Праздник праздников — так всегда называли на Руси светлую Пасху Христову. Во времена моего детства в атеистическом, «безбожном, антихристовом» (по определению моей бабули) государстве такого праздника официально не существовало. Однако он всё же был, и в деревне к нему начинали готовиться загодя. За месяц или полтора до Пасхи (и как только деревенский люд о ней знал, ведь не было же никакой информации ни в газетах, ни по телевизору, а ближайшая церковь находилась в ста с лишним километрах от нас?) в избах начиналась генеральная уборка. В доме моих родителей, как и во всех деревенских избах той поры, не было никаких обоев, потолки и стены белили извёсткой. Кто-то добавлял в неё перед побелкой синьки, и тогда стены и потолки получались небесно-голубыми или густо-синими. Другие вливали в известь зелёнку, что продают в аптеках, и тогда дом приобретал нежно-бирюзовый оттенок. Позднее деревенские избы стали белить и розовым, и сиреневым, и жёлто-шафрановым тонами… В общем, кто во что горазд! С самого раннего утра выносили из дома всё (мебель, вещи, посуду) в сенцы или прямо на тротуар ставили, если выходной выдавался солнечным и ярким. Смахивали веничком паутинки по углам комнат (тенёта, по меткому выражению бабули). И начиналась побелка! Кто-то из хозяек белил сам (побелка считалась исконно женской работой), а кто-то приглашал мастера, чтобы было всё везде ровненько, без полос. В процессе работ бабуля то и дело напоминала родителям, что «Лучче тихо, да не лихо! Не торопитеся, не неситеся сломя голову. Смотрите, не наполосите мне там!» Папа в этом плане был мастером на все руки — белил он очень быстро, ловко, на загляденье красиво. Мы с мамой успевали только полы за ним вымывать. «Бегом, бегом, девки, шурудите, не отставайте от мужика!» — подгоняла нас бабуля. В доме было тепло, и к обеду побелка уже успевала просохнуть. После обеденного перерыва работы возобновлялись с новой силой, по второму кругу. При грозном поцыкивании бабушки меня к побелке в юности не допускали. «Куды энту пигалицу пускать? Чево она вам тама путнево накочеклевить сможет? Неча ей под ногами путаться, пускай лучче быстрее полы моет», — наказывала она родителям. Если бабуля отходила ненадолго к соседке, я всё-таки прорывалась к побелке — мне дозволялось побелить печки (их было две в нашем доме). После завершения работы к вечеру в дом вносили мебель, закрепляли гардины, развешивали шторы на окна и в дверные проёмы. Межкомнатных дверей, как сейчас, не было. И с обеих сторон «дверей» на гардинах висели красивые льняные шторы. На окнах, в зависимости от времени года, бывали разные шторы. Зимой — из ткани потемнее и потолще («штоб не так быстро пылились от печешной сажи»), летом — более светлые, небесно-голубые или изумрудные, в тон лазурным потолку и стенам. После побелки в доме ещё с неделю остро пахло известью, чистотой и свежестью. Уставшие от напряжённой и активной работы, поочерёдно торопливо мылись в бане, которую к вечеру вытапливала для «побельщиков» заботливая бабушка. А когда на дворе уже было совсем темно, быстро ужинали и ложились спать. В понедельник с утра спешили кто в школу, кто на работу — выходной-то тогда был один, в воскресенье. «Приходится грешить, што поделашь, поелику в таковом антихристовом государьстве живём. Ну да не беда, Господь простит подневольных людей: он тех, кто труждается, любит, а лодырей оченно даже не уважает», — подводила итог дню довольная бабуля. tn В следующий выходной мама с бабушкой вытаскивали внутренние оконные рамы, которые вставляли «на зиму» в конце сентября — начале октября, перед самым Покровом. Тогда дом белили второй раз в году, готовили его к зиме. После того, как вынимали рамы, выбрасывали в печь межрамную «начинку». Это сейчас между рамами в окнах нет ничего, а во времена моего детства и юности промежуток между рамами выстилали