героини стихотворений Иосифа "М.Б."
Тяжело любить гения, но при этом можно оставаться "неузнанной" и сохранить свою индивидуальность, не сломать свою личность.
А вот когда тебя угораздило не ответить на его любовь, а он при этом еще становится нобелевским лауреатом, то уже ни для кого не имеет значения обстоятельство, минута, то или иное настроение, под воздействием которого гений пишет, что ты "судя по письмам, чудовищно поглупела".
Виктор Голышев, переводчик, профессор Литинститута:
"У Бродского есть статья про подруг поэтов, где он пишет, что брюнетки с резкими чертами им не нужны. Нужна блондинистая невнятность, на которую поэты могут проецировать самих себя.
В этом смысле они были противоположны - он человек очень резкий и конкретный, в ней чувствовалась некоторая расплывчатость. Видимо, это его и завораживало".
Женщина, условно говоря, стоит в эту минуту у плиты, варит суп, смотрит в окно и думает о погоде, а где-то за океаном для нее готовится новая маска, и тогда старую с нее сорвут вместе с кожей.
Ах, как же мечтает, эта женщина, "чтоб ей неузнанной пройти", чтобы не прочитали эти строки, написанные вдали от нее, друзья и близкие .
А что говорить о бесчисленных "друзьях", которыми обрастают гении после смерти?
Какие тогда могут быть ограничения, от кого ожидать элементарного сочувствия и уважения к приватности?
В сентябре 1988 года поэт и писатель Евгений Рейн навестил Иосифа Бродского в Нью-Йорке. Тогда была сделана диктофонная запись для фильма, который предполагали снимать, но так и не сняли.
И.Бродский." Я помню, когда меня арестовывали, сажали, когда я сидел в клетке, я каким–то образом на это внимания не обращал, это все было неважно. Но мне, правда, повезло. Ты помнишь, на те времена пришелся "бенц" в Мариной, и о Марине я больше думал, чем о том, где нахожусь и что со мной происходит. Два лучших момента моей жизни, той жизни, это когда один раз она появилась в том отделении милиции, где я сидел неделю или дней десять. Там был такой внутренний дворик, и вдруг я услышал мяуканье — она во дворик проникла и стала мяукать за решеткой. А второй раз, когда я сидел в сумасшедшем доме, и меня вели колоть чем–то через двор в малахае с завязанными рукавами, — я увидел только, что она стоит во дворе… И это для меня тогда было важнее и интересней, чем все остальное. И это меня до известной степени и спасло, что у меня был вот этот "бенц", а не что–то другое.
Я говорю это совершенно серьезно. Всегда на самом деле что–то важнее, чем то, что происходит…
"Компания любителей российской словесности, — как рассказывал впоследствии Евгений Рейн, — сложилась, когда я был студентом механического факультета Ленинградского Технологического института имени Ленсовета. В одной группе со мной учился ныне проживающий в США Дима Бобышев — симпатичный, способный мальчик, но еще совершенно темный по части поэзии. На химическом факультете Техноложки числился Анатолий Найман, впоследствии ставший секретарем Ахматовой.
А Бродский появился позже. Я впервые увидел его году в пятьдесят восьмом".
Сам Рейн тоже литературно отметился в теме Бродский-Басманова — его книга "Глаз и треугольник" была издана несколько лет назад.
А Марина? Марина, за которой после каждого подобного издания с новым азартом охотятся журналисты, реальный питерский адрес которой время от времени "озвучивает" то или иное средство массовой информации?
Из рассказа о Марине Басмановой Кейса Верхейла, друга И. Бродского, голландского прозаика и литературоведа:
" …Дочь довольно известного русского художника Павла Басманова, в то время занимавшего весьма высокое положение в мире ленинградских художников. Вообще-то, он довольно-таки тонкий живописец, года два тому назад я был на его большой выставке в Манеже. А Марина, стала художником-иллюстратором. Она всегда очень много рисовала, изобразительное искусство — дело всей ее жизни.
Так что очень многое в живописи Бродский воспринял, благодаря ее влияниям.
Они вместе ходили в Эрмитаж, Марина показывала ему альбомы, знакомила с репродукциями художников, они часто разговаривали о живописи.
А Наталья Горбаневская ("Ахматова, Бродский и все остальные") вспоминала: "Я только что впервые попала в немецкие залы Эрмитажа (обычно закрытые, потому что не хватало смотрителей) и сказала, что кранаховская Венера напомнила мне Марину.
— Я всегда говорил ей, — воскликнул Иосиф, — "ты — радость Кранаха".
Евгений Рейн, из интервью:
— Марину Басманову мы знаем только по стихам Бродского, в которых реалий почти нет: "Рисовала тушью, немного пела".
Почти не встречаются в книгах и ее фотографии. Воспоминаний она не публикует, что, на мой взгляд, делает ей честь. Но все это только подогревает читательское любопытство. Какая она?
— Я Марину давно не видел. В молодости она была очень красивая. Она дочь художника Павла Басманова, который был в свою очередь учеником Стерлигова и Петрова-Водкина. Она из сугубо петербургской художественной семьи. Прожила свою жизнь в квартире, которая принадлежала раньше кому-то из семьи Бенуа. Ее сила была в том, что она все время молчала. Это придавало ей таинственности.
С другой стороны, у Бродского, я думаю, был в этой истории и литературный момент. Лет за шесть до смерти все стихи, посвященные разным женщинам, он перепосвятил Марине. Было, например, Т.Т. или А.А. Он зачеркнул эти посвящения и написал: М.Б."
У Марины Басмановой странная "официальная" судьба, да и есть ли она на самом деле — своя собственная, отдельная?.....
В юности она много времени проводила в обществе Анны Ахматовой — вместе с "ахматовской четверкой", а в итоге ее саму, вслед за Ахматовой, объявляют то блудницей, то монашкой.
Мистическим предсказанием, в некоторых моментах сбывшимся предсказанием, предвидением, звучат отдельные строфы "Прощальной оды" Иосифа Бродского, написанной им еще в 1964 году — видимо, в самый разгар известных событий, и начинаешь верить, что сознание в определенном эмоциональном состоянии способно "продуцировать" какую-то особую энергию, воздействующую не только на настоящее, но и на будущее — не только свое, а и тех, кто оказался рядом и стал причиной этого состояния.
Дай над безумьем взмыть, дай мне взлететь над лесом,
песню свою пропеть и в темноту спуститься.
В разных земных устах дай же звучать ей долго.
То как любовный плач, то как напев житейский…
Дай мне на землю пасть в милой моей отчизне,
лжи и любви воздав общим числом — бессмертьем!
Пусть все то, что тогда было таким несметным:
ложь ее и любовь — пусть все бессмертным станет!
Дай мне пропеть о той, чей уходящий образ
дал мне здесь, на земле, ближе Тебя увидеть!
Не оставляй ее! Сбей с ее крыльев наледь!
Боже, продли ей жизнь, если не сроком — местом…
Комментарии
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
Боже, зачем молчишь? Грешен — молить не смею.
Боже, снегом зачем след ее застилаешь.
Где она — здесь, в лесу? Иль за спиной моею?
Не обернуться, нет! Звать ее бесполезно.
Ночь вокруг, и пурга гасит огни ночлега.
Путь, проделанный ею — он за спиной, как бездна:
взгляд, нырнувший в нее, не доплывет до брега.
_____И. Бродский________________
Ведь ночь короткая, а день длинный...
Зачем ты вылепил меня, Cкульптор?
Зачем напрасно перевёл глину?
____М. Борисова______