" Нет, и не под чуждым
небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был".
А.Ахматова.
" СОХРАНИВШИЙ СПОСОБНОСТЬ НА СЕВЕРНОМ КАМНЕ РАСТИ".
В 1964 году сельскохозяйственный рабочий Иосиф Бродский написал стихотворение "Мой Народ", также известное впоследствии как "Мой народ, не склонивший своей головы".
Это стихотворение восхитило Анну Андреевну Ахматову :
"Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорил Достоевский в "Мертвом доме " : ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Федор Михайлович".
Однако в тогдашнем окружении поэта "Народ" был воспринят как "стихи на случай", "послушное стихотворение", написанное исключительно для того, чтобы "задобрить власти", как "циничная попытка приспособиться к советским условиям".
Л. Лосев." В то время , для многих, скорее всего для большинства читателей, почитателей, приятелей Бродского, единственным объяснением неиронического, лишенного эзоповских doubleentendres произведения, посвященного „народу“, мог быть либо прямой конформизм, либо неодолимое давление обстоятельств".
Насмешки и обвинения достигли цели, и Бродский не включил "Народ"
в сборники своих стихотворений.
В 1964 году сельскохозяйственный рабочий Иосиф Бродский написал стихотворение "Мой Народ", также известное впоследствии как "Мой народ, не склонивший своей головы".
Это стихотворение восхитило Анну Андреевну Ахматову :
"Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорил Достоевский в "Мертвом доме " : ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Федор Михайлович".
Однако в тогдашнем окружении поэта "Народ" был воспринят как "стихи на случай", "послушное стихотворение", написанное исключительно для того, чтобы "задобрить власти", как "циничная попытка приспособиться к советским условиям".
Л. Лосев." В то время , для многих, скорее всего для большинства читателей, почитателей, приятелей Бродского, единственным объяснением неиронического, лишенного эзоповских doubleentendres произведения, посвященного „народу“, мог быть либо прямой конформизм, либо неодолимое давление обстоятельств".
Насмешки и обвинения достигли цели, и Бродский не включил "Народ"
в сборники своих стихотворений.
Мой народ, не склонивший своей головы,
Мой народ, сохранивший повадку травы:
В смертный час зажимающий зёрна в горсти,
Сохранивший способность на северном камне расти.
Мой народ, терпеливый и добрый народ,
Пьющий, песни орущий, вперёд
Устремлённый,
встающий -
огромен и прост -
Выше звёзд: в человеческий рост!
Мой народ, возвышающий лучших сынов,
Осуждающий сам проходимцев своих и лгунов,
Хоронящий в себе свои муки - и
твёрдый в бою,
Говорящий бесстрашно великую правду свою.
Мой народ, не просивший даров у небес,
Мой народ, ни минуты не мыслящий без
Созиданья, труда,
говорящий со всеми как друг,
И чего б не достиг,
без гордыни глядящий вокруг.
Мой народ! Да, я счастлив уж тем,
что твой сын!
Никогда на меня не посмотришь ты взглядом косым.
Ты заглушишь меня, если песня моя не честна.
Но услышишь её, если искренней будет она.
Не обманешь народ. Доброта -
не доверчивость.
Рот,
Говорящий неправду, ладонью закроет народ,
И такого на свете нигде не найти языка,
Чтобы мог говорящий взглянуть на народ свысока.
Путь певца - это родиной выбранный путь,
И куда не взгляни - можно только к народу свернуть,
Раствориться как капля в бессчётных людских голосах.
Затеряться листком
в неумолчных шумящих лесах.
Пусть возносит народ -
а других я не знаю судей,
Словно высохший куст, -
самомненье отдельных людей.
Лишь народ может дать высоту,
путеводную нить,
Ибо не с чем свой рост на отшибе от леса сравнить.
Припадаю к народу.
Припадаю к великой реке.
Пью великую речь,
растворяюсь в её языке.
Припадаю к реке,
бесконечно текущей вдоль глаз
Сквозь века, прямо в нас,
мимо нас, дальше нас.
Мой народ, сохранивший повадку травы:
В смертный час зажимающий зёрна в горсти,
Сохранивший способность на северном камне расти.
Мой народ, терпеливый и добрый народ,
Пьющий, песни орущий, вперёд
Устремлённый,
встающий -
огромен и прост -
Выше звёзд: в человеческий рост!
Мой народ, возвышающий лучших сынов,
Осуждающий сам проходимцев своих и лгунов,
Хоронящий в себе свои муки - и
твёрдый в бою,
Говорящий бесстрашно великую правду свою.
Мой народ, не просивший даров у небес,
Мой народ, ни минуты не мыслящий без
Созиданья, труда,
говорящий со всеми как друг,
И чего б не достиг,
без гордыни глядящий вокруг.
Мой народ! Да, я счастлив уж тем,
что твой сын!
Никогда на меня не посмотришь ты взглядом косым.
Ты заглушишь меня, если песня моя не честна.
Но услышишь её, если искренней будет она.
Не обманешь народ. Доброта -
не доверчивость.