бумагой, на которую аккуратно выкладывали угольки или кусочки каменной соли — «штобы влагу лишнюю в себя брали, штоб окошки зимой шибко не обмерзали». Поверхность бумаги сверху мама застилала сухим мхом из ельника или длинными нитями ярко-зелёного мха «кукушкин лён». Реже в окнах красовался серо-голубой олений мох ягель — он был более хрупким, чем зелёные мхи. В эту «лесную полянку» мама равномерно вставляла кедровые шишки или гроздья рябины. Приходившие к нам гости восхищённо рассматривали мамины лесные фантазии. Но увы, зима есть зима! В сильные холода окна обмерзали, и весь этот сказочный лес был едва заметен. После выемки рам вымывали окна (одинарошные — по словам моих родных), и в доме сразу становилось светлее. Больше воздуха и солнца, а если откроешь форточку, то и пение птиц и быструю звонкую капель уловишь. К Вербному воскресенью и Чистому четвергу дом сиял чистотой. Перед Пасхой старались украсить имевшиеся в дому иконы. С Чистого четверга приближение Пасхи чувствовалось сильнее. Начиналась волнующая суета: крашение яиц, выпечка куличей. Детям шили праздничную одежду — девочкам ситцевые платьица с большими карманами, куда можно было складывать пасхальные яички. Мальчикам — рубашки и брючки. …Бабушка доставала из холодных сенцев холщовый мешочек с луковой шелухой, в большой кастрюле кипятила воду, капала в неё несколько капель уксуса («штоб краска к яицам лучче прилипала»), бросала шелуху. После того как вода становилась насыщенного густо-коричневого цвета, шелуху вынимала, студила воду и уже потом укладывала в неё яйца для окрашивания. Некоторые умудрялись обмазывать варёные белые яйца ваткой, смоченной в зелёнке. Такие яички сильно мазали руки, поэтому я предпочитала немаркие луковые крашенки. Куличи у бабушки всегда получались очень высокими, потому что она пекла их в глубоких эмалированных кружках или жестяных банках. Тесто замешивала с молитвой. Традиционных молитв она почти не знала (рано осталась сиротой, а отцу, крестьянину-единоличнику, некогда было обучать её тому, чему должна была научить мать), но искренне и самозабвенно, всем сердцем и душой почитала Иисуса Христа, Пресвятую Богородицу, Николая Угодника, Параскеву Пятницу (для меня долгое время оставалось загадкой странное имя этой святой — Пятница) и Варварушку-великомученицу. Варварой звали её покойную мать, которой она, сирота с годовалого возраста, совсем не знала. Помню, как ранним утром, на рассвете, выходила она на крылечко и, глядя на восток, что-то тихо шептала, о чём-то просила Господа и Его Пречистую Матерь. Слова её молитвы были самые простые, из глубины сердца: «Матушка Владычица, Пресвятая Богородица! Пожалуйста, помоги моим доченьке и внученьке, моему любимому сыночку-зятю. Пусть всё у них в жизни будет хорошо, пусть будут живы и здоровы, не знают никавды ни нужды, ни болезней, ни горя, ни бед…» Когда я уезжала на учёбу, она всегда крестила меня в дорогу и просила Божью Матерь защитить её любимую внученьку. К сожалению, мама часто ругала её за эту «темноту и невежество», не понимая, что именно этим мы все и живы. В Пасху стол ломился от яств. Чего там только не стояло! Не буду перечислять — это был самый богатый стол в году. Ребятишки выбегали в нарядной одежде на улицу и стукались яйцами. Соревновались, у кого «биток самый прочный». Помню, как один мальчишка с нашей улицы набил целую чашку яиц. Собрал все наши яйца и с гиканьем помчался домой хвастаться, что всех побил. Позже выяснилось, что «биток у него был невзаправдушний» и «чокался» он с нами крашеным деревянным яйцом. Почему-то с детских лет Пасха кажется мне необыкновенно солнечным и ярким днём, хотя, конечно же, бывали дни дождливые и хмурые. Но всё-таки Пасха для меня — это всегда синева небес и ослепительно сияющее солнце. Праздник праздников и торжество торжеств!
ВСЁ ОБО ВСЁМ!
Пасха в деревне!
