подступит к горлу тишина, но напряженная округа под стать пружине взведена. Сосредоточенно предметы прощальный впитывают свет, и над часовней врезан в небо последней птицы силуэт. А сумрак в ожиданье мрака сожмёт в упругую спираль печаль, пронзившую навылет меланхолическую даль. Как будто окоем вечерний, готовясь встретить темноту, в сосуд пространства нагнетает всю боль свою и доброту. И в эту пору приобщенья к почти что зримой тишине звездой проклюнется внезапно такой же вечер и во мне. В нём аромат цветов нездешних струит потусторонний сад и пахнет детством и весною, стоявшей жизнь тому назад. Гильермо Валенсиа
Бывает, в сумраке вечернем
подступит к горлу тишина,
но напряженная округа
под стать пружине взведена.
Сосредоточенно предметы
прощальный впитывают свет,
и над часовней врезан в небо
последней птицы силуэт.
А сумрак в ожиданье мрака
сожмёт в упругую спираль
печаль, пронзившую навылет
меланхолическую даль.
Как будто окоем вечерний,
готовясь встретить темноту,
в сосуд пространства нагнетает
всю боль свою и доброту.
И в эту пору приобщенья
к почти что зримой тишине
звездой проклюнется внезапно
такой же вечер и во мне.
В нём аромат цветов нездешних
струит потусторонний сад
и пахнет детством и весною,
стоявшей жизнь тому назад.
Гильермо Валенсиа