Рот,
Говорящий неправду, ладонью закроет народ,
И такого на свете нигде не найти языка,
Чтобы мог говорящий взглянуть на народ свысока.
Путь певца - это родиной выбранный путь,
И куда не взгляни - можно только к народу свернуть,
Раствориться как капля в бессчётных людских голосах.
Затеряться листком
в неумолчных шумящих лесах.
Пусть возносит народ -
а других я не знаю судей,
Словно высохший куст, -
самомненье отдельных людей.
Лишь народ может дать высоту,
путеводную нить,
Ибо не с чем свой рост на отшибе от леса сравнить.
Припадаю к народу.
Припадаю к великой реке.
Пью великую речь,
растворяюсь в её языке.
Припадаю к реке,
бесконечно текущей вдоль глаз
Сквозь века, прямо в нас,
мимо нас, дальше нас.
Декабрь 1964
И. БРОДСКИЙ. "Когда я только освободился, интеллигентные люди меня всячески, что называется, на щите носили.
И Евтушенко выразил готовность поспособствовать моей публикации в "Юности", что в тот момент давало поэту как бы "зеленую улицу".
Евтушенко попросил, чтобы я принес ему стихи.
И я принес стихотворений 15-20, из которых он в итоге выбрал, по-моему, шесть или семь.
Но поскольку я находился в это время в Ленинграде, то не знал, какие именно. Вдруг звонит мне из Москвы заведующий отделом поэзии "Юности" — как же его звали? А, черт с ним! Это не важно, потому что все равно пришлось бы сказать о нем, что подонок. Так зачем же по фамилии называть...
Ну вот: звонит он и говорит, что, дескать, Женя Евтушенко выбрал для них шесть стихотворений. И перечисляет их".
Надо сказать, подборка такого объема — вещь в те годы очень видная и почетная. Евтушенко уточняет:
"Аксенов и я — оба тогда члены редколлегии "Юности" — заявили редактору журнала Б. Полевому, что мы выйдем из редколлегии, если не будет напечатана составленная нами подборка из восьми стихов Бродского.
Полевой поупирался, но согласился, попросив убрать одну строку из всех этих стихов, — по тем тяжким цензурным временам это было по-божески.
Строка была такая: "мой веселый, мой пьющий народ".
Бродский завершает свою версию:
" А я ему в ответ говорю: "Вы знаете, все это очень мило, но меня такая подборка не устраивает, потому что уж больно "овца" получается".
___________________________________________
Художник Илья Глазунов. Вечная Россия.
( Сто веков)
И Евтушенко выразил готовность поспособствовать моей публикации в "Юности", что в тот момент давало поэту как бы "зеленую улицу".
Евтушенко попросил, чтобы я принес ему стихи.
И я принес стихотворений 15-20, из которых он в итоге выбрал, по-моему, шесть или семь.
Но поскольку я находился в это время в Ленинграде, то не знал, какие именно. Вдруг звонит мне из Москвы заведующий отделом поэзии "Юности" — как же его звали? А, черт с ним! Это не важно, потому что все равно пришлось бы сказать о нем, что подонок. Так зачем же по фамилии называть...
Ну вот: звонит он и говорит, что, дескать, Женя Евтушенко выбрал для них шесть стихотворений. И перечисляет их".
Надо сказать, подборка такого объема — вещь в те годы очень видная и почетная. Евтушенко уточняет:
"Аксенов и я — оба тогда члены редколлегии "Юности" — заявили редактору журнала Б. Полевому, что мы выйдем из редколлегии, если не будет напечатана составленная нами подборка из восьми стихов Бродского.
Полевой поупирался, но согласился, попросив убрать одну строку из всех этих стихов, — по тем тяжким цензурным временам это было по-божески.
Строка была такая: "мой веселый, мой пьющий народ".
Бродский завершает свою версию:
" А я ему в ответ говорю: "Вы знаете, все это очень мило, но меня такая подборка не устраивает, потому что уж больно "овца" получается".
___________________________________________
Художник Илья Глазунов. Вечная Россия.
( Сто веков)
Комментарии
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
( в начале 60-х
сотрудник отдела поэзии журнала " Юность", отвечал за взаимодействие редакции с молодыми поэтами ):
С Бродским я провел сорок минут. За это время мы сказали друг другу по три слова. <...> Иосиф принес стихи в журнал. Стихов было много. Надо было отобрать из них возможную подборку.
Мы сидели в пустом зале. Я читал. Он оглядывал стены с какой-то дежурной выставкой.
Чем дольше я читал, тем яснее мне становилось, что эти стихи у нас никогда не пойдут.
В них не было ничего антисоветского. Просто это была поэзия, отрицающая жизнь, которой жил журнал, да и все советские журналы того времени.
Мне, до неприличия, нравилось то, что я читал.
Я отобрал какие-то стихи, безо всякой надежды на то, что они пройдут редакционное сито.
Так я и предупредил Иосифа. Он посмотрел отобранное, улыбнулся, сказал, что хорошо бы, конечно, чтобы стихи появились в печати в таком составе. И на этом мы расстались.
Стихи, конечно, не прошли.....
Вперые оно было опубликовано только в 2011 году.