Праздник праздников — так всегда называли на Руси светлую Пасху Христову. Во времена моего детства в атеистическом, «безбожном, антихристовом» (по определению моей бабули) государстве такого праздника официально не существовало. Однако он всё же был, и в деревне к нему начинали готовиться загодя. За месяц или полтора до Пасхи (и как только деревенский люд о ней знал, ведь не было же никакой информации ни в газетах, ни по телевизору, а ближайшая церковь находилась в ста с лишним километрах от нас?) в избах начиналась генеральная уборка.
В доме моих родителей, как и во всех деревенских избах той поры, не было никаких обоев, потолки и стены белили извёсткой. Кто-то добавлял в неё перед побелкой синьки, и тогда стены и потолки получались небесно-голубыми или густо-синими. Другие вливали в известь зелёнку, что продают в аптеках, и тогда дом приобретал нежно-бирюзовый оттенок. Позднее деревенские избы стали белить и розовым, и сиреневым, и жёлто-шафрановым тонами… В общем, кто во что горазд!
С самого раннего утра выносили из дома всё (мебель, вещи, посуду) в сенцы или прямо на тротуар ставили, если выходной выдавался солнечным и ярким. Смахивали веничком паутинки по углам комнат (тенёта, по меткому выражению бабули). И начиналась побелка! Кто-то из хозяек белил сам (побелка считалась исконно женской работой), а кто-то приглашал мастера, чтобы было всё везде ровненько, без полос. В процессе работ бабуля то и дело напоминала родителям, что «Лучче тихо, да не лихо! Не торопитеся, не неситеся сломя голову. Смотрите, не наполосите мне там!» Папа в этом плане был мастером на все руки — белил он очень быстро, ловко, на загляденье красиво.
Мы с мамой успевали только полы за ним вымывать. «Бегом, бегом, девки, шурудите, не отставайте от мужика!» — подгоняла нас бабуля. В доме было тепло, и к обеду побелка уже успевала просохнуть. После обеденного перерыва работы возобновлялись с новой силой, по второму кругу.
При грозном поцыкивании бабушки меня к побелке в юности не допускали. «Куды энту пигалицу пускать? Чево она вам тама путнево накочеклевить сможет? Неча ей под ногами путаться, пускай лучче быстрее полы моет», — наказывала она родителям. Если бабуля отходила ненадолго к соседке, я всё-таки прорывалась к побелке — мне дозволялось побелить печки (их было две в нашем доме).
После завершения работы к вечеру в дом вносили мебель, закрепляли гардины, развешивали шторы на окна и в дверные проёмы. Межкомнатных дверей, как сейчас, не было. И с обеих сторон «дверей» на гардинах висели красивые льняные шторы.
На окнах, в зависимости от времени года, бывали разные шторы. Зимой — из ткани потемнее и потолще («штоб не так быстро пылились от печешной сажи»), летом — более светлые, небесно-голубые или изумрудные, в тон лазурным потолку и стенам. После побелки в доме ещё с неделю остро пахло известью, чистотой и свежестью.
Уставшие от напряжённой и активной работы, поочерёдно торопливо мылись в бане, которую к вечеру вытапливала для «побельщиков» заботливая бабушка. А когда на дворе уже было совсем темно, быстро ужинали и ложились спать. В понедельник с утра спешили кто в школу, кто на работу — выходной-то тогда был один, в воскресенье. «Приходится грешить, што поделашь, поелику в таковом антихристовом государьстве живём. Ну да не беда, Господь простит подневольных людей: он тех, кто труждается, любит, а лодырей оченно даже не уважает», — подводила итог дню довольная бабуля.
tn
В следующий выходной мама с бабушкой вытаскивали внутренние оконные рамы, которые вставляли «на зиму» в конце сентября — начале октября, перед самым Покровом. Тогда дом белили второй раз в году, готовили его к зиме. После того, как вынимали рамы, выбрасывали в печь межрамную «начинку».
Это сейчас между рамами в окнах нет ничего, а во времена моего детства и юности промежуток между рамами выстилали бумагой, на которую аккуратно выкладывали угольки или кусочки каменной соли — «штобы влагу лишнюю в себя брали, штоб окошки зимой шибко не обмерзали». Поверхность бумаги сверху мама застилала сухим мхом из ельника или длинными нитями ярко-зелёного мха «кукушкин лён».
Реже в окнах красовался серо-голубой олений мох ягель — он был более хрупким, чем зелёные мхи. В эту «лесную полянку» мама равномерно вставляла кедровые шишки или гроздья рябины. Приходившие к нам гости восхищённо рассматривали мамины лесные фантазии. Но увы, зима есть зима! В сильные холода окна обмерзали, и весь этот сказочный лес был едва заметен.
После выемки рам вымывали окна (одинарошные — по словам моих родных), и в доме сразу становилось светлее. Больше воздуха и солнца, а если откроешь форточку, то и пение птиц и быструю звонкую капель уловишь. К Вербному воскресенью и Чистому четвергу дом сиял чистотой.
Перед Пасхой старались украсить имевшиеся в дому иконы.
С Чистого четверга приближение Пасхи чувствовалось сильнее. Начиналась волнующая суета: крашение яиц, выпечка куличей. Детям шили праздничную одежду — девочкам ситцевые платьица с большими карманами, куда можно было складывать пасхальные яички. Мальчикам — рубашки и брючки.
…Бабушка доставала из холодных сенцев холщовый мешочек с луковой шелухой, в большой кастрюле кипятила воду, капала в неё несколько капель уксуса («штоб краска к яицам лучче прилипала»), бросала шелуху. После того как вода становилась насыщенного густо-коричневого цвета, шелуху вынимала, студила воду и уже потом укладывала в неё яйца для окрашивания.
Некоторые умудрялись обмазывать варёные белые яйца ваткой, смоченной в зелёнке. Такие яички сильно мазали руки, поэтому я предпочитала немаркие луковые крашенки.
Куличи у бабушки всегда получались очень высокими, потому что она пекла их в глубоких эмалированных кружках или жестяных банках. Тесто замешивала с молитвой. Традиционных молитв она почти не знала (рано осталась сиротой, а отцу, крестьянину-единоличнику, некогда было обучать её тому, чему должна была научить мать), но искренне и самозабвенно, всем сердцем и душой почитала Иисуса Христа, Пресвятую Богородицу, Николая Угодника, Параскеву Пятницу (для меня долгое время оставалось загадкой странное имя этой святой — Пятница) и Варварушку-великомученицу. Варварой звали её покойную мать, которой она, сирота с годовалого возраста, совсем не знала.
Помню, как ранним утром, на рассвете, выходила она на крылечко и, глядя на восток, что-то тихо шептала, о чём-то просила Господа и Его Пречистую Матерь. Слова её молитвы были самые простые, из глубины сердца: «Матушка Владычица, Пресвятая Богородица! Пожалуйста, помоги моим доченьке и внученьке, моему любимому сыночку-зятю. Пусть всё у них в жизни будет хорошо, пусть будут живы и здоровы, не знают никавды ни нужды, ни болезней, ни горя, ни бед…»
Когда я уезжала на учёбу, она всегда крестила меня в дорогу и просила Божью Матерь защитить её любимую внученьку. К сожалению, мама часто ругала её за эту «темноту и невежество», не понимая, что именно этим мы все и живы.
В Пасху стол ломился от яств. Чего там только не стояло! Не буду перечислять — это был самый богатый стол в году. Ребятишки выбегали в нарядной одежде на улицу и стукались яйцами. Соревновались, у кого «биток самый прочный». Помню, как один мальчишка с нашей улицы набил целую чашку яиц. Собрал все наши яйца и с гиканьем помчался домой хвастаться, что всех побил. Позже выяснилось, что «биток у него был невзаправдушний» и «чокался» он с нами крашеным деревянным яйцом.
Почему-то с детских лет Пасха кажется мне необыкновенно солнечным и ярким днём, хотя, конечно же, бывали дни дождливые и хмурые. Но всё-таки Пасха для меня — это всегда синева небес и ослепительно сияющее солнце. Праздник праздников и торжество торжеств!